Герой на измене. Рояль в кустах

Элтэнно. Хранимая Звездой, 2020

В шестой книге герой на измене, Перемены пришли невпопад. И послать бы их к ядрёной фене, Но такого тогда сотворят С магом те, кто в нём видит прохвоста. Кто сказал судьба будет тип-топ? Сыграть в ящик всегда было просто. … Только к чёрту такой гороскоп! Эй рояль, что в кустах, рок играй-ка! Для других оставь траурный марш. Что не справится маг – это байка. Он привык верно бить баш на баш. Содержит нецензурную брань.

Данная книга является продолжением произведения «Герой из героев. Дело привычки».

Часть III. И вселенная перевернулась

В этой части произойдут заключительные перемены, навсегда сделающие Странника тем, кто он есть. В отличие от прошлых частей описанные здесь события в большинстве своём окажутся записанными в анналы истории, как и положено сухим значимым фактам.

III.1. Рояль в кустах

«Это и не так уж трудно, это доступно почти каждому —

внушить другому человеку, не знающему,

какое из нескольких равноценных решений ему следует принять,

предпочтение к тому или иному варианту…»

Вольф Мессинг"О самом себе"

Глава 1

— Пожалуйста, Морьяр! Вытащи меня!

Пальцы Элдри цепляются за выступ, но ей не удержаться.

Треклятье, ну зачем, зачем я взял её с собой?!

— Давай уже, катись, девка, — усмехается бородатый бандит, чтящий себя солдатом, и ловко перебрасывает топор из руки в руку, чтобы попугать. Ему это действительно удаётся. Быть может, один на один ещё бы что-то и вышло, но против десяти бугаев мне никак не справиться без магии.

— Так тебе и надо, подстилка северная!

— Морьяр, я сейчас упаду!

Воздух совсем не стихия Элдри. Он даётся ей сложнее всего. Ей не пролевитировать себя, сил не хватит.

…Что же мне делать? Великая Тьма, что?!

Если обернуться и подать Элдри руку, то я всенепременно получу удар в спину, и мы оба свалимся с обрыва. Там, конечно, не такая высота, чтобы наверняка убиться насмерть, но острые, словно зубы дракона, камни целым человека ни за что не оставят. Они проткнут мягкие ткани и раздробят кости. Мы оба будем корячиться в долгих мучениях, если чья-либо милосердная стрела не прекратит наши муки. Жаль, что у меня уже нет меча. Вот он валяется, недостижимо близко. Наглый бородач ещё и наступил на его лезвие ступнёй в массивном сапоге со шпорами.

Я выхватываю из-за пояса длинные кинжалы.

— Держись, сколько можешь, — прошу свою девочку и слепо бросаюсь на ближайшего противника.

Местность вокруг ужасная. Мирных жителей не видно, все они вырезаны до последнего младенца. Заснеженная земля побагровела от отнятых силой жизней. Кровь впиталась в мою синюю накидку, делая её чёрной. Один рукав одежды оборван. Я прекрасно вижу свою руку до локтя. Вся она вымазана в крови! Всё в крови! Всё черно и красно от крови! А вдоль тракта стоят бесконечные виселицы, где мерно покачиваются связанные тела и диграстанцев, и варваров Северного Беспредела. Каждый завоеватель устал хоронить трупы своих, и все они уже перемешались настолько, что любому понятно, хозяин у этих мест один — мрачный король, король-жнец. Сама Смерть.

— Бей падлу! — кричит бородач и ловко машет топором так, что мне к нему никак не подступиться. Вокруг раздаётся бравый рёв. Отряду нет нужды устраивать поединки. Все они бросаются на меня…

Фьють! Вжик!

Бородач округляет глаза так широко, что они становятся круглыми. Из горла его торчит стрела. Ещё кто-то падает.

— Мочи червей! Пусть кормят землю трупами!

— Варвары! — осознаёт кто-то из диграстанцев.

