Деревянный Меч

Элеонора Раткевич, 1997

Кем станет юноша, который пытается жизнью своей соединить несоединимое – кодекс меча и кодекс магии? Чем станет победа над Злом, если победа эта только породит новое Зло? Когда окажется победой – унижение, а сказаниями о героях – полупьяные байки? Ты хочешь изменить реальность? Дерзай. Но помни – ты меняешь еще и Судьбу. Борьба меж Светом и Тьмой длится вечно, и тяжким будет жребий воина, вступившего в эту борьбу. Такова история Деревянного Меча – одна из лучших саг за всю историю отечественного жанра фэнтези!

Глава 6

Первый бой

Если бы весной крестьянский мальчик Кенет мог каким-то чудом увидеть себя, погожим осенним днем идущего вниз по косогору, он бы себя не признал. За прошедшее лето он сильно вырос, совершенно того не замечая: слишком часто он ходил полуголым или в одежде с чужого плеча, чтобы обнаружить, как мало ему стало прежнее платье. После тяжелой работы, а затем обучения у Аканэ он изрядно раздался в плечах. Походка его и манера держаться поменялись разительно. Легко ступая по осенним листьям, с вершины холма спускался уже не деревенский подросток, а высокий широкоплечий стройный юноша в темно-синем воинском кафтане хайю. Гибкую талию туго стягивал узкий черный пояс. Старинное серебро тускло мерцало на черных ножнах, огромный меч внушал уважение, боевой цеп подтверждал, что задирать этого красивого юного воина по меньшей мере опрометчиво. Некогда взлохмаченные черные волосы аккуратно причесаны и стянуты сзади небольшой пряжкой.

Несколько раз увидев свое отражение в небольших лесных озерах, Кенет в полной мере проникся прелестью своего преображения. Молодой воин, чье лицо глядело на него из озера, очень ему понравился. Кенет даже ходить теперь старался гордо и с достоинством, чтобы не посрамить тот облик, который он видел на озерной глади.

Пожалуй, именно эта походка и стоила ему в конечном итоге перелома ключицы. А все потому, что зрелище, открывающееся взору Кенета, когда он горделиво шествовал с холма, могло любого заставить остолбенеть.

Молодой парень лет двадцати что есть силы лупил здоровенного мужика, то и дело норовя стукнуть по носу. Мужик был раза в два постарше, да и потяжелее и с легкостью мог бы поучить драчуна уму-разуму. Однако отчего-то он этого не делал. Он лишь изредка вскидывал руки, защищая лицо, и не слишком успешно: один глаз его уже заплыл, на скуле красовался синяк, из носа текла струйка крови.

Крестьянский парень Кенет не мог не возмутиться подобным неуважением к старшему, а юный горделивый воин Кенет и подавно не мог пройти мимо и не вмешаться. Он стремглав бросился вниз с холма и врезался в странную драку.

— Эй, ты же ему нос сломаешь! — завопил Кенет, перехватывая бьющую руку.

— А, умный нашелся! — прорычал парень, оборачиваясь к нему и выдергивая бьющую руку. — Ничего, сейчас и с тобой разберемся.

По меркам Кенета, парень замахивался так ужасающе долго, что Кенет с легкостью ушел от удара. А силу в этот удар парень вложил немалую: он едва не провалился в удар, влекомый собственным кулаком, но все же восстановил равновесие. Не давая ему опомниться, Кенет нанес обманный удар правой рукой в висок. Парень вскинул руки, защищая голову, и Кенет сильно ударил левой рукой в открывшееся тело. Парень охнул и согнулся. Кенет выхватил цеп и основательно огрел им парня пониже спины.

— Хватит? — любезно осведомился Кенет. — Или продолжим?

Под тонкой корочкой холодной любезности в нем бушевала ярость, почти такая же, как у Аканэ. Кенету и в голову не могло прийти, что он способен на подобное.

— Я вижу, ты уже понял, как следует себя вести, — процедил Кенет, с трудом подавляя непривычный гнев.

Парень кое-как выпрямился и бросил на Кенета взгляд, полный невыразимого бешенства.

— Ничего, — сказал он, еле переводя дыхание, — ты еще об этом пожалеешь. И ты тоже.

Постанывая и задыхаясь, он ступил на тропинку, ведущую в лес, и вскоре исчез за деревьями. Кенет проводил его насмешливо-сочувственным взглядом и обернулся к мужику с кровоточащим носом.

— Все в порядке, — сказал Кенет. — Он ушел. Реакция мужика оказалась неожиданной.

— Умный, да? Храбрый? — взревел мужик, хлюпая носом и пуская розовые пузыри. — Ты что натворил, поганец?

