Зайди ко мне, когда уснёшь

Эдуард Еласов

Леонид Скобелев – талантливый мастер кисти. Неудивительно, что он воспринимает окружающий мир не так, как обычные люди. Его вселенная прекрасна! Но её разрушает страсть к алкоголю… Однажды, когда казалось, что всё уже потеряно, Леонид встретил Время и пил с ним чай, гостил у Судьбы и спорил с ней. Время рассказывало ему истории, Судьба читала книгу, а Сон показывал фильмы… Но какое ему дело до них, если он влюбился в Неё? В ту единственную, за которую не жалко отдать жизнь.

Глава 5. Волки в голове

Это было трудно назвать сном. Скорее, короткие провалы в беспамятство. Сильнейшая головная боль выдернула Леонида из спасительного забытья и снова бросила его к мучительному сознанию. Моральное и физическое состояние было настолько плачевно, что Лёня понимал, ему остаётся только одно, лежать бревном, умолять себя изо всех сил впасть в сон, чтоб отключить мысли. Вот рту был такой отвратительный привкус, что хотелось, как можно скорее заглушить его.

Лёня вставал, плёлся на кухню, набирал стакан воды прямо из-под крана и трясущимися руками пытался поднести кружку к губам. Амплитуда их колебания была такая, что вода, словно буря в стакане, плескалась так, что выливалась наполовину, пока он мог сделать хотя бы глоток. Это раздражало. Очень. В бессилии Лёня снова падал на постель. Любой громкий звук с улицы или в подъезде заставлял его вздрагивать, а сердце, как у спортсмена-марафонца бешено колотилось.

Замок в двери щёлкнул. Кто-то вошёл в прихожую. Это была мама. Единственный человек на всём свете, кто ещё держался за своего сына, она верила, надеялась вытащить его из плена бесшабашной жизни. Лёня прекрасно понимал, как страдает его близкий человек. В трезвые дни, когда наступали моменты прозрения он искренне жалел её, пытался успокоить. Видя, как становятся всё печальнее и печальнее её глаза, он горячо давал себе зарок изменить жизнь и облегчить груз на сердце матери, но, увы, пагубная привычка брала верх.

Мама прошла на кухню, выложила на стол пакет с молоком, хлебом и ещё какой-то нехитрой едой. Потом прошла в комнату, где, распластавшись в бессилии, лежал сын. Спать не хотелось и не моглось, поэтому он просто уставился немигающим взглядом в потолок. Женщина устало опустилась на стул:

— Иди, покушай, — потом, немного помедлив и как бы собравшись с мыслями, произнесла дрогнувшим голосом, — Сынок, ну сколько можно пить? Подумай о своём здоровье.

— Уже не пью, — сухими губами едва слышно прошептал тот и медленно прикрыл глаза.

— Давай вызовем врача, тебе сделают капельницу, выведут из запоя, — с надеждой попросила мать.

— Давай, хуже уже не будет, — неожиданно для себя согласился Лёня. Он понимал, это всего лишь попытка облегчить свои страдания, а вовсе не желание завязать с выпивкой. Альтернативы сейчас не было.

— Наркология тут рядом, в паре кварталов, — женщина достала из сумки мобильный, — я записала их телефон, сейчас позвоню…

Она долго, напрягая зрение, набирала цифры на клавишах. Наконец, поднесла к уху.

— Алло, добрый день… можно вызвать бригаду на дом… молодой мужчина, запой… адрес — улица Мира, сорок семь…

Врачи из платного отделения наркологической больницы похвально быстро приехали на вызов. Едва Лёня успел переодеться в свежую рубашку и джинсы, как в дверях раздался звонок. Мама открыла, и в комнату ввалился, не снимая обуви, огромный, розовощёкий врач в зелёном костюме, а из-за его спины выглядывала хрупкая ассистентка, которая тащила за собой огромный пластиковый кейс.

— Так-с! — по-деловому заявил здоровяк и зачем-то спрятал руки в карманы, — Рассказывайте.

Лёня едва открыл рот, как тот уже сам поставил все диагнозы:

— Пьём-с! Не первый день. Похмелье. Болеем. Печень не жалеем. Понятненько.

Щуплая помощница в это время шустро что-то колдовала в своём ящике.

— Доктор, сколько будет стоить поставить капельницу? — мама Леонида вопросительно глядела на врача снизу-вверх. Тот, подхватив её под руку, быстренько увёл на кухню и, снизив бас до шёпота, что-то доверительно начал объяснять.

