Поиграй с огнём

Элен Форс, 2022

Ева – генеральская дочка, примерная отличница и первая красавица в городе. Адам – детдомовец, привыкший жить по законам улицы. У них нет ничего общего, нет ни одного общего знакомого, но роковая случайность толкает примерную девочку в огненные объятия плохого мальчика. История первой любви, первых разочарований и взросления.Содержит нецензурную брань.

Глава 2.

— Отпусти, мне же больно! — прошу его, хватаясь за лицо и трогая пальцами распухшие губы. Чувствую жжение после его холодной, грубой ласки. — Что ты хочешь от меня?

— Трахнуть. Закрыть гештальт. — говорит без тени эмоций Гром. Меня же парализует от его заявления. — А что? Не переживай, не обижу, помогу даже продвинуться по карьерной лестнице. Сделаю старшей медсестрой.

Отвешиваю ему звонкую пощёчину. Не позволю говорить так со мной.

— Любишь пожёстче? — интересуется безразлично, не реагируя на мою попытку спасти свою честь. Адам превратился в бездушную машину, прущую на пролом и уничтожающую всё на своём пути. Я не вижу в его глазах жизни, только раздирающую на куски тьму.

— Остановите машину. — прошу водителя, стуча истерично по окну. — Не хочу ни минуты оставаться с тобой. Ты превратился в морального урода! Проваливай обратно в глушь тараканью.

— Не хотела бы, не села. — Его уверенность и раньше меня поражала. За это время характер лишь закалился и стал прочнее стали. Гром обхватил мою талию и притянул насильно к себе, запускаю руку в вырез платья и трогая нагло грудь. Я вздрагиваю и издаю то ли крик, то ли стон, когда его пальцы сжимают сосок и покручивают его.

По телу пробегают волны удовольствия вопреки всему. Такое я испытывала только с ним. Пробегает мысль, что я могу переспать с ним и сбежать. Закрыть собственный гештальт. Я часто жалела, что не подарила девственность Грому тогда.

— Могу на что угодно поспорить, что ты уже вся мокрая. — шепчет мне на ухо Гром и проникает рукой между ног, сжимая промежность через трусики. Они быстро прилипают к его руке, от прикосновений Грома мне и вправду становится жарко. — Я тебя не обижу, Ева. Если будешь ласковой и послушной, приголублю. Тебе понравится. Думаю, у меня хер побольше, чем у твоего педиковатого Олежи.

Это отрезвляет меня. Бьёт наотмашь физически. Адам принимает меня за эскортницу.

Я впиваюсь ногтями в его руку, оттягивая её от промежности и оставляя царапины на бронзовой коже.

— Меня стошнит на тебя прямо здесь. — стараюсь говорить холодно. — Как увидела тебя, замутило!

— Ц! Ева! Обманывать не хорошо, твоё тело говорит об обратном. — Гром заливисто смеётся, накрывает горло ладонью и сжимает его, не позволяя двигаться. Пока я ловлю воздух ртом, Гром стягивает с меня трусики и выбрасывает через окно. Такого унижения я никогда не испытывала. Провожаю глазами тонкое кружево.

— Адам. — прошу его умоляюще. — Не нужно так со мной…

— А как нужно? — спрашивает пытливо меня Гром, проникая пальцами внутрь, лаская чувствительную точку. Гром играет с моим клитором, разжигая томившийся шесть лет огонь. Я всё ещё помнила оргазм от его поцелуя. Тело ждало его. Я затрепетала в его руках, пытаясь сомкнуть ноги, но Адам был сильнее физически. Воля трещала по швам. — Так? Так с тобой нужно?

Он двигался во мне, наполняя на два пальца и немного растягивая. Я стонала пошло в такт его фрикциям, не заметив, что Гром больше не удерживал горло, он ласкал мою грудь рукой.

Узел взорвался, и я стала содрогаться, кончая ему на руку, не в силах сдержать предательского крика. Руки сами цеплялись за широкие плечи Грома в поисках опоры.

— Адам. Адам! — я лихорадочно повторяла его имя, теряя остатки гордости и сил, повисая на Громе. Он пах всё также, его терпкий мужской запах сводил меня с ума. Я словно бредила на яву.

Гром во плоти ласкал меня, заставлял стонать на весь квартал. Адам был рядом. И вроде родной, но одновременно с этим уже какой-то чужой.

Машина остановилась у гостиницы. Водитель был бесстрастен, словно не видел и не слышал ничего. А у меня не было сил даже на стыд. Гром подхватил меня на руки и понёс в свой номер, не спрашивая моего мнения и желая закрыть гештальт.

Я очнулась только, когда оказалась на огромной кровати без платья. Действовал Адам быстро, расправляясь с моей одеждой и переворачивая на живот. Одежда падала на пол рваными кусками, слабо напоминая предмет гардероба. Так, тряпки половые…

— Нет! — решительно, но с запозданием крикнула я, отталкивая Адама и отчаянно сопротивляясь. — Адам, пожалуйста, отпусти меня. Между нами всё закончилось! Я не хочу тебя! Слышишь!

