Глава 2
Я не хочу тебя любить
В конце концов я вернулся в «Ла Виту», но отец уже ушел, а Иззи закончил свое выступление. Было два часа воскресной ночи, посетители начали расходиться (хотя в отдельные выходные они задерживались в клубе до четырех утра). В моем гостиничном номере пианино отсутствовало, а мне захотелось поиграть. Я не сомневался, что Терренс разрешит мне побренчать, пока официанты прибираются, а местные прихвостни продолжают болтаться без дела. Терренс руководил клубным ансамблем и каждую ночь покидал заведение последним. Ко мне он всегда проявлял доброжелательность. Правда, как и во всех отношениях в своей жизни, я никогда не был уверен, чем она была продиктована: тем, что он действительно испытывал ко мне расположение и считал талантливым, или тем, что попросту знал, кто я такой. Я же питал к Терренсу искреннюю симпатию.
Мой унылый блюз превратился в вариацию на тему популярной песенки о Бо Джонсоне. «Интересно, а кто-нибудь ее вообще записывал?» — промелькнуло у меня в голове. Песенка нуждалась в паре дополнительных куплетов и аранжировке в духе Джерри Ли Льюиса. Мне по силам было сделать из нее номер, под который люди могли танцевать. И который смогла бы исполнить Эстер Майн. Этакую женскую боевую песнь.
— Что это за мелодию ты наигрываешь, Бенни? — поинтересовался Терренс, разворачивая рукава, будто рабочий день уже был окончен. — Она мне кажется знакомой.
Я ускорил темп и пропел:
— Его зовут Бомбой, не зная, когда он взорвется…
На лице Терренса ничего не отобразилось, и, решив, что он не узнал песню, я продолжил петь. Но уже на следующем такте Терренс опустился рядом со мной на банкетку и остановил мои руки:
— Тсс, Бенни. Вот черт! Я не сразу сообразил, что ты играешь. Иначе я не стал бы тебя спрашивать. Эх, парень, я не слышал это имя с довоенных лет. — Явно разнервничавшись, Терренс оглянулся по сторонам и провел рукой по гладкой голове.
— Я видел Бо Джонсона всего раз, в детстве, — пожал я плечами. — Я раньше часто напевал эту песенку. Меня научил ей отец. И он же рассказал мне о Джонсоне. Они были друзьями, невзирая на соперничество на ринге. А сегодня я с чего-то вспомнил о нем. И эта песенка тут же всплыла в моей памяти. Только и всего.
Терренс покачал головой, но, убедившись, что никто не обращает на нас и на выбранную мной мелодию никакого внимания, расслабился. За угловым столиком с пепельницей и вереницей рюмок сидел Стэнли Тьюнис с радиостанции WRKO. Я было подумал, а не нашептать ли ему на ухо о своих песнях, но потом решил: он слишком пьян и вряд ли вспомнит поутру наш разговор.
— Ты не должен здесь произносить это имя, Бенни, — заявил Терренс.
— Почему?
Прикусив губу, Терренс поскреб рукой по щеке.
— Просто… да, это было, конечно, давно. Но не слишком. Люди еще помнят. А это же клуб Сэла!
— И?
— Сэл не любил Джонсона. В этом все дело. Ты слишком молод, чтобы помнить. Но лучше сыграй что-нибудь другое. Не надо, чтобы здесь звучало это имя.
Нахмурившись, я повиновался. Мои пальцы начали наигрывать песню, которую Эстер Майн исполнила под конец своего выступления.
— Вот это лучше. Да-да! Мне нравится. Я ее слышал, — закивал одобрительно Терренс. — Мо-о-о-жет бы-ы-ыть, — пропел он под мой аккомпанемент, но нервничать не перестал.
— Мы с отцом слышали ее сегодня вечером в чертовски потрясающем исполнении, — пробормотал я.
— Правда? И где?
— В «Шимми». Вы знаете этот клуб?
Мой собеседник снова замер. И мне передалось напряжение Терренса, который все еще сидел справа от меня, не сводя глаз с моих рук.
— Ты слышал Эстер Майн… — произнес он так уверенно, будто сложил воедино все кусочки пазла.
— Да. А вы ее знаете? — Мой вопрос подразумевал целых два: почему Эстер знали не все и почему она пела в таком отстойнике, как «Шимми»?
