Покаяние

Элоиса Диас, 2021

1981 ГОД, БУЭНОС-АЙРЕС Аргентина во власти военной диктатуры. Инспектор полиции Хоакин Альсада ежедневно сталкивается с реалиями жизни при репрессивном режиме и множеством напуганных и отчаявшихся людей. Самые трудные дела – о пропавших людях, их с каждым днем становится все больше. Альсада старается держаться подальше от политики, но когда бесследно исчезает его революционно настроенный брат, профессор Хорхе Родольфо, инспектор не остановится ни перед чем в стремлении его спасти. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ Страна охвачена очередным разрушительным кризисом. В Буэнос-Айресе то и дело происходят уличные беспорядки. Альсада дорабатывает последние месяцы перед выходом на пенсию, по-прежнему стараясь «не высовываться», помня, что именно эта линия поведения спасла многим жизнь. Однажды к нему попадает дело об исчезновении молодой женщины из привилегированной столичной семьи. Его расследование станет для Альсады болезненным напоминанием о его причастности к событиям самого мрачного периода в истории страны и последним шансом покаяться.

2

2001 год

Среда, 19 декабря, 09:05

— Да это же знаменитый инспектор Альсада! — объявил судмедэксперт, вскинув руки в претенциозном жесте шпрехшталмейстера. Вот только вместо алого фрака, украшенного золотыми пуговицами, он был одет в белый медицинский халат с обтрепанными манжетами и надписью «доктор Э. М. Петакки», вышитой на нагрудном кармане. Наверное, матушка постаралась. Под халатом виднелся деловой костюм и черная бабочка.

Альсада пожал Петакки руку и направился было к входу в здание, но судебный медик крепко ухватил его за плечо — с поразительной силой и в то же время теплотой. Альсада снял свои «авиаторы» и улыбнулся.

— Вы-то тут что забыли? — полюбопытствовал Петакки.

— Я не обижаюсь, Элиас, — ответил Альсада. Он сошел со ступеньки, чтобы вновь оказаться вровень с собеседником, и стоял на тротуаре, от которого с годами мало что осталось из-за нелепой градостроительной политики и пешеходной нагрузки. — Разве не вы меня сюда вызвали?

— Да я не о том: просто очень уж удивился, когда позвонил в участок, а мне посоветовали связаться с вами напрямую. Кажется, давненько вы в морг не захаживали, а?

— Да, с тех самых пор, как меня перевели на ограбления.

— Получается… лет двадцать уже?

Альсада ответил не сразу. Будто я не помню точную дату.

— Да, около того. Но сегодня, похоже, аврал. Если бы не революция, я так бы и сидел в кабинете. А вы как? Работы небось невпроворот?

— Затишье перед бурей. Ночью все изменится…

Альсада кашлянул. Даже светская беседа с этим типом получается зловещей.

Тарахтенье над головой заставило инспектора поднять взгляд. Старое здание мединститута. Несмотря на впечатляющую высоту, ему недоставало величия: создатели смешали пышность итальянского Возрождения с суховатой строгостью немецкой школы. В результате получился гибрид во вкусе барона Османа. На какой-нибудь парижской улочке это здание никому бы не бросилось в глаза. В отличие от жакаранды, цветущей у самого входа.

— А как ваш племянник, инспектор?

— Соролья? — Вопрос о семье застал Альсаду врасплох. — Неплохо, неплохо, — рассеянно ответил он.

— Он вроде увлекается шахматами? Еще не поставил вам мат?

Альсада окинул доктора взглядом. Не угрожает. Расслабился.

— Разве что в мечтах.

Чего они ждут? Чем раньше начнут, тем быстрее все это закончится.

И тут, словно в ответ на его вопрос, из-за угла появился Эстратико, молодой помощник комиссара полиции, и пружинистым шагом направился к ним.

Отлично. Ему, разумеется, тоже позвонили. И чему он, черт побери, так радуется? Видимо, комиссар Галанте решил, что его, Альсаду, уже и в морг пускать одного нельзя. Может, у меня и неважно с субординацией, но нюх я пока не потерял.