Тело пронял холод. Я боялась его до чёртиков.

Шарила лихорадочно пальцами по покрывалу, пытаясь найти за что можно было зацепиться. Адам сжимал меня своими накачанными руками, удерживая на месте без особого усилия. Он был больше и сильнее, он полностью владел ситуацией. Я отчаянно вертелась под ним, умоляла остановиться.

Держал он меня намертво.

Ещё больше, я боялась, что Гром узнает правду и будет надо мной смеяться. Это будет его оглушительная победа.

Слёзы текли водопадом, насквозь пропитывая простыни моей болью.

— А Олежик значит в твоем вкусе? — интересуется он и шлёпает меня сильно по голой попе, оставляя на ней красный след. Пошлый звук заполняет комнату, оглушает меня. Бьёт по расшатанным нервам. — Нравятся павлины, звёздочки медицины? Или ты возбуждаешься от подарков и московских перспектив?

— Точно, не нравишься ты! — Я пытаюсь сопротивляться, но Гром прижимает меня к кровати и жестоко не позволяет выскочить из его плена. — Мерзкий подонок. Папа был абсолютно прав на твой счёт! Ты всегда был лживым, мелочным негодяем! Как я раньше не увидела в тебе насильника?

Мои слова ещё больше разжигают огонь ненависти внутри Адама. От его рыка кожа покрывается гусиными мурашками синеватого цвета. Мне страшно.

— Сука… Избалованная продажная сука! — Гром не оставляет мне и шанса на свободу. Он спускает штаны и приставляет член к моей пылающей попке. Я чувствую толстую головку, потирающуюся о ягодицу. Она рисует крест на нежной кожи.

Издаю свистящий крик, жмурюсь.

Чёрт. Как же страшно.

— Адам, прошу тебя, давай лучше поговорим. Не поддавайся, пожалуйста, эмоциям… — не успеваю договорить, потому что член Грома входит в мою влажную пещерку с одного толчка, заполняя до предела и раздирая на две части. В меня практически вбивают кол. От боли становится нечем дышать. — А!

Перед глазами темнеет и я заставляю себя расслабиться, чтобы Гром ничего не повредил мне. Просто бессильно падаю под ним, чувствуя себя растоптанной и наказанной, унизительно нанизанной на толстый член против воли.

Меня поделили пополам. Нанизали как мясо на шампур.

Адам замирает позади меня, боясь двигаться. Закрываю лицо руками от стыда. Как хочется умереть, провалиться в ад и никогда больше не видеть его красивое и холодное лицо. Когда Гром выходит из меня, я подтягиваю ноги к груди и тихо плачу.

Мой особенный первый раз.

Его член окрашен в алое. Неподдельное подтверждение тому, что я не шлюха.

— Ева? — его голос меняется, становится немного нежнее. Адам даже проводит ласково рукой по мокрым волосам, чтобы лучше рассмотреть моё заплаканное лицо. Гром поражён. — Что это значит?

Качаю головой, не хочу говорить с ним, знать его не хочу, но Гром насильно укладывает меня под себя, расставляет широко ноги и касается нежно пульсирующей от боли плоти.

— Почему ты была девственна? — он ласкает клитор и стенки, заставляя меня отвечать на его глупые вопросы. Я облизываю губы, но не отвечаю. Нет ни сил ни желания. Я не обязана перед ним отчитываться. Хочу, чтобы он сдох. — Хорошо, мы поговорим об этом позже. Сейчас я хочу, чтобы ты расслабилась. Ты же не хочешь, чтобы твой первый раз был таким? Чтобы ты запомнила только боль?

Адам наклоняется и ловит ртом сосок. Он старается сгладить ситуацию, заставить меня захотеть его.

— Помнишь, я когда-то уже ласкал тебя таким образом? — воспоминания меня и вправду возбуждают. — Кто-нибудь кроме меня трогал тебя так?

Теперь он спрашивает по-другому, сейчас Гром хочет говорить и узнавать правду.

Хочу сказать, что нет. Хочу признаться, что никого никогда не хотела как его. Никого не любила как его. Но я молчу. Никогда не скажу ему об этом. Глотаю слова и стоны, потому что боль отступает, уступая место пожару. Тело предательски сбрасывает негатив и с радостью готово принять его.

Гром чувствует, как тело расслабляется и поддаётся ласкам, предаёт мою гордость и остатки чести. Когда я снова достаточно увлажняюсь для него, Адам входит в меня. На этот раз более аккуратно, медленно заполняет, доставая до самой матки.

Чтобы больше не испытывать боль я расслабляюсь и послушно принимаю его, подкручивая таз так, чтобы Гром мог легко войти в меня. Пусть это будет его победа.