К обрыву с разных сторон бегут с оружием наголо светловолосые дикари. Они вопят хулительные слова, к поясам их привязаны отрубленные головы. Они опаснее какого‑то там бродяги с двумя ножами. Завязывается бой. Я, раненый, уже не кажусь стоящим противником. И вроде можно вздохнуть свободнее, но какой-то малый всё равно решает покончить сначала со мной. Нет. Такой удар никаким ножом не отбить.

Пш-ш-ш! Фыр!

Пламя окутывает фигуру человека, и от него остаётся только пепел. Даже кости не упали на землю. И я знаю, кто мог совершить такое. Только Элдри. Больше некому. Я оглядываюсь и вижу, что она чудом выкарабкалась и даже смогла собраться для заклинания, спасшего мне жизнь. Но это всё, на что её хватило. Она совсем растеряна, потому что впервые убила человека.

Великая Тьма, я ведь даже никогда и близко не подпускал её к процессу сбора ингредиентов из живых! Она же лекарь. Целитель!

Моя девочка стоит и дрожит. Глаза её остекленели, утратили искру жизни. Я даю себе слово, что больше никогда, ни за что не допущу в её жизни подобное! А она вдруг захлопала ресницами и бросилась ко мне. Машинально я убираю кинжалы за спину, чтобы не поранить девушку. Она с силой обнимает меня, крепко-накрепко зажмуривая глаза, а вокруг по‑прежнему идёт беспощадная резня.

Треклятье!

— Элдри. Элдри, нам надо выбираться отсюда.

Я бесцеремонно скидываю с себя её ручонки, убираю кинжалы за пояс и наклоняюсь за мечом… Треклятье! Как же больно! Моя рана кровоточит ещё сильнее, но остаться без оружия я не могу.

— Давай, моя девочка. Давай!

Я удерживаю Элдри за кончики пальцев и волоку её туда, где испуганно пританцовывает тощая кляча.

— Давай, девочка. Мы выберемся! Мы доедем до деревни Лизы, и там всё будет хорошо.

Кого я обманываю? Там тоже не осталось никого живого. Людей там вырезали так же, как здесь. Слишком близко к северу, слишком близко к войне.

Я хватаю лошадь за поводья, пытаюсь увести её, но глупая упрямая тварь стоит на месте как вкопанная.

— Дай я! — выхватывает кожаный шнур Элдри и начинает уговорами тащить лошадь в нужную сторону. Кобыле девушка нравится, её она слушает.

Благодарю тебя, вселенная!

Одной ладонью я зажимаю рану на боку, а другой продолжаю удерживать меч, что некогда достался мне в подарок от гномов в недрах Амонранда…

Сколько крови! Всё от неё красно! Мои пальцы и запястья в густой, быстро застывающей на холодном воздухе крови. Кажется, я никогда не смогу смыть её со своих рук.

Я поглядел на свои измазанные красной краской руки и всё же опустил их в бадейку для омовений. Тёплая вода и мыло быстро смыли краситель, но кожа стала сухой. Пришлось смазать её жиром из баночки, и только потом, стараясь не запачкать ничего сальными пальцами, выйти из мастерской.

Первый месяц весны только заканчивался, но солнце уже светило так жарко, как будто стояла середина лета. Полдень, отсутствие ветра, чистое небо — день был чудесный! Садовые цветы наконец-то распустили первые бутоны. Они благоухали и приманивали очнувшихся от зимнего сна пчёл. Птицы не прекращали счастливые трели, в траве затренькал кузнечик. Вот по дороге пронеслось несколько смеющихся соседских ребятишек, поднимая в воздух сухую пыль. Герда отвлеклась на детей, прекратила развешивать на верёвках выстиранную простыню, да посмотрела им вослед, прислоняя ладонь ко лбу. На лице её возникла мечтательная улыбка, и от этого у меня неприятно кольнуло на сердце.