В это время ассистентка занялась пациентом, сделала укол в руку и замерила температуру. Спустя минуту в комнате появился и врач, судя по довольному лицу, финансовый вопрос он успешно решил.

— Ну-с, молодой человек, собирайтесь, Вы едете с нами. Назначим прочистку, витамины, — он повернулся к матери Леонида и со знанием дела утвердительно кивнул, — Ничего брать с собой не надо, у нас всё есть. После больницы сам доберётся до дома. Тут недалеко…

Лёня послушно собрался и медленно поплёлся за докторами. Мама закрыла дверь и положила ключи в карман куртки сына. Все спустились вниз. Лёню завели в поджидавшую машину «скорой помощи», которая на поверку оказалась простой «буханкой» без какого-либо медицинского оборудования.

Мама всё время хлопотала возле сына, поправляя его одежду. Когда за ним захлопнулась дверь, всё равно продолжала с тревогой вглядываться сквозь стёкла в тёмный салон, ничего ли не забыла. Врач с помощницей тоже заняли свои места возле водителя. Машина лениво и нехотя завелась и через мгновение направилась в городской наркологический стационар.

Прыгая по разбитому асфальту, автомобиль быстро домчал пациента до дверей серого непримечательного здания. Тут их встретил суровый дяденька в застиранной чёрной униформе охранника. Гремя огромной связкой ключей, он как в шлюзы запускал людей, и только захлопнув за ними дверь или решётку, открывал следующие врата в это царство страданий, пропахшее каким-то особенным духом отчаяния и безысходности.

У Лёни забрали всю верхнюю одежду, оформили положенные в таком случае бумаги, затем провели какими-то лабиринтами подвала, с многочисленными поворотами. Наконец, поднявшись на этажи, определили в стерильную палату с двумя кушетками и парой стоек для капельниц. На одной из кушеток, скрючившись в позе эмбриона, лежало тело, накрытое простынёй с головы до ног. Судя по редким вздрагиваниям, тело было живо и находилось в таком же плачевном физическом состоянии, как и вновь прибывший. Леонид, завалившись на свободное место, перевёл дух.

Даже небольшая дистанция, преодолённая пешком, была для его организма настоящим испытанием. Он не успел осмотреться, как подошла медсестра. Уверенным движением ввела ему в вену иглу, закрепила пластырем и присоединила прозрачную трубку, идущую от колбы, закреплённой на стойке. Было видно, как внутри капля за каплей стала поступать исцеляющая жидкость.

— Всё, рукой не шевели, когда кончится, заменю, — медик подвела черту под своими манипуляциями и, собрав использованные упаковки, удалилась. Лёня опытным взглядом оценил ёмкость, нависшую над ним. Пол-литра.

«Что, если бы капельницу ставили из пива?» — пронеслась в голове глупая мысль. Веки наливались тяжестью. Кажется, теперь действительно стало легче. Впервые за долгое время ему по-настоящему захотелось спать.

Как же хорошо было вот так отключиться и не просыпаться как можно дольше, быть в забытье и не чувствовать ни боли, ни мыслей. Но, любой сон рано или поздно кончается, и Леонид, проснувшись, никак не хотел открывать глаз. Так бы и лежал с закрытыми веками, но каким-то чувством понял, что рядом кто-то стоит.

Так и есть, через едва приоткрытые веки Лёня узрел возле своей кровати человеческий силуэт. Мужчина лет пятидесяти с накинутой на голову простынёй, словно шалью, нависал над ним. На белом фоне выделялось его небритое истощённое лицо. Он стоял рядом со стойкой, на которой висела капельница, а его большие глаза, не моргая, пристально смотрели на последние исчезающие капли раствора в бутылке. Казалось, он мог так стоять бесконечно, словно языческий истукан, но едва Лёня решил прокашляться, как идол ожил, повернул своё лицо к лежащему человеку, и огонёк радости проскочил в его глазах:

— С возвращением!

— Я, собственно, никуда и не уходил.

— Это ты так думаешь или действительно не уходил? Меня зовут Глеб Павлович. Я твой сосед, — из-под простыни вынырнула худая ладонь для рукопожатия.

— Леонид. Очень приятно.

Мужчина похлопал его по плечу и заговорщицки подмигнул:

— Тоже по знакомству пристроили?

— Не то чтобы…

— Ну-ну, а мне здесь нравится, тихо, спокойно и очень чисто. Знаешь, и сестрички такие внимательные, добрые.

— Ну, да, ещё бы не спокойно. Они же здесь успокоительные сыплют и колют.