— Очень узко. — хрипло говорит Адам, прижимая меня к себе. — Теснее, чем я представлял… Ева…

Он толкается, и я двигаюсь ему навстречу. Тело отзывается. Постепенно дискомфорт сменяется эйфорическим наслаждением.

— Обхвати мои бёдра. — Адам заставляет меня обвить его ногами, чтобы прижаться теснее. Грудь распластывается о его торс, сладко потираясь о жёсткие волосы. — Вот так, Ева… Хорошая девочка. Так…

Загораюсь как спичка. Сгорая в его руках. Кончаю сладко на его члене, забывая о грубости. Адам доводит меня до точки, я вгрызаюсь в него зубами, выгибая спину и прижимаюсь всем телом. Не замечаю, как Гром кончает одновременно со мной, заполняя меня спермой.

Вязкое семя разливается по моим бёдрам, помечая и делая на несколько секунд счастливой.

Гром выходит из меня и поднимается на ноги. Адам берёт меня на руки и относит в ванную, усаживает в огромную джакузи и наполняет её водой. Смывает с моих бёдер кровь и сперму, помогает прийти в себя.

Неожиданный порыв заботы подкупает, но я понимаю, что это маленькая дань за то, что я подарила ему девственность. Гром не собирался обходиться со мной уважительно.

Адам.

Девственница. Ахуеть. Ева удивила меня.

Я решил, что теперь точно уничтожу Олежу. Звезда откровенно напиздел мне, у него ничего не было с Евой. Если бы она дала ему, то не залила бы всё постельное бельё кровью.

Твою мать. Ты облажался Адам. Чтобы ни было между тобой и Евой и какая сука бы она не была, она не заслужила, чтобы её так лишили невинности.

На какое-то мгновение злость на Еву улетучивается, она становится той Евой, что делала меня счастливым с шишом в кармане. Она любила меня просто за то, что я — это я, без денег и связей. Хорошая девочка Ева…

Только если бы Ева любила меня, не бросила в такой момент и не улетела бы в Москву, не говоря ни слова. Она растоптала всё, чем я жил, наигралась и оставила.

— Ложись спать, завтра поговорим. — укладываю её. Она послушно сворачивается калачиком и забавно шмыгает носом.

Ева. В моей постели. Ахуеть.

Когда она засыпает, я иду на балкон и там закуриваю, хочется немного переварить случившееся.

Если Ева девственница, то получается, что все эти годы у неё никого не было. Правильно ведь я всё понимаю?

Но почему?

Нет, нельзя думать в таком ключе. Потому что во второй раз попасться на одну и ту же приманку нельзя. Ева — не ангел. Она хитрая и изворотливая интриганка. Припасла, скорее всего, свою невинность для какого-нибудь богатого папика. Это она могла.

— Мамай? — звоню другу, желая услышать родной голос. Друг помогал мне в бизнесе, он был моим партнёром. Он не смог приехать, потому что Верка родила ему первенца на днях. Роды были сложные, и она никак не могла отойти. — Как твои дела?

Мне было необходимо с кем-то поговорить. В душе был раздрай.

— Да писец. Завтра к тебе выезжаю. — ворчит друг. — Бешеная эта орёт, мелкая тоже орёт. Я думал после девяти месяцев легче становится, а наступает полный треш.

Мамай не особо хотел жениться на Вере, нравилась она ему, но погулять он хотел ещё. Скажем так, не горел желанием останавливаться на чём-то одном, когда вокруг было столько вариантов. Но Вера оказалась хорошей девкой, не такой, как Ева. Она послушно ждала, когда Тоха перебесится и поймёт, что лучше, чем Вера он никого не найдёт.

А стоило Мамаю расслабиться, Вера забеременела.

— Радуйся. Теперь у тебя есть лапочка — дочка.

— Ни хера она лапочка Гром, рот у неё с мой кулак! И кричит она громче полицейской сирены, у меня даже слух стал проседать от этого визжания.

— Не гунди.

— Ну хоть кому-нибудь же я могу пожаловаться?

Я звонил Мамаю, чтобы рассказать, что встретил Еву, но почему-то не смог. Не находил слов.

— Мамай, ты встречал когда-нибудь двадцати пятилетних девственниц?

— В музее старых дев, к чему такие вопросы?

— Так, встретил тут одну. Оказалась целкой. Стало интересно, почему бабы хранят её…

— Ну так, всё просто. Красивые берегут для одного единственного, некрасивые, потому что их не ебут. А тёлка то хоть красивая, ебабельная?

— Пока, Мамай…

— Гром. Это хоть…

Отбиваюсь.

Одного единственного? Про Еву точно нельзя было сказать, что она не ебабельная.

Возвращаюсь в комнату, чтобы посмотреть на Еву. Утром поговорю с ней и выведу на чистую правду. Пусть объяснится, я заслужил узнать, почему она собрала вещи и исчезла без единого слова.

Евы не оказывается в кровати. Маленькая дрянь сбежала.