Високосный дневник

Элла Леус

Повести и рассказы «Високосный дневник», «С новым лифтом», «Рыбное меню», «Бонсай», «Штаны на голову», «Фейерверк для Достоевского» и другие написаны в разное время и, на первый взгляд, не объединены общей темой или архитектоникой. Они собраны под одной обложкой для читателя с хорошим вкусом, ценящего в литературе добротный стиль, вечные гуманистические идеи и тонкую иронию. А глубокий психологизм в раскрытии характеров героев, проницательность автора и мастерские вкрапления мистики в реалистические тексты ни в коем случае не мешают легкому и приятному прочтению малой прозы Эллы Леус.

Високосный дневник

Повесть

1

Коммунизм, обещанный к 1980 году, так и не наступил. Даже в информационной программе «Время» о нем, коммунизме, не вспоминали — забыли, наверное. Или замалчивали — как в Древнем Риме обходили щекотливую тему упадка. Мы, подобно древним римлянам, не знали, что в государстве все шиворот-навыворот. Нам об этом сказали позже.

В заурядной Юлькиной девятиэтажке люди делились на тех, кого касалась война в Афганистане, и на тех, кого она не касалась. Вторые прятали глаза от первых, получивших цинковые гробы и даты на надгробиях их високосных детей: 1964–1984.

2

Уже в первые минуты нового 1984 года Юлька подумала: «В этом году у меня день рождения». Она не обрадовалась и не загрустила, приняла как факт, потому что была високосным ребенком — родилась 29 февраля 1964 года. Того года, когда отправили на пенсию Никиту Сергеевича Хрущева.

В пятилетнем возрасте она была уверена, что не заслужила дня рождения, только поэтому он у нее бывает редко, а не каждый год, как у родителей, сестры Ирки и брата Сережи. Она изо всех сил старалась заслужить свой праздник и вела себя хорошо. Но все ее старания оказывались напрасными. Правда, старший брат всегда дарил ей что-нибудь 1 марта, легонько дергал за ушко и называл Золушкой. Ведь Юлька была мамина помощница, особенно после того, как появилась на свет младшенькая.

3

Юлька внезапно проснулась часа в четыре утра. Ей снился обычный кошмар: она ехала в лифте и понимала, что уже давно должна была приехать на свой восьмой этаж. Она не сразу сообразила, что нечаянно нажала на кнопку с цифрой «16». Юлька пришла в ужас — в доме всего девять этажей, и теперь кабина лифта вылетит через крышу и унесется в небо! Лифт набирает скорость, угрожающе гудит, воет и вибрирует. Как страшно! Что сейчас будет? От страха Юлька просыпается. Сердце отчаянно колотит о ребра, в висках стучит, ей с трудом удается успокоить дыхание. Она, испугавшись, что сон повторится, крутится, вздыхает, периодически впадает в дрему, кое-как дотягивает до рассвета. Включить ночник, чтобы почитать, она не решается. Если проснется беременная Ирка, поднимет такую бузу, что встанут все соседи, включая дворняжку Тузика.

В этом доме все сходит с рук только младшенькой. Интересно, как бы отреагировали родители, если бы забеременела без мужа Юлька? Скорее всего, устроили бы грандиозный скандал! А от Ирки даже объяснений не потребовалось. Она живо натянула на лицо маску жертвы, пригрозила абортом с жуткими жизнеразрушающими последствиями, и родители покинули поле сражения, отступили, как Наполеон от Москвы. Ира продолжала капризничать и верховодить в доме. Потому что остальным членам семьи гораздо легче сделать так, как нужно ей, чем отстаивать свою позицию. Ира с мастерством манипулятора использует человеческие слабости. Эта способность — врожденная, такому не научишься! Самое прекрасное время суток — когда она спит!

Когда Юлька встала, на пол с глухим стуком свалилась толстая коричневая книга Жоржи Амаду «Тереза Батиста, уставшая воевать», взятая по большому блату в библиотеке. Юлька перечитывает роман пятый раз. Ей безумно нравится героиня, такая маленькая и стойкая.

— Вот это девчонка — Тереза! Прочти эту книгу, не пожалеешь, — советует она сестре, но та после сдачи выпускных экзаменов в школе книг не читает.

Юлька вышла на кухню. У стола спиной к двери сидел Сергей в одних трусах, сдвинув костлявые лопатки. Горела тусклая лампочка светильника над столом. От этого света кожа брата казалась неестественного желто-пластилинового оттенка. Он поднял голову, посмотрел сонными глазами и улыбнулся.

