Эта жестокая грация

Эмили Тьед, 2022

Ради спасения страны от летающих демонов каждые пять лет одаренная богами девушка-Финестра, новая правительница, должна заключать брак с Фонте – партнером, обладающим магией. Объединив силы и усилив магию двукратно, этот священный союз сохранит мир на земле. Но Алесса, недавно ставшая Финестрой, будто проклята: ее прикосновение убивает. Трижды она стала вдовой, убив всех своих Фонте. Вот-вот наступит день, когда войско демонов погрузит страну девушки в вечный мрак. Народ недоволен и уже не верит Алессе. Когда уличный священник убеждает всех, что убийство нынешней Финестры – единственный выход, поднимается бунт. Отчаявшись, Алесса уже не верит, что выживет. Но случайная встреча с Данте, изгоем-убийцей с меткой на теле, дает ей надежду. Он может стать ее новым защитником, телохранителем. Однако девушка еще не подозревает, что Данте готов пойти на самое страшное предательство. Только у него ключ к спасению Алессы и к ее сердцу. И только он может помочь девушке с ее даром. Или уничтожить ее…

Двенадцать

Anche in paradiso non è bello essere soli.

Нет худшей пытки, чем одиночество в раю.

Алесса лежала в гробу.

Не мертвая. Пока нет.

Воздух, проникающий в ее легкие, был спертым, а адреналин — резкий и кислый — заструился по венам.

Она дернулась и резко проснулась, яростно мечась по кровати. Сжав руки в кулаки, отчего ногти впились в мягкую кожу ладоней, она ударилась о что-то теплое и твердое.

Раздался звук резкого вдоха. В слабом предрассветном свете Данте схватился за свою руку.

— Что ты делаешь?! — Алесса натянула одеяло до самого подбородка. — Я же предупреждала тебя! Не приближаться!

Он скорчил гримасу, размахивая рукой, словно ошпарил ее.

— Тебе снился кошмар. Я думал, ты навредишь себе.

— Так позволил бы навредить! — Ее слова, так похожие на те, что говорил Лоренцо, поразили ее в самое сердце. — Больше никогда так не делай!

Он глянул на нее потемневшими глазами.

— Поверь мне, не стану.

Услышав короткий стук в дверь, он жестом велел ей оставаться на месте и обогнул ширму. Несмотря на изначальное сопротивление, он отнесся к своей новой работе серьезно. Слишком серьезно.

Алесса натянула халат и последовала за ним.

Данте пялился на дверь, а в его руках лежала стопка одежды.

— Она сбежала. Горничная, или как ее там.

— Разве можно ее винить? — невинно задала риторический вопрос Алесса. — Ты устрашающий. Улыбайся почаще.

Он наградил ее многозначительным взглядом.

— Если тебе станет легче, от меня они тоже сбегают. — Она махнула в сторону ванной комнаты. — Можешь помыться там.

Данте поморщился, но направился в указанном направлении.

Она вовсе не имела в виду, что он грязный в прямом смысле этого слова, но любая попытка прояснить ситуацию добавила бы неловкости между ними, а потому Алесса прикусила язык. Если он намеревался обижаться на каждую мелочь, то это его проблемы. Она накрыла лицо подушкой и, только задействовав всю свою силу воли, не закричала в нее.

Рассвет на цыпочках крался по полу, и она отыскивала в себе энергию для наступающего дня. Совет уже наверняка собирался внизу, желая выслушать ее решение о назначении нового Фонте, вот только она не имела ни малейшего понятия о том, кого выбрать. Алесса с радостью бы вручила им список исключенных и предложила принять решение самим. Да, тем самым она выставила бы себя трусихой, но, по крайней мере, звалась бы трусихой, не несущей ответственности за очередной неверный выбор.

Данте вышел из ванной через несколько минут в накрахмаленной белой рубашке и брюках военного образца. Ему в них было тесновато, но капитан отлично подгадал размер, и Алесса не смела жаловаться на то, как новые одежды облегали его тело. Однако, окажется ли капитан Папатонис доволен внешним видом Данте, сказать было довольно сложно. Он закатал рукава до локтя, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, а кожаные перчатки засунул в карманы — в целом его внешний вид был пугающе привлекателен, но едва ли соответствовал стандартам Цитадели.

Алесса одарила его ласковой улыбкой.

— Намного лучше.