— Доброе утро. Орестес Эстратико, — представился полицейский, протянув руку медику. Тот с чувством ее пожал. Вообще-то положено сообщать звание.

— Ясно, — сухо ответил Альсада.

— Ну что ж, все в сборе! Отлично. Куда идти, вы знаете, — сказал Петакки. — Хочу вам кое-что показать.

— Кое-кого, Элиас. Кое-кого.

— Ну разумеется. Я так и сказал.

Они шли по коридору, выложенному плиткой от пола до потолка. Тот, кто занимался внутренним обустройством этого помещения, явно позабыл, что в морге бывают и гражданские. Тут все напоминало ветеринарную клинику. Пахло хлоркой. Горячая вода и отбеливатель. Запах буквально въедался в мозг, пока они шагали в полумраке следом за Петакки, чьи каблуки гулко стучали по кафелю. Сначала они свернули влево, потом вправо, и снова вправо. Минуты шли. Альсада подумал, что если задержаться тут подольше, то разучишься ощущать любые другие запахи.

Барбекю. Спелой дыни. Затылка Паулы.

Петакки распахнул двустворчатые двери с круглыми окошками, впуская спутников в свои владения.

— Подойдите поближе, инспектор. Вы же не хотите упустить какую-нибудь деталь, — велел доктор, и его голос эхом отразился от кафеля.

Петакки был в своей стихии и явно упивался происходящим. Лет сорока пяти, волосы — угольно-черные, с явным избытком геля. Взгляд, точно у любопытной птицы, если и задерживался на предметах или людях, то секунды на две, не дольше. Тогда Петакки склонял голову набок и щурился за толстыми линзами своих очков. Удивительно, как он воодушевился, стоило нам ступить в это царство мертвых.

От одной мысли о том, что предстояло увидеть, скрутило живот. В поисках какой-нибудь посудины Альсада окинул помещение взглядом. Плитка, плитка, плитка, еще плитка, а в центре, точно ослепительный трон — жертвенный алтарь, — прозекторский стол размером с двуспальную кровать, залитый электрическим светом. По соседству — металлическая тележка, на которой судмедэксперт честно выложил все свои инструменты; скользнув по ним взглядом, Альсада отметил большие ножницы, гинекологическое зеркало, долото, зажим, какой-то жутковатый компас, набор скальпелей и иглу. Стало быть, Петакки хватило времени и благородства зашить тело и привести его в божеский вид, — либо он только собирался этим заняться, а значит, в лежащем на столе перед ними теле все еще зияет глубокая рана.

В самом углу Альсада заметил металлическую урну. Этого хватит. Должно хватить. Он снова посмотрел на стол. Тело было прикрыто белой простыней. Это до чего надо было дойти, чтобы в итоге тебя нашли в мусорном контейнере за муниципальным моргом? Он старался воздержаться от осуждения, но не смог. Петакки приподнял край простыни и осторожно отвернул, обнажив голову женщины и острые ключицы. К горлу Альсады мгновенно подкатила тошнота.

— Как видите, красотка, — заметил судмедэксперт. Что, черт побери, с тобой не так?

Альсада нащупал в кармане шелковый носовой платок. И порадовался, что не успел съесть свой завтрак, круассан с дульсе-де-лече: иначе содержимое желудка напоминало бы рагу из школьной столовой. Но к счастью, сегодня если его и вырвет, то только желчью.

Хрипловатый голос Петакки вернул его к реальности. Доктор излагал свои выводы с той горячностью, с какой прилежный школьник спрягает у доски латинские глаголы.

— Женщина, белая. Возраст — около тридцати. Сто шестьдесят пять сантиметров. Шестьдесят восемь килограммов. Никаких документов и личных вещей. — Что, даже одежды не было? — Как я уже упоминал в телефонном разговоре, инспектор, — продолжал медик, уже обычным тоном, — это ее нашли сегодня утром.

