В долине солнца

Энди Дэвидсон, 2017

Финалист премий This Is Horror Awards, Bram Stoker Awards, Grand Prix de l`Imaginaire, Prix Bob Morane. Преследуемый прошлым, Тревис Стилуэлл проводит ночи в поисках женщин в барах Западного Техаса. То, что он с ними потом делает, не вызывает у него гордости – просто это на некоторое время успокаивает внутренних демонов. После того, как однажды ночью Тревис встречает на пути таинственную бледную девушку, он просыпается в своем фургоне слабым и окровавленным – без признаков девушки, без воспоминаний о проведенной ночи. Когда владелица мотеля Аннабель Гаскин предлагает ковбою работу, чтобы оплатить его проживание, он принимает ее предложение. Днем он чинит старый мотель, постепенно становясь частью жизни Аннабель и ее десятилетнего сына. Ночью, в пещере своего домика на колесах, он борется с невыразимым голодом. Вскоре Аннабель начинает понимать, что Тревис не такой, каким кажется. На другом конце штата седой техасский рейнджер охотится на серийного убийцу, и это приведет его к откровению, гораздо более чудовищному. Человек закона, он должен будет решить, как глубоко он погрузится во тьму ради справедливости. И одной пыльной осенней ночью старое зло обретет новую жизнь – и новую кровь. «Это больше "СТАРИКАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО", чем "КРОВАВЫЙ МЕРИДИАН" в спектре Маккарти – в нем есть Техас и жестокость, но детектива больше, чем вестерна». – GOODREADS «Оказывается, есть пространство между "НЕЖНЫМ МИЛОСЕРДИЕМ", "ПРОПОВЕДНИКОМ" и "ГЕНРИ. ПОРТРЕТОМ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ". Это называется "В ДОЛИНЕ СОЛНЦА". Меня прожгло насквозь. И у него клыки на каждой странице». – Стивен Грэм Джонс «Роман – твердый, как кремень, великолепно написанный кошмар». – Лэрд Баррон «Захватывающая смесь вампирского хоррора, рассказа о серийном убийце и полицейского процедурала. Монстры Энди Дэвидсона – как сверхъестественные, так и слишком человеческие, настолько продуманы, что вызывают сопереживание демонам, от которых мы обычно убегаем. Вот первоклассная история, которая захватывает наше внимание и заставляет предугадывать продолжение». – Дана Кэмерон «Прекрасный кошмар. Книга, которая преследует, дразнит и принуждает. Она захватывает и затягивает вас, заставляет хотеть дочитать каждую страницу так, как будто это последнее, что вы когда-либо прочтете. Любовь Дэвидсона и владение языком усиливают красоту сюжета и ужас, которого невозможно избежать, как только вы начнете читать. Это, плюс идеально написанные персонажи, заставляющие нас им сопереживать, делают этот роман обязательным для прочтения любым отважным поклонником хоррора». – Эрик Стори «Роман – словно клинок ножа, произведение искусства – острое, пугающее и элегантное. Я восхищался прозой Дэвидсона, несмотря на то, что он напугал меня до смерти. Какая дикая поездка. Мне это очень понравилось». – Николас Майниери «На первый взгляд, это прекрасно раскручивающийся триллер, читать который чертовски интересно, но проза Дэвидсона выходит за рамки жанра, как новая вещь Кормака Маккарти. Он связывает читателя с этими персонажами, которые отчаянно ищут потерянную невинность. Мы содрогаемся от того, что они делают и что с ними делают, и когда мы путешествуем вместе с ними сквозь разрывающую душу тьму, подчеркивающую блестящие тонкие нити радости, нас переполняют равно ужас и сострадание. Обязательно прочтите!» – Дана Чамбли Карпентер «Богатая проза Дэвидсона погружает читателя в ад, еще более ужасающий своей банальностью – за пыльным мотелем в глуши (заросший бассейн и все такое) постепенно нагнетается атмосфера невыразимого зла. Психологический хоррор, триллер-процедурал и добрый старомодный вестерн хватают вас за горло и тащат по извилистой дороге, заканчивающейся ужасающим кровавым финалом». – Э. З. Рински «В этом смелом, уверенном дебюте Дэвидсон переносит миф о вампирах в Западный Техас 1980-х годов, прекрасно передавая атмосферу эпохи и места. Дэвидсон успешно разрушает границы между жанрами в сложном романе ужасов». – Publishers Weekly «Это не типичный роман о вампирах, скорее это лирический современный вестерн с большой дозой саспенса. У каждого есть своя тайна, и никто не является невинным. История атмосферна, а сюжет и персонажи будут играть с умами читателей». – Booklist «Роман овладевает одним из самых популярных тропов хоррора и ставит клише на колени, искажая устаревшие концепции продуманными и, осмелимся сказать, оригинальными способами. В результате получается сверхъестественный кантри-нуар, пахнущий Техасом и кровью, который хватает вас за горло и никогда не отпускает». – This Is Horror «Безжалостный реализм Дэвидсона делает сверхъестественное совершенно шокирующим и почти неизбежным». – Horror Review «Микс из "УДЕЛА САЛЕМА", "КРАСНОГО ДРАКОНА", "ГЕНРИ. ПОРТРЕТА СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ" и "СТАРИКАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО". Дэвидсону удалось взять все тропы вампиров и серийных убийц и обескровить их досуха». – darkmoondigest.com «Литературный джаггернаут». – scifiandscary.com «Это новая территория в фантастике ужасов». – Сemetery Dance

