Кукловод

Эрнест Мельц

Дарен вырос в детдоме и, покинув его, оказался на обочине жизни. Но он не бунтует против жестокой действительности, так как уверен: все предопределено и ничего не изменить. Дарен принимает себя тем, кто он есть, и просто живет, стараясь радоваться мелочам, ведь на большее рассчитывать все равно не приходится.И все же у него есть заветная мечта. Когда она внезапно исполняется, вместо радости Дарен почему-то чувствует лишь пустоту. Чтобы заполнить ее, ему придется познакомиться со своей тенью… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Весной того же года произошел случай, который впоследствии изменил всю мою жизнь, но тогда я этому, конечно же, не придал должного значения. Был солнечный день. Снег уже почти сошел, и площадь вокзала понемногу начинала приобретать свой обычный вид после открывшегося половодья. Дело было в том, что весь выпавший снег мы сгребали в одну кучу, которая росла с каждым днем. За ней раз в неделю приезжала машина. Но, как и во всем, здесь тоже экономили, а может, обыденная халатность, но за снегом приезжали крайне редко. Начальство, во избежание проверок, заставляло нас сгребать снег в самые дальние углы, подальше от глаз, перелопачивать, утрамбовывать, разве что есть его не заставляли. Поэтому с внезапно наступившей весной все быстро начало таять, превращая узенькие улочки в небольшие ручейки, а чуть позже — в полноводные реки. Уже ничего с этим нельзя было поделать, поэтому по большей части мы следили, чтобы талый снег не подтопил никакой подвал и чтобы люди хотя бы прыжками, но могли добраться до метро или к вокзалу. В воздухе чувствовалась весна, и ничто не могло огорчить людей, так долго ждавших первых теплых лучей солнца. Мы сидели с Холбеком в стороне так, чтобы не попасться на глаза диспетчеру, и, как и все остальные, радовались внезапно наступившей весне. Особенно радовался теплым лучам Холбек, хоть и привыкший за много лет к промозглой столичной погоде, но все же скучавший по палящим лучам южного солнца.

Недалеко находилась стоянка, и опаздывающие пассажиры то и дело устраивали мокрый забег от машины до вокзала. Автомобили подъезжали и отъезжали один за другим, кто-то сидел и ждал, кто-то уже дождался и радостно обнимал прибывших. Носильщики сновали с тележками, приставая к одиноким пассажирам, а таксисты поджидали тех у выхода на дорогу. У привокзального ларька, весело ругаясь, собралась небольшая группа бездомных, пуще всех остальных радовавшаяся концу затяжной зимы, которую не все пережили. Еще один повод напиться, и ни одного повода быть трезвым. На площадь уже подъехал грузовичок социальной службы, заботившийся о здоровье этих бедолаг. Хотя вряд ли это можно назвать заботой, больше похоже на нелепую попытку извиниться за то, что оставили их на обочине жизни. Из метро к торговому центру быстрым шагом проносится молодежь, а в другую сторону пробегают люди в костюмах, спешащие на работу в соседний бизнес-центр. Целый мир в миниатюре. Кто-то здесь живет, иных ждет дальняя дорога или радостное возвращение домой, третьи спешат убраться отсюда, но каждое утро я вижу все те же лица. Они отводят глаза и смотрят только вперед, словно их здесь нет, и то, что ты видишь, лишь тень, что отбрасывает их неповторимый облик под лучами весеннего солнца, которое светит сегодня исключительно для них. И все же мы все здесь, мы часть этого, независимо от того, хотим мы это замечать или нет.

