Французская косичка

Энн Тайлер, 2022

Новый роман всеми любимого классика. Теплый, чуть ироничный, проницательный. Это снова путешествие в мир обычной семьи. От 1950-х, когда за окном сигналит сверкающий красный «шевроле», до наших дней, окуклившихся в пандемии. Летом 1959 года Гарретты отправляются в свой первый и последний семейный отпуск. Они почти не покидают съемный коттедж, но в каком-то смысле они никогда не были так далеки друг от друга. После той поездки все в семье незаметно, но все уверенней начинают отдаляться друг от друга. Мерси с трудом сопротивляется зуду – она так сильно хочет стать художницей. Но кто тогда будет заботиться о доме, готовить обеды для мужа Робина? Ее дочери, уравновешенная Элис и помешанная на мальчиках Лили, совершенно не похожи друг на друга и не находят общего языка. Их младший брат Дэвид, уехав учиться, почти разрывает связи с семьей. И все же что-то соединяет их всех, несмотря на все разногласия и непонимание, что-то неуловимое. И каждый член этой вроде бы разобщенной семьи оказывает влияние на жизнь всех остальных. Потому что семья – это нечто более глубокое, чем просто родственные отношения, семья – словно французская косичка: ты думаешь, что сбежал от родных, но освободиться от них невозможно, они, точно завитки распущенной косички, все равно сплетены. Полная любви к людям, надежды, радости, смешанной с горечью, «Французская косичка» – это классическая история Энн Тайлер. Удивительно проницательный роман о семейных безднах, о невозможности освободиться от тех, кто любит нас.

ANNE TYLER

FRENCH BRAID

Copyright © 2022 by Anne Tyler

Эта книга публикуется по договоренности с Hannigan Salky Getzler (HSG) Agency и The Van Lear Agency

© Мария Александрова, перевод, 2023

© «Фантом Пресс», издание, 2023

1

Это произошло в марте 2010 года, когда на железнодорожном вокзале Филадельфии еще работало информационное табло, на котором с металлическим шелестом сменялись буквы в названиях пунктов назначения. Серена Дрю стояла прямо перед ним, напряженно высматривая, когда появится следующий поезд до Балтимора. Почему здесь так поздно показывают номер перрона? В Балтиморе сообщают заранее.

Парень Серены стоял рядом, но его расписание поездов не занимало. Бросив один-единственный взгляд на табло, он уткнулся в свой телефон. Покачал головой над каким-то сообщением, промотал следующее.

Они только что с воскресного обеда у родителей Джеймса. Серена встречалась с ними впервые. Последние две недели она ужасно нервничала из-за этого, прикидывала, что надеть (в итоге джинсы и водолазка — стандартный ансамбль выпускницы, чтобы не показалось, будто она старалась принарядиться), и сломала голову, подбирая подходящую тему для разговора. Но все вышло удивительно хорошо, подумала она. Родители приветствовали ее сердечно и сразу же попросили называть их Джордж и Дора, а мать оказалась такой болтушкой, что с беседой не было вообще никакой проблемы.

— В следующий раз, — заявила она после завершения обеда, — ты должна познакомиться с сестрами Джеймса, с их мужьями и детками. Мы просто не хотели тебя смущать с самого начала.

«В следующий раз». «С самого начала». Звучало обнадеживающе.

Однако сейчас Серена не ощущала никакого триумфа. От нахлынувшего облегчения она полностью расклеилась и чувствовала себя измочаленной тряпочкой.

Они с Джеймсом познакомились в начале учебного года. Джеймс был таким красавчиком, что Серена страшно удивилась, когда он вдруг пригласил ее выпить кофе после занятий. Он был высоким и худощавым, с копной каштановых волос и коротко подстриженной бородкой. (Серена, напротив, чуть ли не пышечка, а завязанные в хвостик русые волосы до того светлые, что почти сливаются со светлой кожей.) На семинарах он обычно сидел, лениво откинувшись на спинку стула, ничего не записывал и вроде бы даже не слушал, но потом вдруг встревал с неожиданно проницательным замечанием. Серена опасалась, что он сочтет ее скучной. Однако Джеймс оказался удивительно приятным собеседником. Они посмотрели вместе множество фильмов и сходили в кучу недорогих ресторанов, а ее родители, жившие в этом же городе, уже несколько раз приглашали их вместе на обед и сообщили Серене, что он очень им нравится.