— А в чем дело? — смутился Кенет: деревенский подросток вновь одержал верх над блистательным воином.

— Я тебе скажу, в чем дело! — продолжал бушевать мужик. Кенет невольно ступил ему навстречу, и только тут мужик разглядел толком своего недоумевающего спасителя. Разглядел и синий кафтан-хайю, и боевой цеп, и меч в огромных старинных ножнах. Лицо мужика покраснело от натужного страха, глаза полезли из орбит.

— Простите великодушно, господин воин, — дурным фальцетом завопил мужик, валясь на колени и хватая Кенета за полы кафтана. — Не признал… не извольте гневаться…

С подобной униженностью Кенет сталкивался впервые, тем более что унижались-то перед ним. Его замутило от отвращения.

— Не извольте гневаться, господин воин! — голосил мужик. — Это я со страху невесть что кричал… смилуйтесь… вы этому поганцу мимоходом морду набили, да и ушли, а нам здесь жить… они же нас всех…

Набил поганцу Кенет никак уж не морду, но он решил не придираться к словам, тем более что для него кое-что становилось понятнее. Наглый парень, похоже, имеет друзей. Именно их и боится этот мужик. И много друзей: боится побитый явно не только за себя.

— Вставай, — негромко сказал Кенет, стараясь скрыть брезгливость. — Негоже так в пыли валяться. Стыдно все-таки. И лицо утри. Как ты с таким лицом в деревне покажешься?

При слове «деревня» мужик замычал от отчаяния, но с колен все-таки встал и лицо утер.

— Вот и хорошо, — сказал Кенет. — А теперь веди меня в деревню. Охота мне посмотреть, у кого из-за меня будут неприятности.

Появление побитого мужика в компании великолепного воина вызвало в деревне мрачную панику. По мере их приближения задвигались ставни, захлопывались двери. Дети хватали мирно квохтающих кур, быстро вбрасывали их в курятник, с грохотом задвигали засов и бежали домой. Движения детей были хорошо отработаны — ничего лишнего. Спасать домашнюю живность и спасаться самим им было явно не впервой. Впрочем, не всю живность успели загнать по местам. Посреди улицы, радуясь неожиданной свободе, бодро голосил поросенок. Из-за неплотно прикрытых ставен за поросенком следил чей-то настолько мучительный взгляд, что у Кенета нехорошо заныло в груди.

— Куда мы идем? — отрывисто спросил он.

— Ко мне домой, — испуганно отозвался мужик.

— Зачем? — тем же деревянным голосом осведомился Кенет. Мужик непонимающе уставился на него.

— Что я буду делать у тебя дома — детей твоих пугать, чтобы лучше кашу ели? — Кенет чувствовал, что им овладевает тоскливая безнадежность. Мужик настолько перепуган, что ждать от него осмысленных действий трудно.

— А… а чего угодно господину воину? — слегка запинаясь, спросил мужик. Внезапно Кенета охватила такая злость, что у него в глазах потемнело. Не самое лучшее из чувств, но все же лучше, чем недавняя тоска зеленая.

— А угодно мне узнать, — тихо, со злой отчетливостью произнес Кенет, — неужели никто во всей вашей деревне так-таки и не хочет встретить меня с дрекольем?

— А… это…

— Ясно, — процедил Кенет. — Значит, все же есть такие. Вот к ним ты меня и поведешь.

Жаждущих дать пришельцу отпор оказалось немного. Большую их часть составляли подростки, ровесники Кенета, либо старики. Они угрюмо сжимали в руках серпы, косы и молотильные цепы.

Взглянув на их лица, исполненные хмурого отчаяния, Кенет остановился и отдал поклон. Не тот небрежный кивок, которым воин одаривает встречную деревенщину в ответ на почтительное приветствие. Кенет поклонился деревенским старикам с достоинством, но неспешно и низко, как и подобает младшему кланяться старшим.

Кое-кто переглянулся недоуменно, но старики этим и ограничились. Никто из них не сказал ни слова, никто не ответил на поклон. Вперед выскочил нескладный долговязый подросток на полголовы выше Кенета.

— Нечего сюда ходить! — выпалил он. — Мы вам все уже отдали.

— Кому это — нам? — уточнил Кенет.

— Вам, — мрачно повторил подросток.

— Нам… А я и не думал, что меня так много, — изумился Кенет. — Или у кого-то от страха в глазах двоится?

— А здесь тебя никто не боится! — заорал подросток.

— Вот и ладно, — улыбнулся Кенет. — А я уж думал, во всей деревне ни одного храброго человека не осталось. Теперь вижу, что один, по крайности, есть.