Данте нахмурился, как будто его оскорбили.

Она вошла во влажную и душную ванную комнату, тут же заметив висящие на веревках и крюках клочки ткани. Вручную постиранное белье, которое она оставила сушиться. Не шелковое и изящное, а простое и практичное ежедневное исподнее.

«Молодчина, Алесса!»

Теперь-то его точно не впечатлят замашки якобы утонченной Финестры, учитывая, что он мылся, окруженный самым скучным на свете нижним бельем. Она посрывала все белье и упрятала его в ящик комода.

Постоянное напряжение сказывалось на внешнем облике Алессы: ее лицо побледнело сильнее обычного, глаза казались слишком большими, а волосы ниспадали на плечи спутанными завитками, а не привычными аккуратными волнами, которые имели свойство превращаться в мелкие кудряшки в дождливые дни. Она не походила на доблестную спасительницу, коей себя, впрочем, и не считала, но появляться в подобном виде перед людьми Алесса себе позволить не могла.

Для начала ей стоило освежиться под водой, вот только по другую сторону незапирающейся двери находился Данте, и, если ему по какой-то причине вдруг вздумается ее открыть, Алесса не успеет даже прикрыться. Он не мог к ней прикоснуться — с ее согласием или без него, — но это не сильно утешало. Он бы увидел ее.

Она уставилась на свое отражение и скривилась. Не сказать, что Данте проявлял интерес.

Ополоснувшись, она занялась макияжем. Сегодня требовалось идти на крайние меры, поэтому Алесса накрасила губы прозрачным блеском и достала из косметички черные тени, после чего нанесла их на веки, растушевывая до тех пор, пока не стала напоминать мстительного ангела. Под таким слоем теней и тушевки никто не заметит ее слабостей. Своим обликом она не собиралась впечатлять окружающих — он предназначался только для нее. Она пыталась приободрить себя.

Закончив приводить в порядок лицо, Алесса приступила к замазыванию синяков на шее, но каждое прикосновение пальцев, когда она наносила слои крема и тонирующей пудры, отзывалось пульсирующей болью.

По крайней мере, струящееся традиционное белое платье, предназначенное для встреч с Советом, благодаря свободному крою скрывало надетую под ним форму, и ей не придется возвращаться наверх, чтобы переодеться перед ежедневной тренировкой.

Рената с помощью боевых тренировок сбрасывала напряжение. В то время как Алесса считала их одобренными государством пытками. У нее кружилась голова от одной только подготовки к встрече; и если она поднимет меч, то рискует свалиться с ног.

Когда она попыталась дотянуться до последней атласной пуговицы на задней стороне шеи, петельку для которой как будто намеренно сделали неподходяще маленькой, ткань сползла с плеч из-за глубокого выреза, и Алесса дернулась, всхлипнув от боли.

— Ты в порядке? — проявил участие Данте.

Рыдать перед незнакомцем в переулке — это одно дело, но в Цитадели, где она была Финестрой, все обстояло иначе. Или, во всяком случае, пыталась ею быть.

— В порядке, — ее голос надломился. Предатель.

— Что-то не похоже.

— Ты телохранитель, а не нянька.

Повисла долгая пауза, а затем раздались шаги и послышался скрип ножек стула по полу.

Алесса подхватила ленту, тут же поморщившись, потому что даже такое незначительное движение вызвало боль в ключицах. Да что с ней случилось? Она что, забыла, как реагировать на доброе отношение?

Она-то думала, что испытала все оттенки одиночества, но неприятно удивилась. Ей казалось, что в новых обстоятельствах выедающее изнутри ощущение отступит, однако все произошло с точностью до наоборот: оно разрасталось, окутывало девушку плотнее. Когда в обыкновенно пустующем помещении появился незнакомец, ее изоляция стала бросаться в глаза чаще — как костер, горящий во мраке, пылать ярче.

Стиснув зубы, она упорно заплетала за спиной косу, но не успела стянуть ее лентой, как прическа рассыпалась. К черту традиции, Совету придется принимать ее с распущенными волосами.

Алесса вышла из ванной комнаты, небрежно застыв на месте, чтобы не создавалось впечатление, будто она специально принимает позу.

Данте с отсутствующим выражением на лице сидел за столом и с такой скоростью подкидывал кинжал в воздух снова и снова, что лезвие превращалось в серебристое мерцание.