— Да… Ну да, конечно. Такая у меня работа: знать обо всем и обо всех.
— Но если вы знаете Эстер Майн, то почему она поет не здесь? Лучшего голоса мне слышать не доводилось, а она еще и красотка!
Терренс пристально взглянул на меня, как будто проверял, не проверяю ли его я.
— Она, бесспорно, хороша. Но ребята, с которыми она выступает, не представляют собой ничего особенного. Это семейный бенд… не думаю, что она приняла бы наш ангажемент без них.
Я прекрасно понял, в чем загвоздка. Такое случается со многими группами. У кого-то одного есть все данные, чтобы сделаться звездой, а остальные члены группы повисают на нем кандалами. И заканчивается все, как правило, разрушенными отношениями, разбитыми мечтами и обидами, затаенными на многие годы. Лучше в такой ситуации не оказываться. Отвечать за самого себя, не обязывать других и не быть никому обязанным. Лучше ни во что не вмешиваться и ни во что не ввязываться. Зарабатывать на жизнь и заботиться о себе самому. Чтобы никому другому не приходилось это делать за тебя.
— Говоришь, в «Шимми» тебя отец привел? — спросил Терренс тоном, призывающим к откровенности.
И теперь настал мой черед юлить, задаваясь попутно вопросом, а не сболтнул ли я чего лишнего? Уж больно подозрительным мне показалось невинное любопытство Терренса. Ох, как же я ненавидел этот город! Я вспоминал об этом каждый раз, когда в него возвращался. Ты никогда здесь не знал, кто на чьей стороне. Что можно говорить, а что нельзя. Кто и в чьи дела сует свой нос. Все осторожничали, уклонялись от прямого разговора, выражались намеками либо молчали как партизаны. Здесь постоянно приходилось осторожничать, оглядываться, выбирать слова и следить в оба за тем, чтобы тебя кто-нибудь не надул и не облапошил.
— Сэл иногда поигрывает там в картишки, — повторил я отцовское объяснение, и мои пальцы замерли на клавишах.
— A-а. Понятно… Ты можешь играть до закрытия. Еще не меньше часа. Не торопись.
Но я уже собрался уходить. Мне сделалось не по себе, даже тревожно. Как будто я забыл что-то важное или доверился не заслуживающему того человеку. Я пожелал Терренсу спокойной ночи и, мечтая о своем автомобиле, быстрым шагом направился к отелю.
* * *
Вестибюль гостиницы в четыре утра был пуст. Освещенные мягким, приглушенным светом кресла у главного входа не шли ни в какое сравнение с кроватями в номерах наверху. Мне не терпелось добраться до своей комнаты. Где-то в отдалении слышался гул пылесоса, но ночного портье нигде видно не было. Я зашагал к лифтам, как вдруг из полумрака выступила Эстер Майн — в том же платье в горошек и пламенно-красных туфлях на шпильках, в которых она выступала несколько часов тому назад. Ее кудри были аккуратно уложены, помада на губах пылала, на лице читалась решимость, а свое пальто она перекинула через руку, хотя в помещении было прохладно, а на улице свежо.
— Мистер Ламент, — произнесла гостья, — вы могли бы уделить мне минутку?
Я остановился, почти не веря собственным глазам. Эстер Майн обращалась ко мне по имени и направлялась прямиком ко мне. Я даже огляделся по сторонам в попытке найти объяснение ее неожиданному появлению.
— Мистер Ламент? — снова спросила Эстер, и под воздействием вкрадчивой хрипотцы ее голоса мои пальцы непроизвольно изогнулись в поиске фортепианных клавиш и дополнительных аккордов.
— Мистер Ламент? — окликнул меня ночной портье, эхом повторив ее вопрос.
Он наконец-то обнаружил себя — с красными щеками и шлейфом сигаретного дыма. Его взгляд скакнул с Эстер на меня, а с меня по всему вестибюлю, как будто он засомневался, стоит ли ему вмешиваться. Напустив на себя притворно суровый вид, я отмахнулся от портье рукой. И тот отвел глаза в сторону, но не слишком далеко. Он все еще пребывал в нерешительности.
— Он всего лишь сторожевой пес, — мягко заметила Эстер. — Битый час то поскуливал, то потявкивал на меня. Я сказала ему, что жду вас.