Его слова хлестнули собравшихся подобно оплеухе, но Кенет того и добивался. Гнев и отчаяние по-прежнему боролись в нем, попеременно беря верх. Он уже начинал смутно понимать, кого и чего боится деревня. Если бы не выучка у Аканэ, он бы и сам боялся. Привычный страх за нажитое тяжелым трудом был хорошо ему знаком и памятен — но и только. Он не мог испытать прежний страх. Не умел больше. Да и не владел ничем. Он и не подозревал, как много в нем уже было от воина. Ведь главное, чему обучается воин, — это не знание, как и кого ударить, а знание того, что бояться вовсе не обязательно. Кенет это знал, а деревня — нет. Вот отчего все так скверно складывалось. Он ни в чем не мог упрекнуть этих людей, он до дрожи их жалел, но их нерассуждающая покорность пробуждала в нем бешенство.

— Чего вы хотите? — надтреснутым от обиды голосом произнес один из стариков.

— Помочь вам, — спокойно ответил Кенет. — Если, конечно, вы еще хотите сами себе помочь.

Старик взглянул на него с сомнением, но Кенет без усилия выдержал его взгляд. Он прекрасно знал, что видит сейчас старик: синий хайю обычного для воинов покроя, рукоять меча, торчащего из выложенных серебром ножен, боевой цеп. А вот чего он точно не видит, так это того, что обладателю этих сокровищ еще шестнадцати не исполнилось. Не может увидеть.

— И чем же нам может помочь господин воин? — Теперь в голосе старика звучал неприкрытый сарказм.

— А это смотря что вам мешает, — улыбнулся Кенет. — Вот вы мне расскажите, и посмотрим. Разрешите присесть?

Старик растерянно кивнул. Этот неизвестно откуда взявшийся воин как захватил поводья в свои руки в самом начале разговора, так и не собирался их отпускать. Совершенно непонятно, как с ним разговаривать. А может, он и впрямь не имеет отношения к беде, постигшей деревню? Вон как добротно одет. Меч большой. Ножны богатые. Сразу видать, не какой-нибудь бродяга. Зачем ему связываться с той оголтелой рванью, что запугала деревню?

Сомнения его не остались для Кенета загадкой. Почти всю свою жизнь он прожил среди таких, как этот старик. Он слышал невысказанные мысли старика так же ясно, как если бы тот произнес их вслух.

— Может, вам действительно лучше все рассказать? — мягко напомнил Кенет.

Он расправил полы кафтана и сел. Это оказалось ошибкой. Став учеником воина, а затем и воином, Кенет быстро забыл вкус унижения и страха. Юный воин, которого попросту никто не посмеет унизить, забыл, на что способен перепуганный и униженный крестьянин. И ему напомнили об этом самым недвусмысленным образом.

Он успел заметить, как долговязый подросток с серпом бросился на него, но тощего старика с мотыгой едва не упустил из виду: слишком близко тот стоял. Не успев даже сесть толком, Кенет мгновенно откатился в сторону. Мотыга взрыхлила землю там, где он только что сидел. Подросток зацепился серпом за корень дерева и упал.

— А ну прекратите! — зычно возопил старик, беседовавший с Кенетом. — Господин воин по-хорошему пришел, а вы… что он теперь о вас подумает?

— Ничего особенного, — заверил его Кенет, весело блестя глазами. — Подумаю, что кое-кому надоело терпеть, и это совсем не плохо.

Он подошел к дереву, положил руку на толстую ветку, подтянулся и сел. Его темно-синий кафтан среди желтой и красной листвы мрачно полыхал, как предгрозовая туча.

— И все-таки я хотел бы знать, что тут у вас случилось.

Невзирая на свой грозный вид, Кенет в этот миг совсем не чувствовал себя воином. Сидя на дереве, как мальчишка, он внезапно и ощутил себя пятилетним мальчиком в радостном предвкушении сладкого пирожка.

Пирожок оказался совсем не сладким. Слушая деревенского старосту, Кенет только зубами скрипел.

Деревню одолели разбойники. Откуда они взялись, толком никто не знал, но все сходились на том, что издалека: выговор нездешний, одежда странная. Поначалу разбойники завернули было в соседнюю деревню.