Своего ребёнка у нас быть не могло.

Затем женщина обернулась на меня, словно почувствовав мой полный сожаления и самобичевания взгляд, но, видимо, так и не поняла, что меня по-прежнему грызёт совесть. Если бы тогда в Йордалле я смог справиться, то…

— Ещё и полудня нет. Неужели закончил? — удивилась она.

— Нет, но на сегодня хватит. Давай соберём в твою корзинку чего-нибудь повкуснее и пойдём гулять по лесу? День такой хороший.

— Там ещё сыро. Неужели забыл, какой вчера ливень шёл?

— Наденем сапоги повыше.

— Хорошо, — смеясь над моей упрямостью, согласилась Герда. — Только мне нужно время на сборы, да и бельё до конца развесить надо. Может дойдёшь пока до Лизы и пригласишь её семейство с нами? Заодно и Элдри приведёшь. Она туда в гости ушла.

— А я-то думал, мы с тобой вдвоём убежим, — с деланной грустью вздохнул я, но, конечно же, пошёл зазывать гостей. В действительности мне с самого начала думалось отправиться на пикник большой компанией.

Прошло три года, как я покинул Диграстан. Это было жуткое время. Мне пришлось тянуть воз в прямом смысле — могучую кобылу Данрада у нас отобрали на второй день пути, а на телеге умещались калека, ребёнок, двое женщин, да и вокруг шла война. Прошли сутки, прежде чем я с риском для жизни смог выкрасть древнюю беззубую клячу, и ещё одни, чтобы я хоть как-то смог колдовать после того, как вывернул себя ради Герды наизнанку.

Однако эти события минули так же, как тает снег в солнечном Ингшварде, волей судьбы ставшим конечной целью нашего путешествия. Мы поселились в небольшом городке Эрвинья, расположенном южнее Глобкина Рога. Он стоял на берегу моря, но ветра отчего-то не завывали вокруг. Мне это нравилось, как и отсутствие портовой суеты — пристань для торговых судов находилась в большой крепости Алвалард, расположенной по соседству, а здесь имелся только скромный рыбацкий причал. Но и то, несмотря на него, жители Эрвиньи зарабатывали себе на хлеб не столько рыболовством, сколько скотоводством и выращиванием хлопка. Вся местность к востоку, югу и северу была отведена под пастбища и возделанные поля. Сохранившийся остов леса на западе испокон веков являлся бельмом на глазу для большинства фермеров, но те, кто побогаче, обитали в домах в центре плотно застроенного города и желали иметь место для долгих прогулок под сенью деревьев. Кроме того, не позволяло начать вырубку и другое важное обстоятельство — то были земли для королевской охоты, а короли на щедрость никогда не славились и своим имуществом испокон веков дорожили.

В Эрвинье я занялся росписью по посуде, хотя залежей качественной глины для её производства в округе не оказалось. Как-то сложилось так, что на деньги Данко мы закупили заготовки, я их раскрасил, а женщины удачно продали. С этого всё началось. И постепенно доход увеличился, люди стали меня называть мастером Морьяром Лекруа. Я даже поставил себе свой собственный небольшой домик сразу за городским частоколом — никогда не любил центральные оживлённые улицы. Данко же с Лизой остались жить в сердце города. Разве что постепенно сменили арендуемые комнаты на целый коттедж.

Эти двое нашли друг друга. Два года назад они сыграли весёлую свадьбу, где Данко своими деревянными, частично механизированными протезами всё же сумел надеть браслет с лентами на руку невесты. Нынче они ждали второго ребёнка и были бесконечно счастливы. Собственно, их привязанность друг к другу и послужила поводом для нашего с Гердой переезда. Так бы мы могли ещё долго жить вместе, но два романа под одной крышей это слишком.