Я протянул ей руку в приветствии, и Эстер двинулась ей навстречу.
— Мы не знакомы, — сказал я.
Она сунула свою ладонь в мою пятерню и энергично потрясла. На ощупь пальцы Эстер были как сосульки — тонкие и холодные. И я тотчас же выпустил их, испугавшись, что сжимаю слишком сильно. Моя реакция привела гостью в замешательство. Я понял это по ее мгновенно округлившимся глазам и поджавшимся губам.
— Вы замерзли, — попытался оправдаться я.
Но сделал только хуже. Ее изящная спина так напряглась, что я съежился в порыве сострадания.
— Я Эстер Майн, — представилась девушка. — Вы были сегодня вечером на моем шоу.
— Да, был, — подтвердил я, даже не пытаясь скрыть своего удивления. Бог весть как она это узнала. Но это же Нью-Йорк!
— Я займу всего минуту вашего времени. Пожалуйста! — взмолилась Эстер.
Одернув полы своего каштанового кителя, портье снова приблизился к нам.
— Могу я предложить вам кофе? — спросил он. — Или, может быть, рюмочку спиртного?
— Вы можете оставить нас одних, — буркнул я.
И он, сразу же подчинившись, развернулся на каблуках.
— Он не знает, как вести себя со мной, — пробормотала Эстер. — На вид я не из вашего круга. И уж явно не из его. Он боится допустить ошибку, позволив мне здесь остаться.
Из лифта вышел дежурный и, увидев нас, поинтересовался:
— Вы поедете?
— Нет, — прорычал я.
Я не мог привести эту гостью в свой номер. Не хотел, чтобы нашу встречу истолковали превратно. Но и сидеть в холле не хотелось. Лифтер скрестил руки и зашел обратно в золотистую кабину. Двери за ним плавно закрылись, и я перевел взгляд на стоявшую передо мной девушку.
— Вы идти можете?
Ее брови нахмурились.
— В этих туфлях? Можете идти? Мне не нравится общаться под прицелом чужих глаз, но и бегать от людей я не настроен. Сядем где-нибудь в парке.
Эстер кивнула, но пальто так и не надела. Я снял его с ее руки. На секунду мне показалось, что она запротестует, но девушка смягчилась и позволила мне подержать пальто, пока она просовывает руки в рукава. Пальто по цвету совпадало с ее туфлями и горошком на платье, но размером было явно великовато, а подол и манжеты потерты. И внезапно я понял нежелание гостьи его носить.
— Рад познакомиться с вами, Эстер Майн, — произнес я ласково и галантно предложил ей руку.
Она взяла ее, и мы двинулись к выходу. Эстер подстроилась под мою поступь, хотя ее ноги были вдвое короче моих. Да еще и обуты в нелепые туфли. Должно быть, ее ступни адски ныли, но девушка не покачивалась и не замедляла шаг. Несколько кварталов мы прошли, не проронив ни слова. Парк уже виднелся, когда я повернул к ближайшей скамейке. Ночь выдалась зябкой, но безветренной, а дорожки были усеяны мусором с политическими лозунгами. Выборы должны были пройти в ближайший вторник. Я едва мог дождаться окончания предвыборной суматохи.
— И кто победит? — спросил я Эстер, чтобы прервать молчание. — Кеннеди или Никсон?
— А это имеет значение?
Я отшвырнул ногой листовку, с которой Джон Кеннеди посылал нам лучезарную улыбку.
— Наверное, нет.
— Все мои знакомые хотят, чтобы победил Кеннеди. Все, кроме моего брата Мани. Он говорит, что не доверяет красавчикам. Но на самом деле Мани никому не доверяет, — сказала Эстер.
— Мани?[4] То есть «деньги»? Как он получил такое имя?
— Просто его отцу очень хотелось, чтобы сын был при деньгах.
Я рассмеялся.
— А Эстер? Почему вас так назвали родители?
Она пожала плечами:
— Эстер вышла замуж за царя. Спасла свой народ. Это библейская история.
— Верно. Теперь бы она могла стать президентом. Я бы за нее проголосовал.
— Она была царицей. Президентство означало бы для нее понижение в статусе.
