Отпуск на двоих

Эмили Генри, 2021

Два лучших друга. Десять совместных поездок летом. Последний шанс влюбиться. Поппи и Алекс. У них нет ничего общего: она – эмоциональная и непредсказуемая, он – сдержанный и любящий все планировать. У нее страсть к путешествиям, он предпочитает оставаться дома с книгой. Но несмотря на непохожесть, каждое лето после окончания колледжа они проводили вместе. До той самой ссоры. Но неугомонная Поппи не собирается сдаваться и решает убедить своего бывшего лучшего друга снова съездить в отпуск вместе. Хватит ли ей недели, чтобы полностью изменить их жизнь?

Глава 9

Этим летом

— Ты уже арендовала машину? — спросил Алекс, когда мы вышли из аэропорта навстречу зимнему горячему ветру и жаре.

— Нечто вроде. — Я прикусила губу, выуживая из сумки телефон — нужно было заказать такси. — Взяла напрокат напрямую через группу в соцсетях.

Глаза Алекса округлились. Его волосы трепали порывы ветра от взлетавших самолетов.

— Я ни единого слова не понял.

— Ты не помнишь? Мы уже так делали. В самую нашу первую поездку в Ванкувер. Мы тогда были слишком молоды, чтобы легально взять машину напрокат.

Он молча на меня уставился.

— Ну, помнишь, — не сдавалась я, — та онлайн-группа о путешествиях, в которой я уже лет пятнадцать состою? Там еще люди предлагают свои квартиры для съема в аренду? И можно взять у кого-нибудь напрокат машину? Вспомнил? В тот раз нам пришлось ехать на автобусе до загородной парковки, а потом еще восемь километров идти пешком с багажом наперевес.

— Я помню, — сказал он. — Просто до этого момента я ни разу не задумывался, зачем кому-нибудь может понадобиться сдавать свою машину напрокат полнейшему незнакомцу.

— Потому что многим людям в Нью-Йорке нравится уезжать куда-нибудь на зиму, а людям в Лос-Анджелесе — наоборот, уезжать куда-нибудь летом, — пожала плечами я. — Девушка, которая сдает эту машину, еще с месяц не вернется в город, так что я без проблем арендовала ее на неделю всего за семьдесят баксов. Нужно только поймать такси, чтобы добраться до места.

— Здорово, — только и сказал Алекс.

— Ага.

А вот и первое наше неловкое молчание. И не важно, что мы всю прошлую неделю без остановки переписывались — а может, это только усугубило ситуацию. В голове у меня было постыдно пусто, и все, что я могла делать, — это тупо пялиться в экран телефона, наблюдая за приближающейся иконкой автомобиля на карте.

— Вот и наше такси, — наконец сказала я, кивая в сторону только что подъехавшего минивэна.

— Здорово, — повторил Алекс.

Водитель помог нам занести багаж, и мы забрались в минивэн, очутившись в компании еще двоих людей, с которыми нам предстояло разделить эту поездку. Это была женатая парочка среднего возраста. То, что они женаты, я определила по тому, что на обоих были кепки, и на первой, ярко-розовой, большими буквами было написано: «ЖЕНУШКА», а на второй, ядовито-зеленой: «МУЖЕНЕК». На них были одинаковые футболки с фламинго, а кожа у них была настолько загорелой, что по цвету приближалась к оттенку ботинок Алекса. Муженек был брит налысо, а волосы Женушки были выкрашены в ярко-красный цвет.

— Приветики! — радостно сказала Женушка, когда мы с Алексом заняли сиденья посередине.

— Здравствуйте. — Алекс обернулся и состроил почти что убедительную улыбку.

— У нас медовый месяц, — объявила Женушка, широким жестом указывая на Муженька. — А вы тут какими судьбами?

— О, — выдавил Алекс. — Хм.

— И у нас! — Я схватила его под локоть и ослепительно улыбнулась.

— О-о-о! — взвизгнула Женушка. — Ты слышал, Боб? У нас тут прямо любовное гнездышко!

Муженек Боб кивнул.

— Поздравляю, ребята.

— Как вы познакомились? — захотела непременно узнать Женушка.

Я бросила на Алекса взгляд. На его лице сейчас отражались две эмоции: 1) ужас; 2) живая заинтересованность. Раньше мы часто играли в эту игру, и хоть сейчас мне было очень неловко вот так вот обнимать его за руку, было в этом что-то привычно-успокаивающее. То, что мы все еще можем притвориться кем-то другим и просто развлекаться.