Палыч тихонько засмеялся, как будто Лёня сморозил какую-то глупость. Он сел на край его кровати, с явной готовностью пообщаться. Лёня, как ни странно, тоже был рад новому знакомству и ничему не обязывающему разговору. Тем более, боль и тяжесть в голове несколько отступили, стали затихать. Почему бы не отвлечься мыслями? Только говорить в основном пришлось Лёне. Палыч лишь расспрашивал его про жизнь, а сам внимательно слушал с лицом наивного ребёнка получившего новую сказку на ночь. Лёня рассказал всё, от ярких эпизодов детства, до тёмных красок семейной жизни прошлого, и конечно же о невесёлом настоящем.

За окном стемнело. Неподвижная рука уже порядком затекла. Палыч тихонечко прокрался к двери и выглянул в коридор. Затем быстро вернулся к кровати и вполголоса просипел:

— Сейчас у тебя физраствор кончится, они должны поменять на магнезию. А потом пойдут телевизор смотреть в ординаторской.

— И чего?

— Ты тут новенький, а я такие места знаю, закачаешься. Пойдём вместе, на разведку.

«Такого разведчика, блин, в два счёта поймают» — подумал про себя Лёня, но кивнул в знак согласия. В коридоре послышались быстрые шаги. Палыч пулей шмыгнул к себе в койку, уткнулся лицом в стенку, и как ни в чём не бывало, правдоподобно засопел, будто спит. Медсестра появилась с полной бутылкой прозрачной жидкости.

— Ну, что больной, как дела? Поспал? Это уже хорошо. Сейчас ещё одну поставим.

Пока женщина меняла ёмкости, Лёня размял затёкшую руку. Новая бутылочка с лекарством начала свой нудный отсчёт, словно водяные часы. Когда медсестра исчезла в тёмном проёме коридора, Лёня неожиданно понял, что ему просто необходимо в туалет. Видимо, то количество жидкости, которую влили в вену, попросилось наружу через почки. И что же он сразу не сообразил сказать сестре. Перспектива лежать и терпеть совсем не радовала его.

Решение, в лице Палыча, подоспело вовремя. Едва шаги в коридоре стихли, новый товарищ вновь оказался у его кровати.

— Ну, что долго тут собираешься валяться? Пошли уже.

— Как?! — и Лёня покосился на нависавшую над головой капающую ёмкость.

Глеб понимающе кивнул и ловко перегнул трубочку. Затем, невесть откуда появившейся бельевой прищепкой, закрепил её и достал катетер из иглы.

— Ну, вот порядок.

Лёня не без удовольствия согнул руку в локте. Потянулся и медленно сел. Палыч подошёл к двери и прислушался.

— Вроде всё стихло. Одевай простынь

— Зачем?

— Чтобы не увидели.

— Палыч, а где туалет?

— Что, прижало? Сейчас покажу. Накидывай на голову…

Лёня скептически хмыкнул, но простынь всё же натянул на самую макушку. Он вообще согласился на предложение Глеба исключительно из-за туалета.

И вот два, такого странного вида мужчины, словно призраки, медленно выплыли в коридор лечебного учреждения. Справа, в дальнем конце, тускло пробивался свет из-под двери ординаторской. И самовольщики, не колеблясь, выбрали путь в противоположном направлении. Всё было спокойно, только где-то далеко в недрах этого печального дома раздавались душераздирающие крики. Далёкие и безумные, как из забытых фильмов ужасов.

— Нам в платном отделении привольно. Никто особо не наблюдает. Колют, лечат, кормят. А на том этаже, — сказал Глеб Палыч, многозначительно ткнув пальцем вверх, — лежат по принуждению. Силой привозят. Бывает, что запеленают в смирительную рубашку, бросят на полу, и привет. А могут и побить, чтоб не орал… Вон туалет, последняя дверь.

Лёня, беззвучно нырнул в комнату, пробыл там несколько минут и, когда вышел, замер в недоумении. Палыча нигде рядом не было. Он стоял в начале тёмного коридора, с пробивающимися полосками света из приоткрытых дверей палат. В голове представился фантастический тоннель, ведущий в неизвестность, и где-то из глубины этих стен доносились ужасные крики мучеников ада. Новая тема для картины, почему бы нет?