Обратив внимание на ее преображение, он изогнул брови.

— Прости, — заговорила она. — Я не хотела срываться на тебя. Просто некоторые привычные вещи делать по-прежнему больно.

Данте поймал кинжал и установил острие лезвия на ладони. Когда он поднял руку, оружие осталось в вертикальном положении, умело сбалансированное.

— Я мог бы помочь.

— Нет. Не мог. — Только боги знали, способен ли ей помочь хоть кто-нибудь, однако она сомневалась, что это был он.

Алесса натянула перчатки, замедляя шаг, чтобы поправить перекрутившийся палец.

— Постоянно носи на руке повязку, особенно если ты не рядом со мной.

— С какой стати мне быть не с тобой?

— Я не буду в тебе нуждаться в присутствии наставников.

Данте, прикусив один конец ткани, чтобы перевязать ее на бицепсе, спросил сквозь стиснутые зубы:

— Ты им доверяешь?

Доверяла ли? Уж точно не тогда, когда сбегала из города и умоляла незнакомца защитить ее.

— Разумеется, — выдавила она, осознав, что тянула с ответом на вопрос слишком долго.

Данте выхватил яблоко из корзинки для фруктов, потер о рубашку и скорчил недовольную гримасу.

— А другая еда имеется?

Алесса поджала губы. Она не очень любила завтракать, а по утрам просто забегала на кухню, чтобы взять чашечку эспрессо и бискотто^[3], которых хватало до обеда.

— Есть хлеб и сыр. Если хочешь, могу попросить принести чего-то посущественнее.

— Нет. Обойдусь. — Он бросил на нее сердитый взгляд, будто она предложила не накормить его, а ударить. Жуткий ворчун.

Данте носился по ее небольшой кухоньке, отрывая и закрывая шкафчики, словно жил здесь годами. Невзирая на то, что он был здесь незнакомцем, чужаком, помеченым человеком, он не тушевался и не боялся заявить о себе, сделать лишний шаг. Алесса, хорошенько порассуждав в своей голове, подметила, что подобное поведение отличало его от большинства мужчин. Некоторые люди отходили в сторону, а другие стояли на своем, доказывая, что у них не меньше прав на существование, чем у остальных.

Возможно, и она могла претендовать на собственный небольшой участок, и не из-за титула или потому, что заслужила его. А просто так.

Такие мысли не должны были казаться откровением.

Данте решил отрезать себе кусок сыра, и послышался звон бьющегося о тарелку ножа, а затем захрустел хлеб: обычно успокаивающие звуки сейчас выбивали ее из колеи после стольких молчаливых приемов пищи.

— Итак, — наконец подал голос Данте, скривившись так, будто ему выдирали зуб. — Давно ты к кому-нибудь прикасалась, при этом никого не убивая?

— Это не убийство. И не знаю.

Он скептически на нее посмотрел.

Алесса взяла стакан воды и с протяжным вздохом плюхнулась на стул напротив него.

— Четыре года и десять месяцев назад. И несколько недель.

— Но кто считает, да? — Он подвинул тарелку на середину стола. — Что планируешь делать в этот раз?

Финестра подцепила кусочек пармезана толщиной с лист бумаги, и тот растаял у нее на языке, наполнив рот вкусом соли и жира.

— Молиться?

— Это не план.

К тому же ложь. Она не молилась уже много лет. С тех пор как боги отвернулись от нее и позволили Эмиру умереть. Конечно, она произносила речи, опускалась в храме на колени и устремляла взгляд в небеса. Даже временами с ними общалась. Но не молилась. Молиться — значит обнажить свою душу; предложить руку, чтобы ее взял некто невидимый. Однако принять ее непокрытую руку была готова только смерть.

Поэтому она не молилась.

— Спасать Саверио не то же самое, что искать новые способы решения математических задач, — высказала она.

— А есть разные способы?

— Можешь не верить, но да. Преподавателей не впечатляло, что я находила верные ответы, хотя и не могла объяснить, как это сделала, а ответы я находила всегда. Только вот это не деление столбиком, поэтому я планирую делать то же, что и каждая Финестра до меня. — Она подняла стакан.

Его губ коснулась улыбка.

— Ну и каков результат?

Вместо ответа с ее губ сорвался неуместный смешок, и небольшое количество воды выплеснулось через край.