С Гердой же у меня получилось всё само-собой. Сначала она была очень замкнута и ни на что толком не реагировала. Но совместные лишения и их преодоление не давали ей полностью уйти в себя. А потом она, как часто бывает с людьми, смогла открыть своё сердце миру и почему-то мне. Не могу сказать, что я полюбил её всей душой в ответ, но она стала мне очень дорога. Мне действительно было хорошо с ней. Возможно, когда-нибудь я бы смог поставить ей не мраморные протезы, а полноценно восстановить зубы. Да и вернул бы отнятую у неё женственность… Возможно… Если бы только я занимался магией так же, как прежде. Но мне более не хотелось творить волшебство. Теперь я чаровал только по серьёзной необходимости.

Словно почуяв, что он теперь абсолютно не нужен, свет вдруг начал совсем легко открываться мне. Будто никогда я и не был служителем Тьмы. Сила текла через меня трансформируясь во всё, что мне хотелось. И более я не чувствовал ни сопротивления, ни тяжёлой усталости от проделанных трудов. Я стал магом света таким же, каким был магом тёмным — талантливым, успешным, способным, удачливым. Теперь я мог бы достигнуть многого и стать владыкой вселенных, как мечтал когда-то… И всё же мне это было больше не надо. Совсем. Абсолютно.

Я уже был счастлив.

У меня имелось всё: приносящее радость и доход дело, уютный дом, построенный своими руками, уважение соседей, женщина, с которой всегда хорошо, любимый и любящий ребёнок да весёлые друзья. Чего ещё мне нужно?

… Поневоле я нащупал в кармане холодный металл многогранника Ужаса Глубин и дерево маленькой шкатулки.

Нет. Не стоило думать об этом. С чего я вообще так часто об этом думаю?!

— Сударь Морьяр, проходите. Сейчас я доложу господам, — с порога узнала меня служанка Данко и радостно улыбнулась, когда я сунул ей в карман передника леденец.

Кэтти была ровесницей Элдри. Ей едва исполнилось семнадцать, и, как и моя девочка, она была полной сиротой. Наверное, поэтому я так по-отечески к ней относился, хотя внешне разница в нашем с ней возрасте не так уж бросалась в глаза.

Будучи оторванным от великих потоков энергии междумирья, я давно утратил контроль над процессом взросления (не нравится мне слово старения!) и через некоторое время моё тело начало меняться. Изначально темп был очень медленным, не даром все в Стае долгое время косились на меня из-за отсутствия перемен во внешности, но теперь всё происходило так же, как было положено природой. И я этому радовался. Настала пора для меня перестать выглядеть юнцом! И так ни усов, ни бороды. Так что нынче я представлял из себя мужчину лет двадцати пяти или около того. И это «около того» скорее уменьшало мои годы, нежели увеличивало… Но мне нравилось воображать себя кем-то посолиднее. Лет эдак на тридцать, а то и тридцать пять.

Я снял с себя шляпу и уселся на диван, по-хозяйски развалясь. Делать мне нечего, как думать об этикете в этом доме! Если бы не мой талант художника, то Данко давным‑давно проел бы свои деньги. А так он смог заработать столько, что теперь не только меня снабжает глиняной посудой. Ассортимент его товаров значительно расширился. Он стал перспективным купцом и довольно-таки значимым человеком в Эрвинье.

— А, вот и ты, сукин сын! — грозно уперев руки в бока, сквозь зубы недовольно процедил бывший лучник. — Целую неделю не хаживал, а тут припёрся. Чего? Разнюхал?! Какая падла тебе растрепала, что я красного шрай-ханского вина ящик закупил?

— У меня интуиция мага, — я несколько раз кряду дотронулся указательным пальцем до виска и улыбнулся. Данко сразу перестал разыгрывать из себя злюку.

— Да и хрен с твоей интуицией, всё равно бы вас с Гердой позвал. Я у тебя в неоплатном долгу.

— Брось!

