Сочинения. Том 5. Антидепрессант

Эмануил Бланк

Редкое, уникальное по своей сути восприятие автором окружающей действительности увлекает читателя за собой. Погружает в чувствительные вибрации человеческой души. В процессе чтения возникают удивительный резонанс и сопереживание. Рассказы обладают замечательным психотерапевтическим эффектом. Каждый читатель узнаёт в рассказах самого себя, детство, вспоминает родителей, видит собственные мысли и чувства.

ДОРОГОЙ ТКВАРЧЕЛИ…

Впервые оказавшись в самолете, я оробел. Четверть века от роду, а не летал ни разу. Каждая лёгкая встряска заставляла нервно оглядываться на более опытных и бывалых соседей. По их реакции приходилось только догадываться, насколько были серьёзны те или иные покачивания, воздушные ямы и прочие неприятности.

Ту-134, казавшийся тогда огромным, за два с половиной часа, уверенно преодолел расстояние от Кишинева до Сухуми. Легко перепрыгнув Чёрное море, он приступил к посадке. Но тут, в тяжёлых грозовых облаках, началась такая катавасия, что испугался не только я, но и мой самоуверенный сосед.

— Ты, чего это, так за кресло вцепился?, — с ехидной улыбочкой поинтересовался он, в самом вначале ожесточённо развивавшейся тряски, — Ежели что, то, вряд ли, это поможет. Чик-чирик, — он показал пальцем вокруг шеи, — и, в миг, голову оторвет

Однако, через каких-то полминуты, когда тряска стала ожесточенной, он жутко побледнел, выпучил глаза и сам намертво ухватился за ручки кресел.

— Вах-Вах! Зачем я тэбэ слышал и сэл этот самолот?!, — раздалось истерическое причитание другого соседа, увенчанного огромной длинной кепкой-аэродромом

Ослепительные вспышки молний, без перерыва, сменялись грохотанием и бешеной вибрацией, выматывавшей душу. Самолёт снижался так стремительно, что, несмотря на объявление о посадке, казалось, что он, скорее, падает.

— Подстрахуй, — неожиданно обратился ко мне смертельно испуганный сосед. Он, вдруг, приподнялся и двинулся по круто накренившемуся салону, остановившись только у самой двери туалета. Она была заперта. Закрыта наглухо.

— Ну не сдержался человек!, — попытавшись что-то объяснить сморщившимся лицам окружающих, я двинулся за ним. Стюардессы, испуганно скрючившись на своих стульчиках, не делали никаких замечаний. Однако дверь в туалет, оставили безнадежно запертой. Так мы и приземлялись, стоя с моим соседом в наклонённом салоне авиалайнера, как в городском троллейбусе.

— На следующей, выходите?, — попытался я, хоть как-то, отвлечь его от кишечных спазм

— Слушай, друг, — глаза страждущего излучали такую муку, что я, содрогнувшись, совсем позабыл об аховой, почти аварийной, ситуации на борту. — Как только остановимся, помоги дверь быстро открыть! Мочи нет терпеть, — произнёс он, и крупные слезы, одна за другой, покатились по давно небритым щекам. х

Посадка была резкой, стремительной и благополучной. Мы, с моим соседом, извивавшимся от кишечных колик, так и пережили ее, стоя в самолете, как в переполненном общественном транспорте. Запах вокруг был, конечно, ещё тот. Не сговариваясь, мы открыли дверь самолета, ещё ползущего на стоянку. Стюардессы не препятствовали, лишь поплотнее позажимали носики. Мы же, быстро выпрыгнули, так и не дождавшись установки трапа.

Среди встречавших, столпившихся за небольшой оградкой, мелькнуло удивленное лицо моего дорогого тестя — добрейшего Петра Григорьевича, с тревогой наблюдавшего за быстрым и непонятным передвижением своего новоиспеченного зятя по лётному полю.