— Диснейленд, — объявил Алекс и развернулся всем корпусом, чтобы лучше видеть сидящую на заднем сиденье парочку.

Глаза Женушки восхищенно расширились.

— Просто волшебно!

— Было и правда волшебно! — Я бросила на Алекса влюбленный взгляд и легонько ткнула его в нос пальцем свободной руки. — Он тогда работал в РЧ. Рвоточерпатели, так мы их называем. Знаете эти новомодные аттракционы типа виртуальных американских горок? Так вот, именно РЧ потом убирают за старичками, которым не повезло страдать от морской болезни.

— А Поппи изображала Майка Вазовски, — сухо бросил Алекс, повышая ставку.

— Майка Вазовски? — не понял Муженек Боб.

— Это из «Корпорации монстров», — объяснила Женушка. — Он там один из главных монстров!

— Который? — уточнил Муженек.

— Который низенький, — сказал Алекс. Затем он снова повернулся ко мне с самым что ни на есть глупым выражением лица, полным тупого обожания. — Это была любовь с первого взгляда.

— О-о-о! — умильно пропищала Женушка, прижав руку к сердцу.

— Но ведь она была в костюме? — нахмурился Муженек. Под его оценивающим взглядом лицо Алекса медленно начало приобретать пунцовый цвет.

— Просто у меня обалденные ноги, — вмешалась я.

В конце концов нас высадили на месте. Мы очутились на улице Хайленд-парк, в окружении зарослей жасмина и украшенных лепниной домов. Стейси и Боб помахали нам на прощание, и минивэн уехал, оставив нас стоять в одиночестве на раскаленном асфальте.

Как только машина скрылась из виду, Алекс освободился от моей крепкой хватки, а я принялась оглядываться, всматриваясь в номера домов. Наконец я нашла нужный: обнесенный красным, пятнистым от времени забором.

— Вот этот наш, — сказала я, кивнув в его сторону.

Алекс открыл ворота, и мы вошли на внутренний двор. Там нас ждал белый хетчбэк квадратного вида: старый, ржавый и слегка побитый жизнью.

— Итак, — произнес Алекс, внимательно разглядывая наш новый автомобиль. — Семьдесят баксов.

— Видимо, я переплатила. — Я присела на корточки, нашаривая коробочку с ключами. — Сара, владелица машины и по совместительству скульптор, обещала оставить ее под передним колесом. — Знаешь, если бы я была угонщиком машин, первым делом я бы искала запасные ключи именно в этом месте.

— Даже просто наклониться за ключами — уже слишком большой труд для того, чтобы украсть эту машину, — заметил Алекс. Я наконец нашла ключи и выпрямилась, а Алекс обошел автомобиль кругом, остановился у капота и прочитал название модели: — «Форд Эспайр». Вдохновение, значит.

Я рассмеялась и открыла дверь.

— Между прочим, вдохновение — это фирменный бренд «О + П»!

— Погоди. — Алекс достал телефон и сделал шаг назад. — Дай-ка я тебя с этой штукой сфотографирую.

Я распахнула дверь пошире и выставила вперед ногу, принимая эффектную позу. Алес, конечно, тут же нагнулся, нацеливая на меня объектив.

— Алекс! Нет! Не снимай меня снизу!

— Извини. Я и забыл, какие у тебя странные вкусы.

— Это у меня-то странные вкусы? — воскликнула я. — Да ты фотографируешь как дедуля, который впервые взял в руки айпад. Тебе еще нужно надеть футболку с логотипом футбольной команды и очки, которые постоянно съезжают на кончик носа. Будешь вообще неотличим.

Алекс картинно поднял телефон так высоко, как только вообще мог.

— Это еще что за драматичная съемка в стиле нулевых? — спросила я. — Найди уже золотую середину!

Алекс закатил глаза и покачал головой, но все-таки сделал несколько снимков с приличного ракурса, а затем подошел поближе, чтобы продемонстрировать результат. Я потрясенно ахнула и схватила его за руку — примерно так же он, кажется, хватал сегодня восьмидесятилетнюю старушку в самолете, которой не посчастливилось лететь с ним рядом.

— Что? — спросил он.

— У тебя есть портретный режим.

— Есть, — не стал спорить Алекс.

— И ты его используешь, — продолжила я.

— Так.