Вокзал Филадельфии был просто величественным по сравнению с вокзалом в Балтиморе. Громадный, с невероятно высоким кессонированным потолком, а люстры похожи на перевернутые небоскребы. Даже пассажиры казались на голову выше пассажиров в Балтиморе. За какой-то дамой, заметила Серена, семенил персональный носильщик с тележкой, заваленной сумками и всякими саквояжами одной и той же фирмы. Любуясь чемоданами (темно-коричневые, блестящая кожа, медные застежки), Серена случайно обратила внимание на молодого человека в деловом костюме, остановившегося на миг, пропуская тележку.

— Ой, — выдохнула она.

— М?.. — оторвался от телефона Джеймс.

— Кажется, это мой двоюродный брат, — вполголоса пробормотала она.

— Где?

— Вон тот парень в костюме.

— Тебе кажется, что это твой двоюродный брат?

— Я не уверена.

Они вместе рассматривали того мужчину. Он выглядел старше них, но ненамного — возможно, все дело в костюме. Волосы светлые, совсем как у Серены, и ее губы с заостренными уголками, но не ее фамильные голубые глаза Гарреттов, а светло-, почти бесцветно-серые, что невозможно было не заметить даже с расстояния в несколько ярдов. Он стоял на месте, задрав голову к информационному табло, пока тележка с багажом проезжала мимо.

— Наверное, все же это мой брат Николас, — сказала Серена.

— Может, он просто похож на Николаса, — возразил Джеймс. — Полагаю, если бы это действительно был он, ты не сомневалась бы.

— Да мы давно не виделись, — пожала плечами Серена. — Он сын брата моей мамы, Дэвида, они живут здесь, в Филли.

— Ну так пойди и спроси, что такого.

— Но если я ошиблась, буду выглядеть глупо.

Джеймс озадаченно прищурился.

— Ладно, все равно уже поздно, — вздохнула Серена, потому что мужчина, кто бы он ни был, уже явно узнал все, что хотел, и, поправив на плече ремень дорожной сумки, направился в противоположный конец вокзала, а Серена вернулась к изучению табло.

— Какая платформа обычно? — спросила она. — Может, стоит рискнуть и просто пойти туда?

— Поезд же не отправится ровно в ту минуту, как объявят номер платформы, — заметил Джеймс. — Сначала придется постоять в очереди на посадку и подождать.

— Да, но я боюсь, что не получится сесть рядом.

Он улыбнулся той своей милой улыбкой, с морщинками в уголках глаз, которую она так любила. «Вот вся ты в этом», означала эта улыбка.

— Ладно, я накручиваю себя, — согласилась она.

— И все же, — сменил он тему, — даже если вы сто лет не виделись, ты должна была узнать своего двоюродного брата.

— А ты узнал бы любого родственника, появись он вот так, ни с того ни с сего?

— Конечно.

— Правда?

— Разумеется!

Но Джеймсу, похоже, уже надоело это обсуждать. Он покосился в сторону фуд-корта у противоположной стены:

— Пойду газировки куплю.

— Можно купить в поезде.

— Тебе чего-нибудь принести?

— Я подожду до поезда.

Но он, кажется, не понял.

Со словами «Займи нам место в очереди, если вдруг объявят платформу, ладно?» Джеймс отошел, не замечая ее замешательства.

Они впервые путешествовали вместе, пускай и всего на один день. Серена была слегка разочарована тем, что ему безразличны ее дорожные волнения и тревоги.

Оставшись в одиночестве, она вытащила из рюкзака пудреницу и внимательно рассмотрела в зеркальце зубы. На десерт они ели фруктовый крэмбл, посыпанный грецкими орехами, и ей до сих пор мешали ореховые крошки, прилипшие к деснам. В обычной ситуации она просто извинилась бы и на минутку заскочила в ванную, но тут Дора вдруг глянула на часы и спохватилась: «Ой! Ваш поезд!» И все четверо помчались на вокзал, отец Джеймса сел за руль, Джеймс рядом с ним, а Дора с Сереной устроились сзади, чтобы, как сказала Дора, «мы, девчонки, могли наконец спокойно поболтать». Вот тогда-то она и обмолвилась насчет встречи Серены с сестрами Джеймса.

— Скажи, дорогая, — спросила она потом, — а сколько у тебя братьев и сестер?

— О, только брат, — ответила Серена. — Но когда я родилась, он был уже почти взрослым. Мне всегда хотелось иметь сестер. — И она покраснела, потому что прозвучало так, будто бы она намерена войти в семью Джеймса или вроде того.

Дора лукаво улыбнулась и ласково похлопала ее по руке.

