Эта жестокая грация

Эмили Тьед, 2022

Ради спасения страны от летающих демонов каждые пять лет одаренная богами девушка-Финестра, новая правительница, должна заключать брак с Фонте – партнером, обладающим магией. Объединив силы и усилив магию двукратно, этот священный союз сохранит мир на земле. Но Алесса, недавно ставшая Финестрой, будто проклята: ее прикосновение убивает. Трижды она стала вдовой, убив всех своих Фонте. Вот-вот наступит день, когда войско демонов погрузит страну девушки в вечный мрак. Народ недоволен и уже не верит Алессе. Когда уличный священник убеждает всех, что убийство нынешней Финестры – единственный выход, поднимается бунт. Отчаявшись, Алесса уже не верит, что выживет. Но случайная встреча с Данте, изгоем-убийцей с меткой на теле, дает ей надежду. Он может стать ее новым защитником, телохранителем. Однако девушка еще не подозревает, что Данте готов пойти на самое страшное предательство. Только у него ключ к спасению Алессы и к ее сердцу. И только он может помочь девушке с ее даром. Или уничтожить ее…

Восемь

Di buone intenzioni è lastricato l’inferno.

Добрыми намерениями выстлана дорога в ад.

Нет. Она отказывалась умирать таким образом.

Выгнув спину, Алесса напрягала все мышцы тела, чтобы попытаться дотянуться до воротника мужчины и приспустить его вниз.

Ей не требовалось превосходить его по силе. Достаточно было одного лишь прикосновения.

Она пальцем дотронулась до его оголенной плоти, и мужчина завопил. Давящая на нее тяжесть испарилась, и стенания смешались с хриплым, затрудненным дыханием Алессы. Превозмогая боль, она приняла сидячее положение, и тут дверь отворилась настежь.

— Н-нарушитель, — прохрипела она, указывая трясущейся рукой. — Напал на меня.

Алесса, успевшая привыкнуть к темноте, видела, как Лоренцо переводил взгляд с нее на мужчину и обратно и как с каждой секундой его глаза распахивались все шире. Он не брал медалей за отвагу, но хотя бы находился рядом.

Она раскашлялась, поморщившись оттого, что боль становилась только ощутимее.

Лоренцо рассматривал нападавшего, не скрывая целого спектра неясных ей эмоций, однако одно она поняла точно: ее стражник узнал нарушителя.

Он с каменным выражением на лице поднял мужчину на ноги и в кои-то веки стал походить на настоящего бравого солдата, и Алесса простила ему те времена, когда он неважно исполнял свои обязанности.

До той минуты, пока стражник не закинул руку нарушителя себе на плечи и не процедил:

— Прекращай ныть, пока я не вывел тебя отсюда.

— Разве ты не слышал? — Алесса вскочила с дивана. — Он пытался меня убить.

Лоренцо лишь смачно сплюнул на пол.

— Так дала бы ему довести дело до конца.

Оцепенев, она наблюдала за тем, как ее личный страж то ли тащил, то ли нес на себе ее несостоявшегося убийцу. Они покинули комнату, и две идентичные пары обуви скрылись за углом.

Стены сжимались, словно намеревались задавить ее, и Алесса бросилась в коридор, чтобы отыскать себе безопасное место, которого не существовало в природе.

Разум твердил ей кричать, звать на помощь, требовать, чтобы советники и капитан Папатонис собрали у ее дверей батальон стражников. Однако существовала вероятность, что ее и не планировали защищать. Возможно, советники и капитан сами и отдали приказ убрать ее. Удивятся ли они, услышав о произошедшем… или разочаруются, увидев ее живой?

Насколько далеко простирается предательство?

Ей хотелось пуститься бежать, спрятаться, стать настолько маленькой, чтобы никто ее не нашел. Но бежать было нельзя, а спрятаться она могла лишь в крошечной часовне у холла, отведенной для ежедневной молитвы Финестры. Где Алесса и укрылась, заперев двери изнутри и рухнув на пол, прижимаясь разгоряченной щекой к холодному камню. Зажмурившись, она избавилась от необходимости глядеть на фрески с изображением ее предшественниц во всей их победоносной красе.