— С днем рождения, любимый братик!

— Спасибо, что вспомнила. Чаю, Джульетта?

Юльку Сергей в зависимости от настроения называл Джулией, Джульеттой, а порой просто Джулькой. Ему почему-то нравились западные имена: папу Михаила Петровича он величал Майклом, маму Людмилу Ивановну — Люси, сестру Ирину — Айрон, а свою жену Сашу — Алекс.

— Я собрался за провиантом на Привоз съездить, вечером ребята придут. Только денег у меня маловато.

Сергею явно нелегко далось это признание.

— Я подброшу, последняя стипендия каким-то чудом задержалась. Заодно и окончание моей учебы отметим. Если ты не против, я Женьку позову.

— Зови свою Женьку, я буду рад. А что с распределением на работу? — Сергей не умел задавать второстепенные вопросы.

— Ничего хорошего. В лучшем случае, нам с Женькой светит Ширяевская ЦРБ^[1], спасибо, если не сельские ФАПы^[2]. Боюсь, что института мне не видать как своих ушей.

Юлька насыпала в чашку крупные черные чаинки, которые, упав на дно, изобразили рисунок, напоминавший розу. «Я послал тебе черную розу в бокале…» — неожиданно всплыло в ее памяти.

— Глупости, у тебя красный диплом и направление из училища в институт.

— Слушай, во-первых, фельдшеров и медсестер в стране не хватает, а во-вторых, моя учеба в институте, мягко выражаясь, не вписывается в общую картину нашего дома, — рука Юльки описала широкую дугу. — Твоя Сашка не сегодня-завтра родит, и эта наша пигалица — тоже. А у нас всего три комнаты.

— Придется тебя, красавица, замуж выдать.

— Лучше мне уехать по распределению в райбольницу, там среднему медперсоналу выделяют жилье, подъемные выплачивают, там и замуж выйду за простого хлебороба, буду корову доить, кур кормить, мужа пьяного домой возвращать.

Она не верила в то, что говорила, но старалась, чтобы голос ее звучал убедительно.

— Не могу представить тебя в деревне. Придется мне вмешаться в процесс твоей дальнейшей жизни.

— Как ты собираешься это сделать? — в вопросе Юльки прозвучала надежда.

— Я Бориса попрошу, старшего следователя, он мужик со связями. Кстати, он сегодня вечером должен к нам заглянуть, я его пригласил. Так что все очень удачно складывается. А теперь разреши тебе напомнить, что с меня — доставка продуктов, а с тебя — готовка.

— Слушаю и повинуюсь, брат-прокурор!

Юлька засмеялась и побежала в ванную умываться.

«Интересно, какие люди в прокуратуре работают? Чем они там занимаются? В кино актер-следователь (лицо у него строгое и сосредоточенное) допрашивает преступника и пишет протокол, но ведь этим он не все время занимается…» — размышляла Юлька, когда Сергей начал работать в прокуратуре. С вопросами к брату она не лезла, зная, что он отшутится и ничего рассказывать не станет по каким-то известным только ему причинам.

Она любила Сергея, восхищалась им, всегда рассчитывала на его помощь, и он никогда ее не подводил. Ей нравилась его жена Сашка, хотя поначалу она опасалась, что появление Сашки отдалит от нее брата. Сашка оказалась доброй и неглупой. Они быстро подружились.

С Иркой, младшей сестрой, Юлька уживалась с трудом. Старшие сестры часто оказываются виноватыми во многих детских прегрешениях младших. Юльке не раз доставалось на орехи за проделки сестры, а за нежелание просить прощения доставалось вдвойне. Сергей был намного старше сестер, у него была своя взрослая жизнь. В их ссоры он не вмешивался, считая, что они во всем могут разобраться сами.

4

Головоломка «кубик Рубика» постепенно вышла из моды. Возвращение гармонии за 26 секунд осталось непобитым рекордом. Юльку пугал идеальный пестрый кубик. Она умела собрать всего лишь одну грань. Сережа, легко доделывая начатое ею, небрежно бросал кубик на полку. Юлька злилась на свои пальцы и на голову, отдающую им команды. Младшая сестра с кубиком справилась легко. Юльке стало немного обидно. Она вздохнула с облегчением, когда о головоломке забыли.

