Пробы демиурга

Эстер Сегаль, 2012

Роман-фантазия. Что делать, если невозможно отличить, где фантазия переходит в реальность и наоборот? И что должен чувствовать тот, кто из простого автора превращается в автора новой версии бытия, когда в качестве отклика на любую его мысль, любое слово или действие рушатся города и возникают неожиданные персонажи?

3. Невеста

В кафе было немноголюдно, и поэтому две молоденькие официантки вполне могли себе позволить пощебетать о своем.

Свое по большей части заключалось в обсуждении «своих», как они лаконично называли кавалеров.

— А мой вчера приехал на мотоцикле. И в новых кроссовках, — сказала та, что была чуть более белокурой и пухлой.

— А мой предложил съездить куда-нибудь на выходные, — подхватила чуть менее белокурая и чуть более стройная.

— А куда-нибудь — это куда?

— Либо на дачу к родителям, либо в гостиницу где-нибудь на берегу.

— У вас уже все так серьезно?

— Похоже на то.

— И жениться будете?

— Как только он найдет постоянную работу.

— Ого! Так у тебя уже, небось, обручальное кольцо прикуплено?

— Еще нет, но я уже знаю, какое я хочу.

— Надо же, невеста! — не без зависти выдохнула более пухлая. — А мой все не мычит, не телится. Хотя с работой у него все в порядке. И босс даже обещал ему прибавку со следующего месяца. Но он меня еще никуда не возил, жмот! Разве что вчера на мотоцикле. Ну, я и страху натерпелась!

— Чего вдруг? Твой прежний тебя тоже катал на мотоцикле.

— Тот не лихачил. И вообще он был весь какой-то слишком правильный. Может, потому я его и бросила.

— А этот неправильный?

— С этим интереснее. И что на мотоцикле, что без — дух все одно захватывает.

— А мой сегодня опять обедать придет.

— Сюда?

— Сюда.

— А я его женихом буду дразнить!

— Не смей! — более стройная даже сразу вся зарделась. — Не вздумай! Ты все испортишь! Мы же еще официально не объявили. Пока еще так все, в самом начале. И я только тебе и сказала по секрету!

— Да ладно! — фыркнула более полная. — Не боись! Вредить подругам не в моих правилах. Кстати, ты заметила: вон твой постоянный клиент зашел, который всегда с блокнотом. Только он что-то сегодня какой-то взъерошенный. Иди уже к нему, накорми холостяка.

Более стройная взяла меню и чистые приборы и направилась к дальнему столику, за которым обычно любил сидеть писатель. Он, как всегда, плюхнулся на свое любимое место, которое по какому-то странному стечению обстоятельств к его приходу всегда оказывалось свободно. Но хотя делал он сегодня все то же, что и в предыдущие многочисленные свои посещения этого кафетерия: бросил на свободный стул сумку, достал из кармана блокнот, вид у него, действительно, был диковатый. Как будто он узнал какую-то неприятную новость и никак не может ее переварить.

— Ладно, вместе с едою переварит, — саму себя утешила более стройная официантка и протянула клиенту меню.

— Как поживаете? — спросила она вслух. — Будете выбирать? Или как обычно?

— Как обычно, — пробормотал писатель. — Хотя знаете что? Пожалуй, принесите мне чего-нибудь выпить. Такого — освежающего.

— Пива, что ли? — удивилась официантка. — Или чего покрепче прямо с утра?

— Покрепче чего-нибудь.

— Вино, водка?

— Маленькую водку, пожалуйста. И газировки какой-нибудь запить.

— Точно не в себе, — подумала официантка и пошла выполнять заказ.

Писатель, между тем, вздохнул и взялся за карандаш, острие которого описало легкий круг над столом и впилось в плоть блокнотного листа. Лист тут же покрылся грифельного цвета татуировкой. Та гласила:

«Писать слово «козел» через «а» может позволить себе лишь самый отпетый извращенец и враг человечества…

Предполагаемые симптомы клаустрофобии: затрудненное дыхание, головокружение, сухость во рту, потоотделение, учащенное сердцебиение — все проверить в интернете…

Что есть какой-то засранный лифт против существа высокой духовной организации?!

