Лицо удачи

Эллина Наумова, 2018

Любовник-аферист, едва не задушивший из-за чужой записной книжки, был? Был. Съемная комната в центре Москвы после нескольких лет, прожитых в общежитии на окраине, была? Была. Состоятельный москвич-интеллектуал, любящий, щедрый, заботливый, нежный, готовый бросить весь мир к ногам, был? Был. Кольцо с рубином и бриллиантами было? Было. Подруга, вместе с которой обнаружили труп, тоже была. Все было у Кати Трифоновой – самой обычной провинциалки, приехавшей покорять Москву. Были и удачи, и неудачи. Но ничто из этого не сравнится по ценности с собственной квартирой. Тем более что квартиру эту она могла бы купить на деньги престарелого любовника, которые тот спрятал в вентиляционной шахте заброшенного дома… Только где тот дом? И где те деньги?..

Оглавление

Из серии: Госпожа удача

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Лицо удачи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава вторая

1

Перестав тупо шептать: «Большая Садовая», Трифонова опустошила три баночки детского пюре. Потом накормила Журавлика и выгуляла его. Второй день она всем своим существом чувствовала, как рутина пожирает минуты, часы, дни, годы жизни. А раньше громче всех кричала, что дисциплинирует. Зачем? На кой черт дисциплинироваться готовкой, мытьем посуды, уходом за собакой? Нравится — делай, не нравится, но вынуждена, — терпи, стиснув зубы. Только не оправдывай бессмысленные действия самосовершенствованием.

Катя аккуратно уложила в сумку зимнюю и демисезонную одежду и обувь, твердя явно почуявшему недоброе Журавлику:

— Ничего страшного, я просто сдам эти вещи на хранение, здесь очень маленькая темнушка.

Александрина напомнила, что Катя явилась смотреть квартиру с баулом. Это правда. Но то был первый баул, а не единственный. Это она из общежития ноги уносила с одним тощим чемоданом. С тех пор тряпок скопилось на целых три баула, за раз не унесешь, а на такси денег взять было негде.

Она почти бежала к метро. Почти — из-за своего груза, он был не столько тяжел, сколько неудобен, и равномерно молотил по щиколоткам. Катя еще не обвыклась в своем везении. Ей вдруг стрельнуло в голову, что не только Анна Юльевна умела читать, писать и звонить. Мерещилось, будто незнакомке с Садовой обрывали телефон желающие разделить кров, пока Трифонова возилась. Непростительное промедление для человека, которому некуда деваться.

Она немного успокоилась, лишь выйдя на Триумфальную площадь. Никогда не была, но в старых фильмах видела, как молодежь читала стихи и назначала свидания возле памятника Маяковскому. У нее возникло странное ощущение. Будто она не в реальном месте, а в телевизоре, который его показывает. Стоит, пытается сориентироваться на местности и сама же за собой наблюдает из кресла. И что видит? Девчонку с баулом, которая сильно нервничает. От решения судьбы ее отделяет меньше километра. И надо всего лишь пройти это невеликое расстояние быстрым шагом.

Однако как всегда незнакомый путь показался долгим. Нажившаяся, по ее собственному выражению, в мегаполисе Катя все еще удивлялась. Сколько же сил и времени тратилось на то, чтобы глазеть по сторонам и читать таблички на домах. И какие они длинные, эти незнакомые дома.

Дверь ей открыла девушка лет двадцати восьми. Не только возраст, но и прикид у них был одинаковый — драные джинсы и свободные футболки с непрокрашенными швами. Белые сникерсы одной красовались в прихожей, у другой такие же были на ногах. Трифонова понимала, что это равенство кажущееся. Двадцать восемь плюс-минус, нет, все-таки плюс три, а то и пять лет. Рванина и варенка не запредельной стоимости, но на порядок дороже, чем у нее. Такие тряпки уже выгоднее покупать за границей, чем в Москве. Обуви это также касалось. Но, в общем, внешние признаки говорили о том, что девушки могут стать тем, кого Анна Юльевна называла компаньонками.

— О, привет, соседка! Добралась целой и невредимой? Заходи.

Трифонова невольно поежилась. Она узнала этот высокий, звонкий, громкий, но не резкий голос. Таким все десяти-, двенадцатилетние отличницы и активистки воспевали на торжественных линейках свою распрекрасную школу. А перед Катей стояла взрослая молодая женщина. «В каком же состоянии я была утром, если по телефону эти звуки показались нормальными?» — подумала Катя. Ей еще не раз предстояло услышать, как трубка каким-то чудом делала несвойственный возрасту тембр просто юным и задорным. Ни у кого не возникало опасений, что стоит собеседнице разволноваться, как он превратится в оглушительный визг. Более того, обладательница нестандартных связок выгодно его эксплуатировала, отвечая на звонки в редакции модного журнала. И еще со временем Кате стало ясно, что никакого урона чужим барабанным перепонкам этот вызывающе девчачий голос нанести не может. И сквозь смех, и сквозь слезы, и сквозь страх он звучал одинаково.