— Тоже верно. Но Фрэнку Синатре Кеннеди нравится. — Я тихонько напел джингл Синатры в пользу Кеннеди. Он вертелся у меня в голове многие месяцы. Разве мог Кеннеди проиграть, когда его предвыборную песню исполнял сам Фрэнк Синатра?
— У него имеются друзья в верхах. Вот это точно, — озвучила моя спутница то, что думал я сам.
— У них у всех они есть, — ответил я.
Эстер остановилась, выбрав идеально выгодную позицию под уличным фонарем, и вскинула на меня глаза.
— А у вас? — спросила она. — У вас имеются влиятельные друзья, мистер Ламент?
В свете фонаря ее кожа сделалась глянцевой, губы коварно заалели, а глаза, эффектно выделенные тенями, на какой-то миг приобрели таинственный блеск. И внезапно я испугался. Ее. Тишины. Странности нашей встречи. Я увлек Эстер с островка света во мрак и усадил на скамейку, стоявшую за фонарем. Темнота показалась мне безопаснее.
— Зачем вы явились ко мне, мисс Майн? — спросил я.
Мой голос прозвучал резко от внезапного беспокойства вкупе с неловкостью.
— Ральф заприметил вас на нашем сегодняшнем шоу. Он и сказал мне и братьям, кто вы такой.
Ральф? Я покопался в памяти. Ах, ну да! Ральф! Бармен…
— И… Пит нечаянно услышал, как вы сказали, где остановились. Он сказал Ральфу, а Ральф сказал мне, — добавила Эстер.
Нечаянно услышал? Да он наверняка последовал за мной и отцом по улице. Эта мысль заставила меня покачать головой. Чертов город!
— А что вам сказал обо мне Ральф? Кто же я такой?
— Бенни Ламент. Ральф сказал, что вы играете на фортепиано и пишете песни для всех знаменитостей. И белых, и цветных.
— Гм… И вы не могли подождать до утра?
— Когда к вам в руки заплывет крупная рыба, вы же не дадите ей уйти.
Странно, но я почувствовал себя польщенным.
— Почему вы пришли на мое шоу, мистер Ламент? — спросила Эстер.
— Ваш голос нравится отцу. Он напоминает ему о моей матери.
Брови Эстер сдвинулись, а алые губы сжались. Она не поняла, как расценить мои слова, и не знала, как на них правильно реагировать.
— А вам нравится мой голос? — В ее тоне я не услышал никакой игривости или кокетства; вопрос был задан прямо.
— Да, — признался я. — Вы, пожалуй, лучшая из всех, кого я слышал. Но у меня сложилось впечатление, что вам самой не нравится петь.
— Нет, я очень люблю петь! — возразила Эстер.
— Вы поете так, словно ненавидите свою аудиторию.
Эстер нахмурилась еще сильнее, а потом пожала плечами и сбросила с лица гримасу.
— Возможно, это и так.
— Но почему?
Эстер несколько секунд помолчала, явно обдумывая свои слова.
— Я не уверена, что вы меня поймете. И я слишком устала, чтобы объяснять. Это не так быстро и просто.
— Все дело только в публике «Шимми» или вы ненавидите всех, кто слушает ваше пение?
— Вы всегда высказываетесь без обиняков, не выбирая выражений, мистер Ламент? Всегда дерзите?
— Говорит девушка, подкараулившая меня в отеле в четыре утра.
С губ Эстер слетел смешок — глубокий, журчащий, мелодично пробулькавший в ее груди и вырвавшийся на волю из очаровательного ротика. Он настолько не вязался с ее голосом, что я тоже рассмеялся. Но мой смех был вызван скорее удивлением, нежели чем-то еще.
— Значит, вы хотите, чтобы я написал для вас песню. Так? — спросил я, не признавшись, правда, что захотел того же.
— Хочу. Но у меня к вам несколько вопросов.
— Вопросов?
— Да, — подтвердила Эстер и сделала такой глубокий вдох, словно собиралась приступить к продолжительному устному опросу.
— Вы мафиози? — спросила она.
Я даже не нашелся, что ответить. Я — мафиози? Когда ты рождаешься в определенном месте и в определенной среде — культурной или религиозной, — разве возможно от нее обособиться? Это все равно что спросить кого-нибудь: «Ты ирландец?» Или: «Ты еврей?» Ты можешь быть ирландцем, не проведя в Ирландии ни дня. Ты можешь быть евреем, не зайдя ни разу в синагогу. Это что-то в крови. В истории. И я бы мог сказать, что я не гангстер. И искренне так думать. Но все-таки… все-таки я им был…
— А что, я похож на мафиози? — ответил я вопросом на вопрос.