— И ты знаешь, как использовать портретный режим, — в ужасе произнесла я.

— Ха-ха.

— Откуда ты знаешь, как использовать портретный режим? Это тебе твой внучок показал, когда ты заезжал домой на День благодарения?

— Ого, — невозмутимо сказал Алекс. — Именно по твоим издевательствам я и скучал.

— Извини, извини. Я просто впечатлена. Ты изменился, — и я поспешила уточнить: — Не в плохом смысле! Просто ты ведь тот человек, который ненавидит перемены.

— Может, теперь они мне нравятся.

Я скрестила руки на груди.

— Ты все еще каждый день встаешь в полшестого и идешь на тренировку?

Алекс пожал плечами.

— Это дисциплинированность, а не страх перемен.

— И ходишь в тот же спортивный зал?

— Ну да.

— Тот самый, который дорожает каждые полгода? И в котором постоянно играет один и тот же CD-диск с музыкой для медитации? Тот самый спортивный зал, на который ты мне жаловался два года назад?

— Я не жаловался, — возразил Алекс. — Я просто не понимаю, как эта музыка сочетается с упражнениями на беговой дорожке. Я размышлял. Делился мыслями.

— Ты с собой свой собственный плеер берешь — какая вообще разница, что у них там играет?

Алекс снова пожал плечами и забрал у меня ключи, чтобы открыть заднюю дверь вдохновляющего «Форда Эспайр».

— Это вопрос принципа. — Он закинул наши чемоданы внутрь и с грохотом захлопнул дверь.

Все это время я считала, что мы просто шутим. Теперь я уже была не так в этом уверена.

— Эй! — Я потянулась, чтобы поймать его за локоть, и Алекс остановился, вопросительно подняв брови.

Гордость не позволила мне произнести слова, рвущиеся наружу. Я знала: именно эта гордость разрушила нашу дружбу, и снова повторять я эту ошибку не собиралась. Я не буду молчать о том, что нужно сказать, только из-за того, что мне хочется, чтобы Алекс сказал это первым.

— Что? — спросил он.

Я сглотнула ком в горле.

— Я рада, что ты не сильно изменился.

Алекс смотрел на меня секунду — мне показалось, или он тоже только что тяжело сглотнул?

— Ты тоже, — сказал он и коснулся пряди волос, которая выбилась из хвоста и теперь свисала на лицо. Коснулся так осторожно, что я едва смогла ощутить это прикосновение, но я все равно почувствовала ползущую вниз по моей шее волну мурашек. — И мне нравится твоя стрижка.

Щеки у меня потеплели. Живот тоже. Кажется, даже ноги нагрелись.

— Ты научился, как пользоваться камерой на телефоне, а я подстриглась, — подытожила я. — Вселенная, трепещи перед нами.

— Радикальные перемены, — согласился Алекс.

— Прямо-таки перерождение.

— Вопрос вот в чем: начала ли ты лучше водить машину?

Я подняла бровь и скрестила на груди руки.

— А ты?

— Он вдохновлен и полон стремления заставить кондиционер работать, — сказал Алекс.

— Он вдохновлен и полон стремления перестать пахнуть, как задница, курящая косяк, — сказала я.

Мы играли в эту игру с тех пор, как съехали с шоссе и углубились в пустыню. В своем посте Скульптор Саша упомянула, что кондиционер в ее автомобиле включается и выключается, как ему заблагорассудится, но полностью утаила тот факт, что, по-видимому, использовала она этот кондиционер только в режиме печки. Пять лет подряд.

— Он вдохновлен и полон стремления прожить достаточно долго, чтобы воочию лицезреть конец людских страданий, — добавила я.

— Этот автомобиль, — заявил Алекс, — не доживет даже до окончательной гибели франшизы «Звездных войн».

— Но кто из нас вообще до этого доживет? — философски спросила я.

Алекс сел за руль, потому что от моего стиля вождения его укачивало. А еще я в качестве водителя повергала его в ужас. Честно говоря, водить мне все равно не нравилось, так что я все равно обычно уступала эту честь ему.

Автомобильное движение в Лос-Анджелесе оказалось непростым испытанием для такого осторожного человека, как Алекс: минут десять мы простояли перед знаком «Стоп», ожидая, когда можно будет свернуть на загруженную дорогу, и все это время стоявшие за нами водители безостановочно жали на клаксоны.

