Шаги за спиной

Эдуард Веркин, 2012

Считаешь, бука – детская страшилка для маленьких? Несмотря на свое безобидное прозвище, он – настоящее чудовище! Кошмар, страх, паника… не существует слова, чтобы описать те ощущения, которые испытываешь, столкнувшись с ним в реальности. Обычно бука стоит у тебя за спиной. И лучше резко не оглядываться: если ты его увидишь – это конец…

Глава II

Теория страха

— Ну, и где ты живешь? — ехидно осведомилась Сомёнкова.

— Тут уже недалеко, — успокоил парень. — Минут пять осталось.

Автобус катил по частному сектору, мимо медленно проползали скучные одноэтажные дома с поленницами и пристроенными гаражами, девушка зевала и поглядывала на спутника с сочувствием. Жить здесь… У них и газа тут, кажется, нет, наверное, дровами топят. И туалет на улице, по принципу одной палкой опирайся, другой от волков отбивайся. Еще и кладбище недалеко, вспомнила она. Заброшенное. И Круглов там, наверно, конфеты с могил собирает. А потом их продает, на айфон собирает… Нет, это уже слишком, непохоже на него. Не собирает конфеты, просто подрабатывает копателем. За сдельную плату. Ну, или просто гуляет — фотографии на могилах рассматривает…

Автобус остановился.

— Вылезаем, — сказал Витька.

И руки даже не подал, кавалер.

Выбрались на воздух. Дождь, невидимый, но противный, Сомёнкова пожалела, что не взяла зонтик и не надела сапоги, а Круглову, кажется, непогода совсем не мешала — пугач самодостаточно пошлепал по лужам.

Пришлось догонять.

Они шагали по узенькой улочке имени Генералова. Никакого асфальта улице не полагалось, а полагались грязь, песок, лужи и мокрые собаки. Ее спутник был им явно знаком, а вот на нее они поглядывали с подозрением. И улица Генералова тянулась и тянулась, настроение у девушки ухудшалось пропорционально длине — в конце улицы дома совсем испортились, скукожились, краска облупилась, крыши просели, а заборы завалились по сторонам. Заросшие сады, яблони, увешанные никому не нужными красными яблоками, на фоне опавшей листвы они смотрелись зловеще.

— Круглов, ты что, в сарае живешь? — спросила Сомёнкова, вляпавшись в очередную лужу.

— Почти. Тут уже рядом. Метров пятьсот.

Улица Генералова неожиданно кончилась, вросла в землю, растворилась в зарослях рябины. То есть кончилась одна улица Генералова и началась другая. Совсем другая. С высокими кирпичными заборами. С гладким чистым асфальтом, с чугунными фонарями.

И с особняками. Не скучными загородными коттеджами, а с настоящими маленькими виллами. Настроение у Сомёнковой продолжило ухудшаться.

Они проследовали мимо всех особняков и углубились в лес. Здесь дорога была узкая, на одну машину, виляла между деревьями. Асфальт кончился, и они шагали вдоль обочины грунтовки под низко склонившимися рябинами, которые умудрялись стряхивать воду девушке прямо за шиворот.

Из-за очередного поворота показался дом, большой и красивый, окруженный высоким кирпичным забором, с воротами, похожими на ворота Зимнего дворца.

Сомёнкова хотела осведомиться у Круглова, не устроился ли он истопником на полставки, однако почему-то подумала, что он вовсе не подсобный рабочий. Уж очень уверенно он приблизился к воротам и набрал код на домофоне.

— Проходи, — Витька толкнул ворота, они отворились с мягким звуком.

— Это что…

— Это то. Ты пойдешь или будешь и дальше восхищаться?

Девушка вошла и открыла рот. Сразу за воротами стоял «БМВ Х6». Новенький, блестящий, похожий на звездолет. Она не очень хорошо разбиралась в автомобилях, зато ее младший брат разбирался. И такой вот автомобиль изображался на плакате, висящем у него над койкой.