— Как видишь, не превосходный, иначе напротив сидел бы Фонте, а не ты. — Она принялась водить пальцами по каплям, рисуя пустынные реки, которые высыхали быстрее, чем она успевала добавить в них воды.

— Может, стоит попробовать нечто другое.

— Чудесный совет! Премного благодарна.

— Думаешь, на этот раз получится?

— Должно.

— Это не значит, что получится. — Данте говорил так спокойно и деловито, словно не он предлагал вариант уничтожения Саверио прямо перед тем, как ей предстояло принять жизненно важное решение.

— Спасибо за вотум доверия. — Алесса поджала губы, втянув воздух через нос. — У меня есть вера.

— Во что?

— В… богов? — Избранным воинам не полагалось сомневаться.

— Ты обречена, если ждешь, что тебя спасут боги.

— Это богохульство, — отозвалась она, не в силах отреагировать эмоциональнее.

— Так убей меня. Скучать никто не станет.

Она многозначительно воззрилась на него.

— Пожалуй, воздержусь. Мне нравится мой ковер, а оттереть от него твою кровь будет непросто.

Он едва не улыбнулся, и его черты лица смягчились.

— Странная ты девчонка.

— Я не девчонка. Я — Финестра.

Алесса спустилась по последней лестнице и, завернув за угол, внезапно услышала голоса Ренаты и Томо, эхом доносящиеся из вестибюля у храма, и ее сердце ушло в пятки.

Она никогда прежде с ними не конфликтовала. По большому счету она не перечила никому. Люди давали указания, и она их исправно выполняла. Без исключений. Она даже не представляла, как с ними спорить, не то чтобы побеждать.

Томо и Рената к этому моменту должны были стать лишь поддержкой, время от времени дающими советы Алессе и ее Фонте. Но, поскольку Алесса до сих пор была одна — а военные скорее боялись ее, нежели уважали, — наставникам пришлось взять на себя куда больше обязанностей, и чувство вины не позволяло ей становиться большей помехой, чем она уже была.

Но все изменилось.

— Финестра? — позвал ее Томо.

— Сейчас подойду. — Она отпирала ворота в разы медленнее.

Алесса могла бы всучить Данте несколько монет и сопроводить к ближайшему выходу. Томо и Рената ни за что бы не узнали о случившемся, продолжили бы жить, как и прежде.

Когда женщина метнула ей в голову кинжал.

Когда Томо и Рената обсуждали ее убийство как само собой разумеющееся.

Когда мужчина пытался выдавить из ее тела последний выдох. Мужчина, который, вероятно, до сих пор расхаживал по Цитадели.

Она могла бы отослать Данте и смириться с судьбой… или могла стоять на своем до конца.

— Запри за мной и уходи, — прошептала она и бросила ему ключи.

— Куда уходить? — Он поймал связку одной рукой.

— Куда угодно. Главное, не снимай повязку. — Она махнула рукой, как будто прогоняла его, но он лишь склонил голову, словно сбитая с толку собака. Алесса считала, что прозвищем Волк его наградили в качестве комплимента, однако теперь в этом сомневалась. — Встретимся наверху, когда я закончу.

— И что мне делать до тех пор?

— Не знаю. Что пожелаешь.

Она понятия не имела, чем занималась стража. Если они шарахались от нее, Алесса затаивала обиду, но редко задумывалась о них в ином ключе. Десятки людей, ежедневно марширующих на нижних уровнях, едва ли занимали ее мысли. И ей, человеку, который ненавидел чувствовать себя невидимкой, от этого осознания стало неуютно.

— Подружись с другими стражниками, что ли, — предложила она.

Он скривил губы в отвращении.

— Пойду разнюхаю обстановку и выясню, кого следует опасаться.

— Отличная идея. — От воспоминаний о тяжелых ботинках и беспощадных руках у нее скрутило желудок.

— Совет ожидает, Финестра, — крикнула Рената. — Надеюсь, ты приняла решение.

«Если не ты перепишешь правила, тогда кто?»

— Приняла, — прошептала она, а потом повторила громче: — Я приняла решение. — Она взмолилась, чтобы никто не услышал в ее голосе колебаний.

Данте посмотрел на нее так пристально, что она испугалась, а не видит ли он ее насквозь?

Примечания

3

Бискотто — итальянское хрустящее печенье, которое часто пекут с миндалем.