— Не разувайся, пока тапки не достанешь. Иди в кухню, она прямо перед тобой. Идеальная планировка, а? Вход во все помещения отсюда. Санузел совмещенный, вон дверь в уголке. Справа моя комната, слева твоя. Они по метражу почти одинаковые. Моя тринадцатиметровая, прямоугольная. Мебели лишней нет, этим меня к себе и расположила. А твоя — пятнадцать метров, квадратная, но мне в ней почему-то тесно, — вновь заговорила девушка. — Итак, ты Катя, медсестра?..

— Хирургическая, — уточнила Трифонова.

— Ого! То есть прямо стоишь над распоротым больным? И крови не боишься?

— Ну да.

— Уважаю, — воскликнула незнакомка. И решила наконец представиться: — Александрина. На имени настояла мама, папа хотел назвать Ольгой. Прикинь, я все детство слушала, как она фальшиво завывала: «А-а-александри-и-ина, теперь пришла зима»… Как только освоила комп, нашла этот душераздирающий старинный шедевр. Тягомотина еще та.

Катя опустила глаза. Она не смогла бы так приложить родную мать, хоть та тоже пела неважно. Искренне возразила:

— Брось, отличное имя.

— Избыточное. Даже Александра длинновато. Ты как меня будешь звать? Алекс? Рина? Аля? Саша? Ал? Тут принцип — использовать минимум букв. Я откликаюсь на все, привыкла.

— Александриной можно? Мне нравится. И потом, вдруг нам придется ругаться. Тогда пока тебя выговоришь, успокоишься. — Трифонова взглянула на будущую соседку, улыбки не заметила и от греха пояснила: — Шучу. На самом деле я уживчивая.

— Я тоже. Но если захочешь высказать претензии, обращайся ко мне по имени-отчеству. Гарантирую, обхохочешься в процессе, и до ссоры не дойдет.

— Слушай, не томи. Как же тебя по батюшке?

— Тимофеевна. Александрина Тимофеевна Барышева, изволь любить и жаловать.

— Так ты стебешься, — насупилась Катя. — А я и не догадалась.

Собеседница уставилась на нее не без опаски:

— Нет, взаимопонимание, конечно, не обязано устанавливаться сразу. Но мы уже десять минут разговариваем, пора бы ему начать возникать. Я серьезно про имя, Кать.

— Не верю. Александрина Тимофеевна Барышева звучит по-настоящему красиво. Ты правда не слышишь?

— Ну длинно же слишком! Люди языки ломают!

— Не длинно, а плавно. И пусть ломают, что ломается, вплоть до мозгов. Это их проблемы, не твои.

— Безжалостная ты, Трифонова, — сказала Александрина. — Хотя чего еще ждать от чудовища, которое не боится крови.

И они обе прыснули.

Барышева предложила кофе.

— Вари себе. Я последнее время сижу на зеленом чае, — отказалась Катя. Она представления не имела, как желудок отреагирует на забытый напиток. Еще не хватало корчиться от боли при новом человеке.

— Чего у меня нет и быть не может, так это зеленого чая. Извини, но к жидкостям без вкуса и аромата я не прикасаюсь.

— Легко.

— Что легко?

— Извиняю. На вкус и цвет товарищей нет.

— Вот-вот. Правильная девушка. Надеюсь, воспитывать меня не будешь? Пословицами и поговорками. Я универский курс по этой народной мудрости чуть не завалила. Тошнит от нее. Тысячи лет передавали свой опыт афоризмами детям и внукам, и никто не поумнел. Бесполезняк. Кать, стремно мне как-то. Вроде я хозяйничаю, а ты в гостях. У нас же равные права и обязанности. Может, квартиру посмотришь?

— Слушай, я думала, что в центре аренда неподъемная. Хотела сюда, но даже объявления читать не стала бы. Так что спасибо твоей маме и Анне Юльевне, — по-своему подхватила жилищную тему Катя.

— Да ты оглядись хорошенько. За что тут вообще платить? Не мы им, они нам должны по большому счету. Арендаторы ведь еще и охранники. Знаешь, лишиться пустующей собственности при нынешних мошенниках — раз плюнуть.

Домашняя москвичка, которой в любую секунду есть куда вернуться. Бездомная медсестра о наглости владельцев уже все передумала. Ей было не интересно. Александрина оказалась чуткой. И сразу перестроилась:

— В этой сталинке квартиры небольшие. Но и они в приличном состоянии гораздо дороже. Соединенные две-три с перепланировкой и евроремонтом — вообще закачаешься. Наши хозяева со скрипом потянули косметический — заклеили одни бумажные обои другими бумажными. Установили белорусскую сантехнику — чисто, но жутковато. А еще потолок вымыли. Но, похоже, не красили. Так что не парься, ни один самовлюбленный болван сюда не въехал бы.

— А мы себя не любим, — покорно согласилась Катя.

— Конечно, нет. Я как представлю взаимную любовь с собой… Или еще круче — безответную… Мы с тобой себя уважаем. Мы — девчонки трудящиеся, нам зарплата не с неба падает. Опять же молодые, в четырех стенах не киснем, только ночуем. И, наконец, чем меньше отдадим чужим дяде с тетей, тем больше самим останется. На том стояли, стоим и будем продолжать в том же духе.