И услышал лаконичный ответ:
— Да.
— И чем?
Эстер приподняла тонкую бровь, как будто я играл с ней, но ей было все равно.
— Вы — итальянец, — сказала она и почти угадала.
— Сицилиец, — уточнил я. — А вы полагаете, что все итальянцы мафиози?
Это был обычный стереотип.
— Итальянцы, живущие в этом городе и выглядящие, как вы? Да, — кивнула Эстер. — Это ваша прическа. Ваша одежда. Ваши взгляды. То, как вы держитесь. Ваша репутация. Вы — гангстер. Мне лишь хотелось посмотреть, признаете вы это или нет.
— Люди видят то, что желают видеть. И думают так, как хотят думать. Я ничего поделать с этим не могу.
Несколько секунд Эстер пристально изучала меня.
— А зачем вам с этим что-то делать? Ведь гангстеры, подобные вам, держат весь этот город. Особенно клубы. Они решают, кому в них работать и выступать, а кому нет. По какой-то причине я им не нравлюсь. Я перепою любого. Но меня никто не ангажирует.
— У вас на удивление большое самомнение для такой маленькой женщины.
Глаза Эстер сверкнули, а спина напряглась. И на мгновение я решил, что она откажется от затеи, которая привела ее ко мне. Какой бы она ни была. Но Эстер сделала глубокий вдох и выдохнула так медленно, что я успел бы выкурить за это время сигарету.
— Я могу петь, мистер Ламент.
— Да, можете, мисс Майн.
— Я хороша собой. У меня хороший голос. Я много работаю. И готова работать еще больше. Я не употребляю наркотики. И даже не курю.
— Рад за вас… — хмыкнул я и порылся в кармане в поисках сигареты. Просто из духа противоречия. Пачки сигарет мне обычно хватало на пару месяцев. Именно из-за того, что все курили, я пытался не курить. Мне всегда претила зависимость от чего угодно и кого угодно.
— Я способна принести вам кучу денег, — сказала Эстер.
— Да? И как? — Я прикурил сигарету и глубоко затянулся.
— Я хочу, чтобы вы стали моим менеджером.
Я уставился на Эстер; табачный дым завихрился вокруг моих губ.
— Я сочиняю песни, а не продвигаю таланты.
— Вы продвигаете себя, разве не так? Вы продвигаете собственный талант. У вас ведь нет менеджера.
— Откуда вам знать? — Мне показалось, что Эстер сказала это наугад. Но она была права. У меня не было менеджера. Да я и не желал его иметь.
— Просто не могу себе представить, чтобы кто-то вам указывал, что делать, — пояснила моя спутница.
— Как раз вы-то и пытаетесь, — парировал я.
Рот Эстер изогнулся, но она была слишком поглощена темой наших переговоров, чтобы улыбнуться.
— Вы знаете бизнес. Вы знаете игроков. У вас имеются связи, — произнесла она.
— Но… я ведь, возможно, мафиози, — мягко возразил я.
Эстер встретилась со мной взглядом. Я увидел в ее больших карих глазах многозначительный блеск, и меня озарило: вот почему она явилась ко мне! Ей нужен был мафиози! Человек со связями и влиянием..
— Я не причиню вам даже минутных проблем. Я принесу вам только пользу. Буду петь, танцевать, делать все, что вы скажете. Я стану вашим самым лучшим вложением, — произнесла Эстер твердым голосом, не сводя с меня глаз. — Я не хочу спать ни с вами, ни с кем-то еще. Правда не хочу. Но я готова даже на это.
— На этом и закончим, мисс Майн, — сказал я, поднявшись и потушив окурок мыском ботинка.
До этого момента я был просто заинтригован. Теперь же оскорблен. Эстер была смелой. Она была красивой. Но… отвратительной в своем стремлении убедить. На миг ее спина согнулась, подбородок уткнулся в грудь. Но она тут же выпрямилась и тоже встала. Девушка, не желавшая, чтобы я увидел ее потертое пальто, только что предложила мне себя. Это не имело особого смысла.