— А известно, как ее нашли? — спросил Эстратико.

На нем был наглаженный дешевый костюм — должно быть, единственный в его гардеробе — и мятая рубашка. Усмирить свои светлые кудри гелем ему явно не удалось, и они торчали во все стороны, — впрочем, отметил про себя Альсада, парню это шло.

— Любопытный вопрос, потому что…

— Элиас. — Инспектор Альсада не любил беспочвенных умозаключений, даже о живых, а тем более о мертвых. Он считал их одной из самых вредных привычек. Его голос неожиданно громко отдался от стен прозекторской. — Ваш рассказ о том, как ее извлекли из мусорного бака, имеет хоть какое-нибудь значение для дела?

— Нет, но… История необычная. Пожалуй, первый в моей практике случай, когда труп в прямом смысле слова выкинули на помойку…

Мы и не такое видывали.

— Мало того, прямо за моргом… — продолжил Петакки. — Если вам интересно мое мнение…

— Не очень, — признался Альсада. — Послушайте, инспектор тут я. А вы — судебно-медицинский эксперт. Мы оба по-своему специалисты, согласны?

Петакки почтительно кивнул.

— Так вот, как инспектор, я бы вам порекомендовал не начинать с обобщений. Пока рановато. Расскажите, что именно вы обнаружили.

Петакки, прочистив горло, вернулся к своим наблюдениям.

— На теле жертвы найдено множество повреждений. Перелом носовой кости. Гематомы на лице, шее, руках, груди. Несколько сломанных ребер — с обеих сторон. Вывих левой лодыжки. Признаков сексуального насилия нет.

— Что нам это говорит о нападавших, Эстратико? — спросил Альсада, повернувшись к помощнику комиссара. Тот слушал рассказ судмедэксперта точно зачарованный. — Будешь записывать или мне это сделать за тебя?

— Сейчас-сейчас. — Эстратико выхватил из кармана блокнот. — Что же до вашего вопроса… Может, преступники спешили?

— Да брось. — Инспектор отмахнулся от этой версии. — На все это требуется немало времени. Вы со мной согласны, Элиас?

Эксперт снова кивнул.

— Так вот, из слов доктора Петакки мы можем заключить, что налицо противоречие. Видишь ли, с одной стороны, у нас есть основания полагать, что злоумышленники изначально намеревались убить жертву, а с другой, что эти суки — извините, Элиас, — отчего-то выказали ей некоторое уважение. С какой стати?

Приказ. У них был приказ.

Эстратико лихорадочно конспектировал.

— Многовато для одной жертвы. — Альсада наконец рассмотрел женщину. Да еще такой миниатюрной. Здесь, на столе в прозекторской, она казалась безмятежной, словно отдохнувшей. Лицо очень белое, очень нежное. И правда красавица. И наверняка отчаянно сопротивлялась.

— Также на теле множество ушибов, все посмертные, — продолжал Петакки.

— Посмертные? Ее продолжили избивать, когда она умерла? — уточнил Эстратико.

— Нет-нет. — Судмедэксперт энергично замотал головой. — Тут другое. Скорее всего, последствия того, что ее забросили в бак. Уже после смерти.

— Почему вы так считаете?

Должно быть, Эстратико впервые попал в морг: точь-в-точь школьник-ботан в музее естественной истории. Если уж приспичило приставлять ко мне няньку, так хоть бы выбрали толковую!

Петакки глазами попросил у инспектора разрешение дать ответ. Почему бы и нет.

