Адам Бесподобный

Элеонора Александровна Кременская

Под ярким утренним солнцем блестело голубовато-белой водой марсианское море. Буйно разросшиеся цветы соперничали в росте с саженцами земных деревьев…

10

После купания, Адам выглядел стопроцентным красавчиком, его длинные волосы, зачесанные назад, еще были влажными. Одетый в свободные брюки синего цвета и такую же футболку, обтягивающую широкую грудь, он производил на подруг ошеломляющее впечатление.

Зоя тронула пальцем его мускулистые руки:

— Боже мой, вы похожи на бога!

Адам улыбнулся, демонстрируя белые ровные зубы.

— Надеюсь, вы имеете в виду античного бога, не то на худого и грязного Иисуса быть похожим? Ну, уж, увольте!

Зеленые глаза Невы зажглись веселыми искорками.

— Действительно, богов на Земле было, как грязи.

— И откуда они взялись, — взгрустнула Зоя Михайловна, — они, понимаешь, правили миром, а ты их, теперь, вместе с детьми изучай!

— Учиться всегда интересно, — заметил Адам, вспоминая при этом Сатану, известного своей любовью к учению.

— Если честно, не всем, — нахмурилась Зоя, приступая к не хитрому завтраку, макаронам с тушенкой, — частенько, отучившись в школе, вчерашние выпускники забрасывают не только учебники, они и книг не читают!

Сделала она многозначительную паузу.

— Все зависит от развития души, — безмятежно сказал Адам, — если человек в процессе своего круговорота, когда умер-родился, родился-умер, достаточно много стремился к саморазвитию, то это заметно.

— Полагаете, отличники берутся из развитых душ? — не поверила Зоя Михайловна.

— Ну, нет, — усмехнулся Адам, — хорошие отметки, тут не причем.

— Что же тогда? — заинтересовалась Нева.

Адам вопросительно посмотрел на нее, пожал плечами:

— Это же очевидно, девочки, человек с развитой душой не сможет жить по законам человеческого общества, он станет изгоем!

— Но почему? — шепотом спросила Вера Павловна.

— Душа неподходяща? — подхватила Зоя Михайловна.

— Общество неподходяще, — окинув подруг долгим взглядом, ответил Адам, — не развитые, ничему не учащиеся люди, деградирующие в мирке материальных ценностей, будут вызывать у развитой души отвращение. Ведь это отвратительно пренебрегать ответственностью за вверившуюся тебе женщину и заделав ей ребенка, выбросить прочь, будто ненужную, износившуюся, старую вещь. Но такое происходит сплошь и кряду. Отвратительно бросать в беде родственников и друзей, отворачиваться в самый тяжкий момент их жизни, говоря, ну, как-нибудь без меня, пускай, выбираются, может, кто другой поможет. Отвратительно, когда с виду порядочный человек оказывается развратным мерзавцем добивающимся от нормальной женщины и матери-одиночки лишь одного, переспать, а после, делая чрезвычайно занятой вид, бросить ее так, как он проделывал десятки, сотни раз с другими женщинами, а иногда не гнушался нагадить в душу и безутешным вдовушкам.

— Это спорт такой? — тихо прервала его размышления, Зоя. — Гадить в душу одиноким, но все еще надеющимся на семейное счастье дамам?!

— Спорт, — подтвердил Адам, взглянув в глаза Зои Михайловны.

— И многие занимаются подобными вещами?

Адам задумался, пытаясь дать правдивый ответ, заинтересованность девочек была ему понятна, никто не горит желанием попасть в лапы негодяя…

— К сожалению, — вздохнул Адам и не договорил, без слов, глядя в наполнившиеся слезами глаза подруг.

***

Оглянувшись на Адама, Катя вопросительно подняла бровь.

— Хозяюшка ты моя, — похвалил он молодую женщину.

Свою улыбку Катя спрятала в платке, поднеся его ко рту, чтобы скрыть довольные смешки.

Статус замужней женщины — новинка для некрасивой одинокой вековухи.

В девчонках она часто представляла себе замужество и детишек по лавкам, и мужа-хозяина. Перешагнув рубеж в сорок лет, фантазировать перестала, погасила вспышки зависти, когда школьные подружки, одна за другой, обрастали детьми, а иные и внуками.

Осторожно взглянув на мужа, Катя улыбнулась, руки ее невольно скользнули к животу.

От Адама не укрылось ее движение материнского счастья.

— Что это? — показал он пальцем на живот жены.

— Слишком рано, чтобы быть заметному, — прикрыла она ладонью.

Адам обеспокоенно выдохнул:

— Погоди, мы не молодые уже, верно?

— Ты не молодой, — возразила Катя и испугалась, что выдала свои потаенные мысли.

— Над нами смеяться будут, — нерешительно предположил Адам.

— Пусть, — упрямо вздернула подбородок Катя.

Шумно выдохнув, Бесподобный направился к бабке Пелагее, ребенок — не шутка, на пенсию «молодому» отцу его не потянуть.

Катя проводила мужа задумчивым взглядом, она уже успела подсчитать все возможности ее с ребенком успешного выживания.

В условиях воровской Едроссии сельские жители, оставшиеся без возможностей элементарного заработка, устраивались торговать при федеральных трассах или просто сидя на обочине оживленной дороги.

Пока старый муж валялся с сердцем в больнице, Катя не сидела, сложив руки.

Не желая остаться без детского пособия, она устроилась на консервный завод, что дымил через пять километров (это, если по едва заметной тропинке идти через болота) в соседнем поселке.

Рябую, хозяин предприятия взял в работницы с удовольствием. Откуда ему было знать, что он принял беременную и через семь месяцев обязан будет по закону отправить ее в декретный отпуск, пускай на нищенское, но все же пособие?

Катя была уверена в дальнейшем будущем своего ребенка еще и потому, что деревенские яйца, что несли многочисленные куры, высоко ценились городскими жителями, проносящимися по московской трассе, неподалеку от их дома.

Коровье молоко, творог и сливочное масло тоже пользовалось успехом.

И, если подумать, торговать можно было и вечером, после смены, в выходные.

Вернувшийся с Пелагеей, Адам завороженный неестественной силой воли жены, молча, внимал ее доводам, ощущая недоумение и растерянность перед катастрофой будущего рождения ребенка.

Конец ознакомительного фрагмента.