5

Борис появился, когда веселье было в разгаре и компания устала не только произносить тосты, но и танцевать. Именинник пел под гитару. Всем нравилось. Женька потребовала Юлькиных песен. Сергей объявил:

— «Любовь бывает разной». Исполняется впервые. Стихи Джульетты, музыка народная, то есть моя.

Юлька сразу обратила внимание на вошедшего в комнату Бориса. Да и его взгляд остановился на ней. Взгляд был настойчив. Избегая его, она спряталась за плечом Сергея.

Только бы скорее закончилась эта глупая песня. Зачем она сочинила такие дурацкие стишки? Неужели раньше они казались ей забавными?

Борис, протиснувшись между Женькой и Ириной, сел напротив Юльки. Он смотрел на нее в упор. А песня все не кончалась. Сергей толкал ее локтем в бок и делал страшные глаза — сердился, что она не подпевает.

Любовь бывает разной —

Красивой и опасной.

И праздничной открыточкой,

И куколкой на ниточке.

Любовь бывает разной —

Полезной и напрасной.

Вполне доходным ремеслом

И в утлой лодочке веслом.

Любовь бывает разной —

Нелепой, несуразной.

Вздыхающей украдкой

На лестничной площадке.

Старший брат наконец-то извлек заключительный аккорд из гитары. Борис захлопал вместе со всеми, но его взгляд оставался хмурым. Глаза у него были разного цвета: один — карий, другой — зеленый. Почему-то это привело Юльку в еще большее замешательство. Она никак не могла решить, какой глаз ей больше нравится: темный карий или яркий зеленый?

— Разрешите всем представить Бориса, и пусть он выпьет, как опоздавший, штрафную, — Сергей наполнил рюмку приятеля.

Юлька встала, чтобы унести гитару, но Сергей задержал ее:

— Джулька, погоди, ты ведь еще не пела!

— Как ты ее назвал? — удивился Борис.

Голос у него был низким, плотным, замшевым, как у Шаляпина на старинной пластинке. Голос понравился Юльке, немного ее успокоил, как говорят в таких случаях — вернул душевное равновесие. Захотелось услышать его еще.

Сергей засмеялся:

— Она у меня Джульетта, или просто Джулька.

— Джулька — звучит как-то по-собачьи. А Джульетта — нормально, сойдет.

Борис широко улыбнулся, сверкнув крупными белыми зубами.

Юлька вздохнула с облегчением, но, наверное, слишком рано. Он снова стал серьезным, а она опять напряглась.

Все начали уговаривать Юльку спеть. Но она заупрямилась. Женька просила подругу перестать ломаться. А ей просто показалось, что при Борисе она не сможет выдавить из себя ни звука. Он, словно почувствовав ее робость перед ним, собрался уходить. Юлька вышла его провожать. На лестничной площадке было накурено. Приоткрылась соседская дверь:

— Когда закончится это безобразие? Сейчас же прекратите шуметь и курить! Хулиганы! Я милицию вызову!

Дверь захлопнулась. Борис засмеялся:

— Не скажем, что здесь хулиганит половина районной прокуратуры?

Юлька улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой.

— Сергей сказал, что ты фельдшер. А стихи пишешь по вдохновению?

— Просто у меня такое странное хобби.

— Почему странное? Хорошее хобби. Твои стихи мне понравились.

Юлька смутилась:

— Я знаю, что они у меня наивные.

— А мне они показались простыми и искренними, — возразил Борис.

Она поняла, что краснеет, и поспешила переменить тему.

— У вас пуговица на манжете отлетела. — Ее голос звучал совсем тихо.

— Точно, отлетела. — Борис поднял руку. Рука была большая, смуглая. — Я и не заметил. Ладно, с распределением твоим поможем. А теперь мой совет: не оставляй жениха надолго — могут увести.

— Какого жениха?

— Который, как тень, за тобой ходит и в рот заглядывает.

— Юрика?

— Теперь я знаю, как его зовут.

— И совсем он не мой жених. Вообще он моей подруге Женьке нравится. Мы учились вместе. Так, друг просто.

— Друг? — Борис не смог скрыть улыбки.

— А почему вы спрашиваете? — осмелела Юлька.

Всякое упоминание о Юрике действовало на нее раздражающе.

— Из простого любопытства. Или в силу привычки.

Он спустился на несколько ступенек, потом, резко обернувшись, сказал:

— Глаза у меня разные после травмы. Это на всякий случай — многие интересуются.