Никто за ней не пришел.

Алесса открыла глаза, в которые будто песка насыпали, и воззрилась на выложенную в полный рост мозаику идеализированной Финестры. Ангельской. Идеальной. Безмятежной. Ухудшающей настроение в лучшие дни.

При таком тусклом свете прочесть надпись, нимбом окружающую благословенную голову Финестры, было невозможно, но Алесса заучила слова наизусть.

Benedetti siano coloro per cui la finestra sul divino è uno specchio.

«Благословенны те, для кого окно в божественное — зеркало».

Будь у нее зеркало, она бы разбила его и зазубренными осколками вырезала каждый опаловый зуб.

Благословенная. Как же, счастливейшая девушка в мире, что ежедневно отбивается от убийц, дабы дожить до сражения с роем демонов, мечтающих вгрызться в ее кости.

Стены, пол и потолок крошечной часовни были украшены стеклянной плиткой и драгоценными камнями, хотя в полумраке отличить их от сланца получалось с трудом. Давным-давно некий бедный художник потратил годы на создание мозаик, рассказывающих историю Саверио, всего для одного зрителя проделал колоссальную работу, которую в едва освещенном помещении даже не разглядеть, разве что смутные очертания.

Энергосистема Саверио за последние несколько веков пришла в негодность: провода, тянувшиеся от ветряных мельниц до города, перегрызали паразиты, а саверийцы не способны были производить те же материалы, что и их предки, поэтому Алесса даже не потрудилась рассказать кому-нибудь о том, что лампочки по периметру часовни перегорели, потухнув одна за другой. Казалось вполне уместным, что помещение погрузилось во мрак именно во время ее избрания.

Ониксовый скарабео, примостившийся в верхнем углу часовни, вперился в нее своими рубиновыми глазами, а рядом с ним проглядывался силуэт чудовищного гиотте, что притаился в ветвях скелетообразного дерева. Художник, рукотворный труд которого сотворил эту миниатюру, либо обладал странным представлением о мотивирующем на подвиги искусстве, либо жестоким чувством юмора.

Алесса с трудом приняла сидячее положение, и под ее локтями захрустели высохшие листья букета, оставленного на алтаре. Дань уважения не принесла ей никакой пользы.

— Если хотела намекнуть, что тебе нравятся другие цветы, есть способы куда проще. — Оторвав иссохший бутон от скрутившегося стебля, она растерла лепестки меж пальцев. Цветок не заслуживал подобного наказания, но разве заслуги когда-нибудь кого-нибудь оберегали?

Если бы она умерла, ее место заняла бы другая расцветшая Финестра. Ну, или жители Саверио, проснувшись поутру, обнаружили бы, что стали беззащитны. Ее семья лишилась бы дочери и последней надежды на выживание одновременно.

Под ее босыми ногами виднелось три оставшихся священных острова.

Четвертый на изображении не запечатлели. Затерянный остров стерли с карт, бросили — он канул в забытье после поражения во время первого Диворандо.

И выживет ли Саверио при следующем, зависело только от Алессы.

Она поднялась на ноги, поморщившись от боли, и крадучись обогнула статую, чтобы подойти ближе к оконному стеклу, врезанному в стену. Алесса должна была встретиться с врагами лицом к лицу, но по крайней мере один из участников стремительно растущего списка был мертв.

Оболочка скарабео, сморщенная и покрытая многовековым слоем пыли, образовавшимся из-за недостатка в гробнице проветривания, глядела на нее невидящими глазами. У насекомого, которое походило на гигантскую, кошмарно искаженную версию атласного жука, из головы торчало три искривленных рога, а блестящий панцирь, при первом осмотре казавшийся полуночно-черным, на самом деле переливался всеми цветами радуги, как растекающееся по луже маслянистое пятно. Высушенный экземпляр, трофей, принесенный после первого Диворандо и представляющий собой свидетельство выживания Саверио, насмехался над ней.

Девушка и чудовище, друг напротив друга. Девушка и убийца. Мертвое чудовище. Или, пожалуй, девушка и есть тот самый монстр, кого ждет свидание со смертью.

Она прижала пальцы к окну и, поджав их, ногтями провела по стеклянной поверхности.