II. Рю

Борго, Оклахома

Весна 1935 г.

— Ветра нет, — говорит ей брат Джон, стоя на крыльце рядом с ней в предвечернем свете. Колокольчики из жестяных банок, висящие на карнизах, не шевелятся, а верхушка бурого дуба топорщится, как соломенный веник. Мельница на краю участка тоже неподвижна.

— Когда еще было так тихо? Руби?

Она не отвечает. Вместо этого кладет руку на округлое плечо мальчика и сжимает его, не сводя глаз с горизонта, где по стелющимся равнинам тянется двухполосная грунтовка, чтобы слиться с темнеющим небом. Она наблюдает за северным пригорком, из-за которого в ближайший час, мерцая заходящему солнцу треснутым стеклом, должен появиться грузовик.

— Как думаешь, па успеет, пока не начнется? — спрашивает мальчик.

— Может быть. Но нам лучше быть готовыми к тому, что не успеет. Выйди в амбар и помоги Мэттью со ставнями.

— Есть. — Мальчик спрыгивает с крыльца и рысью устремляется через двор.

Она касается медальона у себя на шее — медальона своей матери, подаренного ей отцом после того, как матери не стало прошлой зимой. Внутри него фотографии ее самой и старшего брата, Мэттью. Вдалеке, на фоне пурпурного неба, она видит мужчину, бредущего вдоль дороги в их сторону. Еще один голодный рот из Шони или Форт-Смит. Еще одна душа, ищущая работу и кров, полагаясь на слухи. Кто-то высокий и худой, в цилиндре. Силуэтом напоминающий Авраама Линкольна.

«Да поможет вам Господь, — думает она, — не угодить в ловушку того, что грядет».

Она обходит дощатый дом снаружи, закрывая ставни и запирая их, думая про себя, что если ветер подует так сильно, как говорят в Бивере, то никакой крюк или засов их не сдержит. Дом, как и земля, на которой он стоит, видал и лучшие времена. Доски давно утратили свою краску, лишь несколько пятен сохранилось на карнизах и по углам, под подоконниками. Остальное стерло время. Даже раствор между кирпичами, из которых сложен дымоход, обратился в пыль.

Закрыв ставни, она возвращается на кухню и помешивает в кастрюле тушеную говядину, которая кипела на плите. Вскоре входят Мэттью с Джоном: старший — высокий, стройный и поджарый, под поношенным комбинезоном видны мускулы, младший — руки в карманы, на одном из его чрезмерно больших полусапог развязан шнурок.

— Все сделали, — сообщает Мэттью. — Сегодня он не вернется. Из-за бури не поедет.

— Если он ее слышал, — говорит она.

— Слышал. И наверняка уже видел.

— Может, пригонит ее домой, — говорит Джон.

Руби протягивает дымящийся ковш с тушеным мясом.

— Хлебни-ка.

Джон берет ковш обеими руками и отпивает. Она опускается на колено и завязывает ему шнурок.

— Не стоит тебе разносить эту грязь по дому, Джон Гудвин, — говорит она.

Мэттью засовывает руки в карманы комбинезона и выглядывает в окно. Всматривается между ставнями.

— У па нет шансов. Он не дурак. Придется им спрятать того теленка и закрыться. Брат Джордж не позволит ему ехать в бурю.