— Ну ты меня и напугал, — сетовал он впоследствии, — Смотрю, выпрыгиваешь с каким-то странным типом из самолёта и несёшься за ним, по аэродрому, как скаженный. Что делать? Думаю и бегу вслед за вами. А вы, как оказалось, спешили в туалет

— Купи любые штаны!, — просипел мой бедный сосед и всучил пару мятых красных десяток, стремительно исчезая в одной из кабинок

— Извини, брат, что шутил не вовремя, — заключил он прощаясь, — Видишь, Б-г и наказал. Он все видит. Но в самолёт, я больше ни ногой. Поездом — поездом, возвращаться буду

…

— В этом году лэта нэ будэт, — через полчаса, уже трясясь в маршрутке"Сухум-Ткуарчал», я, с неподдельным интересом, внимал оригинальному прогнозу солидного водителя

— Откуда знаешь?, — недоверчиво отреагировал пожилой пассажир

— Адын верный чэловэк сказал!, — подкрутив усы, азартно заверил наш живописный шофер

— А..А! Тогда, конечно, другое дело, — будто, услышав абсолютное доказательство, утвердительно закивал собеседник, — Так бы сразу и сказал

Апрельский Ткварчели был прекрасен. Волны тёплого воздуха, густо-настоенного на травах, кипарисах, магнолиях, аджиках, благородных лаврах, экзотических цветах и пряностях, а главное, на добрых улыбках Ткварчельцев, немедленно вскружили голову, расцветив, и без того буйные, яркие краски влажных субтропиков.

Но главным хозяином города, гостеприимно встречавшим, всегда сопровождавшим и охранявшим, была высоченная и широченная Гора Айсра. Она, казалось, слегка прилегла отдохнуть на восточной окраине города. Ее огромное тело обильно заросло морем потрясающей зелени, приветственно махавшей верхушками деревьев, орешниками и зарослями кукурузы. Даже, тёмной-претемной, южной безлунной ночью, эта Гора, невидимая глазу, как-то особенно ощущалась.

Чувствовалось, при этом, какое-то особое, более плотное пространство сгустившейся Тьмы вокруг того добродушного Гиганта, мирно посапывавшего у порога родного Ткварчельского Дома.

Мою жену, приехавшую с нашей малышкой навестить родителей загодя, я не узнал. Показалось, что она совсем изменилась.

Нет! Внешность осталась той же. Но куда, при этом, делись горячность, непокорность и свободолюбие? Меня, внезапно, окружили не только любовью и нежностью, но и материнской заботой, абсолютной предупредительностью, да ещё вкупе с потаканием моим самым смелым, порой, сумасбродным идеям.

Целыми днями, без всяческих замечаний, я мог валяться с книжками, вкушать, как султан, разнообразные блюда и наслаждаться ласковым воркованием.

На живописном Ткварчельском базаре, благоухавшем ароматами разнообразных мацони и аджик, жена не давала поднять мне ни грамма зелени, ни картофеля, ни мандарин. Все, надрываясь, тащила самостоятельно.

— Перед знакомыми неудобно, — она решительно вырывала у меня тяжелые сетки, наполненные овощами и фруктами. Я должен был, по-кавказски — руки в брюки, медленно гулять, чинно здороваться и неспешно справляться о делах, а также прочих незначащих деталях, у таких-же уважаемых мужчин, сопровождаемых женщинами. Их прекрасные спутницы также надрывались рядом от разнообразных товарных отягощений. Поначалу, мне было, как-то, не по себе. Но, очень скоро, я привык и был, попросту, очарован, околдован, покорен таким бережным отношением к сильному полу.

_______________

— А ну! Чемоданы в руки, быстрее-быстрее! Чего, как заторможенный? Пошёл-пошел. Быстро пошёл! В своей нетерпимости ко всему окружавшему, вновь изменившаяся спутница жизни, была чересчур жестока. Вздрогнув, от ставшей уже необычной, громкой повелительной интонации, я, как-будто, резко проснулся, и, нахлобучив на себя гирлянду сумок с чемоданами, послушно поплёлся к автобусу от Кишиневского аэропорта

Прощай-прощай, дорогой Ткварчели. До свидания…