— У живого человека процесс кровообращения непрерывен. Это общеизвестно. Идем дальше. Повреждения мягких тканей бывают двух типов. Первый — открытые: рваные, колотые, резаные раны разных размеров. Если при таком повреждении задеты сосуды, открывается наружное кровотечение. Второй тип — это закрытые повреждения. Это то, что мы называем ударом тупым предметом, — когда сосуды лопаются, но кровь не может вытечь наружу. В результате появляются гематомы. В нашем же случае на некоторых участках тела — а именно на верхней части бедер, на локтях и пояснице — я обнаружил кожные повреждения без признаков гематом. Из чего я, вернее, мы можем сделать вывод, что в момент нанесения этих травм кровь по сосудам уже не циркулировала. То есть жертва была мертва. Расположение повреждений говорит о том, что с телом обращались неаккуратно — поверьте мне на слово, чтобы понаставить ушибов на трупе, это надо постараться.

— Вот как. — Альсада сглотнул. — Подытожим: во-первых, ее убили. В каком-то тихом месте, где убийцы могли не торопиться. А потом от тела избавились, причем, по всей видимости, поспешно.

— Может, тут действовали две разные группировки? — предположил Эстратико. Серьезно? Неужели он и впрямь настолько туп? Хоакин, держи себя в руках.

— Скорее что-то случилось. Что-то такое, что вынудило их изменить планы и избавиться от тела как можно скорее. Помойка мало похожа на кладбище, но это было первое место, которое встретилось преступникам. — Альсада обвел взглядом помещение. Неприступный каземат! Тихо, будто в аквариуме. Но на улицах уже назревает буря. — Они наверняка рассчитывали, что их никто не заметит. В этом районе здания в основном правительственные.

— Когда я выхожу с работы, на улице обычно уже пусто, — подтвердил Петакки.

— Ну вот, видишь! — Альсада кивнул Эстратико, привлекая его внимание. — Они не думали, что демонстранты не разойдутся до самой ночи. Даже правительство этого не ожидало. То есть они выполняют свою работу. Профессионально. Методично. Первую часть завершили успешно. И тут вдруг появились зрители. Убийцы испугались. Изменили план. Увидели помойку. Выбросили тело. Кстати, давно она…

— Сейчас посмотрим. — Петакки взглянул на наручные часы. — Сейчас девять двадцать. Синюшность кожных покровов выражена недостаточно, но тело уже остыло до комнатной температуры…

Альсада подавил рвотный позыв.

–…Я бы предположил, что до полуночи. Но точно после обеда… — Пожалуйста, только не надо объяснять, откуда такие выводы.

— Причина смерти? — перебил Альсада.

Если Петакки продолжит развивать эту тему, его точно вывернет. А блевать на глазах у салаги совсем не хотелось. Он сделал доктору знак прикрыть тело.

— Сквозное ранение, повреждена затылочная кость.

— Переведите. — Альсада многозначительно кивнул на Эстратико. Тот оторвал взгляд от блокнота.

— Ни к чему. Я знаю, что это значит, — сообщил помощник комиссара. — То есть ей выстрелили в голову, правильно?

— Причем почти в упор, — с легким раздражением уточнил Петакки и все-таки продолжил: — Пуля вошла в затылок. — Точно заказуха.

— Всего одна? — переспросил Эстратико.

— В общей сложности три. И с очень близкого расстояния — не более двадцати сантиметров. И все же мы говорим «ранение», в единственном числе, потому что второго и третьего выстрела жертва уже не заметила.

— Казнь? — предположил Эстратико.

— Возможно… — осторожно произнес Петакки.

— Калибр? — вклинился Альсада.

— Я извлек пули. Все три — из одного оружия. Девять миллиметров. Стандарт.

— Прекрасно. — Эстратико вздохнул. — Полгорода в списке подозреваемых!

— Можете смело из него вычеркнуть всех, кто не был с ней знаком, — тихо произнес Петакки.

— Что-что, Элиас? — с интересом переспросил Альсада.

— Можно уверенно утверждать, что речь не идет ни о несчастном случае, ни об ограблении, которое пошло не по плану, ни о детях, игравших с пистолетом. Кто-то очень, очень хотел ее убрать. Я, разумеется, уже взял образцы тканей, но готов согласиться, что преступники совершенно не спешили, — продолжал судмедэксперт. — Напротив: раз уж они поставили перед собой настолько серьезную задачу, то потом, скорее всего, не пожалели времени на то, чтобы замести следы. Иными словами, я не удивлюсь, если ничего подозрительного мы так и не обнаружим — ни на теле, ни в мусорном баке. А еще у жертвы есть особая примета…

— Примета? — оживился Эстратико.