Концовки у нее были оптимистическими, о чем бы ни шла речь. «А ведь она права, — мысленно согласилась Катя. — Почему я все считаю наказанием? Чьим? За что?» Александрина, которой уже не терпелось заняться чем-нибудь, помимо нудных разговоров, сунула ей в руки два листа с печатным текстом. Договор аренды. Трифонова сосредоточенно начала читать.

— Кать, эти бумажки не имеют юридической силы. Они даже у нотариуса не заверены. Я думала, ты сумму оплаты посмотришь, чтобы не сомневалась в моей честности. Или в чем там сомневаются, когда платят? Я с тебя лишнего не возьму. Вот расписка хозяина, что я внесла залог и деньги вперед за первый месяц. Второй начинается как раз сегодня, за него уже пополам. Ну, и залог тоже пополам. Кстати, он без коммуналки. Хочешь, предъявим друг другу паспорта. Все быстрее будет, чем изучать эту муть.

— Действительно, чего я занудствую, — немного смутилась Катя, мельком взглянув на расписки. — Твоя мама и Анна Юльевна дружат. Считай, поручились за нас.

— Какие мы взаимодополняющие, — рассмеялась Александрина. — Я пошла от недействительных в любом суде документов. Ты от рекомендаций. Встретились посередине. Меня это устраивает.

— И меня. Я должна тебе пятьдесят три тысячи. Правильно? — Трифонова вышла в прихожую, достала из баула свой маленький рюкзачок, из него кошелек и вернулась. Отсчитала купюры: — Держи.

— Вот оно! Вот чего мне не хватало все утро! Живой денежки в загребущих лапах! — радостно потрясла обретенными рублями Барышева. — Жизнь меня балует. Хотя нет, она просто осуществляет рекламный слоган: «Вы этого достойны». Я-то готовилась ждать приятного момента до следующих выходных. Думала, пока кто-нибудь найдется, пока созвонимся, пока явятся смотреть. А ты нашлась, позвонила и явилась сразу. Ура?

Катя кивнула. И почувствовала, что у нее кружится голова. Энергия, в которую превратилось детское пюре, слишком быстро иссякла. Александрина заметила, что ей не по себе:

— Побледнела ты. Всегда так тяжело с деньгами расстаешься?

— Да ну тебя, — отмахнулась теперь уже полноценная соседка. — Я, между прочим, тоже психовала. Если бы не эта квартира, могла завтра остаться на улице. Хозяйка больную сестру привезла, а меня попросила… Только вчера, кстати.

— Вот дрянь! — вскинулась Александрина, словно ее регулярно гнали бомжевать. — Надо даже в эти липовые договоры вносить пункт, чтобы предупреждали жильцов за месяц.

— Где там моя комната? Справа? Слева? Я не запомнила.

— Идем. Тебе надо отдохнуть. Подчеркиваю, отдохнуть у себя дома.

И снова Катя отметила, что она умеет найти хорошее во всем. Даже плакать расхотелось от «у себя дома». Но неуемная Александрина добрым словом не ограничилась. Подхватила с пола баул, распахнула дверь, а когда Трифонова вошла к себе, аккуратно закрыла ее. Катя осталась одна. И не смогла даже рассмотреть обстановку. Кое-как дотащилась до дивана, прилегла, закрыла глаза и уснула через минуту.

Сегодняшнюю Катю поражал ее тогдашний режим. Видимо, его навязал инстинкт самосохранения. Несколько ложек еды, час лютой тоски, три часа злых яростных мыслей, потребности двигать горы и бестолковой активности, два часа хрупкого, но нерушимого сна. Потом все сначала, независимо от времени суток. Это животное существование выматывало посильнее, чем умственное напряжение. Но прекратилось оно лишь тогда, когда девушка отъелась и отоспалась.

В тот день после детского прикорма тоску отменила дорога на Триумфальную. Появившиеся силы ушли на общение с Барышевой. Сон явился по расписанию. Далее следовала потребность в паре ложек гомогенной безвкусной массы.

Выдумщица Александрина плела, будто готовила роскошный завтрак с шампанским. Ничего подобного. Проснувшись, Катя смущенно вышла в кухню. Ей очень хотелось пить.

— Есть кипяченая вода? — хрипло спросила она.

Компаньонка понимающе вынула из белого «солдатика» щербатую чашку:

— Хозяйская. Такое старье оставили. Кипяченой нет. Фильтрованная пойдет?

— Да, спасибо.

Барышева налила воды и поставила на край стола. Его центр занимали крупный помидор, несколько перьев зеленого лука и коробка сырых яиц. Рядом скромно примостилась бутылка чилийского красного сухого. У Трифоновой рот наполнился слюной, а мозг отвращением. Страшно было представить, что будет, если она запьет кислым вином горячую яичницу с помидорами и луком. И никогда ничего ей сильнее не хотелось, чем всего этого. Надо было отказываться, пока Александрина не поставила на плиту сковородку. И Катя тихо, но внятно сказала:

— Мне надо уйти. Там собака одна, будет до утра лаять. Завтра появлюсь с остатками вещей. Рано.

— А я думала, отметим, — соседка четко ткнула пальцем в бутылку.

— Ты прости меня, ладно? Я действительно сижу на зеленом чае. Не могу пока ничего кроме.