— Так нам не повезло, вспомнить страшно. Зашли они сперва туда, — старик махнул рукой по направлению к предгорью, где и находилась, очевидно, ближайшая деревня, — а у них во всем селении вина ну ни глоточка. Три свадьбы подряд отгуляли, все и вылакали подчистую. А у нас вино было. Как раз на окончание молотьбы припасали… ну, чтобы, значит… как положено…

Кенет кивнул. Это горожане напиваются, не зная ни дня, ни меры, когда только пожелают. А на земле — если пить, не выживешь. Он сам дожил до полных пятнадцати лет, ни разу ничего крепче слабенького пива не отведав, и вино — пусть даже самое легкое — попробовал уже в городе. Аканэ тоже не возражал иной раз против кувшина легкого вина на столе. Крестьяне же относятся к вину куда строже, чем даже воины. Вино и пиво пьют в основном осенью — первый раз, когда играют свадьбы, и второй раз, когда урожай собран, обмолочен и ссыпан в закрома. Вот к этому дню и приберегают хмельное, чтоб воздать вином благодарность земле за урожай. К этому дню и запаслась вином злополучная деревня.

— Зашли к нам эти чужаки, — продолжал старик, — вино увидели, и тут такое началось! Сперва бочки с вином переколотили, а после за нас принялись. И обложили побором. Как грешников-винопийцев. Сначала еще ничего было, а теперь и вовсе обнаглели. Что ни день в деревню шляются, хватают все без разбору…

— А окоротить их некому, — со вздохом продолжил Кенет. Старик поглядел на него с упреком.

— Мне нечего терять. Я старый. Я свое уже прожил. А вот взрослого мужика взять: жена, дети, хозяйство на шее, дом… Куда же все это без него?

— И под этим предлогом ваши взрослые мужики ползают в пыли перед разбойниками, — безжалостно отпарировал Кенет. — А роскошь быть мужчинами предоставляют старикам и детям.

— Да как вы?!.

— Что-то я здесь ни одного взрослого мужика не вижу, — продолжал бушевать Кенет. — Один меня сюда привел, да и тот сбежал от греха подальше. С ума можно сойти! Столько здоровенных лбов… да с ними три таких банды разгромить можно.

— Каким образом? — строго прервал его старик.

— Способ найдется, — отмахнулся Кенет. — И прямо сейчас. Выхода другого нет.

— Ишь какой господин воин прыткий! — язвительно заметил один из подростков.

— Я тут по дороге к вам одного разбойничка отлупил, — объяснил Кенет. — Так что надо поторапливаться, пока они вас не взгрели. Ответом ему были взгляды, весьма далекие от благодарности.

— Они к вам обычно одной дорогой ходят или как придется? — допытывался Кенет.

— Одной, — ответил староста. — А чего им петлять? Тут одна дорога из леса и есть.

— Это вдоль холма? — спросил Кенет и, получив ответный кивок, оживился. — Тогда все замечательно выходит. Только, конечно, если поторопимся. Пусть ваши здоровые мужики за сопляков прячутся. Мы с вами и без них управимся.

— А как? — Этот вопрос задал не староста, а один из вышеупомянутых сопляков: тот самый, что налетел на Кенета с серпом. Глаза его сияли. Он дрожал от восторга при мысли о скорой расплате за все пережитые унижения.

— Мы ведь ничего такого… воинского… совсем не умеем.

— Судя по тому разбойнику, которого я сегодня отделал, они тоже не особенно умеют.

Хороший план пришел Кенету в голову, что и говорить. А главное, невыполнимый.

Ибо в самом начале Кенет допустил один-единственный просчет, едва все не погубивший. Кенет полагал, что побитый разбойник молчать об утреннем происшествии не станет, — и тут он был прав. Он решил, что разбойники пожелают подавить попытку сопротивления в зародыше, — тут он тоже был прав. Но Кенет посчитал, что для начала разбойники, уверенные в своих силах, пошлют для расправы с непокорными небольшую группу из пяти-шести человек, — и вот тут-то он и просчитался. Обычные разбойники так бы и поступили: несколько сытых, хорошо обученных мордобойцев вполне способны нагнать на деревню такого страха, что сельчане и в два дня штаны не отстирают. Так зачем тратить больше сил, чем нужно? Обычные разбойники рассуждали бы именно так. Но разбойники, с которыми довелось столкнуться Кенету, были не совсем обычными.

Начать с того, что у разбойника, которого Кенет утром побил, умения драться было ненамного больше, чем у любого деревенского остолопа, — разве что наглости побольше, так ведь это дело наживное. И отвращение к хмельному, столь необычное для любителей облегчать чужие кошельки. Будь Кенет постарше и поопытнее, он бы мигом догадался, с кем имеет дело. А так он себе же на беду переоценил противника.

Он понял свою ошибку, когда первые два разбойника вышли из леса, держа цепы так, как мало-мальски смышленому бойцу и в голову не придет. Разбойники держали цепы по-крестьянски, словно собирались сей же момент хлеб молотить. Уяснив, что сейчас воспоследует, Кенет тихо застонал.

— Что случилось, господин воин? — испуганно прошептал подросток, сидевший рядом с ним в засаде.