— Сколько вам лет, Бейби Рут?
— Бейби Рут? — Она явно рассердилась на такое прозвище, но меня это не остановило.
— Рут — Руфь. Эстер — Эсфирь. Оба имени библейские. Бейб Рут[5] был «Султаном удара» и «Королем свинга». Вы можете стать «Королевой пения». Это комплимент. Сколько вам лет?
— Почти двадцать два.
— Вы не выглядите на свой возраст. Когда вы родились? — попытался я заманить ее в ловушку.
— В тридцать девятом.
— А когда у вас день рождения?
Эстер пожала плечами:
— Я готова получать торты в подарок круглый год, если это причина ваших расспросов. Но я достаточно взрослая, уверяю вас. Я окончила среднюю школу пять лет назад и с тех пор пытаюсь добиться, чтобы хоть кто-то воспринял меня всерьез.
— А ваш отец в курсе, где вы?
— Что, простите? А ваш отец знает, где вы? — парировала Эстер. — У меня нет ни отца, ни менеджера, — акцентировала она последнее слово.
— А ваш бенд? Вы радеете и о них?
— О братьях? Я не могу им ничем помочь, если не в состоянии помочь себе. Я не могу обеспечить их работой, если не работаю сама. Мне нужен менеджер, который сможет обеспечить нас работой.
— Я не хочу быть вашим менеджером. Это не по мне. Я не желаю брать на себя такую ответственность.
— Понятно, — сказала Эстер, скрестив руки. — А сколько вам лет, мистер Ламент?
— Я старше вас.
— На вид ненамного. Сколько вам? Тридцать?
— Почти.
— Но вы не женаты?
— Не женат.
— А подружка у вас есть?
— Нет.
Я не заводил отношений. Не умел их выстраивать. У меня не получалось ничего, кроме секса. А может, я и в нем не был асом. Вроде бы никто не жаловался… Но если подумать, то и комплиментами меня особо не баловали…
— Детей тоже нет? — настойчиво продолжала Эстер.
— И детей нет.
— Значит, у вас нет семьи, зависящей от вас?
— Нет…
Только мой отец. И родня Витале. Но я с ними мало общался.
— Значит, вы ни за кого не несете ответственности? — с ноткой упрека спросила Эстер.
— Не несу, — признал я.
— Что ж… пришло время взять на себя немного…
— Немного чего?
— Немного ответственности, — выпалила Эстер.
— Вы ничего не добьетесь, Бейби Рут, — мотнул я головой. — Я не заинтересован.
— Нет, заинтересованы, — не унималась она. — Пит мне сказал, что вы прослушали все мое выступление. Он сказал, что я сразила вас наповал. Я могу петь. И вы это знаете.
— Пожалуй, вам лучше спеть. Потому что у вас не получится пристыдить меня отсутствием ответственности.
— Присядьте, пожалуйста, — сказала Эстер. — Пожалуйста… просто присядьте. Ладно? Я спою для вас еще.
Она протянула руки, жестом призывая меня задержаться. Я тяжело вздохнул, но не ушел. Эстер расположилась под уличным фонарем так, будто стояла на сцене, под светом прожекторов. Когда она запела, я громко рассмеялся над ее выбором. Это была одна из моих песен, я написал ее для сестер Макгуайр[6]. И называлась она «Я не хочу тебя любить». Но Эстер пела ее так, словно желала заставить мир ей сдаться. Желала заставить меня уступить. И мой смех затих.
Ты злишь меня, когда мы рядом,
Но лишь уйдешь —
Тебя ищу я всюду взглядом,
На сердце дождь.
Ты в сны мои проник и мысли,
И без тебя
Ни в чем теперь не вижу смысла
Я, любя.
Любя… Любя…
Хоть не хочу, люблю тебя…
«Да!» — вынужден был признать я. У этой девушки имелся характер, и она вкладывала в пение душу, создавала и передавала особое настроение. И да, черт возьми! Она могла перепеть любого! Город уже начинал бурлить, но Эстер заставила меня замереть. Она исполнила песню целиком, от первой строчки до последней. И я не только ее не прервал, но даже не отвел взгляд в сторону. А когда к моим ногам, словно листья, упали последние ноты, Эстер спросила:
— Ну, как это было, Бенни?