Теперь, впрочем, мы выехали из города, и дела пошли куда лучше. Даже проблемы с кондиционером не так сильно нас беспокоили: мы просто опустили окна, и теперь нас обдувал ветерок с приятным цветочным ароматом. Самой большой проблемой было отсутствие аудиовыхода, из-за которого нам приходилось полагаться исключительно на радио.

— По радио всегда так часто крутили Билли Джоэла? — спросил Алекс, когда мы в третий раз переключили канал только ради того, чтобы в очередной раз попасть на середину песни «Пианист».

— Полагаю, что с самого рассвета времен. Когда пещерный человек сколотил первое радио, по нему уже крутили Билли Джоэла.

— Не знал, что ты так хороша в истории, — с мертвецки серьезным лицом произнес Алекс. — Тебе стоит прочитать лекцию перед моими учениками.

Я фыркнула:

— Алекс, тебе не удастся затащить меня в старшую школу Ист-Линфилда даже с помощью всех тракторов, которые только удастся найти в округе.

— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, к этому времени все, кто травил тебя в школе, уже успели выпуститься.

— Но наверняка-то мы сказать не можем, — возразила я. Алекс оглянулся на меня — лицо серьезное, губы плотно сжаты.

— Хочешь, я им надеру задницу?

Я вздохнула.

— Да уже как-то поздно. У всех уже небось есть дети в таких смешных больших детских очках. Не удивлюсь, если большинство из них уже успели удариться в религию. Или создать какую-нибудь странную финансовую пирамиду, включающую в себя продажу блеска для губ.

Алекс не сводил с меня взгляда. Лицо у него покраснело от жаркого солнца.

— Если вдруг передумаешь, то только скажи.

Алекс, конечно, знает о моих трудных годах в Линфилде, но я стараюсь к этим воспоминаниям не возвращаться. Мне гораздо больше нравится та версия Поппи, какой я стала после общения с Алексом, а не та, которой я была в детстве. Потому что эта Поппи знает — мир не такой уж большой и страшный, потому что в этом мире есть Алекс, и в том, что действительно важно, мы с Алексом похожи.

Его опыт школьных лет в старшей школе Вест-Линфилда разительно отличался от моего. Скорее всего, не в последнюю очередь дело в том, что он 1) был невероятно красив; 2) занимался спортом — Алекс играл в двух баскетбольных командах, в школьной и в церковной. Алекс, впрочем, всегда настаивал, что его не трогали в школе, потому что он был достаточно тихим и неразговорчивым, и это помогло ему прослыть крайне таинственным парнем, хотя он был редкостным чудаком.

Может, если бы мои родители не поощряли в своих детях яростный индивидуализм, мне бы повезло больше. Некоторые дети справляются с неприязнью сверстников, адаптируясь к социуму, — так поступили Принс и Паркер, которым всегда неплохо удавалось найти точки пересечения с другими людьми.

А есть идиоты вроде меня, которые абсолютно беспочвенно убеждены: если я буду оставаться сама собой, другие детишки не просто с этим свыкнутся, но и преисполнятся глубочайшего уважения.

А на самом деле для некоторых людей нет ничего более отталкивающего, чем когда кому-то плевать на то, что о нем подумают окружающие. Может, в них говорит обида: я страдал, делал все, как принято, следовал правилам, так почему же тебе можно просто делать что хочешь? Как тебе может быть все равно?

Конечно, в глубине души мне было вовсе не все равно. Мне было очень даже не все равно. Наверное, было бы лучше, если бы я в первый же раз просто заревела в школьном коридоре, а не отмахивалась от оскорблений, чтобы потом плакать в подушку дома. Было бы лучше, если бы, когда меня высмеяли за расклешенный комбинезон, на который мама нашила украшенные вышивкой заплатки, я отказалась его носить, а не продолжала бы гордо выхаживать в нем день за днем, вздернув подбородок. Словно какая-то одиннадцатилетняя Жанна д’Арк, преисполненная решимости умереть за свои джинсы.

Это все к чему: Алекс прекрасно знал, как играть в социальные игры. Мне же часто казалось, что я прочла руководство о поведении в обществе задом наперед. И вероятно, при этом оно горело.

Когда мы были вместе, никаких социальных игр вообще не существовало. Весь остальной мир словно отступал перед моей уверенностью в том, что именно так и должно быть. Словно я никогда и не была той маленькой, одинокой и никем не понятой девочкой. Словно я всегда была именно этой Поппи: той, которую Алекс Нильсен понимал, любил и полностью принимал.