Но вообще-то Серена именно это имела в виду. Затаившись в уютном маленьком родительском доме, она люто завидовала своим школьным приятелям с их полчищами родни, гомонящей вокруг, визгливо хохочущей и требующей пространства и внимания. У некоторых были даже сводные братья и сестры, и мачехи, и отчимы, которых можно было выбирать по собственному желанию и отвергать, если что-то не понравится, — так богатеи ковыряются в абсолютно нормальной еде, в то время как голодающие нищие тоскливо смотрят на них из-за ограды.

Что ж, просто подожди и увидишь, уговаривала она себя. Подожди, пока увидишь, какой окажется твоя будущая семья!

Поезд до Балтимора опаздывал уже на пять минут, если верить табло. На самом деле, вероятно, на пятнадцать. А номер платформы все не появлялся. Серена обернулась, высматривая Джеймса. Вот он, слава богу, идет в ее сторону, в руках картонный стаканчик. А рядом с ним, чуть поотстав, тот самый мужчина, которого она приняла за своего брата. Серена моргнула.

— Смотри, кого я нашел! — объявил Джеймс, подойдя.

— Серена? — уточнил мужчина.

— Николас?

— Ага, привет! — И он протянул было руку, но потом передумал и подался к ней, неуклюже приобнял. От него пахло свежевыглаженным хлопком.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Пытаюсь успеть на поезд до Нью-Йорка.

— О.

— У меня встреча завтра утром.

— А, понятно. — Вероятно, он имел в виду деловую встречу. Серена понятия не имела, чем он зарабатывает. — Как поживают твои?

— Они в порядке. Ну так, нормально. Папе, возможно, придется заменить тазобедренный сустав.

— Ох, беда какая.

— Знаешь, что я сделал? — проговорил Джеймс, едва заметно покачиваясь с пятки на носок. — Заметил его около газетного киоска, остановился в нескольких футах позади и окликнул, тихонько так: «Николас?» — Он выглядел ужасно довольным собой.

— А я сначала подумал, что мне почудилось, — признался Николас. — Глянул по сторонам, не поворачивая головы.

— Когда человек слышит свое имя, он реагирует машинально, — продолжал Джеймс. — Если бы я назвал тебя Ричардом, к примеру, ты, возможно, вообще не обратил бы внимания.

— У моей мамы тоже проблемы с суставами, — сообщила Серена Николасу. — Наверное, это наследственное.

— Твою маму зовут… Элис?

— Нет, Лили.

— А, точно. Прости. Я, кажется, рядом с тобой сидел на похоронах деда Гарретта.

— Нет, это была Кендл.

— У меня есть кузина по имени Кендл?

— Ну вы даете, ребята! — неверяще воскликнул Джеймс.

— На самом деле ее зовут Кендал, — продолжала Серена, не обращая на него внимания. — Она просто в детстве не могла выговорить собственное имя.

— Так, выходит, ты все же там была? — уточнил Николас.

— На похоронах? О да.

Она была там, но ей было двенадцать лет от роду. А ему сколько? Около пятнадцати где-то, в таком возрасте это просто разные миры. Серена не осмелилась и словом с ним обменяться. Разглядывала издалека, когда все толпились у входа в похоронное бюро, — его строгое отстраненное лицо и светло-серые глаза. Глаза у него были от матери, Греты, суровой неприступной женщины, слегка прихрамывающей и говорящей с иностранным акцентом — или, по крайней мере, не с балтиморским выговором. Серена очень хорошо запомнила эти глаза.

— После службы мы должны были идти на ланч вместе со всеми, — рассказывал Николас. — Но папе нужно было возвращаться на школьный спектакль.

— К вопросу о возвращениях… — встрял Джеймс, указывая большим пальцем на табло над ними. — Нам пора двигаться к пятой платформе.

— Да, точно. Ладно, мы пойдем, пожалуй, — сказала Серена. — Я так рада, что мы с тобой встретились!

— Тоже рад был тебя повидать, — ответил он и улыбнулся, а потом вскинул ладонь, прощаясь с Джеймсом, и повернулся уходить.

— Передай привет семье, слышишь? — крикнула она вслед.

— Непременно, — отозвался он.

Серена и Джеймс еще некоторое время провожали его взглядом, хотя у пятой платформы уже собиралась очередь.

— Должен сказать, — в конце концов проговорил Джеймс слегка озадаченно, — вы, ребята, демонстрируете совершенно новое значение слова «родственники».

* * *

Поезд, как выяснилось, был не так уж полон. Они легко нашли два места рядом — Серена у окна, Джеймс у прохода. Джеймс открыл столик и поставил на него свой стакан.