— Что «брось»? Ты вот разве нечасто задумываешься, почему все мы мрём, как мухи?

— Вообще не задумываюсь. Я уже пришёл к выводу.

— Ну тогда соизволь, ответь мне. Отчего люди так мало живут?

— Боги и им подобные боятся конкуренции.

— Ты псих, — он довольно рассмеялся и сел подле меня, бесцеремонно положив ноги на стол. — Ты грёбаный псих! Давай-ка я тебе мозги вправлю и сам отвечу на свой вопрос.

— Попробуй, — мне и правда стало интересно его мнение.

— Фишка в том, что мы, сукины дети, всё чего-то там в черепушке перевариваем. Вот и прём напролом, куда не следует. А ведь, если по чесноку, то ни одна идея не стоит жизни. Не стоит, мать твою! Не стоит жизни ни нашей, ни близких нам. Но нам, гадам, такие идеи бьют в башку чище хорошего самогона. А ты видел пьяного, сомневающегося в чём-то? Не! — мужчина с превосходством посмотрел на меня, пребывая в полной уверенности, что прав в своих словах. — И нечего тут такую моську задумчивую корчить. Про пьяных я верно сказал.

— Хорошо, не буду думать о них, — развёл я руками и поглядел на открытую дверь. Кажется, там промелькнуло платье служанки. А мне хотелось пить. — Эй, Кэтти, принеси ромашковый чай.

— Раскомандовался тут, как хозяин, — беззлобно буркнул Данко и через минуту тишины эмоционально продолжил. — Идейные мы мрази! Все, как один. Потому и мрём. Везёт-то нечасто, а опасностей не боимся.

— Но на опасности и не нарываемся, — не задумываясь ответил я, примеряя ситуацию на себя, и мой собеседник словно почувствовал это.

— Ты ведь сейчас не о самом себе, да? Потому что типа, более зацикленного на своих убеждениях, ещё поискать надо. Ты, Морьяр, если себе в голову вобьёшь, например, что тебе вишня у моего дома страсть как мешает, то и весь город с жителями дотла спалишь, дабы от неё избавиться. И вместе со мной, и с Лизой, и с Гердой… про Элдри вот сомневаюсь, но и то немного.

— Не с ума ли ты сошёл, Данко? Или уже шрай-ханского на грудь принял? — неподдельно удивился я. — Чего это тебя так несёт?

— Просто знаю, что мне на хер невиданно подвезло, что ты мне не горло перерезал, как я умолял, а всё-таки вытащил из того поганого Йордалля. За то и благодарен.

— Можешь ответить взаимной благодарностью и сказать, где Элдри? С ребёнком?

— Да. Ей отчего-то нравится няньчиться с этим орущим сорванцом… Ты бы посмотрел на него внимательнее. Это точно ребёнок-то?

— Марк определённо человеческий детёныш и твой сын. С чего у тебя вообще такой вопрос возник?

— Я вот уверен, что не орал так в его возрасте.

— Отчего же?

— Либо мой отец меня бы прирезал, либо на дальнейшее потомство не решился.

— Ты же решился.

— Лиза расстегнула мне штаны! Было не по-мужски разворачиваться и уходить.

Мы засмеялись. Я заметил, что скромница Кэтти, покраснев от нашей беседы, постеснялась заносить поднос с чаем, а я ощущал жажду уже очень сильно. Поэтому пришлось перевести разговор к тому, ради чего я сюда пришёл.

— Герда предлагает на пикник в лес отправиться.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Там же сыро ещё. Вчера как из ведра всю первую половину дня лило.

— Она напоминает тебе, что в этом мире существуют высокие сапоги.

— Хм. А давай! Сапоги у меня есть и не одна пара. Да и если Марка с нянькой оставим, то у меня хоть уши отдохнут.

