Эпоха полного абзаца. Эпический верлибр

Эдуард Вячеславович Струков

Мемуары свидетеля эпохи, которые написаны верлибром в жанре авантюрно-плутовского романа. Ироничные и откровенные истории, объединённые одним героем, за которым явственно угадывается автор. Полудокументальное повествование об одной отдельно взятой человеческой жизни, в котором нашлось место всему – и страшному, и смешному, и грустному. Интересная правдивая книга, написанная живым и современным русским языком. Книга содержит нецензурную брань.

Кадмий как проклятие

1.

Случаются на свете странные вещи,

которые превращают жизнь в ад,

лишают вас спокойствия,

не дают спать по ночам,

становятся занозой в мозгу,

заставляя забывать обо всём,

день за днём изматывая разум.

Именно таким проклятием

на закате советских времён

стал для Степанова кадмий,

«редкий элемент с атомным номером 48,

мягкий ковкий металл серебристо-белого цвета».

Работал он тогда заводским снабженцем,

и начальство поставило ему задачу

достать этот растреклятый кадмий

во что бы то ни стало, любой ценой.

Сделать это официальным путём

на закате Госплана и Госснаба

уже никак не получалось,

поэтому, попросту говоря,

пришлось банально красть

на чужом заводе пластину кадмия

и прятать её в попутном контейнере.

Степанов, святое дело,

отрапортовал кому следует,

был обласкан и поощрён,

но… в поступившем контейнере кадмия не оказалось!

Это была дьявольщина.

Он обшарил каждый метр,

лично допросил всех и вся,

долго и грязно/цинично ругался,

тайком молил небо сжалиться —

нет, кадмий исчез, сгинул.

Этого не могло быть,

потому что просто быть не могло.

2.

Нет ничего на свете хуже,

чем в одночасье стать неудачником.

Ещё утром Степанов был везунчиком,

баловнем судьбы,

которого ласково журили на совещаниях,

этаким «анфан терриблем»,

которому прощалось всё —

но всё это происходило ровно до тех пор,

пока ему фартило.

Но удача изменила ему,

мало того, что чёртов кадмий

в одночасье рушил его реноме,

он без жалости ломал

его и без того невеликую карьеру,

или, говоря нынешним языком,

отрубал Степанову «социальный лифт».

На горизонте замаячил силуэт

ценного пушного полярного зверя

по имени «песец».

Уже примчались на чей-то стук

вездесущие «особисты»

с многозначительными физиономиями,

уже искало Степанова заводское радио,

требуя срочно явиться к директору,

тихо косились на него подчинённые

с постными похоронными рожами —

словом, по всему, оставалось ему,

как настоящему русскому офицеру,

только одно —

незамедлительным образом застрелиться.

— Остановись и подумай! —

постоянно шепчут нам небеса.

Но по молодости своей

Степанов небесам не внимал

и о подобных вещах не задумывался,

поэтому просто срывал горькую злость

на своё фатальное невезение,

разбивая крепкий кулак

о кирпичную складскую стену.

Вовсю накрапывал к обеду

бессмысленный осенний дождик,

когда вдруг подошёл к нему

старый добрый знакомый,

весёлый инспектор-пожарник Вася.

— Ищёшь чо ли чо-то, поди? Гля, покожу-то чо! —

с дивной вологодской хитрецой сказал он.

Слиток кадмия. Фото из архива автора

«Чо» оказалось подставкой,

пластиной серебристого цвета,

на которой в чугунной сковороде

дымилась жареная картошка.

Всё вышло просто —

при выгрузке дунул сильный ветер,

запаренные грузчики подпёрли

дверь контейнера первым,

что подвернулось им под руку,

а шедшая мимо уборщица тётя Валя

пристроила потом бесхозную вещицу

туда, куда надо.

Хорошо всегда то, что хорошо кончается.

Завод, конечно, отхохотал своё,

но отныне поселился в мозгу Степанова

неусыпный червь сомнения,

он поделился мыслями с руководством,

и мудрые инженеры тоже наконец-то задумались.

Почему именно кадмий?

В чём тут страшная тайна?

Изделие простое, в космос не летает,

в таких обычно все болты и гайки

банально цинкуют или хромируют…

3.

…Он встретил гостей, как родных.

Ветеран труда, много лет на пенсии —

а тут ребята с самого Дальнего Востока,

со всем почётом и уважением,

привезли даром икры и рыбы,

пьют, сколько им ни налей,

хоть до утра готовы слушать байки

бывшего ведущего конструктора

Симферопольского института,

вписавшего когда-то в проект

тот самый проклятый кадмий.

— Тогда на соседнем участке

хлопцы кадмирование делали.

Утащил я горсть болтов домой,

чтобы поддон «Запорожцу» прикрутить,

хорошие болты оказались,

не ржавели совсем,

днище сгнило уже давно,

а они всё как новые были!

Подумал я тогда,

что как хорошо было бы везде

поставить болты с кадмиевым покрытием,

им же вечно сносу не будет.

Потому и написал — «покрытие кадмием».

А так-то оно конечно, какой кадмий?

Обычный железный ящик.

Тут и хром сойдёт, и цинк…

4.

Степанов стоял у шаткого плетня

и никак не мог накуриться.

Горячий ветер Крыма

дружески шевелил волосы,

тёплый винный хмель расслаблял тело.

Внутри Степанова с грохотом

рушился айсберг по имени Кадмий,

и его серебристые ледяные глыбы

тонули в терпком фанагорийском вине…

Всё оказалось до обидного просто!

А всего-то требовалось —

изначально докопаться до сути.

И не было бы тогда

всех этих совещаний, истерик, поездок,

напрасных ожиданий,

нервов, надежды, мольбы и отчаяния…

Нужно было просто

остановиться и подумать.

Но разве тогда жизнь была бы такой интересной?

Закрыв глаза, Степанов подставил лицо

южному солнцу, уходящему на закат.

Захмелевшая молодость обещала быть вечной.