Глава 12
Извозчик высадил меня у моста Холборн.
— Фу! — воскликнул он, прикрывая нос рукавом. — Вонь, как у шлюхи под мышкой!
Фэрроу-лейн тянулась с севера на юг по восточную сторону от моста через реку Флит. Река была забита мусором. Поблизости работала кожевенная мастерская, а там, где дубят кожу, неизменно царит смрад.
Улица была прямой и узкой. Южную часть уничтожил Пожар. Завалы расчистили, но на их месте ничего не построили. Однако люди ютились на пустыре в самодельных хижинах, таких хлипких, что казалось, их может сровнять с землей одно дуновение ветра.
Южную часть дороги частично завалило: недавно обрушилась длинная стена, когда-то обозначавшая внешнюю границу здания, уничтоженного Пожаром. Пешком там еще можно было пробраться, но для повозок камни на дороге — непреодолимая преграда.
Расплатившись с возницей, я стал прокладывать себе путь сквозь толпу. В неповрежденной северной части улицы было многолюдно. По звукам пилы и молотков я легко отыскал мастерскую плотника. После Пожара те, кто занимался этим ремеслом, без работы не сидели, и подходящего леса все время не хватало.
Ставни были распахнуты. Хозяин мастерской с подмастерьем собирали каркас простой кровати, в чем им с удивительной сноровкой помогал мальчуган лет десяти-двенадцати — надо думать, сын плотника. Однако части каркаса упорно не желали соединяться друг с другом, и поэтому мастера так яро орудовали молотками и пилой, а в воздухе витало раздражение.
Я стоял у окна, укрываясь от дождя и частично загораживая свет, и вот наконец плотник оторвался от работы и поднял голову. Плечи сгорблены, лицо узкое, но черты крупные, а лоб необычайно низкий. Этот человек напоминал берберийскую обезьяну.
— В чем дело? — резко бросил он, однако потом запоздало обратил внимание на мою одежду и респектабельный вид и поспешил прибавить: — Сэр.
— Я ищу квартиру господина Олдерли, — ответил я.
Плотник указал на потолок:
— Он живет наверху. Но его сейчас нет.
— Я знаю. У меня есть ключ. — (Плотник пожал плечами.) — У меня также есть ордер, по которому я имею право зайти внутрь, — прибавил я, хотя, строго говоря, тут я несколько покривил душой. — Если хотите, можете взглянуть.
Плотник открыл дверь и принялся изучать документ, который я ему показал.
— Это подпись короля, — сказал я, указывая пальцем на бумагу. — А вот его личная печать.
Плотник прищурился и с легким сомнением заметил:
— Здесь не говорится, что вам разрешено заходить в мой дом.
Я понизил голос, рассудив, что, позоря мастера при подмастерьях, я ничего не добьюсь:
— Речь не о вашем доме, а о доме господина Олдерли. Если пожелаете, я вернусь с магистратом и парой констеблей, и тогда вас будут судить за то, что вы чините препятствия королевскому правосудию. Или можете избавить себя от лишних неприятностей и показать мне дверь Олдерли.
Плотник облизнул губы:
— Говорите, у вас есть ключ?
— Разумеется. — Я показал ему кольцо, на котором висели два ключа Олдерли. — И ордер дозволяет мне ими воспользоваться.
— Хорошо. Хэл, отведи-ка джентльмена к двери в квартиру господина Олдерли, да поживее!
— Секунду. Как вас зовут?
— Томас Беарвуд.
— Когда вы в последний раз видели господина Олдерли?
— Не помню. Кажется, на прошлой неделе. Надо у жены спросить.
К нам подошел мальчик, вытирая рукавом сопливый нос. Отец отвесил ему подзатыльник.
— Говорят тебе — поживее!
Мальчишка взвыл, но, кажется, больше для порядка — удар, похоже, не нанес ему вреда. Он повел меня в коридор, тянувшийся вдоль мастерской и ведущий в жилую часть дома. Позади снова завизжала пила. Ни слова не говоря, паренек указал на дверь.
Я вставил в замочную скважину большой ключ и повернул его. Механизм поддался. Мальчишка глядел на меня снизу вверх, и я понял, что он старается получше рассмотреть шрамы от ожогов у меня на лице. Заметив, что я на него смотрю, мальчик убежал туда же, откуда пришел. Я оглядел коридор. Больше здесь никого не было. Я открыл дверь и шагнул через порог.
Я очутился в крошечной прихожей. Наверх вела лестница. Я закрыл дверь и запер ее на засов, потом стал взбираться по ступенькам. Крутые и узкие, они скрипели при каждом шаге. Наконец я поднялся на площадку с тремя закрытыми дверьми. В воздухе стоял сильный застарелый запах мочи, но зловоние, исходившее от кожевенной мастерской, заглушало и его.