Я долго не хотела, чтобы он узнал о линфилдской Поппи. Мне казалось, что если в наш мир просочится что-то постороннее, что-то разрушительное, то все рухнет. До сих пор помню ту ночь, когда я ему наконец рассказала. Это был последний день нашего третьего курса. Мы тогда ушли с вечеринки и, спотыкаясь, поплелись в общагу Алекса, где обнаружили, что его сосед уже успел уехать на летние каникулы. Так что я одолжила у Алекса рубашку и одеяло и легла спать на пустующей кровати.

У меня лет с восьми, наверное, не было таких ночевок: знаете, когда вы говорите часами, пока не начинают слипаться глаза, и в конце концов ты вырубаешься прямо посередине фразы.

Мы говорили обо всем: в том числе о том, что раньше не осмеливались упоминать. Алекс рассказал, как умерла его мама и как его отец месяцами не вылезал из пижамы, как Алекс делал сэндвичи для младших братьев и учился правильно замешивать детскую молочную смесь.

Мы дружили уже два года, и мне всегда было невероятно весело с Алексом. Но только в ту ночь я почувствовала, как в моем сердце словно открылась какая-то новая дверь, что я коснулась чего-то, чего никогда не касалась раньше.

Потом Алекс спросил меня, что случилось в Линфилде и почему я так боюсь возвращаться домой на лето. Я, наверное, должна была чувствовать себя глупо. После всего, что мне только что рассказал Алекс, мне должно было быть стыдно сотрясать воздух своими ничтожными обидами и горестями. Вот только с Алексом я никогда не чувствовала себя глупой или ничтожной.

Было очень поздно, и ночь близилась к рассвету. В такие часы рассказывать секреты почему-то проще всего.

Так что я рассказала ему все — начиная с седьмого класса.

И историю о чертовых брекетах, и о жвачке, которую Ким Лидлс прилепила мне в волосы, после чего меня подстригли под горшок. Про то, как Ким нанесла добивающий удар, перед всем классом объявив, что любой, кто заговорит со мной, не сможет прийти на ее день рождения. Который, кстати, был аж через пять месяцев, но для моих одноклассников ожидание того стоило: в конце концов, в доме ее родителей был бассейн с водной горкой и кинозал в подвале.

В девятом классе, когда у меня неожиданно выросла грудь, а печать позора стерлась из памяти окружающих, я целых три месяца пользовалась популярностью. Но потом Джейсон Стенли решил неожиданно меня поцеловать. Оскорбленный отсутствием моего интереса, он рассказал всей школе, что это я набросилась на него и отсосала ему в подсобке уборщика.

Вся футбольная команда школы еще с год звала меня Порно-Поппи. Никто не хотел со мной дружить. А потом случился десятый класс, и тут дела пошли хуже всего.

Началось все неплохо, потому что младший из моих старших братьев уже заканчивал школу и напоследок возжелал поделиться со мной своими друзьями из театрального кружка. Но длилось мое счастье недолго — примерно до того момента, как я устроила на свой день рождения ночевку, где быстро выяснилось: все считают, что мои родители — это полнейший позор. Я же, в свою очередь, осознала, что мои друзья не так уж сильно мне и нравятся.

Я рассказала Алексу, как горячо я люблю свою семью и как я чувствую постоянную потребность их защищать. Я рассказала и о том, что, несмотря на это, иногда я чувствую себя одинокой даже дома. У них всех есть кто-то, кто им дороже всего. Мама и папа. Паркер и Принс. Даже хаски у нас живут парами, а наш терьер проводит большую часть дня, свернувшись на солнышке вместе с кошкой. До того как я познакомилась с Алексом, мои родные были единственными людьми, с которыми я чувствовала связь. Но и тут я ощущала себя лишней. Как будто я была лишним винтиком в наборе мебели из Икеа, который положили в комплект только для того, чтобы заставить тебя нервно гадать: что же именно ты собрал неправильно?..

И все, чем я занималась с тех самых пор, как выпустилась из школы, — это пыталась сбежать от этого чувства. Пыталась перестать быть этим человеком.

И я ему все это рассказала, опустив только часть о том, что единственная настоящая связь, которую я ощущаю, — это связь с ним. Потому что, даже несмотря на то, что мы дружили уже два года, все равно это выглядело как-то чересчур навязчиво.