— А теперь-то хочешь газировки? — спросил он. — Думаю, вагон-буфет уже открыт.

— Нет, мне нормально.

Она смотрела, как другие пассажиры пробираются по проходу — женщина подталкивала пару малышей, которые еле плелись перед ней, другая тетка безуспешно силилась затолкать чемодан на багажную полку, пока Джеймс не встал и не предложил ей помощь.

— Волосы у него совсем как у тебя, — заметил он, усаживаясь на место. — Но в толпе я бы его никогда не заметил.

— Прости? А, ты про Николаса.

— У тебя просто тьма кузенов, да?

— Нет, только… хм… пять, — ответила она, мысленно пересчитав. — И все они со стороны Гарреттов. Мой папа был единственным ребенком.

— У меня их одиннадцать.

— Повезло тебе, — поддразнила она.

— И я узнал бы любого из них, случись нам встретиться на вокзале.

— Да, но мы так далеко разбросаны по свету. Дядя Дэвид здесь, в Филли, тетя Элис в Балтиморе…

— О, какая даль, на другом конце округа! — Джеймс шутливо толкнул ее под ребро.

— В смысле, мы видимся только на свадьбах и похоронах, — пояснила Серена. Помолчала, обдумывая сказанное. — И даже не на всех. Но не знаю почему, правда.

— Может, в прошлом вашей семьи скрывается какая-то мрачная тайна, — предположил Джеймс.

— Ага.

— Может, твой дядюшка республиканец. Или тетушка член какой-нибудь секты.

— Перестань! — И Серена рассмеялась.

Ей нравилось сидеть с ним вот так рядом — подлокотник между ними поднят, и можно прижаться друг к другу. Они встречались уже восемь месяцев, но он, к счастью, все так же нов и интересен ей, и она совсем к нему не привыкла.

Поезд предупреждающе качнулся, и последние пассажиры торопливо расселись на места. «Добрый день, — прозвучал голос в репродукторах. — Поезд номер…» Серена вынула билет из рюкзака. За окном в тени проплывала платформа, а потом они выехали на свет; поезд набирал скорость, мимо проносились выщербленные бетонные стены, каждый дюйм которых был заляпан граффити.

— Итак, как тебе мои? — поинтересовался Джеймс.

— Они мне очень понравились! Серьезно. — Серена выдержала паузу. — Как ты думаешь, а я им понравилась? — спросила она наконец.

— Конечно! Как могло быть иначе?

Это не совсем то, что хотелось услышать. И, помолчав, она уточнила:

— А что им во мне понравилось?

— Ты о чем?

— Ну, они что-нибудь тебе сказали?

— У них не было возможности. Но я уверен.

Она выдержала еще одну паузу.

— Вы двое сели в Филли? — спросил контролер, нависая над ними.

— Да, сэр, — ответил Джеймс. Он взял билет у Серены и протянул его контролеру вместе со своим. — Мама все силы бросила на обед, — продолжил он, когда контролер отошел. — Этот цыпленок — ее гордость. Она подает его только особым гостям.

— О, было очень вкусно.

— А папа уже в машине спросил, у нас это серьезно или как.

— Серьезно… ой.

— Я ему сказал: «Посмотрим, почему бы и нет!»

Еще один игривый тычок под ребра и лукавый взгляд.

За десертом его мать вытащила семейный альбом и показала Серене детские фото Джеймса (он был очаровательным малышом). Джеймс за спиной матери корчил виноватые рожицы, но потом и сам завис над альбомом, волнуясь, что там о нем рассказывают.

— До самого подросткового возраста он ел почти исключительно мучное, — сказала его мать.

— Ты преувеличиваешь, — возразил Джеймс.

— Даже удивительно, что у него не случилось цинги.

— Сейчас он выглядит вполне здоровым, — заметила Серена.

Они с Дорой оглядели его с головы до ног и улыбнулись.

Поезд несся сквозь пустоши, поросшие пожухлыми сорняками и усеянные ржавыми кухонными раковинами, тракторными шинами и голубыми пластиковыми пакетами, бесконечными голубыми пластиковыми пакетами.

— Будь ты иностранцем, — обратилась Серена к Джеймсу, — который только прилетел в эту страну и сел в поезд, идущий на юг, ты бы воскликнул: «И это и есть Америка? Это Земля обетованная?»

— Кто бы говорил, — отозвался Джеймс. — Да и Балтимор не такой уж живописный рай.

— Нет, я имела в виду… Я про железные дороги вообще. Северо-Восточный коридор.