— Телеги готовы? — вместо ответа спросил его Кенет.

— Не знаю. Если и готовы, то не все. Две-три, не больше.

— Слушай внимательно. Беги скорей туда, — Кенет указал в направлении второй засады, — скажи, что ошибка вышла. Я ждал всю банду только к ночи, а они идут все — и сейчас. Скажи, пусть скорее готовят телеги, а дальше — как уговорено. Беги скорее!

— Так они же за мной погонятся! — выдохнул подросток.

— Не погонятся! — мрачно улыбнулся Кенет. — Я их задержу. Подросток взглянул на Кенета с ужасом и восхищением.

— Но, господин воин… вы уверены?..

— Да уверен я, уверен, — нетерпеливо бросил Кенет. — Сам сейчас увидишь, что они всей бандой поперли. Глупо, согласен. А только они такие же разбойники, как я — император. Вон — видишь?

Подросток посмотрел и охнул.

— Сколько же их!..

— Все как один. Как только я им навстречу выйду — беги что есть духу. Понял?

Подросток кивнул. Кенет чуть помедлил, вдохнул поглубже для храбрости, резко выдохнул, снял с пояса цеп и вышел на дорогу.

— Эй вы, остолопы-недотепы! — издевательски крикнул Кенет разбойникам. — Одной битой задницы вам мало? Все хотите свое получить? А ну подставляйте! Всех уважу, никого не обижу!

И с этими словами Кенет хлестнул по высокой траве боевым цепом точно плетью.

Свободный проход его вестнику был обеспечен. После такого оскорбления разбойники не то что бегущего мальчишку — конного отряда на марше бы не заметили. Вопя и завывая, разбойники набежали на невесть откуда взявшегося обидчика.

Кенет прекрасно понимал, что против толпы в тридцать — сорок человек у него нет и тени шанса. Аканэ, может, и вышел бы победителем из подобной схватки. Но ведь его задача не в том, чтобы в одиночку уложить целое войско. Он должен отвлечь, остановить, задержать. Любой ценой. А там — будь что будет. Сам ошибся — сам и расхлебывай.

Более опытные разбойники сразу навалились бы на Кенета всей массой — охнуть бы не успел. Но перед ним были не разбойники, как правильно, хоть и поздно сообразил Кенет, а доведенные до отчаяния бывшие крестьяне. Сомкнулись они недостаточно плотно, и Кенету удавалось какое-то время отбиваться. Он отчаянно пытался не дать себя окружить, но для этого надо иметь возможность хоть как-то передвигаться, а Кенету некуда было отходить: он должен был удержать нападающих именно на этом месте. Удар цепом сзади, хотя и неумелый, достиг своей цели. От боли в сломанной ключице у Кенета закружилась голова. Он упал, и чья-то нога так пнула его под ребра, что, хотя ночь еще не наступила, Кенет увидел три звездных неба сразу.

— А ну оставьте мне этого поганца! — произнес чей-то голос. — Отойдите, кому сказано. Этот человек мой!

Круг разбойников неохотно раздвинулся. Возле Кенета очутился широкоплечий толстяк с багровым лицом.

— Э-то же н-настоящий воин! — с торжеством возгласил толстяк. — Эт-т не по вашим гр-рязным лапам добыча! Пшли прочь! Я его сам уделаю. Эт-т мое!

После чего багроволицый громогласно икнул. Кенет с изумлением понял, что его новоявленный противник мертвецки пьян.

— А н-ну вставай! — зычно прогудел толстяк. — С-час ляжешь!

Кенета его логика позабавила. Интересно, зачем вставать, а потом ложиться, если он уже и так лежит? Но поединок с этим пьяницей позволит ему задержать разбойников, а может — как знать — и сохранить жизнь.

Пошатываясь, Кенет встал. От боли в левом плече лицо его посерело. Левой рукой он и вовсе не мог шевелить. Тем не менее он старательно уговаривал себя, что еще не все потеряно. Сам он покалечен, зато его противник пьян. Не так уж и трудно с ним справиться.

И опять Кенет ошибся. По малому своему опыту он еще не знал, что пьяный противник иной раз поопаснее трезвого. Он непредсказуем, он в пьяном раже не страшится ничего, и он вовсе не обязательно забывает приемы боевого искусства.

Не прошло и минуты, как Кенет в этом убедился. Сражался он хорошо, да что с того. Воин-пьяница попросту вырвал у него цеп. Теперь он сжимал рукояти двух цепов обеими руками и хищно ухмылялся.

— Ну, с-час ты у меня ляжешь! — повторил он и ударил Кенета по лицу. Кенет отскочил, но цеп рассек ему губу. Разбойники разразились воплями издевательского ликования, словно Кенет был загнанным волком.