Ближайшая дверь вела в комнату, почти все пространство которой занимала украшенная богатой резьбой кровать. Шторы раздвинуты, постель не застелена. За кроватью располагался чулан, полный одежды: одни предметы гардероба висели на колышках в стене, другие валялись в доверху набитом сундуке. Сразу бросалось в глаза, что эта одежда принадлежит богатому человеку, любящему кружева, ленты и атлас. Некоторые вещи выглядели поношенными и не слишком чистыми, но другие явно были новыми. Я дотронулся до рукава бархатного костюма и задался вопросом, во сколько Олдерли обошелся такой наряд.
Вторая дверь на площадке вела в кладовую, значительно превосходившую по размерам гардеробную. Здесь хранились различные предметы, которые Эдварду Олдерли, вероятно, удалось забрать из Барнабас-плейс: свернутые рулонами гобелены, портьеры и ковры, поставленные друг на друга столы и стулья и окованный железом сундук, запертый на два висячих замка и три внутренних. В трещину в стене кто-то вколотил деревянный колышек, на котором висели четыре шпаги, — неужели Олдерли мало одной? Все вещи в кладовой были покрыты слоем пыли.
А третья дверь вела в большую квадратную комнату в задней части здания, однако из-за обилия предметов обстановки это помещение казалось тесным. На стенах, покрытых деревянными панелями, висело множество картин. Олдерли явно использовал эту комнату как салон или гостиную. На столе я заметил остатки трапезы и две пустые винные бутыли.
Я постарался осмотреть квартиру настолько тщательно, насколько позволяло нагромождение вещей. Задачу осложняло то, что я имел весьма смутные представления о предмете моих поисков и просто высматривал любые мелочи, способные объяснить, каким образом тело Олдерли очутилось в колодце недостроенного павильона лорда Кларендона. Особое внимание я обращал на шкатулки, дверцы шкафов и тому подобное, но маленький серебряный ключ на кольце не подошел ни к одному замку.
Больше всего внимания я уделил массивному письменному столу, стоявшему в нише. Ящики были забиты всевозможными бумагами — счетами, расписками о карточных долгах, письмами. Автором некоторых посланий, судя по всему, был сам Олдерли, поскольку несколько записок, касавшихся долгов, были написаны одним почерком. Эти письма представляли собой черновики или копии, и большинство из них свидетельствовали о попытках Олдерли тем или иным способом раздобыть денег. Однако в пачке в правом ящике я обнаружил записку, выведенную аккуратным секретарским почерком и этим разительно отличавшуюся от остальных. Она была датирована прошлым понедельником, ровно неделю назад.
Сэр, документы на вашу собственность на Фэрроу-лейн готовы, и вы можете забрать их в моем кабинете в любое разумное время, удобное для обеих сторон.
Милкот упоминал, что недвижимость Олдерли была заложена. Однако, судя по этому письму, владелец погасил ссуду. Я точно не знал, каких размеров заем можно получить за такой дом, однако предполагал, что сумма немалая: после Пожара вся уцелевшая недвижимость Лондона возросла в цене. Записав имя Тёрнера и его адрес, я вернул послание на прежнее место.
За окном темнело, день близился к вечеру, а я так и не обнаружил в этой захламленной квартире ничего, что указывало бы на связь между Кларендон-хаусом и Олдерли. Ни одного упоминания о Милкоте я в бумагах тоже не нашел. Единственной странностью были неожиданные признаки того, что благосостояние хозяина квартиры не так давно возросло, — к примеру, новая одежда и письмо от Дж. Тёрнера из Барнардс-инн.
Я уже задвигал ящик, когда в глаза мне вдруг бросилась висевшая над столом картина. Не в силах оторвать от нее взгляда, я застыл как каменный. Меня пробрала холодная дрожь.
Передо мной предстал маленький портрет в простой, но массивной раме. На полотне были изображены голова и плечи женщины из общества. Я узнал Кэтрин Ловетт.
Но, приглядевшись, я понял, что это вовсе не Кэт. Портрет был написан в прежние времена, двадцать или даже тридцать лет назад. Эта женщина была одета в темно-зеленое платье с пышными рукавами, ее шею украшало жемчужное ожерелье. Завитые локоны ниспадали вдоль белоснежной шеи.
На заднем плане я заметил особняк, очертания которого показались мне знакомыми. Он носил название Колдридж, и я побывал там в прошлом году. Раньше поместье Колдридж принадлежало семье матери Кэт, и в детстве госпожа Ловетт несколько лет жила там вместе с тетушкой. Колдридж по праву принадлежал ей, но дядя Кэт вместе с Эдвардом Олдерли обманом отняли у нее поместье.
Однако с картиной было что-то не так. Я подошел ближе и перегнулся через стол. Ни на одном портрете я не видел таких неестественно больших пустых глаз. И тут я понял, в чем дело. Кто-то выковырнул оба зрачка — скорее всего, острием кинжала.
Внизу забарабанили в дверь.
Я спустился туда.
— Кто там? — спросил я.
— Госпожа Беарвуд! А ну открывайте!