Я решил обойти свой участок, показаться на глаза, чтобы нас не хватились, и проходил вдоль ряда припаркованных автомобилей. В одной иномарке заглушили двигатель, послышался звук открывающейся двери. Я невольно обернулся в ту сторону и увидел девушку. Она говорила по телефону и сползала с водительского кресла. Она опустила ногу на землю, даже не обратив внимания на то, что припарковалась у большой лужи. В действительности вся стоянка была одной большой лужей, и ей вряд ли удалось бы найти островок суши. Девушка выругалась и тут же извинилась перед кем-то в трубку телефона. Я улыбнулся — все это походило на немую сцену в кино. Но потом мне стало стыдно, ведь в этом была и часть моей вины. Девушка, видимо, спешила, так как, недолго думая, уверенно ступила обеими ногами в эту лужу и подошла к багажнику. Открыла его и стала доставать небольшую дорожную сумку, не выпуская из второй руки телефона. В следующее мгновение сумка зацепилась за край багажника и выскользнула из ее руки. Та повалилась на землю и окатила ее по колено талой водой. Она зажала телефон плечом и потянулась обеими руками за сумкой, через секунду уже телефон совершил свой прощальный нырок в воду. Все судьи — десять баллов! Еще несколько секунд виднелись пузырьки, а потом экран погас, по-видимому, навсегда. Девушка замерла в согнувшемся положении, не веря во все произошедшее, но сохраняла несвойственное такой ситуации молчание.

Я бросился в ее сторону, стараясь не забрызгать ее еще больше, и поднял сумку. Положил ее обратно в багажник и потянулся за телефоном. Девушка выпрямилась и протянула руку.

— Вот, возьмите, мне очень жаль!

— Ну, вы тут ни при чем. — Она все еще смотрела на свои ноги и на свой телефон, потом на сумку и снова на телефон. — Ну что за день-то такой?!

— Да, Сена снова угрожает Гран-Пале.

Она улыбнулась и подняла голову, глаза ее были прищурены от солнца.

— Вы были в Париже?

Девушка наконец смогла открыть сначала один, затем второй глаз и, все еще щурясь, уставилась на меня. Совсем не меня она сейчас ожидала увидеть: растрепанный работяга в резиновых сапогах и красном жилете.

— Ну да, только сегодня вернулся, вот даже переодеться не успел. Жилет из последней коллекции.

Она засмущалась и отвела взгляд.

— Кхм, спасибо вам за помощь.

— Рад помочь. Вот только телефону вашему, боюсь, уже ничто не поможет. Попробуйте его просушить хорошо и не включайте пару дней. Можете его в рис положить.

— В рис?

— Ну да, обычный рис. Целую пачку купите, высыпьте в чашку и закопайте телефон поглубже.

— И поможет?

— Должно. Я сам не пробовал.

Она снова улыбнулась, но уже не так открыто и дружелюбно.

— Спасибо.

— Только разберите его как можно скорее, выньте батарейку там, симку, не знаю, что там еще у вас есть.

— Да, собственно, спасибо, боюсь, ему действительно уже не поможешь.

— Вы на вокзал? Давайте я вам помогу с вещами. А то к вам сейчас начнут приставать всякие пройдохи. Хотя и они сюда сейчас вряд ли сунутся.

Она посмотрела на меня, не находя что ответить. Я понял, что и сам для нее сейчас такой же пройдоха.

— Нет, вы не подумайте, я с вас ничего не возьму, я здесь работаю. В смысле они тоже работают, но я по другой… специальности, — я сконфузился от нелепости ситуации и тех слов, что сам произносил. — Простите, я, пожалуй, пойду, хорошего вам дня, — я понял, что снова сказал чепуху и что вся эта ситуация никак не вписывалась в определение хорошего дня, замешкался сперва, потом все-таки развернулся и стал уходить.

— Вообще-то, помощь мне бы сейчас действительно не помешала.

Я резко обернулся, и лицо мое расплылось в улыбке. Девушка тоже невольно улыбнулась, сама явно этому удивляясь.

— Я рад вам помочь! Так вам куда, к вокзалу?