И тут, ощутив во рту вкус собственной крови — впервые в жизни! — Кенет обезумел. Из самых глубин его души выхлестнула такая ярость, что он пошатнулся под ее натиском. Он набрал в рот как можно больше крови и плюнул ею в лицо противника. Откуда-то послышался жуткий бешеный крик. И не успев даже осознать, что это его собственные уста издают тот самый боевой клич, который никогда ему не удавался, Кенет выхватил меч.

Он напрочь забыл о том, что меч деревянный. А если бы и вспомнил, поступил бы точно так же. Но он не вспомнил, а потому и не удивился, когда глотки всех разбойников сразу исторгли не менее леденящий душу крик — крик панического ужаса.

И тут, заглушая вопли разбойников, с вершины холма донесся грохот. Деревня не подвела своего непрошеного защитника: телеги были готовы вовремя.

Телеги, груженные камнями, мешками со всякой всячиной, сеном и просто пустые, катились прямо на разбойников, сбивая их с ног, сталкивались, переворачивались. Кенет едва успел отступить к лесу и, еле переводя дыхание, наблюдал за разгромом. Из некоторых телег выскакивали деревенские мужики и бросались гвоздить разбойников кто во что горазд. Похоже, кой-кому в деревне все же стало стыдно препоручать битву с разбойниками старикам и малолеткам. Мешки валились на ополоумевших разбойников, и, не успев еще встать, бедняги оказывались под ворохами валящегося сверху сена. А потом с вершины холма спустились старики и подростки. Они по одному выгребали разбойников из-под завала и аккуратно, с деревенской добросовестностью связывали.

Кенет стоял, бессильно привалившись к дереву, и ловил окровавленным ртом воздух. Боль в левом плече едва не заставила его потерять сознание. Зато резкая, хоть и не очень сильная боль в разбитых губах отрезвила его. Мир уже не плыл перед его глазами. Он был угловато резким и очень отчетливым. И мыслил Кенет сейчас точно так, как видел, — резко и отчетливо.

Задумал он одно, а вышло на поверку совсем другое. Река событий не потекла по избранному им руслу, а проложила себе иное. И в то, прежнее русло она уже не вернется. Она текла в совершенно другую сторону — и Кенет, к своему ужасу, уже видел, в какую.

Он попытался вложить меч в ножны, но обнаружил, что не может. Его вновь замутило от боли. Не стоит делать лишних движений. Сейчас он не вправе, он не может себе позволить потерять сознание.

Едва передвигая ноги и волоча меч за собой, Кенет побрел на поиски деревенского старосты. Он-то по крайней мере разумный человек. Ему Кенет сможет сказать о своем беспокойстве.

Увиденная им по дороге сценка лишь укрепила его опасения.

Давешнему побитому мужику, по всей вероятности, не терпелось сквитаться. Он выискал в толпе пленных разбойников своего обидчика и наотмашь ударил его по лицу.

— Ну, убей меня! Убей! — выкрикнул парень. — Жену мою и детей ты, что ли, кормить будешь?

Дальше Кенет слушать не стал. Он закусил рассеченную губу и, расталкивая всех, кто ни попадется, быстро зашагал на поиски старосты. Когда Кенет добрался до него, он едва держался на ногах, и старику пришлось подхватить блистательного господина воина, чтобы тот не упал.

— Знатно вышло, — заметил старик, кивнув в сторону пленных разбойников.

— Знатно, — согласился Кенет. — Ну и что теперь будет?

— А ничего хорошего, — ответил старик и перевел на Кенета уважительный взгляд. — А ведь вы, господин воин, и сами это понимаете.

— Чего тут не понять, — обреченно вздохнул Кенет. — Одно из двух. Или ваши односельчане разбойников будут убивать не до смерти — и тогда, стоит мне уехать, деревне конец. Или деревенские все-таки догадаются. Тогда они этих разбойников убьют по-настоящему.

А их жен и детей даже убивать не придется. Сами в лесу с голоду помрут. Тем более зима скоро. Лучше уж сразу их добить.

Милосерднее как-то.

— Есть еще один выход, господин воин, — тихо произнес старик.

Его глаза встретились с глазами Кенета, и юноша понял, что думают они со стариком об одном и том же.

— Выход есть, — медленно произнес Кенет. — Но если и тут что-нибудь пойдет не так, меня деревня на моих собственных кишках повесит. И сопротивляться я не буду.

— Все выйдет, как быть должно, — пообещал старик. — Вы мне только знак дайте, а я уж подыму тревогу вовремя.

— Темнеет, — невпопад ответил Кенет.