Тысячи этих… существ… надвигаются. Идут за ней. За Саверио.

В то время как ей приходилось иметь дело с летящими в нее кинжалами и руками, мечтающими сжаться вокруг ее шеи.

«Напуганные люди жаждут определенности».

Она и сама боялась, но куда хуже было то, что, помимо страха, горя и гнева, Алесса ощущала облегчение. Долгие годы она цеплялась за веру родителей. Затем стала благословенной Финестрой, и обрести веру и нести ее поначалу казалось несказанно легко. Теперь же — когда выяснилось, что люди лишились чувства определенности, — оказалось, что она постоянно опиралась на уверенность окружающих, а своей у нее не имелось вовсе.

Если Айвини был прав, то она впустую потратила последние годы своей жизни. Этого она вынести не могла.

А если он ошибался, ее смерть обрекла бы всех на погибель. Так рисковать она не посмеет.

Папа всегда говорил ей не доверять страху, вот только, кроме него, у нее ничего не осталось.

Страх. Упрямство. И бурлящий внутри гнев, который она подавляла с того момента, как кинжал пустил ее кровь.

Алесса сглотнула слюну, и к глазам подступили слезы, но жжение в горле грозило распалить в груди огонь, который способен вспыхнуть, взять над ней контроль, уничтожить изнутри и превратить ее в горстку пепла.

И она даже не стала бы возражать.

Если она снова не справится, это и станет ответом, таким долгожданным знаком. Если ее руки снова принесут смерть, она пожертвует собой ради большего блага.

Но сначала предпримет свою последнюю попытку.

Вернувшись в свои покои, Алесса встала перед зеркалом на дрожащих ногах. Темные круги под глазами сочетались с синяками на шее, но во взгляде тлела решимость.

Она одевалась в четыре раза медленнее, чем обычно. Неторопливо натянула свободное платье и аккуратно повязала шаль, чтобы скрыть следы покушения. Если кто-то, посмотрев на нее, странно отреагирует, Алессе хотелось бы знать, что это не из-за нанесенных травм, а от удивления, что она выжила.

На своей кухне выбрала два самых острых маленьких ножа и аккуратно спрятала их в высоких сапожках.

Спустилась на первый этаж, где мимо нее промаршировал полк. В ботинках. Так много ботинок. В точности как те, что носил он.

Алесса оцепенела, и мышцы сжались от ужаса. Она не видела лица нападавшего. Он мог находиться среди них, безнаказанно передвигаться по Цитадели.

Один из солдат бросил на нее короткий взгляд и нахмурился. Алесса не могла сказать с уверенностью, выражала женщина жалость или отвращение, но этого оказалось достаточно, чтобы вывести ее из оцепенения.

Прежде чем открыть дверь, Алесса еще раз прокрутила в голове свой план. Если Томо и Рената при встрече удивятся или разочаруются, она все поймет.

Она вошла в залу и подождала, пока за ней не захлопнется дверь.

Рената быстро махнула рукой, зевнув в свой эспрессо.

— Доброе утро, Финестра. — Томо отодвинулся на стуле и поклонился. — Ты сегодня рано.

— Нельзя терять время. — Из-за нарочитой отстранености голос Алессы приобрел холодность, ввиду чего прозвучал непривычно спокойно.

Никто не заметил. Рената, само собой, принялась осушать содержимое чашки, а Томо вернулся к чтению газеты.

Алесса противилась желанию выдохнуть. Довериться. Она не забыла. Пусть они не заказали убийство прошлой ночью, но вполне могли заказать следующей. Крепость всегда представлялась ей клеткой, но отныне казалась еще и ловушкой, которая вот-вот захлопнется. Довериться хоть кому-нибудь в Цитадели стало бы величайшей глупостью.

Ей нужен был тот, кто приглядел бы за ней. Кто защищает слабых и не ведется на теории Айвини. И отчаянно нуждается в том, что может предложить только она. Кто не отступит — и не сдвинется с места — ни перед кем, особенно перед солдатами Цитадели.

Фитиль надежды разгорелся достаточно ярко.

Алесса собиралась отправиться в «Дно бочки».