Я подхватил сумку и проводил девушку на перрон, где ее уже ждал поезд. Я так нервничал, что даже не спросил ее имени, стараясь не подорвать оказанного ею доверия. Поэтому я молча проводил ее к вагону и отдал сумку. Поезд уже собирался уходить, поэтому она быстро запрыгнула в него. Я попрощался, пожелал ей приятной дороги и пообещал, что к ее возвращению уже весь снег сойдет. Не знаю, зачем я так сделал, но мне хотелось быть ей полезным. Думаю, каждому из нас порой необходимо почувствовать бескорыстную заботу и доброту от незнакомца. По крайней мере, мне самому было это приятно, и весь оставшийся день у меня не сходила с лица нелепая улыбка.

Спустя месяц я уже совсем забыл о том случае. Все на той же стоянке я подкрашивал бордюры. Было уже совсем тепло, и буквально весь город покрывали новым слоем краски. Повсюду в воздухе стоял характерный пьянящий запах, от которого под вечер болела голова. Но мне нравилось красить. Всю зиму так не хватало красок, что сейчас любой цвет, отличный от белого, был приятен глазу.

— А вы держите свои обещания, молодой человек! — раздался из-за спины женский голос.

Я поднял голову и увидел знакомое лицо. Судорожно бросил кисточку и встал на ноги. Растерянный, я с минуту смотрел на нее и не мог понять, о чем она говорила, а потом и вовсе забыл, и просто любовался ее милым личиком. — Весь снег сошел, сухо и чисто, как и обещали!

— Ах, ну да, вот навожу последние штрихи, немного не успел к вашему приезду. Вы уж не сердитесь!

Она засмеялась, и я тоже позволил себе улыбнуться.

— Знаете, а я вас искала.

— Зачем это? Пропало что-то из сумки?! Уверяю вас, это был не я!

Она снова улыбнулась.

— Нет-нет, что вы. С сумкой все хорошо. И с телефоном тоже. Еще раз спасибо вам за это!

— Рад помочь! — я замялся, так как не знал ее имени.

— Олеся. Меня зовут Олеся. А вас?

— Дарен, очень приятно!

— И мне. Какое интересное имя!

— Церковное.

— Вы религиозны?

— Не так, как могло быть. Как прошла поездка?

— Поездка? Ах, ну да, все хорошо, спасибо. Знаете, до встречи с вами тот день был просто ужасным. А потом все как-то наладилось! Думаю, это благодаря вам.

— Вот уж вряд ли! Но я рад, что у вас все хорошо.

— Скажите, Дарен, вас интересует работа?

— У меня есть работа.

— Я вижу, но, может, вы бы хотели что-то другое попробовать?

— Ну, мне особо не из чего выбирать.

— Знаете, тут такая ситуация, в общем, у нас в фирме открылась вакансия. Ничего особенного, конечно, да и зарплата небольшая, но, может, она вас заинтересует?

— Я не много всего умею, Олеся. Вот, правда, красить могу, не Дега, конечно, но мазки уверенные, ровные, вон как блестит на солнце.

Она снова рассмеялась.

— Вы, я смотрю, много знаете о Франции.

— Да ну что вы, так, нахватался. Чего только не услышишь в кругу утонченного бродяги!

Мы разговорились немного, она рассказала о вакансии хаускипера, новомодное словечко на западный манер, разнорабочий по-нашему. И я пообещал, что на следующий день обязательно приду к ним на собеседование. А я ведь всегда держу обещания!

Вот таким образом в книге моей жизни началась новая глава. Работать предстояло в том самом бизнес-центре по соседству, поэтому и переезжать не пришлось. Я договорился со своим руководством, что еще поживу некоторое время в квартире, так как не в состоянии снимать самостоятельно. Как я говорил, у меня состоялись хорошие отношения с начальством, и мне разрешили пожить три месяца в квартире, на случай если ничего не выгорит, чтобы мне было куда вернуться. Не особо-то в меня верили. Но я был твердо уверен в благоприятном исходе и, хоть боялся до дрожи в коленях, все же с непоколебимым оптимизмом смотрел в лицо своей вновь открывавшейся судьбе.