— Это хорошо, — кивнул старик. — В темноте далеко видать будет.

— Ну, совсем издалека лучше не надо, — не согласился Кенет. — Не успеете. Лучше так: на полпути к деревне я улизну. Хорошо бы факел, чтобы мне с огнем не возиться.

— Факелы есть в крытой повозке, господин воин. Возьмите один себе.

Кенет кивнул и отошел от старика. Стянуть факел незаметно ему удалось без труда. Теперь ему предстояло так же незаметно отстать от упоенных победой жителей деревни — задача тоже не из сложных. Шел он медленно, почти нехотя. Ему и так сегодня здорово досталось, а совершить предстоит и вовсе невероятное. Сначала придется бежать. Очень быстро бежать. А потом… нет, об этом лучше не думать. Все существо Кенета восставало против самой мысли, а ему ведь не думать — ему нужно сделать.

Занятый своими невеселыми раздумьями, Кенет не заметил, что селяне с пленными разбойниками уже поравнялись с ним. Завидев Кенета, разбойники дружно завопили. Трудно сказать, чего больше было в этом крике — ужаса или изумления. Неспособный сейчас на более сильное чувство, Кенет вяло удивился. И чем их, в самом-то деле, так напугал обыкновенный деревянный меч?

Никому не казалось странным, что господин воин едва плетется: окровавленный Кенет со скособоченным плечом выглядел прямо-таки устрашающе. Скорей уж непонятно было, почему и как он еще ходит. Крестьяне, ведущие пленников, почтительно миновали его. Кое-кто остановился и спросил, не помочь ли чем господину воину, но Кенет неизменно качал головой и с преувеличенно вымученной улыбкой отвечал, что сам справится. Что ж, и это понятно. Гордость господина воина одолела. Пусть справляется сам как знает. Такого гордеца уговаривать — себе дороже.

Оказавшись позади всех, Кенет первым делом размотал пояс и, закусив губу, чтоб не заорать на всю округу, примотал левую руку к телу, чтоб не болталась на бегу. Есть, конечно, способы заставить себя не ощущать боли, но он еще не настолько наловчился их применять. Времени у неопытного Кенета изгнание боли займет много, а как раз времени у него и нет.

Он нырнул в лес и побежал, скрываясь за деревьями. Дорога через лес труднее, но короче. Он успеет. Должен успеть.

Он запрещал себе думать, сколько часов — дней — недель — лет, сколько шагов невыносимой боли ему осталось. Он просто бежал, пока не возник перед ним общинный амбар. При виде цели Кенет разом лишился сил. Он рухнул на колени, ткнулся лбом в прохладную ночную землю и тихо завыл.

Прекратить вой оказалось неимоверно трудно. Почти так же трудно, как зажечь огонь одной рукой. Кенет и сам не знал, как ему это удалось. На него накатила слабость, и он едва не выронил горящий факел. Надо торопиться.

То, что он должен сделать, ужасало его настолько, что он почти перестал чувствовать боль. Он встал с колен, твердым шагом подошел к амбару и поднес к его стене горящий факел.

Пламя занялось сразу. Кенет был поражен неистовой пляской огня. Он и представить себе не мог, чтобы одним-единственным факелом можно было сотворить такой кромешный ужас. Этого не могло случиться — но это случилось.

Кенет растерянно отступил от полыхающего амбара. Что ж, нет худа без добра. Не надо думать, как подать знак деревенскому старосте: эдакое зарево видно издалека. И вообще думать ни о чем не надо, а надо поскорей убираться восвояси. Если хоть одна живая душа застанет Кенета поблизости, его убьют. И жертва его, и преступление окажутся напрасными.

Кенет швырнул факел в бушующее пламя, повернулся и пошел прочь. Он шел нескончаемо долго, не слыша криков за спиной, не видя перед собой ничего.

Его нашли лежащим на опушке леса в глубоком обмороке уже наутро.

Когда Кенет очнулся, губы у него опухли, напоминая две плюшки, а плечо ритмично дергала жгучая боль. Рядом с постелью сидел деревенский староста. Кенет с трудом обвел взглядом комнату: больше никого.

— Получилось? — хрипло спросил Кенет.

Старик поднес к его распухшим губам чашку с травяным настоем.

— Спасибо вам, господин воин, — с глубоким почтением произнес староста, пока Кенет с наслаждением пил прохладную жидкость. — Все получилось, как вы и предполагали. Вы правильно догадались: эти разбойники и в самом деле бывшие крестьяне. Уж что-что, но если хлеб горит… сеять будет нечего… против такого им не устоять было. Вот как есть, связанные, на подмогу ринулись. Их уже на бегу развязывали. Как огонь тушили… ну, господин воин! А дальше все путем: после того, как только что вместе пожар гасили и хлеб из огня вытаскивали, не очень-то друг друга и поубиваешь.