— Ах, вот как.

— Я не предполагала, что мы соревнуемся, — шутливо добавила она.

— Ну, известно, какие вы, балтиморцы, спесивые, — сказал Джеймс. — Я знаю, как вы сортируете людей в зависимости от того, кто какую школу окончил. А потом в итоге женитесь на тех, кто из вашей школы.

Серена принялась демонстративно оглядываться по сторонам.

— Ты видишь рядом кого-то из моей школы?

— Не прямо сейчас, — признал он.

— Давай, продолжай!

Она ждала, что же он скажет дальше, но он не стал развивать тему, и некоторое время они ехали молча. Позади них женщина с мягким умиротворяющим голосом говорила по телефону. «Как ты сейчас? — услышала Серена. И затем, после паузы: — Нет-нет. Сейчас, дорогая. Расскажи мне, что случилось. Я же слышу, что-то произошло».

— Взять, к примеру, бедного Николаса, — внезапно заговорил Джеймс. — Отец увез его из Балтимора, и остальная семья перестала с ним общаться.

— Это не мы! — возразила Серена. — Это они. Вообще-то, дядя Дэвид. Мама не понимает, в чем дело. Говорит, в детстве он был таким компанейским. Тетя Элис была немножко брюзгой, но дядя Дэвид — такой жизнерадостный общительный малыш, сплошная радость и ликование. А сейчас — поспешил сбежать с похорон собственного отца.

Похороны деда, сказал Николас, «похороны деда Гарретта». Но дедуля никогда не был «дедом»! Как мог Николас этого не знать?

— А твоя тетка, — продолжал Джеймс. — Она переехала всего лишь в округ Балтимор, но — о нет. О нет. Больше никогда с ней не общаемся.

— Не говори глупостей, мы все время с ней общаемся, — возразила Серена, лишь немного преувеличив.

Непонятно, с чего вдруг она начала защищаться. Это стресс, решила Серена. Стресс от встречи с его родителями.

Когда впервые возникла идея этой поездки, планировалось, что они проведут там выходные. Джеймс все рассуждал, где они должны попробовать лучшие чиз-стейки Филадельфии и захочет ли она посетить художественный музей.

— Тебе наверняка понравится Комната ужасов, — сказал он.

— Комната ужасов?

— Так родители называют мою спальню.

— Смешно.

— По всем стенам постеры «Иглз». И крошки от сэндвичей под кроватью, аж с 1998 года.

— Но… мы же не будем там останавливаться, правда? — спросила она.

— Останавливаться?

— В смысле… не будем ночевать в Комнате ужасов?

— Эй, я пошутил. Ну, по крайней мере, насчет крошек. Уверен, мама прошлась там пылесосом хоть раз с тех пор, как я уехал.

— Но я же буду спать в гостевой комнате, — вопросительным тоном уточнила она.

— Ты хочешь спать в гостевой?

— Ну да.

— Ты не хочешь ночевать со мной в моей комнате?

— Не в присутствии твоих родителей.

— В присутствии… — Он запнулся. — Слушай, уверяю тебя, они догадываются, что мы спим вместе. Думаешь, они переполошатся по этому поводу?

— Мне все равно, догадываются они или нет. Я просто не хочу подобной демонстративности при первом же знакомстве.

Джеймс задумчиво разглядывал ее.

— У них же есть гостевая комната? — спросила Серена.

— Ну… да.

— Так в чем проблема?

— Это выглядит как-то… неестественно: пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись по разным комнатам, — пояснил он.

— Ну прости, — сухо проговорила Серена.

— И потом, я буду скучать по тебе! И папа с мамой расстроятся. «Боже правый, — скажут они, — эти дети ничего не знают о сексе?»

— Тсс! — шикнула Серена, потому что в тот момент они сидели в библиотеке, где любой мог их услышать. Она оглядела зал, потом наклонилась к нему через стол. — Тогда поедем только на воскресенье, — прошептала она.

— И как ты себе это представляешь?

— Мы скажем, что заняты по субботам и приедем в воскресенье, а поскольку у меня занятия в понедельник утром, то сможем побыть у них только один день.

— Господи, Серена. Ехать в такую даль всего на несколько часов? Лишь бы прикинуться, что мы не так уж близки?

Но в итоге они именно так и сделали. Серена настояла на своем.

Она понимала, что разочаровала его. Возможно, он даже счел ее лицемеркой. Но она все равно считала, что поступила правильно.