— Ты и сам, братик, не глупый, Мэттью Гудвин, — говорит она, подходит к нему сзади и касается его густых темных волос над загривком, вплетает в них пальцы.

— Пока па нет, хочешь поиграть во взрослых? — спрашивает он. Он не улыбается, но в его голосе слышна веселая нотка. Он говорит так тихо, что их брат, продолжающий пить бульон из ковша, этого не слышит.

— Почему тебе нравится говорить так грубо? — говорит она.

— Давайте уже есть, — зовет Джон, стоя у плиты.

— Разбуди своего младшего брата, и пусть тоже идет, — указывает она.

Мальчик кладет ковш рядом с плитой и входит в спальню, которую делят трое братьев.

— Руби, — зовет Мэттью тихо.

Она берет его за предплечье, чуть выше локтя, и чувствует его теплую и твердую плоть.

— Грех, — говорит он, — как он есть. Если па когда-нибудь узнает, не знаю, что он сделает.

— У меня ребенок, — говорит она.

В другом конце комнаты, на сосновой полке над камином, отсчитывают секунды фамильные часы. Из спальни слышно, как Джон разговаривает с Люком, младшим братом, как он говорит ему надеть рубашку, а Люк бормочет свои вопросы, некоторые — связные, другие — совсем бессмысленные. Не считая этого, в их фермерском домике стоит самая оглушительная тишина за все времена — даже считая день, когда их мать лежала перед очагом в сосновом гробу.

Мэттью — с обмякшим, побелевшим от страха лицом — открывает рот, намереваясь заговорить, но прежде чем он успевает что-то сказать, раздается стук — будто сердцевина сосны затрещала на костре.

У Руби на глаза навернулись слезы, она отняла руку от брата.

Оба смотрят на дверь.

— Все-таки вернулся, — говорит она, вытирая глаза.

Еще стук, три уверенных удара.

— Возьми себя в руки, — указывает Мэттью. — Потом поговорим. — Он направляется, чтобы ответить на стук, но останавливается. Оборачивается и касается ее щеки — она запомнит это на долгие годы, его последний жест, самый нежный и заботливый из всех. Он проходит кухню и — ровно в момент, когда раздается еще три стука, крепкими костяшками по мягкой сосне, — открывает дверь.

Она вытирает глаза передником и видит, через сетчатую дверь, мужчину, но это не ее отец. Это тот бродяга с дороги, с черным цилиндром в руке и сверкающей лысой макушкой. Он тихо обращается к Мэттью, но Мэттью ничего не отвечает, а стоит, выпрямившись и держа руку на двери, не открывает сетку. Она сразу понимает, что это за человек, бледный и изможденный, не похожий на остальных, кто пересекал этот порог ради супа и воды. Этот другой. Худой и потрепанный, верхняя пуговица на рубашке расстегнута. На цилиндре с одной стороны разошелся шов, и он зияет, будто отвисший рот. Она входит в проем кухни и опирается на раму, скрестив руки, и видит, что мужчина стоит в потрепанном пиджаке, носки его ботинок отклеились от подошв, но ухмылка на вытянутом, узком лице будто намекает: это все какая-то затейливая маскировка, какая-то шутка. Он смотрит поверх плеча Мэттью и, продолжая говорить с мальчиком, подмигивает ей. Улыбка его отвратительна.

— Кто это? — спрашивает Джон из-за ее спины. Он стоит за ней и держит Люка за руку. Люк, ему всего четыре, наблюдает, засунув в рот большой палец.

— Идите в спальню, — приказывает она. — Уходите, закройте дверь и не выходите, пока сама вас не позову. Слышите?

Джон кивает и увлекает малыша за собой.

Снаружи поднимается ветер, распахивая ставни на окне в гостиной. За ним, на горизонте, она видит что-то похожее на огромное темное облако. Низкое и беспокойное, оно быстро приближается.

— Тут сейчас все разнесет, — замечает мужчина из-за сетчатой двери, говоря это Мэттью за плечо, с неподвижной улыбкой. — Там у вас супом пахнет?

Мэттью поворачивается и смотрит на нее, взгляд у него странный и отрешенный. Он, будто лунатик во сне, тянется к крюку, отпирающему сетку.

— Нет, — возражает она, желая закричать, но выходит лишь шепот.

Крючок выскальзывает из защелки.

Бледный человек открывает дверь и входит в кухню, мимо Мэттью, который закрывает за ним дверь.

— Спасибо, сэр, — говорит он, не сводя глаз с Руби.