Он ушёл звать Лизу. Я же подозвал служанку. Она наконец-то поставила передо мной поднос с чаем. Поблагодарив её, я поднёс чашку к губам и вернулся к своим размышлениям, хотя считал, что оставил их за входной дверью. Разговор с Данко об идеях и человеческих судьбах вернул думы в прежнее русло. Меня действительно тяготила возможность изменить всё.

Пальцы снова нащупали в кармане многогранник и коробочку — после событий в Йордалле с ними я никогда не расставался. Никогда не знаешь, когда потеряешь дом и то, что в нём хранится. А затем руки сами собой зачем-то вытащили на свет крошечный деревянный футляр. Я сам сделал его. Сам шлифовал. Сам придумывал секрет. Внешне он выглядел как гладкий кусочек бруса, но пара движений — и вот я открыл ничем не выделяющуюся крышку.

Внутри коробочки лежало (каждое в своём отсеке) девять тяжёлых тёмно‑перламутровых шариков размером с крупную вишню. Когда-то их было четырнадцать (а изначально, как мне виделось, и вовсе пятнадцать), но три растеклось, когда я снимал плёнки драконьей плоти и ещё крайне плохо понимал, с чем имею дело. Ещё два погибло от несовершенства переноски — оттого у меня и родилась идея с коробочкой. Шарики были очень хрупкими, словно яйцо в одной тонкой оболочке без скорлупы. Однако это ни в коей мере не умаляло их могущества. То были зародыши големов миростроения. Я день изо дня таскал с собой собиратели и преобразователи энергии любой структуры. Я хранил при себе власть. И не просто власть. А власть, которой смог бы воспользоваться. Благодаря многограннику мне довелось разгадать неразрешимую загадку Джух-аджха.

Наверное, только такое неэмоциональное и скрупулёзное к мелочам существо, как я, и могло справиться с этим.

Отгадка заняла годы, а оказалась весьма проста, как и следующий за ней вывод — Джух-аджха не были магами. Ни один маг не додумался бы до столь механизированной схемы для нематериальной энергии. Или же, напротив, они были сверхмагами, ибо ни одна другая раса не собирала с миров силу словно подать и не превращала её в нечто сверхневероятное, способное столь менять сущее. И пусть заняться заоблачно невероятными уровнями творения у меня вряд ли бы вышло из-за человеческой генетики, но использовать для усиления собственных возможностей в разы — только так.

«Помоги мне стать равным моим Хозяевам», — сказал я Ужасу Глубин.

Кто бы мог подумать, что моя просьба станет исполнена?

Вот она — моя возможность.

… Но разве оно мне надо?

— Нет. Мы не пойдём, — грустно вздохнул Данко. — Лиза напомнила мне, что ей через два месяца рожать, и она хочет доносить ребёнка больше, чем по сырым лесам шастать и насекомых своей кровью кормить… Вот глупая баба!

— А ты сам?

— Угу. Как же, она ж меня вместо комаров и муравьёв сожрёт заживо, что её одну оставил! Был бы Марк постарше, так я бы им прикрылся. Типа на прогулку пацана сводить. А так…

— Ясно, — грустно улыбнулся я и поглядел на пришедшую с Данко Элдри: — А ты-то со мной?

— Да.

— Вот и отлично… а ты бывай, предатель.

— И ты бывай, — снова горько вздохнул он. — Завтра зайдёшь? Вино откроем.

— Ты же его наверняка заказал, чтобы рождение дочки отпраздновать?

— Ну, снять пробу-то надо. А то вдруг потом перед гостями краснеть придётся? — подмигнул мне бывший лучший лучник Стаи.

— Это за шрай-ханское-то краснеть? Одна бутыль от четырёх серебряников не просто так стоит!

— Короче, придёшь?

— Я не идиот, чтобы не прийти! Конечно, буду.