Хм… Как быстро я стал просто Бенни! И она отлично знала, как это было. Великолепно. Эстер была великолепна, и мне захотелось, чтобы она спела мне что-нибудь еще. Но устоял бы я или нет после этого? Не уверен. Я мог начать соглашаться на все ее просьбы. Да что там просьбы! На все ее требования! Я встал и протянул ей руку.
— Вы очень хорошо поете, Эстер Майн. Вне всякого сомнения. Но нам потребуется отработать кое-какие приемы, чтобы сделать ваш вокал идеальным.
— Нам? — переспросила Эстер, и проблеск надежды в ее глазах стал для меня последней каплей.
«Ладно, — решил я. — Напишу для нее песню и помогу раскрутиться на тех радиостанциях, где смогу обеспечить ей ротацию. Но на этом все!»
— Вы выступаете сегодня вечером в «Шимми»? — спросил я.
— Да-да, выступаю, выступаю, выступаю, — пропела в ответ Эстер.
— Хорошо. Я приду. А после выступления пообщаюсь с ребятами из вашей группы, — пообещал я.
— А что потом? — попробовала допытаться Эстер.
— А потом мы посмотрим, — сказал я, опасаясь раскрывать свои намерения прежде времени.
Эстер вперила в меня пристальный взгляд, и я покачал головой:
— Большего вы от меня сегодня не добьетесь. Давайте вернемся в отель, и я вызову вам такси.
— В пять утра идет автобус. Остановка на следующем углу.
— Тогда я провожу вас.
— Если вы пойдете со мной, я не смогу сменить эти туфли.
Я не понял, что она имеет в виду.
— В этих туфлях — сила, — со вздохом пояснила Эстер. — И если они требуют небольшой платы в обмен за эту силу, так тому и быть.
— Смените обувь. Обещаю не смотреть на ваши ноги, — сказал я. — И ради бога, поезжайте домой! Вы опасны.
Эстер вытащила из сумки туфли-балетки, а я отвернулся, как обещал. Но, когда она выпрямилась, не заметить разницу оказалось невозможно. Ее макушка не доходила мне даже до плеча.
— Вы сказали, большего сегодня я от вас не добьюсь. А как насчет завтра? — поинтересовалась Эстер.
— А как насчет того, чтобы отложить этот вопрос на завтра, Бейби Рут? И хорошенько выспаться, прежде чем снова его задать?
— Я не спала сутки и, скорее всего, не просплю и пары часов до очередного выхода на сцену. Но я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы вы написали для меня дюжину песен. И я хочу, чтобы вы заставили весь мир меня слушать затаив дыхание. Я хочу, чтобы вы сделали так, чтобы меня полюбили.
— Я не могу исполнить ваши желания.
Эстер тяжело вздохнула.
— Какое именно? Какое именно из этих двух желаний вы не в состоянии исполнить?
— Я не в силах заставить других людей ни слушать вас, ни полюбить. Это должны сделать вы сами.
— Мне никогда не удавалось заставить кого-то меня полюбить, — бросила через плечо Эстер, уходя прочь. — До завтра, Бенни Ламент. Не подведите меня. И перестаньте называть меня Бейби Рут!
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
— Итак, Бенни, ваш отец привел вас в «Шимми» послушать Эстер Майн, — говорит Барри Грей. — Вы помните день, когда это было?
— 5 ноября 1960 года, — отвечает Бенни Ламент.
— И это была любовь с первого взгляда?
Бенни смеется:
— Не знаю, можно ли назвать это любовью. Но то, что я попался, несомненно.
— Попались… как на крючок? — уточняет Барри Грей с усмешкой в голосе.
— Да, сэр. Как на крючок. И я извивался и сопротивлялся, как крупная рыба, которая знает, что встретила пару под стать себе.
— К сведению моих слушателей, рост мистера Ламента примерно 6,2–6,3 фута. Так, Бенни?
— Да, это так.
— Вы крупный мужчина.
— Я крупный мужчина. А Эстер Майн — маленькая, миниатюрная женщина.
— Вы не только крупный… вы белый, мистер Ламент.
— Да.
— А Эстер Майн нет.
— Нет.
— Но вы сказали, что встретили свою пару, свою половинку?
— Именно так. Я встретил свою половинку.