— Точнее сказать, две — и это татуировки. Две одинаковые ласточки, по одной на каждом бедре, повернутые друг к дружке. Черные чернила. Судя по состоянию изображений, их нанесли примерно четыре года назад. Поможет ли это опознать жертву?

— Почему голова цела? — выпалил Эстратико.

Альсада поморщился. А ведь правда. Не было видно ни огнестрельной раны, ни следов недавнего вмешательства Петакки, который доставал пули. Не для этого ли ему потребовался компас?

Судмедэксперт поглядел на Альсаду и улыбнулся:

— Какой любознательный, а, инспектор…

— Ну что тут скажешь, Элиас? — с напускным смирением произнес Альсада. — Современная молодежь, она такая.

Он заметил, как взгляд Эстратико мечется от одного собеседника к другому. Удивлен, что мы так запросто болтаем? «Мы общались в прошлой жизни» — таково было объяснение, которое оба давали при необходимости. Точно сговорившись. Продолжать расспросы никто не осмеливался. Разговоры эти были болезненны для Альсады, а доктора, казалось, смущали.

И все же инспектор замечал, что их скрытность лишь провоцирует любопытство, особенно у молодежи. Сказать по правде, в молодости и его занимало, каким был мир раньше. Не в те далекие времена, когда жили пещерные люди или конкистадоры, оставившие после себя множество артефактов, — нет, как ни странно, эпохи, погребенные в закрытом гробу историографии, выглядели понятнее. Нет, людям куда более любопытными казались недавние годы, когда Альсада с Петакки, еще молодые, познакомились и каким-то образом сдружились. Вот этого молодежь никак не могла взять в толк. И рядом с такими ветеранами ей было не по себе. Потому что в них все еще жило прошлое и, точно кровь, сочилось в настоящее.

— В отличие от кино — а там, если честно, чаще всего показывают сплошную чушь, — заметил судмедэксперт, неодобрительно качая головой, — от выстрела далеко не всегда «срывает башку», выражаясь вашим языком. Все зависит от параметров пули, от расстояния до цели, от угла вхождения и так далее. — Петакки слегка приподнял голову женщины и не спеша повернул набок, показав аккуратную ранку, не больше пуговицы от рубашки. — Нередко бывает, что пуля прошивает мягкие ткани и даже кость, не причинив дополнительных повреждений. — Тем же отточенным движением он вернул голову на место.

— Спасибо, Элиас. Безупречная работа. — Дотошен, как и всегда.

— Благодарю. Я позвоню в отдел, как только получу результаты токсикологической экспертизы, и вышлю вам полный набор фотографий и отчеты по отпечаткам пальцев, собранным с мусорного бака, — пусть тоже будут в деле.

Альсада пожал ему руку и торопливо вышел. Он едва расслышал последние слова Петакки:

— Хорошего вам дня, инспектор.

Эстратико шагал следом, едва поспевая за ним. Тут было спокойно, но гул толпы с ближних улиц доносился и сюда. На запад. К Каса-Росада. Как вообще можно всерьез воспринимать страну, глава которой заседает в розовом доме, причем это название — официальное?

— Эстратико.

— Слушаю, инспектор!

Альсада услышал в голосе помощника комиссара напряжение, но оглядываться не стал.

— У меня кое-какие дела. — Перво-наперво, кофе. А расследование может и подождать. — Доберешься до отдела один?

— Разумеется, инспектор.

Эстратико исчез так же незаметно, как появился. Альсада огляделся, раздумывая, куда пойти. Черт. Новые туфли угодили в темную лужу. Не дождевую. А впрочем, пусть испачканная обувь будет его единственной проблемой…