СОЧИНЕНИЯ. ТОМ 8. АНТИДЕПРЕССАНТ

Эмануил Бланк

Каждому Читателю покажется, что эта книга именно о нем самом, о его собственных, самых дорогих и близких воспоминаниях Детства, Юности и Зрелости. В процессе погружения возникают непередаваемые ощущения узнавания и самопознания. Куда делись панические атаки, депрессия, неверие в собственные силы? С неожиданным светлым удивлением Читатель обнаруживает, что позади и впереди у него только Счастье и Радость… Книга содержит нецензурную брань.

КАК ЖЕ МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ТЕБЯ…

Папин день рождения отмечали шестого июня. По еврейскому календарю, на Швис (Швис-идиш, Шавуот-иврит, праздник кущей). В этот день, на горе Синай евреи заключили союз с Господом.

Этим днём, за много лет до этого, родился и Пушкин. Или, как любил говаривать папа, Пушкинзон. Он любил подшучивать и по-еврейски стилизовать фамилии известных людей. Язык у него был подвешен, что надо.

Вкупе с «азырн коп» (железной, то есть очень умной головой, идиш), это давало эффект постоянного блестяще-иронического сопровождения всей окружавшей действительности.

Хотя нет. Когда надо, отец легко закатывал такую прочувствованную речь, с таким эмоциональным накалом, что аудитория, ещё добрый десяток секунд после окончания, забывала выдохнуть воздух, и только затем, взрывалась оглушительными аплодисментами.

Учитель. настоящий Учитель от Б-га, он любил вечно все пояснять и, увлекаясь, мог рассказывать, рассказывать и рассказывать. Очень интересно и бесконечно.

Начиная с описания всех растений, что находились на пути нашего следования, и заканчивая необыкновенной историей заурядной сапожной ваксы, которой, каждое утро, несмотря на жирную сокирянскую грязь, папа драил мои детские ботиночки или сапожки.

Работал он, как говорится, — по-морскому.

Блеск наводить надо было, по его мнению, такой, чтобы на поверхности ботинка настоящий старшина Тихоокеанского флота, где отец оттрубил семь лет, мог наблюдать на фоне голубого неба даже облачко или солнце. Причём на поверхности каждого ботинка.

Наблюдать за этим священнодействием было очень интересно. Когда погоды позволяли, папа начинал чистку обуви на открытой веранде, краем выходившей, прямо в наш чудесный палисадник.

— Это отличная земля, — приговаривал он, соскабливая почву, обильно налипшую на башмаках в виде пластов грязи. Сбрасывал он ее точно в пространство между большой семейной розой и огромным кустом сирени

— Теперь, в этой фантастически плодородной земле, попадающей в палисадник, появятся новые корешки цветов. Они расцветут уже в мае

— Как здорово, мой мальчик! Представляешь, сколько богатейшей земли мы приносим на наш участок, когда на улице грязь?

— Вооот столько!, — охватывая руками большой объём воздуха, я, как можно полнее, изображал это неимоверное количество

С тех пор, особенно на подходе к дому, я старался не очищать обувь заранее, а оставлять ее на веранде. Прямо с огромным налипшим комом.

— Папа, папа! Смотри. Смотри. Сколько земли я притащил сегодня, — с гордостью демонстрировал я весомый вклад в наш палисадник и его щедрую почву. Затем, картинно вздыхая от усилий, счищал его первой попавшейся щепкой или палочкой

В сознании я всегда старался посвятить тот или иной кусочек жирной грязи, то розе, с которой мы собирали лепестки для варенья, то благородным синевато-лиловым ирисам, расцветавшим в июне, то любимой сирени, которая благоухала сразу после майских праздников.

— Растите, растите, мои цветочки, — приговаривал я, будто заклинание, — Растите и радуйтесь

Ещё, папа был очень доволен, каждый раз, когда начинался дождь. Особенно весной и в летнюю пору. Ливень стучал по жестяной крыше нашего дома, слетая по водостокам, прямо в большие деревянные бочки.

Воды было столько, что она с шумом переливалась из дижкис (бочка — смесь языков, укр. с еврейским окончанием) и устремлялась в наш широкий огромный огород. При этом папа, энергично и радостно потирая ладони, немедленно начинал запевать какую-нибудь разудалую песенку.

— Вот! Теперь, и урожай будет, что надо

На следующий же день, после сильных дождей, он много возился возле деревьев.

— Быстрее, Милюха!, — задорно кричал мне отец, — Бери лопаточку и дуй ко мне. Повскапывай все, что вокруг стволов. Так ты перекроешь в земле все поры. Это такие дырочки в почве. Стоит их разрушить на поверхности, и вода уже никуда не денется. Не убежит, не испарится, а останется у корешков

— Слива, которую ты очень любишь, будет обязательно большой-пребольшой и сочной-пресочной. Она любит, чтобы у ствола была не слякоть, а побольше воздуха. Чтоб почва была легкая-легкая, как пух

Могилу отца на светлом, небольшом, будто игрушечном кладбище Нетивота, присыпали очень легким грунтом, состоявшим наполовину из песка израильской пустыни Негев, а наполовину, из наших слез.

Как же мне не хватает тебя, папа…