6

Уже не так часто, как раньше, упоминается в газетах и по радио газопровод Уренгой-Помары-Ужгород. Ни этот газопровод, ни нефтепровод «Дружба», еще раньше успевший навязнуть в зубах дикторов, не волновали Юльку. Она также осталась равнодушной к войне между Аргентиной и Англией за Фолклендские острова. А вот к «железной леди» Маргарет Тэтчер относилась с симпатией. Ей нравилось благородство и сила англичанки. И ее неукротимая вера в себя.

7

Когда Юлька была совсем маленькой, она попала в Оперный театр. Случайно. Из Сибири к маме приехала ее двоюродная сестра тетя Маша. Тетю-гостью водили по Одессе, показывали достопримечательности. Купили билеты в Театр оперы и балета, где сами никогда раньше не были. В тот вечер Юльку оставить было не с кем и ее взяли с собой. Она была спокойной девочкой, с ней можно было даже в космическое путешествие отправляться. Спектакль заворожил Юльку — шла опера «Иоланта». В антракте она подошла к сцене и весь второй акт простояла по стойке «смирно» за спиной дирижера. После окончания спектакля Юльку долго не могли сдвинуть с места — она никак не хотела перестать любоваться золотым занавесом. Маму подозвал один из музыкантов и подарил для Юльки старинный дореволюционный клавир. «Если ей понравилась опера, то это на всю жизнь», — сказал он, подавая из оркестровой ямы ноты в красивом переплете. Его самого Юлька не видела, а слова запомнила. И ноты хранила. «Собственность издателя Юлия Генриха Циммермана, Москва, Лейпциг, Лондон. 1900 год». Они пахли бабушкиным подполом и старым соседским фортепиано «Берлин», которое старушка Фаня Львовна подарила Юльке. Роскошный подарок так и остался стоять у соседки в комнате. Юльке разрешалось заходить к ней в гости, открывать крышку пианино и гладить пожелтевшие клавиши. Поставить громоздкий инструмент у себя родители наотрез отказались. Папа недовольно заметил, что комната у них отнюдь не резиновая. Потом Фаня Львовна умерла, а ее сын Сеня продал пианино. Юлька плакала, глядя, как ее пианино грузят в кузов машины, чтобы увезти. Мама сказала: «Слава богу, избавились от этой рухляди». Пианино уехало навсегда, а ноты цыганского романса Бородина на слова Апухтина «Нет, не клянись!», посвященного Анастасии Дмитриевне Вяльцевой, остались.

Ни ТЮЗа, ни цирка для Юльки не существовало. Она ходила только в Оперный театр, где любила сидеть в ложе, неторопливо рассматривая зрителей в партере и музыкантов в оркестровой яме. В такие минуты Юлька чувствовала себя королевой на троне. Даже когда партер оказывался почти пустым, она продолжала чувствовать себя королевой, но уже не на троне, а на эшафоте. Сегодня театр был пуст. А ведь шла «Иоланта» с народным артистом Николаем Огреничем в роли Герцога. В партере Юлька насчитала всего полтора десятка зрителей. «Наверное, — пронеслось в голове, — неимоверно трудно петь при пустом зале и кланяться, не слыша грома аплодисментов».

Сегодняшняя Иоланта была пышкой. Но стоило ей запеть, и Юлька забыла, что по либретто Иоланта — хрупкая стройная девушка. Сопрано было чистым, звонким, хрустальным. Когда с глаз Иоланты сняли повязку, ее голос удивительно преобразился. И Юлька невольно поверила, что слепая героиня действительно прозрела в это мгновение. Ее взгляд в зрительный зал выражал такой восторг, будто она и впрямь впервые увидела небо и солнце.

После финала спектакля престарелые театралки в нафталиновых кружевах и пыльном крепдешине и несколько гостей города хлопали стоя и кричали «Браво!». Юлька кричала громче всех. Герцог-Огренич смотрел прямо на нее и улыбался, бережно держа за руку пухлую румяную Иоланту.

8

Нет никакой надежды достать книги Рэя Брэдбери, Жоржи Амаду или Джеймса Джойса, напечатанные издательством «Иностранная литература». За томик Ахматовой на черном рынке нужно выложить половину зарплаты инженера. Еще меньше надежды завладеть коттоновыми шмотками, но это как раз можно пережить.