Я попрощался с ним, и мы с Элдри направились к нашему дому. Люди на улицах с нами зачастую здоровались. В Эрвинье практически все знали друг друга в лицо. Городок это был доброжелательный, богатый и считался «курортным». Сюда ежегодно выбирались на лето многие знатные семейства, и их влияние создало особую атмосферу вежливости. Здесь редко, что происходило, и даже кражи казались невероятно значимым преступлением. Из-за всего этого Эрвинья порой казалась мне местом, полностью обособленном и отделённом от всего остального мира. Неким Раем. Жаль, что такая она, наверное, была одна на всём свете. Да ещё и маленькая. Ведь если бы не обилие государственных должностей, то городок вовсе мог бы считаться посёлком. Однако новый градоправитель хотел солидности. Он даже рассчитывал возвести каменную стену и, чтобы доказать свои намерения, с месяцев девять назад по его распоряжению был снесён никому не нужный частокол. А на прошлой неделе работники принялись расчищать место для фундамента новой постройки, которая, кстати говоря, должна была увеличить площадь Эрвиньи. Поэтому мой дом теперь стоял пусть и на окраине, но уже в городской черте. Семейство Лекруа внезапно перестало жить на отшибе. И, прежде всего, это проявилось в трёх новых хатках поблизости.

Будучи приверженцем одиночества, я мрачно глянул на новенькие аккуратные домики. Но вскоре перестал хмуриться. Постройки были добротными и ничуть не напоминали деревенские избы. В них обосновались приятные и воспитанные люди. Теперь у меня появились самые настоящие соседи, которым важно время от времени интересоваться как прошёл мой день. Это же хорошо! Моё настроение изменилось, и я улыбнулся. Но Элдри этой перемены не заметила. Она смотрела в другую сторону — приветливо махала рукой девчушке немногим младше её.

… Хм. Как я там написал? Махала рукой девчушке? Нет. Девушке. На самом деле Элдри тоже девочкой уже нельзя было назвать. Она превратилась в юную барышню с загорелой от частного пребывания на солнце кожей. Вопреки моде моя названная дочка (которую все считали дочкой более взросло выглядящей Герды) не носила шляпку так, чтобы тень неизменно падала на лицо. Ей хотелось быть такой же смуглой как я. При этом свои длинные светлые волосы Элдри тщательно расчёсывала, но нечасто заплетала — разве что после настоятельных требований. И эти мелочные небрежности по отношению к общепринятому открывали миру самую яркую черту её характера — непосредственность. Рядом со мной шла весёлая, умная, смышлёная красавица, на которую уже вовсю засматривались мужчины. Возраст-то для поисков жениха считался подходящим. Со дня на день можно было бы смело ожидать сватов, но, положа руку на сердце, скажу, что я их совершенно не ждал. Вряд ли бы какая-нибудь свадьба состоялась в ближайшие годы.

Несмотря на более чем привлекательную внешность, более чем непривлекательных причуд у Элдри хватало с лихвой. Моя разбойница по-прежнему игралась не только со своим мишкой, но и могла, собирая удивлённые взгляды, идти по улице, подпрыгивая, как малолетнее дитя. Могла, ещё больше шокируя окружающих, закрепить подол платья на поясе, а после начать умело фехтовать с призрачным противником поднятой с земли палкой. А могла… могла и обругать распоследним матом да двинуть в глаз кому-либо не то ей сказавшему. Более того, в отличии от меня Элдри пользоваться магией не особо стеснялась. И чем дальше, тем меньше толкового она своей силой совершала. На днях так вообще показательно спалила коновязь — не понравилось, как один из приезжих с лошадью обошёлся. Так что я извинялся, расплачивался, если надо лечил, но… понимал, что о моём семействе в городе судачат много, да ещё с завидной регулярностью. Причём, в основном нелестное.

— Вот и вы! — обрадовалась нам Герда. Она сидела на крыльце и держала на коленях красиво прикрытую белым полотенцем корзину со снедью. — А где Лиза и Данко?

— Сказали, что я сумасшедший.