Поезд подъезжал к Вилмингтону. Разбросанные там и сям заброшенные с виду домишки постепенно уступали место сияющим белым офисным зданиям. Контролер прошел по проходу, собирая отрывные талоны, торчащие над некоторыми креслами.

— Вот, к примеру, как твоя мать сказала про моего зятя, — внезапно выдал Джеймс.

— Что? О чем это ты?

— Когда я в первый раз пришел на ужин, помнишь? Я рассказал твоей матери, что один из моих зятьев из Балтимора, и она тут же: «Ой, а как его зовут?» Джейкоб Розенбаум, говорю, но все зовут его Джей. «О, — хмыкнула тогда она, — Розенбаум. Он, наверное, из Пайксвилля. Большинство евреев там живут».

— Ну, мама немножко старомодная, — хмыкнула Серена.

Джеймс многозначительно посмотрел на нее.

— В чем дело? — рассердилась Серена. — Ты хочешь сказать, что она антисемитка?

— Я просто говорю, что Балтимор — это такая история про мы-и-они, вот и все.

— Ты все еще говоришь о Балтиморе?

— Просто смотрю на это с другой стороны, — уточнил он.

— Семейство твоего зятя, может, и вправду живет в Пайксвилле, — рассуждала Серена. — Но они запросто могли бы жить и в Сидаркрофт, рядом с моими родителями. Наш район вовсе не запретная зона или что-то в этом роде.

— Ну разумеется, я понимаю, — торопливо перебил Джеймс. — Я просто хотел сказать, что, на мой взгляд, балтиморцы любят… классифицировать.

— Люди вообще любят классифицировать.

— Ладно, окей…

— А как насчет того, что выдала твоя мама, когда мы уезжали?

— А что?

— «В следующий раз вы должны приехать на выходные, — сказала она. — Приезжайте на пасхальные каникулы! Соберутся все, и ты увидишь, что такое большая семья!»

Серена невольно заговорила нагловатым тоном болтливой домохозяйки, хотя это совсем не было похоже на Дору. И Джеймс это заметил; он бросил на нее короткий пронзительный взгляд:

— А что не так?

— Просто это прозвучало немножко осуждающе. Вроде как «Бедняжка Серена, у нас ведь настоящая семья, а у тебя маленькое жалкое подобие».

— Она не говорила про «настоящую семью». Ты сама только что напомнила, что она сказала «большая семья».

Серена не стала возражать, но уголки ее рта печально опустились.

«Мы — полноценное обширное и открытое семейство, а вы — несчастная маленькая замкнутая семейка» — вот что на самом деле имела в виду Дора, но Серена не собиралась спорить с Джеймсом по этому поводу.

Проблема обширных семейств в их крайне узком подходе к необширным семьям.

Поезд замедлял ход. «Вилмингтон! — прозвучало из репродуктора. — Будьте осторожны при выходе из вагона, леди и джентльмены…»

За окном со стороны Серены показалась залитая солнцем платформа, усеянная пассажирами, которые выглядели такими радостными и воодушевленными, словно посадка на этот поезд была мечтой всей их жизни.

Серена вспоминала рождественский подарок, который ее родители преподнесли Джеймсу. Он пришел к ним на ужин за день до отъезда домой на каникулы, и когда все уселись за стол, на пустой тарелке перед ним лежала длинная плоская коробка. Серена смутилась. Пожалуйста, пускай это будет что-нибудь не слишком личное, не слишком… очевидное! Даже Джеймс почувствовал себя неловко.

— Это мне? — удивился он.

Но когда он открыл коробку, Серена с облегчением выдохнула. Внутри оказалась пара ярко-оранжевых носков. По верхнему краю каждого шла черная полоска с надписью БАЛТИМОРСКИЕ ИВОЛГИ^[1] со стилизованным изображением иволги по центру.

— Теперь, когда ты живешь в Балтиморе, — пояснил отец Серены, — мы подумали, что тебе стоит одеваться соответствующе. Но поскольку мы не хотим, чтобы у тебя были из-за этого проблемы в Филадельфии, то выбрали такую деталь одежды, которая скроет опасные свидетельства, пока ты не поддернешь вверх брючины.

— Весьма предусмотрительно, — улыбнулся Джеймс и настоял, что должен надеть их прямо сразу, и важно расхаживал по гостиной без туфель до самого начала ужина.

Он и не догадывался, что на самом деле родители Серены вовсе не были спортивными фанатами. Они, скорее всего, не смогли бы назвать имени ни одной «Иволги» — или «Ворона», если уж на то пошло. Старание, которое они, должно быть, приложили, чтобы придумать этот подарок, растрогало Серену до глубины души.