Идти в палату совсем не хотелось, и Лёня решил дожидаться товарища, по несчастью. Он взгромоздился на подоконник единственного коридорного окна, которое было наглухо заварено толстой решёткой. В ближайшей палате, сквозь приоткрытую дверь, были слышны голоса. Лёня сначала не обращал внимания, но беседовавшие говорили уж очень эмоционально, и это заставило его прислушаться. Кажется, там разворачивалась банальная семейная сцена. Женский голос, печальный и тихий, переплетался с болезненно хриплым мужским. Он называл её по имени, то ли Геля, то ли Эля, и при этом всегда понижал тон, словно боясь разгневать супругу. И тогда некоторые реплики было невозможно разобрать.

— Зачем ты пришла, Геля? Хочу, чтобы все от меня отстали.

— Успокойся, пожалуйста. Осталось уже немного…

— Забери меня уже отсюда, так надоело, — в его голосе звучало отчаяние.

— Да, конечно. Скоро всё закончится. — женщина как могла успокаивала больного, — Я принесла тебе кое-что. Ты же всегда хотел выкурить настоящую гаванскую сигару!

— Глазам не верю! За всю жизнь не курил такую. Спасибо…

Послышался щелчок зажигалки, мужчина, видимо, затянулся, и наступила небольшая пауза. «Ничего себе, она его балует», — Лёня решил подойти поближе к открытой двери и хотя бы краем глаза взглянуть на эту парочку. Их не было видно из-за больничной ширмы, стоящей рядом с кроватью. Голоса доносились именно оттуда.

— Дай мне руку. Я присяду, — сказал мужчина. — Какая же она у тебя холодная.

— Потому что на улице холодно, — задумчиво ответила женщина.

Пауза. Мужчина прокашлялся.

— Я часто вижу демонов, они преследуют меня, постоянно. Так можно с ума сойти.

— Они не сделают тебе ничего дурного, только ты сам…

— Я устал. Больше не могу так жить! — воспалённый мужской голос то переходил на шёпот, то становился громче. — Я никому не нужен.

— Мне нужен, — отозвался голос молодой женщины.

— А зачем?

Собеседница молчала.

— Я никому никогда не принёс вреда. Если и мучил, то только себя.

— Ты просто слабый человек, и всё время пытался переложить ответственность за свои слабости на других. Все виноваты в том, что довёл себя до такой жизни. Все, но только не ты. Типичное рассуждение алкоголика.

— И что? Скажи, я имею право на свою жизнь?

— Конечно! Весь вопрос, как ты распорядился этим правом? Хватит истереть, сходи, умойся в туалет.

«Какая интересная дамочка», — подумал Лёня и сделал шаг, чтобы взглянуть краем глаза на собеседников и тут же остановился. Мужчина почти вскрикнул:

— Я не пойду! Там волчья стая! Ты слышишь? Они там, в темноте…

Лёня невольно огляделся. Он был один в тёмном коридоре, и слова мужчины почему-то напугали его. Приоткрытая соседняя дверь подсобного помещения зловеще глядела на него. На мгновение показалось, что кто-то там стоит и наблюдает. Страшный и злой. Это был не человек. Он смотрел оттуда, и пенящаяся слюна капала из его оскаленной пасти на холодный кафель пола. Зверь ждал подходящего момента для прыжка и издал нетерпеливый глухой рык. Волосы дыбом встали на затылке у Леонида. Первобытный страх почти парализовал его. Он, едва не теряя рассудок, попятился вдоль стены, как вдруг чья-то рука уверенно отдёрнула его и поволокла в сторону.

Это был Палыч. Всё такой же замотанный простыней, бледный призрак больницы.

— Тс-с-с! — фантом приложил указательный палец к губам. — Тебя всего трясёт, что случилось?

— Осторожно, там кто-то есть, — Леонид горячо зашептал, указывая на тёмный проём подсобки.

— Стой здесь, — Палыч смело пошёл туда и через некоторое время вынырнул, пожимая плечами. — Никого. Боишься темноты? Это нормально.

Он молча потянул Лёню на площадку запасного выхода. Там они вышли на освещённый тусклым светом лестничный марш, спустились двумя пролётами ниже и очутились на первом этаже, возле квадратного ящика с красной трафаретной надписью: «ПК-1». Глеб Палыч по-деловому открыл его. Под пожарным краном стоял пакет и белая эмалированная кастрюля, пахнущая чем-то вкусным. Палыч не без гордости взглянул на приятеля.

— На кухню сделал вылазку. Одному не унести. Хватай посуду.

Палыч взял пакет и направился вверх по лестнице. Кастрюля была тёплая, Лёня схватил её и на цыпочках бросился вслед.