На комсомольских, партийных и профсоюзных собраниях перестали изучать вдоль и поперек Продовольственную программу. Только конспекты с вклеенными вырезками из газет у многих оставались свидетельствами тщетных усилий партии и правительства преодолеть продовольственный кризис. По-прежнему в магазинах — ничего, кроме черной картошки, белой соли, желтого сахара и серых макарон. На самом видном месте — горы банок с законсервированной кабачковой икрой. Еще есть заледенелый минтай.

И все-таки граждане умудрялись кое-что прятать в холодильниках, которые шутливо рекомендовалось чаще включать в радиоточку для пополнения продуктовых запасов. Юльке нравилась эта острота.

9

Когда Юлька вошла в кабинет следователя прокуратуры Б. Никитина, она услышала, как Борис орал в телефонную трубку, сидя на краю письменного стола.

— Нужно было меня поставить в известность! Советую вам не торговаться со мной! — Борис сделал паузу, слушая собеседника, лицо его покраснело, ноздри раздулись, он нервно сопел, нетерпеливо дожидаясь возможности возобновить гневную тираду. — Не выкручивайтесь! Еще раз настоятельно советую заглянуть ко мне на беседу. Хорошо, жду вас в одиннадцать. Всего доброго, до завтра!

Заметив Юльку, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу на пороге кабинета, он жестом пригласил ее войти. Эмоциональный накал у него еще не прошел. Борис пояснил:

— Врут, а я терпеть не могу брехню!

Для Юльки его слова прозвучали предупреждением, но она и сама не была в восторге от людей, умеющих обманывать и изворачиваться. Оправдываясь перед родителями, Юлька всегда запутывалась и жалела, что не сказала им правду.

Она робела перед Никитиным, а он, предложив ей стул, бесцеремонно рассматривал Юлькино лицо.

— Сережа передал, что вы хотели меня видеть.

Голос почему-то ее не слушался. Она отбросила со лба челку и поправила заколку на собранных в хвост длинных каштановых волосах.

Борис объяснил, что ждет звонка из областной психиатрической больницы. Там есть место фельдшера в отделении судебно-медицинской экспертизы. Юльке следует оставить у него свои документы на несколько дней, потому что это закрытое отделение и все сотрудники предварительно должны зарегистрироваться в МВД.

— Дождись, будь добра, моего разговора с главврачом, вдруг вопросы какие-то возникнут, а я на них ответить не смогу. У тебя время есть?

— Я буду ждать сколько нужно.

— Тогда располагайся у меня, чувствуй себя как дома, а я, с твоего позволения, продолжу работу.

Он углубился в изучение бумаг. Юлька огляделась. Ее заинтересовал книжный шкаф — книги всегда действовали на нее магически. Каждый раз, приступая к чтению, она перелистывала страницы, ощупывала пальцами корешок, обязательно читала предисловие. Ей начинало казаться, что именно в этой книге содержится основная мысль-подсказка для ее, Юлькиной, жизни, некое базисное послание, и оно уничтожит все смутные неясности, постоянно бередившие ее душу.

Несколько десятков книг: биография Сталина (отредактированная, как известно, им самим), толстый словарь латинского языка, учебники по психологии и философии, пособие по хиромантии, альбомы Ильи Репина и Альбрехта Дюрера.

— Можно вопрос? — Юлька не смогла пересилить своего любопытства, пересмотрев половину сокровищ книжного шкафа. — Я понимаю, что вопросы здесь задаете исключительно вы.

— Тебе — можно! — разрешил Борис.

— Довольно странный набор книг. Неужели у вас такие широкие интересы?

— Нет, конечно. Например, пчеловодством я точно заниматься не собираюсь. Просто у меня есть одно правило — постараться узнать как можно больше о деле, которое я веду. А фигуранты уголовных дел совершенно разные, вот книги и накапливаются.

— Я вам завидую. Видимо, для вас не существует проблемы достать хорошую книгу?

— Я не всемогущ, но попробуем поэкспериментировать: скажи, какая книжка тебе нужна, а я попробую ее раздобыть.

— Подумаю над вашим предложением, — Юльке, захлопнувшей альбом Дюрера, не хотелось, чтобы он почувствовал ее смущение.

— Чай будешь? У меня где-то была шоколадка. Ты наверняка любишь шоколад, — сказал Борис, вставляя в розетку вилку электрочайника, перебинтованную синей изолентой.

— Почему следователи считают, что женщины непременно теряют разум от сладкого? — съязвила Юлька.

— Я лично теряю, — признался Борис.