Она прищурилась, поглядела на корму машины. Так и есть, Х6. Белоснежный. Да…

— Это папашин, — пояснил Круглов. — Я ему говорил, купи «Ниссан», будь как все… А он мне про голодное детство в Кременчуге. А так ничего машинка, парковаться, правда, трудно.

Сомёнкова вспомнила отцовскую «шестерку», починяемую раз в месяц. Вспомнила айфон и скандал, предшествующий его покупке. И опять покраснела. Только теперь от досады.

— Ну, домой-то пойдем или так и будем на него пялиться? — раздраженно спросил парень.

— Пойдем, конечно…

Круглов направился к дому. По кирпичной тропинке.

Девушке очень хотелось спросить, кто у него папа. Потому что она никогда не думала… И чего он в такую школу замызганную ходит?

— Слушай, Круглов, а зачем тебе права? — спросила она. — Тебе папа и так, наверное, купит…

— Купит, — кивнул он. — Только так неинтересно. Самому интереснее.

— Так ты пойди поучись.

— Так я и пойду, — сказал Витька. — Поучусь. Это я так, на всякий.

Вблизи особняк еще больше походил на дворец. Кирпичный, трехэтажный, с железной крышей, коваными балкончиками, с флюгерами и башенками, только маленький. Возле крыльца торчали из травы уродливые глиняные гномы. Круглов толкнул дверь, она отворилась со старомодным скрипучим звуком.

Они оказались в холле. Сомёнкова про себя вздохнула, в одном этом холле уместились бы две ее квартиры. На стенах картины, мебель разная, красивая в основном, странные люстры, похожие на бамбуковые обрезки, и вообще китайский стиль, отметила она. Фэн-шуй. У нее сестра в свое время тоже увлекалась, кровать ставила ногами на восток, пирамидки везде, шары прозрачные, Анна два раза поскальзывалась.

Из-за кресла выкатился младенец, погруженный в бегунки. Белобрысый, толстый, перемазанный шоколадом. В сером сиротском комбинезончике, в черных валенках. Странно одет, подумала девушка, трехэтажный дом, а одежка побродяжная, застиранная, древняя какая-то.

— Это Федул, — пояснил Круглов. — Мой брат.

— Здравствуй, Федул. — Она попробовала сделать доброе лицо, Федул испугался.

— Федул губы надул, — сказал Круглов. — Ладно, пойдем ко мне, поболтаем.

Он потащил Сомёнкову к лестнице.

— Здравствуйте! — из кухни показалась молодая женщина, Сомёнкова подумала, что сестра Круглова.

— Здравствуй, ма, — кивнул парень. — А это Сомёнкова, она с вышки прыгает, чемпионка.

— Здравствуйте, — засмущалась девушка. — Я не прыгаю…

— Прыгает-прыгает, — перебил он. — Меня пришла агитировать. У них там мальчиков не хватает.

— Почему? — спросила мама.

— В прошлом году забыли воду в бассейн налить — трое юношей всмятку разбились, — объяснил Круглов. — Теперь соревнования под вопросом.

— Да… — мама сочувственно покивала. — А они разве не видели, что воды нет?

— Конечно, не видели, — сказал Витька. — Это же ночные прыжки. Новый вид, но на сочинской Олимпиаде уже будет представлен. Ладно, Сомёнкова, пойдем, заполню анкету, что ли, отказ от претензий…

Они пересекли холл, стали подниматься по лестнице, Федул корчил вслед рожицы и грозил лопаткой.

Лестница скрипела, Круглов сказал, что это неслучайно — особая финская лестница, которая своим скрипом предупреждает о появлении злоумышленников, очень удобно.

Комната располагалась в конце коридора, парень снял с шеи ключ и открыл дверь. Девушка позавидовала в очередной раз за этот день — у него имелась собственная комната с собственным ключом.

Он толкнул плечом дверь.

— Дамы вперед, — улыбнулся Круглов.

Сомёнкова вошла первой, ее спутник включил свет.

— Ого! — восхитилась она. — Это… Это что?

— Хоррор, пионерская готика, триллер, немного мистики. Отечественные авторы, Стивен Кинг, Лавкрафт. Вся классика, короче.

