Девятая Крепость

Эдуард Катлас, 2005

Акренор. Затерянное королевство фронтира. Королевство-анклав, окруженное врагами со всех сторон. Отряд, созданный наследным принцем, попадает в самый центр событий, влияющих на судьбу королевства и выживание людей. Туда, где честь – не просто слово. Туда, где война – обыденность, а мир – только мечта.

— Так мы созданы, те двое из нас, которые еще остались. Большие грязные полотенца, колышущиеся в небе. И не бойтесь: человек рядом с вами — наш друг.

— Но третий не был ни моим другом, ни другом всего человечества, — сказал Максвелл. — Он продал нас.

— И все-таки ты сидел с ним, когда остальные не захотели прийти.

— Да. Это долг, который следует отдавать даже злейшему врагу.

— Значит, — сказал баньши, — ты способен что-то понять.

Клиффорд Саймак. Заповедник Гоблинов

ПРОЛОГ

Стены помнили. Память — это все, что оставалось у обвалившихся руин, зараставших травой. Забвение — для живых, мертвые же стены не забывали. Обваливаясь, проигрывая в битве с травой камень за камнем, они продолжали помнить.

Стенам оставили только память, и ничего больше. Память о каждом человеке из тысяч, погребенных под ними. Память о каждом ржавом мече, который лежал под слоем земли. Стены помнили эти мечи молодыми, остро отточенными и смертоносными. Они помнили кровь на этих мечах, помнили, как эти мечи сжимали живые руки. Помнили, как эти же руки, но уже холодные, по-прежнему сжимали оружие, как будто продолжая незримый бой по ту сторону вечности. Помнили, как железо превращалось в ржавчину, а живая плоть — в забытый всеми прах.

Стены, снесенные до основания, не грустили о временах, когда они гордо возвышались над лесом, когда вокруг них жили, воевали и умирали. Грусть — для живых. Стенам было позволено только помнить. Помнить о колдовстве, вырывающем души из сотен тел и крушащем здания и башни. Помнить о храбрости, с которой умирали их защитники. Помнить ярость битвы и крики умирающих. Помнить каждую мысль и каждый вздох тех, кто ушел.

Стены не надеялись отдать свою память потомкам. Надежда — для живых. Стены могли только хранить память. Хранить память даже о том, о чем не мог помнить никто, кроме них.

Стены не желали менять предначертанное. Желание — для живых. Они равнодушно сдавались в поединке со временем, уходя из реальности. Трава забвения, хладнокровный воин вечности, неумолимо побеждала руины, которые уже некому было защищать.

Стены стояли как символ двух извечных врагов. Памяти и Забвения.