— Так ты голодаешь! — осенило Александрину. — Надо же, мне и в голову не пришло. Расскажешь, каково оно? Я однажды собралась, когда вычитала, что француженки раз в три месяца по три дня голодают. Но в статье было написано, что перед сном надо пить отвар вербены. Это успокоительное, я потом выяснила. А тогда плюнула — вербена какая-то, лень заморачиваться. И, прикинь, вечером закатила истерику. Буквально орала на родителей из-за того, что они телик включили. Моя мама — опытная диетчица. Отварила цветную капусту, сбрызнула маслом, сунула мне ржаной хлебец. И, разумеется, не забыла съязвить: «Не всем дано голодать. Прекрати обезьянничать. Ты не парижанка». Я так хотела жрать, что даже не разозлилась.

— При чем тут парижанка, москвичка? Это зависит от биохимии организма, а не от географии, — вздохнула медсестра.

И ушла так поспешно, что не услышала, как Александрина крикнула ей вслед:

— Погоди, торопыга несчастная! Возьми ключи! Ключи возьми!

Честно говоря, Катя расстроилась из-за того, что не вовремя заснула. Что не рискнула поесть и выпить с соседкой. Никто не заставлял обжираться, а глоток вина и половинка жареного яйца ее не убили бы. Ведь эти незатейливые посиделки для дальнейших человеческих отношений очень важны. Меньше всего Трифонова хотела показаться Барышевой экстравагантной, потому что никогда такой не была.

Она довольно бодро шагала, подчиняясь ритму метро, и горько недоумевала. Как ей удалось распуститься до предела? Почему не взяла себя в руки? Не она ли сама твердила девчонкам еще в поликлинике и общежитии, что спастись от внешнего трудно, потому что не все от тебя зависит. Но уж внутри себя прибраться самостоятельно должен любой. И что сделала? Прибралась? Нет, захламила голову напрочь.

«Давай, понижай самооценку до ноля, уходи в минус, — отбивался здравый смысл. — Тебе просто начало везти. И за одну ночь, пока ты дрыхла, вместо того чтобы лопатить объявления, нашлась квартира в центре. Теперь, конечно, можно праведно интересоваться, почему так долго не могла собрать себя в кучу. Не это странно. А то, что, когда хозяйка решила возвращаться, прихватив сестру, тебе уже везло. Когда ты плакала от обиды и не знала, куда податься, удача снисходительно гладила тебя по макушке. Действительно, не стоит отчаиваться, когда трудно и плохо».

Эти рассуждения чем-то уже напоминали рассуждения прежней Трифоновой. Катя отвыкла от собственного здравомыслия. И вдруг сообразила, как ей его не хватало. Только с ним она чувствовала себя полноценной. А розовые очки пусть носит Александрина. Знала бы Катя, какого цвета очки на Барышевой, не шутила бы.

Катя последний раз шла в квартиру, где чуть не свихнулась. И впервые не торопилась оказаться за запертой дверью. Она видела город, который был мощнее любого человеческого состояния. Он обеспечивал десятки впечатлений разом. Люди двигались, машины ехали, уличные перспективы открывались — ничего застывшего и безысходного. И это был лишь малюсенький кусочек громады, которая вся вот так же шевелилась, торопилась по своим делам и прихотям не только на земле, но и под ней. А еще в небе летали самолеты. Трифонова поддалась обаянию Москвы. Она не могла сопротивляться самодостаточности этого города с первого дня.

Именно поэтому ей в голову не пришло уехать от всех своих злоключений домой. Подворотню, скамейку выбирала, чтобы укрыться на ночь, а о собственной комнате в нормальной трехкомнатной квартире, о бабушкиных пирожках, трогательных маминых хлопотах, папином умении рассмешить не вспомнила. Непостижимая равнодушная мощь города всегда действовала на нее лучше, чем привычное бессильное сострадание родных людей.

С чужими тоже не очень складывалось. За годы в Москве Катя так ни с кем и не подружилась. Хотя в мегаполисе двум одиноким женщинам нетрудно начать приятельствовать. Для этого нужны бутылка вина, свободный вечер, дрянное настроение и желание в кои-то веки рассказать о себе правду. Обычно пожаловаться. Все равно на что: на сегодняшнее хамство начальника или на давнюю измену первого мальчика. Как правило, одна слушает, поддакивает и сочувственно кивает. А другая, выслушав ответную исповедь молча, энергично призывает кару небесную на лысины всех мерзавцев, топчущих землю. Думать о собеседнице каждая может что угодно. Например: «Сама, дура, виновата». Но собственная откровенность дорогого стоит. И в следующий раз обе встретятся уже почти подругами.

Катя относилась к типу не кивающих, а проклинающих. Но это не имело значения, потому что о своих проблемах она не хотела никому рассказывать — не могла из себя ни слова выдавить. Не видела в этом смысла, хоть режь. Конечно, добиваться от нее откровенности, угрожая кухонным ножом, никто не пытался. И она слыла девушкой, которая не нуждается в компании. Но судьба настойчиво протягивала ей руку помощи. «Она и во второй раз сделала это в месте выгула собак», — насмешливо подумала Трифонова. Но, справедливости ради, пришлось признать, что больше негде было: Катя выходила из дома только с Журавликом.