Проходя мимо палаты, где только что слышалась беседа супругов, Лёня сбавил шаги. Ему очень хотелось взглянуть на ту дамочку, которая так мудрёно общалась с мужем алкоголиком.

«Есть же ещё женщины, которые ухаживают и ценят своих мужиков, какими бы они ни были» — мечтательно подумал он. Может оттого, что за ним самим никто в жизни так не ухаживал, кроме мамы. Даже бывшая жена в первые дни знакомства, не говоря про последующие, не утруждала себя знаками внимания к супругу. А тут нате вам, сигару!

В палате было тихо, и только слабый аромат экзотического табака доносился из-за двери.

«Уже ушла» — сделал вывод Лёня.

Приятели без приключений добрались до места дислокации. Именно так Палыч и называл свою палату. Тут они позволили себе расслабиться. В кастрюльке оказались котлеты с картофельным пюре и подливой. Из пакета был изъят нарезанный хлеб, кусок пирога, литровая банка с чаем и две ложки.

Мужчины с аппетитом принялись за позднюю трапезу. Котлета на ложке Лёни всё так же прыгала от дрожания рук, пытаясь ускользнуть, но голод заставлял неимоверным трудом удерживать её и прикончить, кусок за куском. Возвращались силы и заметно улучшилось настроение. Глеб Палыч, расположившись на своей кровати, как индусский бог, медленно жевал, словно медитируя. Вся обстановка напомнила Лёне что-то далёкое и давно забытое.

— Чувствую себя как в пионерском лагере. Даже еда по вкусу такая же…

— Ага. В тихий час обычно делали набеги. За пазуху наберёшь печенья, и в руки алюминиевую кастрюлю с горячим киселём, и бежишь, босой вместе с пацанами, в отряд, делить добычу, — Палыч зажмурился в своих воспоминаниях.

— Брось, Палыч, откуда тебе быть в пионерском лагере? Ты ребёнком-то хоть был?

— Я-то был, — нашёлся с ответом Глеб. — А ты сам на себя в зеркало давно смотрел? Весь помятый как бабай!

Мужчины рассмеялись. Распаковали банку с чаем и пустили по кругу. Их чаепитие нарушил только единожды бледный старик в ночной рубахе, который призраком прошаркал в открытом дверном проёме, до туалета и обратно. На верхних этажах, словно в дивном зверинце, продолжали разноситься крики, урчания, визги и топот.

Неожиданно совсем рядом, за дверью, раздался пронзительный собачий лай.

— Тут ещё собак держат? — удивлённо спросил Леонид. Глеб не успел ответить, как к ним в палату проскользнул молодой парень. Весь взъерошенный, с выпученными от испуга глазами. Больничная пижама, висевшая мешком на худом теле, выдавала в нём пациента. Он захлопнул за собой дверь и настороженно прислонил ухо к скважине. Потом навалился со всей силы и залаял по-собачьи, так громко, что кажется, поднял на ноги всё здание. Откуда-то издали, с верхних этажей отозвались другие одиночные собачьи завывания, словно это был питомник для животных, а не больница. Иногда его старательный лай переходил в озлобленный рык, чем окончательно озадачил мужчин, наблюдавших за этим сумасшедшим представлением.

— Эй, парень, ты чего? — спросил странного визитёра Глеб. Тот обернулся, выпучив на него глаза, и возбуждённо, заикаясь, едва внятно зашептал:

— Там, в коридоре, волки! Если они подумают, что здесь собаки, то испугаются и уйдут. Давайте вместе…

И парень зарычал с удвоенной силой. Действительно, сильный аргумент, в какой-нибудь глухой деревне, но очевидно неуместный здесь. Вдруг с той стороны кто-то не сильно толкнул дверь. Парень отчаянно упёрся в неё и залаял так ожесточённо, что не на шутку испугал Лёню с Палычем. Оба в тревоге приподнялись с кроватей. А что если и в самом деле сюда ворвутся звери?!

С той стороны налегли на дверь сильнее, и через мгновение в палату ввалились двое крепких мужчин в белых халатах, и за ними медсестра со шприцем наизготове. Парень сопротивлялся, как мог, и даже пару раз, извернувшись, пытался зубами вцепиться в руку одному из них, но тот был явно подготовлен к такой встрече и разом скрутил озверевшего пациента. Его щуплое тело быстро обмякло в крепких руках санитаров, и они торопливо унесли его куда-то прочь. Крики и топот ещё долго разносились в стенах учреждения.