Джеймс, сидевший рядом, окликнул ее:

— Эй.

Серена не отозвалась.

— Эй, Ренни.

— Что.

— Мы уже начинаем ссориться из-за родственников?

— Я не ссорюсь.

Поезд дернулся и покатил дальше. Человек с портфелем, бредущий по проходу, кажется, заблудился. Женщина позади них, та, с умиротворяющим голосом, проговорила:

— Дорогая моя. Милая. Мы непременно обсудим это с руководством во вторник. Слышишь меня?

— Поверить не могу, что она до сих пор висит на телефоне, — пробормотала Серена.

Не сразу, но Джеймс ответил.

— А я поверить не могу, что это деловой звонок, — прошептал он. — Ты бы догадалась?

— Никогда.

— Только не говори мне, что деловые женщины ведут себя так же, как мужчины.

— Ладно, ладно, не будем сексистами, — рассмеялась она.

Он взял ее за руку и сплел свои пальцы с ее.

— Давай начистоту. Мы оба были на взводе. Верно? Родители иногда сильно напрягают.

— Мне можешь не рассказывать, — согласилась она.

Дальше они ехали в уютном молчании.

— А ты заметила, как мама отозвалась о моей бороде? — неожиданно спросил он. — Если мы об осуждении.

— А что там было?

— Когда она показывала тебе фотоальбом. Добралась до моих школьных лет — и: «А вот Джеймс на выпускном. Правда, он милый? Это еще до того, как он отпустил бороду». Моя борода ей покою не дает. Она ее ненавидит.

— Что поделаешь, она же мать. Матери всегда ненавидят бороды.

— Первый раз, когда я появился дома с бородой, на первом курсе колледжа, отец предложил мне двадцать баксов, чтобы я ее сбрил. «И ты туда же?» — расстроился я. А он сказал: «Я лично ничего не имею против бороды, но твоя мать говорит, что скучает по твоему красивому лицу». «Отлично, — сказал я. — Если хочет видеть мое лицо, пускай разглядывает мои старые фотографии».

— Но на выпускном фото ты выглядишь очень даже привлекательно, — улыбнулась Серена.

— Но ты-то не считаешь, что мне следует сбрить бороду, правда?

— Нет-нет. Мне нравится твоя борода. — Она ласково сжала его руку. — Просто мне было приятно увидеть еще и версию «до».

— С чего бы?

— Ну, теперь я знаю, как выглядит твое лицо.

— Ты переживала, что не видела моего лица?

— Не переживала, а… в общем, я всегда думала, что когда вырасту и, предположим, встречу мужчину, за которого соберусь замуж, и у него вдруг будет борода, я попрошу его, если он не против, сбрить ее разок перед свадьбой.

— Сбрить!

— Только один раз. На две крошечные минутки, чтобы я смогла увидеть его лицо, а потом пускай отращивает ее обратно.

Джеймс выпустил ее руку и слегка отодвинулся, разглядывая Серену.

— Что такое…

— А если он откажется? — спросил Джеймс. — Если он скажет: «Вот я таков: парень с бородой. Можешь принять меня таким или уйти».

— Ну ведь если он… — Серена умолкла.

— Ведь если он — что? — не унимался Джеймс.

— Если у него… окажется безвольный подбородок или типа того…

Он не отводил глаз.

— Да не знаю! — сдалась она. — Я просто хотела бы выяснить, во что ввязываюсь, вот и все.

— И если бы у него оказался безвольный подбородок, ты бы ему ответила: «Ой, прости, кажется, я не могу выйти за тебя замуж».

— Я не говорю, что не вышла бы за него, я хочу сказать, что желала бы выйти замуж информированной. Желала бы знать, с чем имею дело.

Джеймс угрюмо уставился на спинку сиденья перед ним. И не сделал попытки вновь взять Серену за руку.

— Ну Джееееймс… — нежно протянула Серена.

Тишина.

— Джеймс?

Он резко повернулся, словно принял какое-то решение.

— С того момента, как мы начали планировать эту поездку, — начал он, — ты возводишь… стены. Устанавливаешь границы. Не ночевать в одной комнате, приехать только на воскресенье… Мы пробыли там четыре несчастных часа! Да мы в дороге провели больше времени, чем в гостях! А я не так часто вижусь со своими, ты же знаешь. И я, в отличие от тебя, не живу с ними в одном городе и практически в том же районе и не могу заскочить в любой момент, когда мне нужно постирать шмотки.

— Но я же в этом не виновата!