Тогда стандартно все получилось. Она, после неудачной попытки залить горюшко коньяком, не прикасалась к спиртному. Зато та, которую затейница-судьба на нее вывела из льдистых февральских сумерек, за ужином выпила пару бутылок пива. И готова была развеять свое одиночество, пообщавшись с кем угодно.

Увидев входящих на площадку крепкую девицу и черного русского терьера, ростом хозяйке до талии, Трифонова благоразумно подхватила своего тщедушного дворянина на руки и собралась убраться подобру-поздорову. Владельцы крупных собак не слишком церемонятся с владельцами даже породистой мелочи.

— Ой, не бойтесь, мой Латик не тронет. Он обожает играть с малышами. Не зря же я раз в неделю по два часа вместе с ним выполняю задания инструктора-кинолога.

— Это и есть собака Берии? — робко спросила Катя, не спеша опускать Журавлика на землю. — Или я его с кем-то путаю? Извините, в породах не сильна.

— Собака Сталина, — мрачно поправила девица. Вид у нее был такой, будто она восстанавливала историческую справедливость. Но, поскольку Трифонова довольно вяло пожала плечами, смягчилась: — У меня до Латика был ризеншнауцер. Сука. Адель. Выше, чем он, кобель, представляете? И умнее, честно говоря, на порядок.

— Еще выше? А умнее, это значит, беседовала с вами по-человечьи? — Катя пыталась говорить твердо, потому что Латик уже знакомился с ней — дружелюбно и на удивление грациозно. Потом явно намекнул, что рыжему Журавлику полезно размяться. Тот, как ни странно, начал вырываться, просясь к симпатичному чудовищу. — Самоубийца, — прошептала Катя.

Через секунду псы носились друг за другом кругами. Через пять минут понюхались. Через десять каждый занялся своими делами. За это время девушки представились друг другу:

— Меня зовут Вера. То есть по паспорту я Вероника, но Вера больше соответствует моей натуре. Проектирую многоэтажки. Не архитектор, инженер.

— Катя. Медсестра. Хирургическая.

— Давайте на «ты», мы, кажется, ровесницы.

— Конечно, — согласилась Трифонова. И сразу заговорила об опасности: — Я слышала, площадку скоро застроят. Вон, смотри, уже какие-то блоки привезли. Вроде кафешка-стекляшка будет. Утром мы гуляли, ворота были настежь, и восточный человек распоряжался, где ставить бытовку. Я чего-то в этом роде и ждала. Тут явно пара зданий раньше стояла, да? А то двор ненормальный: с трех сторон на дороги смотрят дома, а с этой мы с питомцами через сетку.

— Серьезно? Опять? Задолбали уже и взяточники в управе, и новые хозяева Москвы из автономных республик! — сердито воскликнула Вера. — Ладно, тут гуляет шикарный риджбек Гера. А его «папа» работает в мэрии. Так что, если кто-то из наших предложит тебе подписать бумажку, мол, единственная в районе площадка для друзей человека, не отказывайся. Мы всегда направляем петицию, а он под глас народа отбивает это место. У чиновника свой интерес. Гера такой свирепый, что с ним по улицам не походишь. Тем более, жена выгуливает, хрупкая дама, не очень с кобелем справляется. Здесь все знают, в одиннадцать утра и в одиннадцать вечера — время Геры. Не терпит других собак, так мы и не приближаемся.

— Ого, какие сложности, — удивилась Катя.

— Ничего, наш спаситель особых подвигов не совершает, — желчно начала противоречить самой себе Вера. И показала на современный бетонный куб через дорогу: — Напротив что стоит?

— Представления не имею. Странно, что ни одного окна на улицу не выходит. Забор вокруг глухой. А в вывеске, по-моему, букв двадцать разных, и они ни во что вменяемое не складываются.

— Во-о-от! Умница, зришь в корень. В девяностые снесли четыре дома на той стороне и два на этой. Там появилось единственное строение, в нем неизвестно какая организация. А тут ничего не построили. Расчистили площадку, огородили. И сразу, заметь, тщательно обсадили ее изнутри кустами и деревьями. То есть с самого начала задумывался не временный пустырь. Соображаешь, что к чему? — заговорщицки прищурилась Вера. — Получается, наш мэрский служащий не такой уж герой. Ребята покруче, чем он, не дают тут ничего возводить из соображений безопасности.

— Нашей? — испугалась Трифонова.

— Ага, мечтай. Своей, разумеется, — победоносно сообщила Вера. И понизила голос почти до шепота: — А то и государственной. Но местные собачники назначили обычного клерка благодетелем и помогают ему, собирают подписи. Он и доволен. Видела бы ты, как по-царски его жена принимает благодарности, когда отсюда за ночь исчезают громадные плиты и бытовки. Говорю же, раз в год минимум пытаются хоть угол земли оттяпать, начинают чего-то завозить.

— Слушай, так интересно, — вырвалось у Кати. Ей все, что касалось сопротивления всяческим злодеям, тогда казалось очень увлекательным.