— Вот и этот, туда же, волков увидел. Странно всё это, — тревожно сказал Лёня и прислушался к стихающему шуму в коридоре.

— Вечерние обострения. Под ночь здесь с некоторыми бывает. Белочка, — пояснил Палыч.

— Ничего себе представления.

— Тут таких навалом. Обычно их колют препаратами, после которых они становятся просто овощами.

— Ты-то, видно, уже специалист, разбираешься, что да как?

— Уж я-то знаю. Это нам со стороны кажется, что их поступки дурацкие и бессмысленные. А на самом деле хоть и спонтанные, но логичные. Всё объяснимо. Некоторые, допустим, на ужине масло прячут и выносят. Думаешь, зачем?

Лёня пожал плечами:

— Зачем?

— Ножки кровати натирать. Чтоб всякие гады, типа змей и ящериц, к ним в постель не забирались. По смазанным ножкам не залезть, соскальзывают, — Палыч, кажется, знал, о чём говорил. — А тот парень лаял, чтоб отпугнуть хищников. Хотя так не отогнать.

— Ты же говорил, что их нет!

— Я так не говорил. Кто знает, может, и есть, — загадочно произнёс Палыч, почёсывая затылок.

Мужчины допили чай. Рассовали посуду под кроватями, и развалились по своим местам.

— Палыч, а ты где живёшь?

— Здесь недалеко. Дом на шоссе…

— Дети есть?

Палыч вдруг переменился в лице. Взгляд его стал хмурым и озабоченным. Он резко сел и, уставившись в пол, осипшим голосом проронил:

— Были…

Лёня тревожно всматривался в его глаза. В них было много боли и печали. Палыч молча подошёл к стойке с лекарством, снял оттуда бутылку, затем, отлив половину в порожнюю кастрюлю, вернул на место и сосредоточенно поставил катетер в иглу, торчащую из руки Леонида. Потом вернулся, тихо лёг в свою постель и, уткнувшись лицом в стену, замер. Лёня не знал даже, что сказать. Он понимал, что задел какие-то личные мотивы Палыча, но как теперь поступить, что сказать и при этом не навредить, не знал. Так они и пролежали, в тишине, пока не явилась медсестра, чтобы убрать использованную капельницу.

Ночь прошла спокойно. На Леонида, видимо, подействовали лекарства, которыми, не скупясь, его накачали светила наркологии. Он буквально провалился в сон и пребывал в нём до самого утра, без всяких видений и кошмаров. Проснулся от громких разговоров и шума за дверями, как будто там что-то передвигали тяжёлое. Голоса всё время перемещались по коридору, пропадали и снова появлялись, кто-то причитал.

От противного липкого пота вся простыня стала влажной. Постоянно хотелось пить, и Леонид первым делом нырнул рукой под кровать, пытаясь найти бутылку с водой. Утолив жажду, он присел. Палыч сопел на своей кровати и, кажется, даже не собирался просыпаться. Лёня встал, одел тапки и не спеша направился в туалет. Проходя мимо знакомой палаты, где подслушал поздний разговор, обратил внимание на резкий запах хлорки. Дверь была распахнута настежь, на обе створки, будто специально для проветривания. Бабушка в халате уборщицы гремела тазиком и выносила из палаты в коридор пакеты и коробочки от сока. Она что-то постоянно бормотала себе под нос, из чего можно было выловить только одно вразумительное слово — «батюшки».

— Что случилось, бабусь? — Лёня вяло наблюдал за её вознёй.

Бабулька на секунду остановилась, чтобы взглянуть на него, и снова заохала:

— Так что же? Преставился… Господи помилуй! Этой ночью ваш брат и преставился. Прямо в палате… Бедняжка.

Лёня, недоверчиво косясь на женщину, протиснулся внутрь. Койка, на которой вчера лежал пациент, была уже без постели. Железный остов, просвечивая сеткой, одиноко стоял, отодвинутый от стены. Небрежно собранные белье и матрац валялись на полу.

— А что жена его, уже в курсе?

— Да какая жена? Он всегда один жил. Раз пять к нам попадал, ни разу никто его не навещал. Племянник сдавал на лечение и не появлялся. Вот и отмаялся… Денег никогда не было, ишь, а сигареты импортные курил… — Бабка веником смела от плинтуса половину сигары. Лёня смотрел на катящийся окурок и вспоминал, насколько дорога была эта сигара кому-то накануне. Жаль, конечно, мужика. От всего увиденного у Леонида на душе стало муторно и тоскливо.

— А сколько ему лет было?