Я отодвинул засов. Жена плотника едва доходила мне до локтя, но недостаток роста она с лихвой восполняла суровостью нрава. Протолкавшись мимо меня в прихожую, эта женщина уперла руки в бока и сердито уставилась на меня. Она явно чувствовала себя хозяйкой положения.
— Вы кто такой? — потребовала ответа госпожа Беарвуд. — По какому праву вы рыщете по чужим домам? Отвечайте, пока я констебля не позвала!
Я показал ей мой ордер, и хозяйка внимательно его прочла.
— Про мой дом здесь не говорится, — проворчала она. — Во всяком случае, прямо. Но бумага, похоже, настоящая. Беарвуд словно вчера родился. Наивный, будто дитя, да и ума, как у младенца. Извините, господин, но мой муженек кого угодно к нам пустить мог.
— Ничего страшного, госпожа Беарвуд.
Но хозяйка не успокаивалась.
— Я уж испугалась, что вор добро из дома выносит, а муж с сыном и не чешутся. До чего досадно, что Хэл у нас весь в папашу! Беарвуд даже читать толком не умеет, из вашего ордера он понял не больше, чем из воскресной проповеди. — Хозяйка оглядела меня с ног до головы с обидным отсутствием интереса, потом шагнула чуть в сторону, чтобы получше рассмотреть мои шрамы.
— По вам не скажешь, что вы придворный, — заметила она.
— Я не придворный, — пояснил я. — Я служу в Уайтхолле секретарем. Но я рад, что вы пришли, госпожа. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
В душе хозяйки вспыхнула борьба: злость — на меня, на супруга, а может, и на весь мир — против опасения нажить врага в моем лице, если я и впрямь тот, за кого себя выдаю.
— Когда вы в последний раз видели господина Олдерли? — спросил я.
— Не пристало нам болтать про его дела.
— Ослушиваться короля вам тоже не пристало. Клянусь честью, ничто из сказанного вами не причинит господину Олдерли ни малейшего вреда.
Ее черные глазки-бусинки пристально глядели на меня.
— В субботу вечером, — наконец ответила госпожа Беарвуд. — Весь день он просидел дома, но около восьми часов куда-то отправился.
— Господин Олдерли часто уходил в это время?
Хозяйка пожала плечами:
— Он иногда всю ночь гулял, ежели ему охота. Или день-деньской с постели не встает. А бывает, вскакивает с петухами. Но меня его привычки не касаются. У меня, сэр, работы по горло, и…
Я жестом остановил ее.
— Давно вы его знаете? — задал я вопрос.
— Года полтора. Господин Олдерли сдает нам мастерскую и весь первый этаж. Прислуги он не держит, в квартире у него убираю я, а Хэл носит ему обед и бегает по поручениям. — Госпожа Беарвуд выдержала паузу, и по взгляду ее мышиных глазок я понял, что в уме она производит быстрые подсчеты. — А вы знакомы с господином Олдерли?
— Да, — подтвердил я. — Впервые я повстречался с ним в прошлом году, когда он еще жил в Барнабас-плейс. — В этом доме Эдвард Олдерли напал на Кэтрин Ловетт и силой овладел ею в ее собственной постели. — К господину Олдерли приходят гости?
Госпожа Беарвуд покачала головой:
— Только Епископ.
— Епископ? — Я удивленно взглянул на хозяйку. — Сам епископ лондонский?
— Нет, сэр. — Госпожа Беарвуд посмотрела на меня свысока. — Епископ — это прозвище. Он друг господина Олдерли. И если вы из той же компании…
— Господин Олдерли мне не друг, а просто знакомый. Когда этот Епископ был здесь в последний раз?
— В пятницу, — ответила госпожа Беарвуд. — Он привез господина Олдерли домой. — Она сердито фыркнула. — Господин Олдерли опять набрался. Еле на ногах стоял. Идти не мог, зато языком молол без передышки. Ох и намучились Беарвуд с Епископом, когда наверх его затаскивали!
Следующий вопрос я задал на всякий случай, не особо надеясь получить ответ:
— Вы не знаете, где живет друг господина Олдерли?
Госпожа Беарвуд потихоньку пятилась к выходу: ей, видимо, надоели мои расспросы.
— Не знаю. Наверное, в Уотфорде.
— В Уотфорде? За городом? Почему вы так думаете?
— Когда Епископ уходил, господин Олдерли открыл окно — и давай орать на всю улицу! Ревел, как бык, его даже на кухне было слышно, при закрытом-то окне! Тогда я и услышала про Уотфорд. Может, Епископ проповедник, хотя по виду не скажешь — священники шпаги не носят.
— Проповедник? — переспросил я, чувствуя себя так, словно тонул.
— Может быть. Просто господин Олдерли кричал что-то вроде: «Приедешь в Уотфорд — обязательно расскажи им про Иерусалим».
— Иерусалим? — переспросил я.
— Иерусалим. Ей-богу, не вру.