Можно ли силой мысли…

Тут карандаш замер, потому что писатель был отвлечен появлением первой части своего обычного утреннего заказа. Это был теплый хлеб и свежий салат. И хотя, как правило, писатель любил сразу по появлении этой парочки вгрызаться в подогретую хлебную мякоть, на этот раз он вздохнул, отодвинул блюдо и решил дописать начатую фразу:

… воздействовать на себя и окружающий мир?

?

?»

Все-таки хлеб пах слишком вкусно, чтобы можно было забыть о нем надолго. А посему писатель приступил к еде. Отменного, кстати, качества, что, как всегда, заставило его порадоваться тому факту, что любимое кафе находится так близко к дому: при желании из окна его квартиры можно было бы наблюдать за посетителями и официантками.

Официантки, тем временем, справившись с заказами (у писателя на столе появились рыба под соусом и картофельные чипсы), продолжили прерванную беседу.

— А где вы будете жить после свадьбы? — спросила более пухлая.

— Будем квартиру снимать.

— А у него родители богатые?

— Обыкновенные.

— А как они к тебе относятся?

— Обыкновенно. Хорошо.

— Быстро, однако, у вас закрутилось.

— Да не так, чтобы очень быстро.

— А ты часом не беременна?

— Ну, вот еще, скажешь тоже.

— Ну, мало ли, всякое бывает.

— Еще не хватало.

— А этот-то с блокнотом опять пишет. Умора смотреть на него!

— Да уж, я стараюсь, а у него все стынет.

— Да и сам он весь какой-то застывший.

— Точно. Даже жаль его.

— А ты пойди его согрей, невеста! — прыснула более пухлая.

— Невеста! — раздалось в ушах у писателя, и он тут же приник к блокноту:

«Ей подходило быть невестой. По крайней мере, если бы некий кулинар искал модель для свадебного торта, он бы, без сомнения, остановил свой выбор на ней, чтобы скопировать ее аппетитную фигурку и установить ее на белоснежном креме среди не менее белоснежных рельефов из бизе. Такая нежная, сдобная, белокурая — она всем своим видом так и требовала флердоранжа и кружев.

Любой, глядя на нее, моментально понимал, что если жениться, то только на таких. Да, и она сама это смутно осознавала и уже грезила о примерочных, где, завернутая в шелк и утыканная булавками, она сможет воочию увидеть в зеркале образец недолгого девичьего счастья. Кстати, и жених у нее был соответствующий…»

Тут писатель притормозил полет карандаша и допил газировку. Водка же уже благополучно бежала по жилам, смягченная закуской и творческим пылом. А в голове, еще неопределенная, эмбрионально-бесформенная, но уже жадная к жизни пульсировала стихийно зародившаяся фабула будущего произведения.

Писатель сглотнул. Фабула — гостья капризная. Вовремя не обратишь не нее внимания, не уважишь как следует, глядишь, ее и след простыл. И сколько ни вспоминай — не восстановишь ни ее лица, ни одеяния. А приручать таких можно только одним способом — облечь их зыбкую сущность в плотно сотканную словесную плоть.

— К компьютеру! — сам себе скомандовал писатель.

— Вы, кажется, забыли заплатить, — преградила ему путь более стройная официантка. — Что это с вами сегодня? Сами на себя не похожи.

— Утро выдалось такое, — оправдался писатель. — Вот деньги. Сдачи не надо.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— А Вас можно поздравить? Вы — невеста?

— Да — зарделась официантка. — Ну, то есть почти.

— И кто же Ваш жених? Тот, что сюда обедать приходит?

— Да. И как это Вы внимание обратили? Кажется, все пишите-пишите, вокруг себя не глядите. А сами, оказывается, все замечаете.

— Профессия у меня такая! — гордо ответил писатель и пошел себе восвояси.

Более стройная официантка пересчитала купюры. Более пухлая взглянула на пачку и одобрительно покачала головой.

— А ты знаешь? — заметила она. — Тебе подходит быть невестой. Тебя надо скопировать из марципана и украсить тобою свадебный торт. Представь себе, ты вся такая среди крема и бизе в платье из сладкой ваты. Ты, кстати, уже придумала, какое у тебя будет платье?

— Так, кое-какие идеи.

— Пойдешь в ателье, возьми меня с собой. Я тебя так и вижу в примерочной, всю в шелке и в булавках.

— Да ну тебя, рано еще.

— А все ж таки ты счастливая! И жених у тебя — соответствующий!

Жалко, что писатель их уже не слышал…