За чаем он легко и непринужденно выведал у Юльки практически всю незатейливую историю ее жизни. С Борисом ей было легко. Слова выстраивались в предложения без малейшего напряжения.

Улыбнувшись, она сказала:

— Я наговорила, наверное, много лишнего?

— Ты — человек с чистой совестью. Тебе нечего скрывать. Такие люди в этом кабинете — редкость.

— Не существует людей с абсолютно чистой совестью, это противоестественно, — задумчиво ответила Юлька.

— Эй, ку-ку! Это вообще-то моя фраза! — засмеялся Борис. — Телепатка!

10

Юльку оставляют равнодушной Пугачева, Леонтьев, Ротару, Вайкуле и Паулс. Зато ее покорили итальянцы с фестиваля в Сан-Ремо и забавная песенка о веселых утятах. Ей даже захотелось потанцевать под эту песенку. По телевизору она смотрит только хорошие отечественные фильмы, которые идут после программы «Время» в 21.30. А в кинотеатрах — заграничные, тоже хорошие. Юльке не всё в этих фильмах понятно. В книгах все значительно проще. К тому же к понравившимся страницам можно возвращаться не один раз. Юлька любит смотреть кино, но лучше понимает книги.

Недавно на эстраде появился Виктор Цой, юноша с необычным азиатским лицом и умными грустными глазами. Юльке внезапно показалось, что он уже проездом побывал в ее мире, осветил все вокруг лучом своего взгляда-прожектора, спел песню и умчался дальше. Многое из того, что он выкрикивает в микрофон, звучит в унисон с ее мыслями.

А вот к песням Юрия Антонова Юлька равнодушна. Слишком они хороши. Явный перебор сахара — пять ложек на одну чашку чая. Или даже шесть. Антонов нравится почти всем ее знакомым. Как и клоун Слава Полунин со своим «любов-асисяй». Да, в этой увечной недосказанности есть сильное чувство. Мама Юльки всегда роняет слезы умиления.

11

Каспаров рано или поздно станет чемпионом мира по шахматам! Юлька в этом не сомневается. Он для нее чудо-человек, вознесенный над реальной жизнью. Она силится представить его в какой-нибудь житейской ситуации. Например, как он спорит с соседями из-за перегоревшей в парадном лампочки. Но — не может. Чудо-человек умеет только великолепно играть в шахматы с соперником Карповым, талантливым, но порой лицемерно улыбающимся и говорящим тонким куклячим голоском. Чудо-человек говорит мало, резко, страстно. Он будет чемпионом. Родители удивились, когда Юлька заявила об этом безапелляционно, ведь все шансы на победу были у Карпова. Шахматы для Юльки — головоломка. Она прилежно изучила правила игры, дебюты и несколько шахматных композиций, но играть по-настоящему так и не научилась. Для нее шахматные фигуры — волшебные идолы, как иконы для прабабушки. Ими можно любоваться, но играть в них — кощунство. Играть в шахматы должны избранные, к которым Юлька, увы, не принадлежит.

12

Понедельник. Полчаса в душном автобусе. Пересадка на изредка звякающий трамвай. На трамвае из конца в конец маршрута — больше часа в жаркой толпе пассажиров. Конечная остановка. Здесь трамвай делает большой круг, облегченно позванивая.

Две областных больницы рядом на одной улице — клиническая и психиатрическая. Внешний вид зданий величественен, но внутри все убого. Старые здания больниц — продукт неторопливого, обстоятельного дореволюционного строительства. Главный корпус психиатрической больницы высокомерно смотрит фасадом на улицу. За его спиной, как солдаты за полководцем, расположились остальные корпуса. Широкий двустворчатый рот входа. За ним — прохлада просторного коридора, похожего больше на прямоугольный зал, со стенами, давно требующими капитального ремонта.

По мрачной мраморной лестнице Юлька пришла на второй этаж к высокой филенчатой белой двери с табличкой «Отдел кадров». Негромко — смелость куда-то испарилась — постучала. За дверью оказался кабинет с двумя письменными столами, заваленными кипами старых и новых папок, стопками бумаг разной высоты.

Над одним из столов возвышалась полная женщина в посеревшем на мощной груди белом халате. После взаимного приветствия и просмотра принесенных документов последовало заключение:

— Так это вы в четырнадцатое? Да, нас предупредили. Сначала побывайте в отделении, а потом возвращайтесь к нам. Судмедэкспертиза, барышня, государство в государстве. Пожалуй, лучше я вас отведу, а то одну вас к заведующей не пропустят.