— Я тут родилась, живу и буду жить, меня не проведешь, — веско сказала новая знакомая. — И папа мой тоже. А его родители переехали сюда, в новую квартиру от завода, в пятидесятом. Тогда рабочие были для власти людьми. Кстати, о семье…

И девушка быстренько поведала, что сначала они жили впятером. Потом родители отца умерли. И бабушка со стороны матери тоже. Дедушка завещал свою квартиру ей, единственной внучке. А пока жив, сдал жилплощадь и переехал к ним. Но зять с тестем не ладят, все время ругаются из-за денег. И прогулки с Латиком — это отдых от мужицких дрязг и истерической готовности матери сорвать злость на дочери. Ладно, дело житейское, можно выдержать, если на работе нервы не мотают. Но начальник отдела, в котором ложится костьми за честь своего предприятия Вера, ничего не смыслит в проектировании. Назначили по блату жалкого троечника. А его заместительница — тупая проститутка. Давала прежнему шефу, дает и этому. Ревнует его ко всем молодым сотрудницам.

— Особенно ко мне, — вздохнула собеседница. — Придирается, распекает за ерунду. Обидно, потому что как специалист эта фря ногтя моего не стоит.

Слушательница приуныла. Есть на свете счастливые люди? Хотя бы довольные не только собой, но и близкими? Существуют в реальности те, кого начальство ценит? Хотя бы не обижает понапрасну? Скучно. У всех одно и то же. И ответила Трифонова неохотно:

— Борись, терпи или уходи. Другого не дано.

По законам возникновения женского приятельства настал ее черед заявить, будто она сбежала в Москву, потому что родственнички достали. Но бабушка с младенчества ей внушала: «Не говори о семье плохо, даже если рассержена или обижена. Мы — свои. Мы желаем друг другу добра. Сами поругаемся, сами помиримся, сами все забудем. А чужие в сто раз хуже, но развлекутся нашими проблемами, осудят и век будут про нас гадости рассказывать».

Катя спорила с ней до потери голоса. Дескать, если в семье все ангелы, она права. А если тираны, эгоисты, дураки? Не понимают, не жалеют друг друга? «Мы же не такие», — сердилась бабушка. Девочка в бунтарском возрасте не была в этом уверена. Но, повзрослев, на родных не жаловалась. Ей было стыдно. Вот она — умная, честная, порядочная, ладит со всеми. Только родители у нее сволочи. И как же ей удалось вырасти образцовым человеком? Назло тем, кто воспитывал, что ли?

Дальнейшее было предрешено. Молчание Кати Вера расценила бы как гордыню. Решила бы, что напрасно открыла страдающую живую душу высокомерной гадине. И прекратила бы знакомство, чуть сдвинув время выгула. Катя сама недавно так отделалась от мальчика, который теоретически мог причинить ей боль. Пора было расходиться.

Она искала взглядом Журавлика. А в поле зрения Латика как раз попал грузовик, над кузовом которого был натянут брезент. Он был единственным в поздний час на скользком асфальте и медленно ехал от одного светофора к другому, потому что все равно не успел бы на зеленый. Русский черный терьер молча побежал за ним вдоль сетки ограды, которая как раз вдоль дороги от перекрестка до перекрестка и была натянута. Великолепие этого плавного движения завораживало: казалось, Латик не отставал и не вырывался вперед ни на сантиметр. Грузовик затормозил на светофоре. Собака остановилась. И продолжила то ли бежать, то ли лететь, когда он тронулся. Упершись в сетку на углу, Латик коротко взвыл и проводил долгим взглядом то, за чем стремился.

— Что это с ним? Никогда за транспортом не гонялся. Иногда облаивает маленькие такие машинки, снегоуборщики. Да и то, по-моему, водителя предупреждает, чтобы не распускался, — озадачилась Вера.

— Он не гнался, он сопровождал этот самый транспорт, — не сразу откликнулась Катя. — Неужели есть генная память в таком виде? Родился в городе от чемпионов породы, живет себе в хорошем доме. А однажды замечает нечто, очень похожее на автозак, и несется вровень с ним, будто только этим и занимался.

— Между прочим, у меня дед и папа с мамой коммунисты, — горячо бросила Вера. — И при советской власти в стране не воровали. А кто воровал, тот надолго садился. И шпионов, и диверсантов всяких было полно. Империалисты хотели Союз уничтожить, чтобы их трудящиеся не понаделали революций в своих странах.

— Я поняла, — усмехнулась Катя. — Только, знаешь, разговор был о генетике. Русских черных терьеров выводили для ГУЛАГа, для Сибири. Они — конвоиры и охранники заключенных. Собаки не разбираются в приговорах. Кто политический, кто уголовник, им все равно. Это факт. И еще есть впечатление: Латик так целенаправленно, мощно, красиво двигался за этим странным грузовиком. Ты тоже им любовалась. Скажи, при чем тут идейные убеждения твоих родственников? Вот при чем? Моя бабушка свою жизнь описывает незатейливо: родилась при Сталине, в школе училась при Хрущеве, замуж вышла при Брежневе…

— Так и мои бабки-дедки такие же, — обрадовалась новая знакомая.