Когда я закончила говорить, то сначала подумала, что Алекс уже уснул, но потом он зашевелился, перевернулся на бок, разглядывая меня сквозь предрассветную тьму, и тихо сказал:

— Уверен, что стрижка под горшок очень тебе шла.

Вообще-то, совсем нет. Абсолютно не шла. Но этой фразы почему-то хватило, чтобы унять боль от всех этих воспоминаний. Алекс видел меня настоящую, и он любил меня.

— Поппи? — позвал меня Алекс, и я вернулась в реальность: то есть в жаркую вонючую машину и проплывающую за окнами пустыню. — Ты куда пропала?

Я высунула руку в открытое окно, хватая пальцами воздух.

— Мысленно ходила по коридорам старшей школы Ист-Линфилда, а толпа вокруг скандировала: «Порно-Поппи! Порно-Поппи!»

— Хорошо, — мягко сказал Алекс. — Я не собираюсь заставлять тебя приходить в школу, чтобы прочитать лекцию о древней истории радио и Билли Джоэле. Просто знай вот что… — Он перевел на меня серьезный взгляд и убийственно ровным голосом произнес: — Если бы кто-то из моих учеников назвал тебя Порно-Поппи, я бы его удушил на хрен.

— Это, — сказала я, — самая сексуальная вещь, которую мне когда-либо говорили.

Алекс рассмеялся, отводя взгляд.

— Я серьезно. Травля и издевательства — единственное, что я никогда не спускаю им с рук. — Он задумчиво потер висок. — Правда, в отношении других. Надо мной они издеваются постоянно.

Я рассмеялась. Алексу я, конечно, не поверила. В школе он учит одаренных детей, которые занимаются по углубленной программе; а еще Алекс молод, привлекателен, довольно уморителен и чертовски умен. Конечно, дети должны быть от него без ума.

— Но зовут ли тебя Порно-Алексом? — полюбопытствовала я. Он поморщился.

— Господи, надеюсь, что нет.

— Прости, — исправилась я. — Мистер Порно.

— Ты что. Мистер Порно — это мой отец.

— Готова поспорить, на тебя запала целая куча школьниц.

— Одна девочка как-то сказала мне, что я похож на Райана Гослинга…

— Боже ты мой.

–…которого укусила пчела.

— Ой-ёй.

— Именно, — согласился Алекс. — Болезненно, но в целом честно.

— А может, это Райан Гослинг был бы похож на тебя, если бы его выкинули в пустыню умирать от обезвоживания? Ты когда-нибудь думал об этом с такой точки зрения?

— Выкуси, Джессика Макинтош, — сказал он.

— Сучка, — присовокупила я, но тут же покачала головой. — Не-а. Нет. Что-то мне не нравится обзывать ребенка сучкой. Плохая шутка вышла.

Алекс снова поморщился.

— Ну, если хочешь знать, Джессика, скажем так… Не моя любимая ученица. Но думаю, со временем она все это перерастет.

— Может, на самом деле она вообще тайком выступает против традиции стрижек под горшок, откуда тебе знать. Мило с твоей стороны дать ей шанс.

— А ты вот никогда не была Джессикой, — вдруг с уверенностью сказал Алекс.

Я подняла бровь.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что, — его глаза были устремлены вдаль, на выгоревшую под солнцем дорогу, — ты всегда была Поппи.

Квартирный комплекс «Дезерт-Роуз» оказался высоким зданием, украшенным ярко-розовой лепниной. Его название было написано на вывеске крупным округлым шрифтом, смахивающим на средневековый курсив. «Дезерт-Роуз» окружал сад, полный низкорослых кактусов и массивных суккулентов, а сквозь белый забор проглядывал ярко-бирюзовый бассейн, испещренный точками загорелых тел и цветными пятнами шезлонгов. Росшие вокруг пальмы кидали на землю спасительную тень.

Алекс выключил двигатель.

— Выглядит неплохо, — с облегчением произнес он.

Я вышла из машины и ступила на горячий асфальт, обжигающий ступни даже сквозь подошвы сандалий.

Я думала, что прекрасно знакома с жарой. В конце концов, я столько времени провела в летнем Нью-Йорке, когда солнце повисает в небе, запертое в ловушке из небоскребов. В конце концов, в детстве я жила неподалеку от реки Огайо, где летом влажные испарения оседают у тебя на коже тонкой пленкой, а душный воздух с трудом проходит в легкие.

Конец ознакомительного фрагмента.