— Никто… не… заподозрил? — морщась от боли, выговорил Кенет.

— Как есть никто, господин воин. Да на вас никто бы и не подумал. Деревня на вас просто молится. А разбойники, бедолаги эти, до сих пор опомниться не могут. Этот пьянчужка-воин, что их драться обучал, — мы спервоначалу думали, и вовсе рехнулся. Все какую-то чушь молол. Дескать, набежал господин воин на него со всех сторон сразу с таким огромным сияющим мечом, что просто душа в пятки. И остальные то же самое твердят. Ох и напугали вы их!

«Этот меч волшебный», — вспомнилось Кенету. Его охватила такая глубокая благодарность Аканэ, что он едва сдержал слезы.

— А меч мой… цел? — сдавленно спросил он.

— А как же, господин воин. Все цело. Вот он, ваш меч, в ножнах, на стене висит. Как нашли его рядом с вами, так и принесли. Никто его и не вынимал даже посмотреть. Как можно!

«Странное дело, — подумал Кенет. — И когда это я успел вложить меч в ножны? Ну ничего не помню».

Пока Кенет отлеживался в домике деревенского старосты, лесной лагерь разбойников прекратил свое существование. Женщин, детей и стариков перевезли в деревню на тех самых, навеки овеянных боевой славой телегах и приняли безоговорочно. На самих разбойников поначалу нехорошо косились, но узнав их горестную историю, деревня ужаснулась и простила все.

Когда-то разбойники мирно жили своей деревней и возделывали землю. Деревня как деревня, не лучше и не хуже прочих. Однако земля, на которой деревня стояла, зачем-то понадобилась Инсанне. Его слуги в одночасье вышвырнули из деревни все ее трудолюбивое население. А вернувшись назавтра, жители своей деревни не нашли. Их взору предстало даже не пепелище, что было бы страшно, но понятно. Земля на месте исчезнувшей деревни была сплавлена невероятным жаром в единый монолит. А на его еще теплой поверхности пестрели вдавленные следы. Кто его знает, какие существа могли ступать по жидкому огню, оставляя ни на что не похожие отпечатки.

Делать нечего, пришлось уходить. Да только никто не проявлял желания даже на ночлег пустить изгнанных великим магом: у страха глаза велики. Несчастных гнали отовсюду. Они голодали, питались ягодами, грибами, кореньями. Уже в первую зиму кое-кто начал подворовывать в деревнях, но у стариков не хватило духу упрекнуть за содеянное: те, что крали, кормили всех. Жители деревни не умерли. Они двигались все дальше и озлоблялись все сильнее. К исходу второй зимы воры превратились в грабителей.

Кое-что от прежних деревенских устоев у них все же сохранилось, хотя и приобрело на редкость причудливый вид. Неприязнь настоящих земледельцев к пьянству сделалась чем-то вроде самооправдания: разбойники грабили только те деревни, где вина было вдоволь, — ведь там живут грешники, а значит, и грабить их не грех. Своего пьянчужку-атамана — бывшего воина, подобранного в придорожной канаве, — разбойники дружно презирали.

Трудно сказать, чем бы закончились их похождения, не повстречай они Кенета. Зато теперь эти самые похождения закончились бесповоротно. Принявшая их деревня порешила сменить гнев на милость: рабочие руки лишними не бывают. Пусть уж лучше чужаки землю пашут, чем бесчинствуют.

Выздоравливал Кенет медленно и мучительно. Хотя деревенский староста и оказался заодно и деревенским знахарем, хотя и лечил он господина воина на совесть, прошло много времени, прежде чем Кенет впервые переступил порог его дома.

Легенды, окружившие его за это время, к моменту его выздоровления достигли поистине эпических размеров. Меч его из деревянного превратился даже не в сияющий, а попросту в пламенный. Пьянчужка-воин таскался за Кенетом следом и канючил, умоляя показать меч, — а увидев, отказывался поверить, что это тот самый и есть. Разбойники внимали гласу своего победителя, как велениям некоего божества. Деревенские превозносили храбрость господина воина в таких выражениях, что он начинал чувствовать себя хуже, чем в бою. Нужно было срочно уходить.

Однако ноющее плечо напоминало Кенету, что он еще не готов отправляться в дорогу. А глядя на хмурое осеннее небо, Кенет понимал, что уйти он не успеет. Лужи по утрам уже подергивались тонким ледком. Снегопад застигнет Кенета в пути, если даже он и сумеет покинуть деревню до наступления зимы.