— Думаешь, это нормально? Люди хотели власти, добивались ее разными средствами, жили и умирали во власти. Интересно им было, круто, материально ни в чем не нуждались. И знать не знали о существовании этой сначала девочки, потом женщины, теперь старухи. А она ими свою единственную несытую и небогатую жизнь меряет.

— Кать, весь народ так жил.

— И ты намерена продолжить? А я не собираюсь тратить время на обсуждение правителей. Любых, понимаешь? Не хочу повторять ошибки собственной бабули. Еще спросят внуки, чем занималась, о чем думала? И я им выдам про политику государства времен моих детства, юности, зрелости. Нет, у меня вся жизнь — личная. И пусть власть будет мне за это благодарна. Ладно, заболтались мы. Латик косматый, а Журавлик, наверное, до костей промерз.

— Да, да, — обескураженно промямлила Вера. — Нам тоже хватит на сегодня воздуха и физической нагрузки.

Они разошлись. Катя была уверена, что больше потомственную левачку никогда не встретит. И ошиблась. У той было какое-то звериное чутье на нее. Выводила ли Трифонова собаку на полчаса раньше или позже, Вера с Латиком появлялись на площадке через несколько минут. Решалась побродить с Журавликом по улицам, а не топтаться в загоне, обязательно догоняли. Уму непостижимо было, как они целый год ухитрялись не видеться.

«Я ничего ей о себе не рассказывала, почему она не отстает?» — недоумевала медсестра. Она уже боялась, что охотники за спрятанными деньгами Андрея Валерьяновича вместо мальчика с букетом подослали к ней девочку с кобелем. Они даже могли поверить, что Катя не брала записную книжку Голубева. Что она запомнила пароль — Антон Каменщиков — только из-за романтической истории персонажа. Но Кирилл вырвал из поддельной записной книжки листок с этим именем, заставил ее сконцентрироваться на нем. А вдруг она вспомнила то, что было написано в оригинале? Они не знали, что Трифонова следила за Кириллом и видела, как драли из кухонной стены вентиляционную решетку. И думали, что идиотка представления не имеет, зачем кому-нибудь может быть нужен адрес мифического Антона. Но проверить, не всплыл ли он в ее голове, было разумно. В конце концов, других способов найти клад умершего пенсионера у мерзавцев не было.

Но впасть в панику Кате мешали два обстоятельства. Во-первых, Кирилл очень торопился затащить ее в постель. И очень скоро начал изображать ревность, чтобы выспрашивать про Андрея Валерьяновича и его записную книжку. Катя была уверена, что те, кто подослал молодого наглого любовника, целый год следили за ней после его неудачи. И одновременно выясняли, с кем еще знался Голубев в последние месяцы жизни. Никого не вычислили и решили снова приняться за несчастную медсестру. Значит, они должны были спешить еще больше. А их якобы сообщница медлила, не интересовалась Катиным прошлым. Гигантских собак все боятся. И далеко не каждый соглашается отпустить своего питомца к махине, которая, если не загрызет, то раздавит. Маленький храбрый друг Журавлик для Латика и Веры был неожиданным чудом. Она наслаждалась прогулками и радовалась, что ее псу наконец-то есть с кем играть.

Наконец Катя пришла к выводу: Кирилл и его подельники не имеют отношения к нашей встрече. Дело в самой девице. Кто знает, что представляют собой нынешние коммунисты? Хотя и о прежних у меня смутное представление. Может, для них признание в аполитичности есть высшее проявление искренности? Объяви я себя шлюхой, алкоголичкой, наркоманкой, моя новая знакомая еще могла бы предположить, что выдумываю или шучу. Но лгать о своем недоверии к любой власти никто не станет. Значит, говорила чистую правду. Откровенничала похлеще, чем она про своих родственников и начальство. Потому что ей это ничем не грозит. А на таких, как я, людям до сих пор очень хочется донести. Команды ждут. Частная собственность на квартиру, на дачу со всеми вытекающими правами людям нравится. Частное нежелание любить власти — почему-то нет. Ну и страсти кипят на собачьих площадках родины.

В Кате, как на ринге, боксировали два сильных желания. Одно — гулять с Журавликом только во дворе и никогда больше не видеть, а главное, не слышать Веру-Веронику, начавшую по третьему разу рассказывать о щенячьем периоде жизни Латика. Второе — стараться не раздражаться этим трепом и бродить по улицам под защитой мощного пса. Кто рискнет напасть на нее, когда рядом черный терьер? Да и румяная хозяйка, на которой современная дубленка казалась тулупом, была ему под стать. Лупцевали потребности друг друга жестоко. Вмешаться Трифонова была не в состоянии, просто ждала.

Победила свобода передвижения. «За все надо платить, — мысленно вздохнула Катя. — Лучше научиться пропускать мимо ушей Верину болтовню, чем торчать за дурацкой сеткой, как в клетке. Ненавижу эту площадку. И во дворе стоять мне невмоготу. Потерплю». Терпеть оставалось недолго. Новоявленная приятельница описала ей детородный орган любовника своей знакомой. Вернее, некоторые его анатомические особенности. Поинтересовалась, какие ощущения та должна испытывать при соитии. При этом губы ее кривились в блудливой полуулыбке. Трифонова еще в общежитии догадалась, что это всего лишь признак смущения. Но ответила мрачно:

— Ощущения исключены. Твоя знакомая фантазерка. Мужик с таким инструментом не должен был дожить до совокупления. Он без пластики в туалет не мог бы ходить. И еще… Я на эти темы разговариваю с мужчинами-партнерами, а не с женщинами. Извини, проку не вижу.