Они идут по территории больницы между зданиями отделений. Слева — длинное двухэтажное, ничем не примечательное; справа — тоже двухэтажное, похожее на куб, с уютным заполненным зеленью палисадником. Дорога огибает дом с палисадником и уходит в горку направо. Теперь слева — запущенный пустырь с пожухлой растительностью. По его заросшему желтоватой пыльной травой пространству распластались мусорные кучи, похоже, давно забытые и сейчас расслабившиеся под солнышком, как отдыхающие на пляже.

Справа от дороги — скука хозпостроек: пищеблок, склад, мастерские, котельная.

Перед следующим поворотом открылся вид на особняк красного кирпича с надписью «Женское отделение».

Юлькин взгляд привлекла каменная стена в два человеческих роста высотой с колючей проволокой наверху. Стена ограничивала площадь приблизительно около гектара, по ее углам — сторожевые вышки, похожие на башенки замка. Это и было отделение № 14.

Глухая металлическая дверь внутреннего поста. Звонок. Голос из-за двери: «Кто?» Ответ: «В отдел кадров, к заведующей». Железный звук открывающихся замков, проход через внутренний пост. В комнатке за стойкой — милиционер-атлет, в углу на стуле с развернутой газетой в руках — еще один страж внушительного телосложения.

Юльку поразил двор, больше напоминающий маленький парк. За деревьями она увидела уютный дом с коричневыми стенами. Флигель усиливал сходство этого места с дворянской усадьбой. Только вот табличка «Прачечная» портила впечатление. А еще идиллию навсегда исчезнувшей эпохи нарушали решетки на окнах особняка и огромная клетка, пристроенная сбоку.

Милиционер, окинув Юльку пытливым взглядом, повел ее по прямой дорожке через двор к дому. Двухступенчатое крылечко, высокая облупленная дверь без ручки. Не просто без ручки, а будто ее вырвал какой-то силач, и теперь от нее осталась одна дырка.

— Черт, ручку забыл! — пробормотал с досадой милиционер и нажал на кнопку звонка.

Дверь распахнулась через минуту. На пороге стоял русый сероглазый молодой мужчина примерно лет тридцати в застиранном белом халате.

— Вовчик, эта девушка к Александре. Наша новая сотрудница, кадровица привела.

— Заходи, новенькая! Будем налаживать отношения, я с такими черноглазками всегда дружу! — Вовчик, придерживая тяжелую дверь, пропустил смущенную Юльку в коридорчик. — Кабинет заведующей отделением Александры Константиновны Запольской направо в конце коридора.

Юлька не догадывалась, что он нарушил режим, отпустив ее одну гулять по отделению. Робко следуя по указанному маршруту, она поразилась: оказывается, нищета медицины, к которой она успела привыкнуть за годы учебы в медучилище, была роскошью в сравнении с этим отделением. Впрочем, частично убожество интерьера скрашивалось чистотой и порядком.

Заведующая — худая седоватая женщина за пятьдесят с гладкой прической — стояла спиной ко входу и поливала цветы на широком подоконнике. Этот кабинет неожиданно напомнил Юльке старую хату ее бабушки в деревне. Атмосфера здесь была похожей: день за днем, месяц за месяцем, год за годом воздух понемногу прибывал внутрь и не выходил обратно. Казалось, воздуха в помещении накопилось так много, что ему здесь тесно.

Заведующая оказалась доброжелательной.

— Здравствуйте! Юлия Михайловна, если не ошибаюсь? Борис Иванович просил меня о вас позаботиться. Ему мы никогда не отказываем, — сказала она и снова улыбнулась. — Тем более что вы нам нужны — среднего персонала у нас не хватает, впрочем, как и в других лечебных учреждениях. Но здесь еще и особая специфика. Мы берем на работу исключительно проверенных людей, а у вас отличная рекомендация, к тому же от Никитина.

Резко зазвонил телефон. Александра Константиновна подняла массивную черную трубку.

— Да, Борис. Она как раз у меня. Да-да. До свидания, жду вас завтра. — Телефонная трубка легла на место с легким щелчком. — Ну что ж, давайте заявление, — она его размашисто завизировала и вернула. — Теперь ступайте к старшей медсестре Зинаиде Матвеевне, она вас ждет. После нее нужно будет оформиться в отделе кадров, где вы уже были. К работе приступите по графику в самое ближайшее время.