— И верно сказали. Не время ещё для пикников.

— Ничего не могу поделать, — со всей честностью развёл я руками. — С самого утра в голове вертятся навязчивые мысли о том, как правильно будет отправиться в лес. И жаркое солнце только усугубляет желание.

Женщина кисло мне улыбнулась.

— Что-то не так? — сразу понял я.

— Я бы не хотела идти, — созналась она. — У меня опять живот крутит. Мне надо полежать.

Приступы у Герды начались давно, и они носили постоянный характер. Я предполагал, что виной всему удаление матки, однако ни мне, ни Элдри так и не удалось найти источник боли. Скорее всего, проблема являлась чисто психологической. И всё же страдала от своего недуга Герда по-настоящему. Чаще всего лежала по нескольку часов кряду, с трудом сдерживая стоны.

— Тогда мы тоже останемся.

— Нет-нет, — горячо запротестовала женщина. — Я еды на четверых собрала, и не дело из-за меня хороший день терять. Лучше вы приедете, а я уже здоровая и весёлая.

— Раз только мы двое, айда до травяного холма с каменными идолами? — предложила Элдри, и её предложение показалась мне странным.

— Зачем? В них ничего нет. Вся их сила ушла, они теперь только древние камни. Неплохо так обтёсанные древние камни, но и только. Есть виды и получше, и поближе.

— Мне очень туда надо.

— Надо? — в неподдельном удивлении поднял я брови, и Герда через боль засмеялась, а там и пояснила:

— Есть поверье, что по весне возле идолов растёт кровелист. А тот, кто его найдёт, навсегда судьбу себе изменит. Считается, что он даёт всё, что человек только пожелает. Мужчинам богатство там ниспошлёт, женщинам долгожданное материнство подарит, юношам славу. А к девушкам, поговаривают, женихов хороших приводит.

Элдри под нашими взглядами стушевалась и покраснела.

— Кровелист вообще-то, — едко заметил я, продолжая пристально глядеть на девочку, — самое обычное растение. Только вот Ингшвард ему по климату не подходит. Напомнить тебе…

— Перестань, пожалуйста, — строго перебила меня Герда и украдкой подмигнула. — Место-то непростое, вот он там и волшебный.

— Если такой волшебный, то чего до идолов дорога брусчаткой не выложена? Хотя бы примитивная народная тропа должна была быть, — мне было не уняться. Я желал искоренить предрассудки в собственной семье.

— Потому что каверзничает судьба за попытку её обмануть. Желание исполнится, да только потом испытание из испытаний даст. Такое, что желанное вмиг нежеланным стать может.

Голос Герды сквозил грустью. Не иначе она сама не раз подумывала о том, чтобы пойти искать волшебный кровелист, но так и не решилась. Однако я был слишком раззадорен, чтобы долго задумываться над открывшимся мне обстоятельством. Скорее, я был глубоко уязвлён. Мои женщины предпочитали доносить свои сокровенные желания не до меня — настоящего мага, а до какого-то там глупого растения!

— Какой-то бред! — упёр я руки в бока, прежде чем начал ими активно жестикулировать. — Даже если кому-нибудь действительно подвезло, и он не только смог найти травку на кровелист похожую, но и сбылось с ним что-то там желаемое, то тут всё проще некуда. Все желают лишь того, чего им не хватает. А когда это есть, то оно постепенно теряет свою значимость. Так уж люди устроены, а не судьба.

Моя тирада заставила Герду сурово нахмуриться.

— Ты мне ответь, чего тебе? Сложно, что ли, до туда доехать и самому слухи про кровелист проверить?

— Нет, не сложно.

— Вот и поезжайте туда тогда. Чего упрямишься?

М-да. Уели меня.

— Ладно. Туда поедем, — развёл я руками и с ярко выраженным на лице недовольством пошёл запрягать коней. Элдри не стала мне помогать, а умчалась в дом переодеваться.