Но он, словно не слыша, продолжал:

— Знаешь, о чем я думал, когда мы ехали в Филли? Я думал, что когда ты познакомишься с моими родителями, то решишь, что мы можем у них задержаться. Что ты скажешь, мол, давай поедем самым ранним поездом с утра, и я успею на занятия, и что теперь ты видишь, какие они классные.

— Я и так знала, что они классные, Джеймс. Мне просто… и кроме того, я не захватила зубную щетку! И пижаму!

Выражение его лица не изменилось.

— Хорошо, в следующий раз, — пообещала она.

— Ладно, — буркнул он и вытащил из кармана телефон.

Сейчас они проезжали вдоль залива Чесапик — широкая водная гладь, матово-серая даже в солнечном свете, а на торчащих там и сям на мелководье шестах неподвижно нахохлились одинокие птицы. Зрелище навевало тоску. Почти тоску по дому.

Все из-за ее кузена, конечно же. Встреча с ним словно оставила зазубрину где-то глубоко в груди, трещину между двумя частями ее мира. По одну сторону мать Джеймса, такая душевная и искренняя, а по другую Николас, стоящий в одиночестве на железнодорожном вокзале. Это как вынуть стеклянную форму из горячей духовки и сунуть ее в ледяную воду: треск, когда она раскалывается на кусочки.

— Может, устроим как-нибудь семейную вечеринку? — как-то раз в детстве предложила Серена.

И мама ответила:

— Хм? Вечеринку? Думаю, можно. Но это будет не очень большая вечеринка.

— И дядя Дэвид со своими придет?

— Дядя Дэвид. Что ж. Возможно.

Звучало не слишком обнадеживающе.

Что мешает семье быть семьей?

Может, дядю Дэвида усыновили и он разозлился, что никто ему об этом не рассказал? Или его вычеркнули из завещания, в которое включили обеих его сестер? (Даже в детстве Серена читала много романов.) Или какая-то семейная ссора вышла из берегов и были произнесены возмутительные оскорбления, которые невозможно простить? Последнее выглядело наиболее правдоподобным объяснением. Потом даже не можешь вспомнить, с чего все началось, но знаешь, что с того момента все навсегда изменилось.

— По крайней мере, тетя Элис могла бы прийти, — сказала тогда Серена.

— Может быть, — ответила Лили. — Но ты же знаешь свою тетю Элис. Как она вечно пилит меня.

И Серена сдалась.

Дело в том, размышляла она, что даже когда Гарретты собираются вместе, это никогда не бывает по-настоящему, так сказать.

Не шевелясь, она скосила глаза на Джеймса. Тот что-то читал с экрана телефона. (У него была невероятная способность читать целые книги в телефоне.) И рассеянно покусывал нижнюю губу.

Лучшим школьным другом Серены был мальчик по имени Марцеллус Эйвери. У них не было романтических отношений — своего рода общество взаимопомощи. У Марцеллуса была патологически белая кожа и очень черные волосы, и все смеялись над его именем. А Серена весила фунтов на десять больше, чем нужно, и никогда в жизни не могла справиться ни с каким мячом — ни с бейсбольным, ни с теннисным, ни с футбольным, ни с каким вообще, — и это в школе, где спорт стоял во главе угла. За ланчем они сидели рядом и сплетничали о своих безмозглых одноклассниках, а по выходным он приходил к ней в гости и они смотрели иностранные фильмы в «телевизионной комнате» ее родителей. Впрочем, однажды он как бы нечаянно коснулся ее руки, лежащей рядом с его, и когда она не отстранилась, едва заметно придвинулся чуть ближе и запечатлел на ее щеке осторожный стыдливый поцелуй. Она до сих пор помнила ощущение от бархатистого пушка над его верхней губой. Но больше ничего не последовало. Они тут же отпрянули друг от друга и уставились в экран телевизора, и на этом все и закончилось.

Забавно, но лишь сейчас Серена вдруг поняла, что Марцеллус был невероятно красив. Голова идеальной формы, как у мраморной статуи, и почему-то она всегда думала, как сильно, должно быть, его любит мама. Интересно, где он сейчас. Наверное, кто-то его уже окрутил — какая-нибудь женщина, достаточно разумная, чтобы оценить его по достоинству. А она, Серена, сидит рядом с парнем, который ничем не отличается от ее бывших одноклассников.

Серена думала только о том, когда же закончится эта поездка и она снова сможет остаться наедине с собой.

Примечания

1

Название местного бейсбольного клуба и птицы — символа штата Мэриленд. — Здесь и далее примеч. перев.