Старшая медсестра отделения Зинаида Матвеевна внешне оказалась похожей на заведующую — она была такой же худощавой, светловолосой, только более энергичной. Юльке показалось, что ее речь с каждой минутой становилась все более быстрой:

— Юлечка, можешь заступать на сутки уже завтра. Заработать тут можно прилично. Если хочешь, дадим тебе фельдшерских полторы ставки, но тогда работать будешь сутки через сутки. Еще тридцать процентов буфетчицы. Мы буфетчиц не берем, они здесь лишние, а ставка положена, вот мы ее и делим. Еще санитарские можешь взять. Санитары по надзору с поста не отлучаются, а санитарок на уборку мы тоже не берем. У нас полагается надбавка за вредность. С фельдшерскими обязанностями ты легко справишься. В них входят: наблюдение, записи в журнал наблюдений, меддокументация, два-три укола по назначению. Так что все можешь успеть — отделение убрать, еду на пищеблоке получить и раздать и посуду помыть. Зато денежку заработаешь. Смена состоит из фельдшера и санитара по надзору. С тобой в смене санитары Вовчик или Сан Саныч, мужики хорошие, опытные. А сейчас я тебе отделение покажу.

Старшая вынула из кармана два больших алюминиевых крючка, похожих на дверные ручки от замков-защелок. Один крючок Зинаида Матвеевна отправила обратно в карман халата, второй отдала Юльке.

— Без этой ручки дальше первой двери не пройдешь, смотри, не потеряй — не дай бог, кто из больных найдет, тогда для них все двери будут настежь. Когда поведешь больных на обследование или на процедуры, ручку тоже не забывай, во всей больнице это самая незаменимая вещь.

Они вышли из каморки старшей.

— Вот наша бытовка, шкафчики для переодевания, обедаем тоже здесь. Вот санузел для персонала. А это выход на прогулочную площадку для больных. Если погода нормальная — прогулки каждый день. Процедура режимная, с милицией, ну, обо всем более подробно потом узнаешь…

Так вот зачем загон-вольер, прислонившийся к торцу здания!

— Сейчас мы пойдем в сестринскую, — сказала старшая, — пора показать твое рабочее место.

Сестринская располагалась возле зарешеченного прохода в большой зал на «половине больных». Посередине помещения стоял длинный голый стол, а по краям справа и слева две длинные скамейки. Отсюда можно было попасть в палаты. Юльке показалось, что их шесть или семь. Все они, кроме деревянных дверей, имели еще и решетки.

— Пост надзора, — показав пальцем на деревянную лавку, сказала старшая.

На лавке, посвистывая и нахально рассматривая Юльку, сидел Вовчик.

— Не свисти в хате, денег не будет, — строго сказала Зинаида Матвеевна.

— У меня их и так, помимо дня получки, не бывает. Не беспокойтесь, меня уже сменили, так что можете считать, что я свищу у себя дома, — парировал он, широко улыбаясь. — Значит, завтра мы дежурим с новой сотрудницей? Мне это нравится.

13

Меньше всего на свете волновал Юльку футбол. Фигурное катание — красиво, а футбол — нет. Единственное, что нравилось Юльке в футболе, — звучание имени прославленного французского футболиста Мишеля Платини.

14

Юльку потрясли проводы в мир иной Индиры Ганди. Вот кто, по мнению Юльки, должен был отменно играть в шахматы. Ее жизнь заслуживала всяческого одобрения. А ее сожгли на костре, как кучу мусора. А поджег костер собственный сын. Потом Раджив развеял прах матери над священным Гангом. Индира, одна из самых великих женщин планеты, выбыла из списка живых! Это не укладывалось в Юлькиной голове!

Но если честно, еще больше ее поразили похороны одноклассника Вити Прохорова, возвратившегося из Афгана в цинковом гробу. Они были такими тихими, словно у телевизора сломался звук. Присутствующие на них вяло шевелили губами. Окаменевшие скорбные лица и фигура военкома, зорко следящего за всем происходящим. Юлька знала, что комсорг их класса Слава Орлов собрался произнести речь над могилой, но его оттеснили в сторону какие-то незнакомые парни. Юлька боялась смотреть на придавленную горем Витину мать, которую поддерживал под руку военком. Когда она начинала громко вздыхать, собираясь запричитать, он что-то шептал ей на ухо, и она, обмякнув, затихала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

ЦРБ — центральная районная больница.

2

ФАП — фельдшерско-акушерский пункт.