— Погоди, ты «Секс в большом городе» смотрела? — приуныла Вера.

— Немного. Быстро надоело.

— Катя, но там нормальные живые бабы разговаривают друг с другом именно на эти темы, и весь мир следит, затаив дыхание. О чем нам, незамужним, еще думать и говорить? Мы так и будем дикими, если не научимся обсуждать постель.

— Какие, какие бабы? Живые? Там четыре темперамента — сангвиник, холерик, флегматик и меланхолик. Четыре женских роли — любовница, нимфоманка, жена, мать. Четыре трудовых модели — фрилансер, собственник, наемный работник, волонтер. Мужиков им тоже подгоняют соответствующих, типажных. Через пару серий ясно, кто что вытворит. Не говори они о пенисах, смотреть было бы просто тошно. А идея не зацикливаться на неудачах, верить в себя и двигаться из последних сил вперед — общая для всех американских сериалов.

Вера смотрела на нее с трогательной жалостью, как на убогую. Но сдаваться не собиралась:

— Кать, не злись. Я же пытаюсь найти, что тебе интересно. Думала, раз медсестра, то про патологию.

— А ты расслабься и не ищи. Говори о чем хочешь. Я буду отвечать что хочу. Разве это не общение?

— Согласна, — рассмеялась Вера-Вероника. — Тогда давай, что называется, обменяемся телефонами и адресами.

— Зачем? — изумилась Трифонова. Прозвучало грубо, но она вдруг сообразила, что нарвалась на обыкновенную липучку. Такие норовят сблизиться с любым человеком, который их не посылает подальше. Отделываться от нее надо было немедленно.

— Не волнуйся, я в гости без приглашения не хожу, — усмехнулась Вера. — Да и подъезды сейчас закрыты. Но, мало ли, что случится.

Магия этих слов подействовала на измученную страхами Трифонову впервые. Раньше она насмешливо спросила бы: «Каких подвохов ты ждешь от мира в ближайшее время?» Но мир показал, что бывает, успеешь крикнуть в трубку только: «Я дома. Несись ко мне с Латиком»… И Катя безропотно вбила свои данные в чужой телефон.

Так Вера начала позванивать в выходные, звать Катю с Журавликом в сквер неподалеку:

— А то мы с тобой по ночам на площадке стоим и мерзнем. Хоть сами походим, поболтаем.

Можно было гулять и чаще, но Веру приходилось слушать. А та занималась выявлением геев и докладывала о результатах:

— Смотри, вон, вон голубые, — шептала она спутнице, показывая на двух по-чиновничьи лощеных мужчин. Они быстро договаривали о чем-то в явной готовности разойтись.

— С чего ты взяла?

— Ослепла? Какими бархатными глазками они друг в друга стреляют. А вокруг, между прочим, красивые, стройные, богато прикинутые девушки.

Через несколько минут одержимая находила еще пару любовников одного пола. И еще…

— Слушай, по-твоему, выходит, что больше половины мужиков такие? Я считала — нам попались навстречу тринадцать душ. Семерых ты объявила гомосексуалистами, — не выдержала Катя.

— Нечетное число? — озадачилась Вера.

— Угу. Из кофейни трое вышли, так ты со знанием дела их всех под одну гребенку постригла.

— Не иронизируй по поводу знания дела. Мы с девчонками распознавали этих голубчиков два последних года в школе, пять в строительном и уже целых полтора года на работе.

— То есть нынешние девочки поголовно?..

— Конечно! Ты какая-то отсталая, Катя. У меня есть знакомые медсестры. Они за врачами наблюдают. О, больницы — самые интересные места! Там же пациенты кадрят докторов, доктора пациентов, доктора докторов, пациенты пациентов… Медички в нашей среде — уважаемые люди. Такое рассказывают!

Трифонова обалдела. Стоило взглянуть на их частную клинику, денно и нощно блюдущую свою репутацию… А ведь рано или поздно начнет в ней трудиться какая-нибудь одноклассница Веры-Вероники. Смена поколений, куда денешься. Она взяла себя в руки и осторожно спросила:

— Вы только мальчиков… э-э… сортируете? А лесбиянки вас совсем не волнуют?

— Смешная ты! Кому они нужны? Чем больше девок охмуряют друг друга, тем меньше конкуренция нам, нормальным. А вот с парнями беда. Раньше хоть для вида женились. Девчонки говорят, что все красавцы из поколения родителей, сходившие в ЗАГС с уродинами, гомосеки. У них такой опознавательный знак был — мистер совершенство и жена страхолюдина. Через год-два она становилась еще отвратнее, и никто не удивлялся, что он ее не хочет. Но ведь штамп в паспорт ставили, раз. Детей делали, чтобы налог на бездетность не платить, два. И заводить любовников женам не мешали, три. Все по-честному. А теперь вконец совесть потеряли. Ну как тут мужа найдешь?

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Госпожа удача

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Лицо удачи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я