Ей не нравится, как звучит голос этого незнакомца. Он высокий и тонкий, и хотя улыбка его дружелюбна, в глазах стоит холодный блеск.

«Он сам дьявол, — думает она. — И он пришел за наши грехи».

Улыбка незнакомца становится шире, и Руби слышит голос у себя в голове — мужской голос, его голос, догадывается она, хотя его губы остаются неподвижны.

Да, маленькая. Сладкие грехи.

Застыв на кухне, она вздрагивает от воспоминания, которое незнакомец будто вынимает из ее разума и сердца, — о ее величайшем стыде, о той ночи, когда они с Мэттью принимали роды у собаки в амбаре, а потом лежали на чердаке, любуясь звездами и стараясь забыть о тяготах наступающего дня. О том, как она читала любовные стихи в книжке из библиотеки, весь этот вздор. «Я тут не все понимаю, — призналась она, листая книгу, — хотя другие понимают. Что-то я просто чувствую. Вот тут». Она взяла руку Мэттью и прижала к своему сердцу. «И тут, — сказала она и сдвинула его руку ниже, к своему животу. — И тут». Еще ниже. Это казалось таким естественным и таким скорым после ухода матери, при щенятах, сосущих свою мать на нижнем уровне амбара, — перекатиться в его объятия…

На дом обрушивается грохот, и окно гостиной взрывается.

Руби кричит, и Джон в спальне тоже.

Мэттью выкрикивает имя Руби.

Дом погружается во тьму.

Она чувствует, как земля с песком впивается в ее голые руки и лицо, пока она идет по коридору к гостиной. Двигаясь на ощупь, она ударяется голенью о швейный стол матери — за которым та шила себе одежду на лето, платья из лоскутков ткани, дешево купленной в городской лавке. Она достигает ставен, надеясь закрыть их от бури, и тогда слышит крик Мэттью. Пронзительный, полный ужаса. Она зовет его по имени, перекрикивая рев, словно товарный поезд, сотрясающий стены и половицы. Она прощупывает в темноте стену, пока ее кулак не смыкается на дверной ручке — чулана у передней двери, где, помнит она, ее отец хранит дробовик, которым отпугивает людей из банка, только он не держит его заряженным. Как только она оказывается внутри, дверь захлопывается в кромешной тьме, и она не видит даже полок, пусть на них все равно лежит только каменная соль. Она шарит по полке над головой в поисках керосиновой лампы и коробка спичек. Она знает, где те хранятся, всегда рядом, всегда поближе к стене. Присев на стопку запасных дров, ожидая, пока привыкнут глаза, она чиркает спичкой и зажигает фитиль — и в разлившемся маслянистом свете накрывает фитиль колпачком, чтобы сбавить пламя.

Чулан распахивается настежь.

Она держит лампу, и свет отбрасывает огромную и скрюченную тень бледного незнакомца на потолок. Он ухмыляется ей, зубы у него такие белые, каких она в жизни не видела. Он стирает красноту с лица тыльной стороной ладони, пока в комнате позади него бушует пыль с песком.

— У тебя и твоего брата просто восхитительные тайны, — говорит он.

Он протягивает руку и хватает ее за запястье, у нее учащается пульс. Он рывком поднимает ее на ноги и тянет к себе. От него неприятно пахнет, когда он вытаскивает ее из чулана, отнимает лампу, а дом трещит и стонет под весом темного облака, грохочущего над ним.

Незнакомец ведет ее в коридор, воздух здесь такой плотный, удушающий. Она краешком глаза замечает тело на полу кухни, ноги в комбинезоне…

Мэттью, о, Мэттью, нет

…и вот он тащит ее в спальню, где Джон с Люком ютятся в кроватке, старший брат обхватывает руками младшего.

Бледный, не выпуская ее запястья, улыбается кровавой улыбкой, его рот выглядит щелью с зубами на лице, которое в свете фонаря напоминает гниющий череп, обтянутый кожей. Она стоит, застыв от ужаса. От прикосновения бледного. И от его голоса.

— Позволь мне кое в чем тебе признаться, дитя, в том, о чем твое неопытное сердечко уже догадалось, — говорит он. — Я призрак в этом старом мире. Мой якорь здесь — это кровь. — Он проводит ногтем указательного пальца правой руки поперек ее горла, и ноготь у него длинный, желтый, испачканный чем-то черным и плохим.

Конец ознакомительного фрагмента.