— Да бог его знает… На вид в аккурат, как и тебе, батенька.

«Тьфу ты, ведьма старая… Лучше бы не спрашивал», — подумал Лёня и поплёлся дальше по коридору.

Этот случай никак не выходил из головы. Он вспоминал последние слова бедолаги и пытался понять, что тот чувствовал перед самой смертью.

«Предвидел он её или нет? И что должна ощущать та женщина, которая держала его за руку в последние часы жизни? Сочувствием, она, кажется, не страдала. Получается, она обвинила его во всех проблемах и отвернулась от умирающего. Интересно, насколько сильно она расстроится при печальной новости, всплакнёт ли на могилке у близкого человека? Да и кто же она такая ему? Ну, то, что родственница, непременно. Посмотрел бы я сейчас ей в глаза. Прибежит ещё как миленькая. Поплачет».

Некоторое злорадство закралось в подсознание. Стало даже как-то легче. В конце концов, у него было не всё так плохо.

На обратном пути кто-то сзади схватил его за руку, прервав течение его печальных мыслей. Это была медсестра.

— Скобелев, как Вы себя чувствуете?

— Спасибо, ничего вроде.

Она затащила его в свой кабинет и усадила на кушетку. Достала какие-то бумаги и начала заполнять.

— Сейчас придёт доктор, осмотрит Вас, спросит о состоянии…

— Нормальное состояние… Скажите, а вот мужчина сегодня, отчего умер?

Женщина оторвалась от стола и, задумчиво глядя в окно, произнесла:

— Ещё нет заключения. В анатомичку увезли… Но, похоже, самый распространённый диагноз в этой ситуации, сердечная недостаточность. Разве можно так пить?

— А родственники, что же, уже знают?

— У него, кроме племянника, никого не было. Уже позвонили.

— А что за женщина навещала его вчера? Родственница?

— Во сколько?

— Часов в десять вечера.

Врач странно посмотрела на Леонида и ладошкой тихонько прихлопнула бумаги на столе:

— Вот что… Вам бы не мешало хорошенько отдохнуть. Посетителей мы не пускаем в палаты. А в десять вечера стационар давно закрыт на все замки. Так что…

Лёня опешил, ну не прислышались ведь ему вчерашние голоса! Что же это такое? А вдруг прислышались?! Тогда он болен, и кажется, серьёзно.

Тут в кабинет ворвался солидный дядечка в очках, в сияющем от белизны халате. Поздоровавшись, он схватил ближайший стул и поставил его напротив Леонида. Уселся, подбоченившись, и оценивающе оглядел пациента с ног до головы, словно ваятель на бесформенный камень, из которого ещё предстоит вылепить скульптуру.

— Слушаю Вас, — наконец произнёс доктор таким тоном, как будто тому было, что говорить. Лёня пожал плечами.

— Что, совсем нечего сказать? Ничего не болит? Вы уже здоровы?

Лёня поморщился от такого врачебного сарказма.

— Всё болит, — вывалил он эскулапу в лицо, отчего у того брови полезли на лоб, якобы от удивления.

— Вот как? Ну, значит, всё проходит по плану, как и должно быть. Бессонница? Голова кружится? Тошнота?

Вопросы летели как из пулемёта. На них Лёня утвердительно кивал, лишь бы этот любопытный дядя скорее отстал. Женщина-врач сосредоточенно делала какие-то пометки в своих бумагах.

— Ну, что, продолжим капать. Очистим организм. Укольчики поставим… — доктор так и сыпал дальнейшими планами по поводу спасения Леонида. Похоже, для него это не составляло труда. Пациенты были примерно с одинаковым диагнозом, и поэтому лечение выписывалось легко и непринуждённо, по накатанной схеме. Дело было в руках профессионала. Но тут пациент встрепенулся и неожиданно прервал стройное течение его мыслей:

— Доктор, а может, я домой пойду?

Наступила тишина, во время которой слышно было, как тикают часы на стене. Доктор сдвинул очки на кончик носа и внимательно посмотрел на Леонида. Тот, воспользовавшись паузой, начал развивать наступление:

— Честное слово, я уже чувствую себя гораздо лучше. Приду домой, отлежусь. Помоюсь… Да и дел столько накопилось.

— Ну, вы понимаете, что ещё только начали курс? Алкоголь полностью не вышел из вашего организма. Вдруг потянет опять выпить?

— Нет, не потянет. Я уже не хочу. Самому противно, — соврал Лёня и сделал самые правдивые глаза на свете, какие только мог сделать алкоголик, после недельного запоя.

— Ну-у-у-у, хорошо, — как бы неохотно стал соглашаться врач, хотя даже толстые стекла очков не скрыли радостной искорки в его глазах. Видимо, он тоже не горел желанием иметь у себя в отделении лишних больных. — Вам надо будет дома пропить курс таблеток, получите их у Тамары Ивановны. Подпишите бумагу о том, что отказываетесь от дальнейшей госпитализации. Потом Вам выдадут выписку, одежду…

— Спасибо, доктор! — Лёня не верил своему счастью. Врач раскланялся и с чувством выполненного долга и явным облегчением поспешил прочь. Ему не было резона задерживаться около одного, из массы похожих друг на друга пациентов. Женщина за столом, видимо, та самая Тамара Ивановна, убрала одни бумаги и достала другие. Заполнила их неразборчивым почерком и дала подписать Леониду. Затем извлекла из шкафа горсть цветных таблеток и вручила ему.

— Вот эти розовые пейте три раза в день после еды. Эти маленькие принимайте перед сном…

Она ещё что-то говорила, но Лёня уже не слушал её. Он смотрел в окно, на свободу. Скоро явился санитар и пригласил за собой. Лёня уже было пошёл к выходу, но задержался в дверях и, немного помявшись, спросил:

— Тамара Ивановна, а вот пациент, который со мной в палате лежит, Глеб Павлович… надолго здесь?

— А куда ему торопиться? Тоже одинокий. Лечим потихоньку.

— Что, и тоже родственников нет?

— Был сын. Погиб в автокатастрофе. Вместе с невестой… После этого и запил по-чёрному. Очень сильно переживал. Говорят, умом уже, кажется, тронулся на этой почве. Пристроили сюда по большому знакомству. Что поделать? А раньше вроде как важным человеком был, учёный. Судьба. Ничего уже не изменишь.

Лёня понимающе кивнул и в задумчивости вышел из кабинета. Он клял себя за то, что расстроил Палыча, и хотел бы помочь ему, но не мог придумать, как это сделать. Когда он возвращался к палате, ему стало как-то не по себе.

Если бы Палыч спал, то Лёня просто тихонько забрал свои вещи и ушёл, но тот не спал. Палыч лежал на спине и смотрел в потолок. В откинутой руке торчала знакомая капельница. Он даже не повёл взглядом на вошедших людей. Лёня, стараясь не шуметь, собрал свои нехитрые пожитки и, немного замешкавшись, подошёл к его постели. Взял его руку и пожал.

— Палыч… Я на выписку. Ты держись давай. Может, увидимся потом…

— Подожди, задержись на пару минут. Присядь, — вдруг сказал тот, охрипшим от длительного молчания голосом. Санитар в дверях, хоть и сделал недовольный вид, однако возражать не стал. Лёня присел на край кровати и приготовился внимательно слушать.

— Я вижу, что ты хороший человек. Так получилось, что встретились здесь, а хотелось бы в лучших условиях, — Палыч вздохнул и осунулся в плечах, — Видимо уже не в этой жизни. Что поделать? Надо как-то существовать дальше. Оставаться людьми и помогать друг другу по мере возможности. Не знаю, хочешь ли ты что-то поменять в своей жизни или нет, это твоё дело. Но если я тебе смогу помочь, буду очень рад. Подай с тумбочки блокнот с карандашом.

Лёня не понимал, к чему тот клонит, но поспешно протянул ему то, что он попросил. Палыч с трудом повернулся на бок, избегая тревожить иглу, второй свободной рукой стал что-то быстро черкать в блокноте.

— Тут я тебе написал телефон своего очень хорошего знакомого. Его зовут Артур Борисович, он министерский работник, для меня, а, следовательно, и для тебя сделает всё, что в его силах. Я ему скажу про тебя, так что, когда будешь готов, просто позвони ему. Главное, чтоб ты сам хотел завязать с этой заразой.

Что он имел в виду под словом «зараза», Палыч не уточнил, хотя при некотором логическом выводе можно было догадаться без труда. Он оторвал исписанный листок и отдал Леониду.

— Спасибо, Глеб, думаю, это мне пригодится.

— Не тяни с этим. Тебе необходимо беречься. Столько надо ещё сделать… — глубокомысленно произнёс Палыч и махнул рукой, отпуская от себя.

Лёня кивнул, сложил листок и поспешил прочь.

— Обязательно позвони, — донеслись вслед прощальные слова Глеба.