От пола до потолка, Сомёнкова не видела никогда столько книг в одном отдельно взятом доме. И кассет. У них тоже когда-то хранилось много кассет, отец еще пять лет назад их выкинул, но, конечно, до этой библиотеки ей было далеко.

— Книги, фильмы, игры — компьютерные и настольные, есть даже второе издание «Дракулы», — похвастался Витька.

— Ты что, читаешь страшилки? — усмехнулась она.

— Читал. От одиннадцати до четырнадцати, как полагается. Теперь изучаю.

— С какой целью?

Круглов снял с полки книжку.

— В них наиболее полно отражается время. Коллективное бессознательное поколение. Все страхи, фобии и так далее. Теория страха, весьма и весьма полезная штука.

— А раньше зачем читал?

— А ты что, не читала? — он прищурился.

— Нет…

— Запомни мой совет, голубушка, — сказал парень. — Не доверяй людям, которые в детстве не читали страшилок.

— Почему? — не поняла девушка.

— Потому. Вот взять тебя. Ты не читала страшилок — и теперь собираешься сделать своей подруге серьезную гадость…

— Она первая начала!

— Ну конечно, — кивнул Круглов. — Она первая начала. И теперь ты собираешься ввергнуть ее в пасть безумия, все понятно. А вот если бы ты читала страшилки, то относилась бы к своим жалким личным катастрофам более философски.

— С чего это вдруг? — насупилась Сомёнкова.

— Долго объяснять. Страшилка всегда четко разделяет добро и зло. И добро в ней, как правило, побеждает. То есть, по сути, каждая страшилка — это урок динамической добродетели. Укрепление души. А ты… — Он посмотрел на девушку пристально. — Ты, наверное, Достоевского любишь?

Она опять покраснела.

— Все с тобой понятно, госпожа Мармеладова. Сначала своей подруге устроишь фантастическую гадость, потом будешь четыреста страниц каяться, улучшать духовность. Знаем.

— Я не хочу фантастическую гадость, я хочу немного напугать.

— Насколько немного? — спросил Круглов. — До седых волос? До памперсов? Как?

— Немножко… — показала пальцами Сомёнкова. — Чтобы ей тоже плохо было.

— Ну-ну…

Витька вернул книжку на полку, устроился за компьютером.

Девушка чувствовала себя некомфортно. Воробьем, напросившимся в гости к королевской кобре, примерно так. Особняк, машина, компьютер, осьминог с пристальным взором на стене. Аквариум пустой, с каким-то прахом… Нет, вроде не пустой, в мусоре шевельнулось что-то коричневое. Раков он там, что ли, содержит?

— Ты садись в кресло, — пригласил Круглов.

Сомёнкова села. Кресло оказалось удобным, обхватило за плечи, и ей даже показалось, что начало ее укачивать.

— Так ты говоришь, эта Любка тебя… С лестницы столкнула?

— Хуже. Какая разница? Я хочу ее напугать. Чтобы… Напугать, короче.

— Не всякого человека можно напугать, — рассуждал хозяин комнаты, сидя за компьютером. — Совсем не каждого. Есть такие люди, которые в принципе не пугаются. Очень светлые, очень добрые. Вот моя двоюродная сестра Танька. Она просто помешана на хорроре. Книжки, фильмы, игры — все то же самое, что и у меня почти. И при этом совершенно светлый человечек — карате занимается, в художку ходит, отличница. Вот ее ничто не напугает, она сама кому хочешь в лоб засветит.

— Любка не такая, — сказал Сомёнкова. — Она не отличница. И не светлая. Она, наоборот, вредная. Она сплетница известная.

— Это хорошо. А как насчет фантазии? Есть люди с такой буйной фантазией, которые от черной кошки с утра к вечеру такого навыдумывают, что потом валерьянкой три недели отпаиваются. А есть, наоборот, вообще без фантазии. К таким Годзилла заглянет, а они даже не икнут. Любка твоя как?

— Фантазия у нее есть, — заверила девушка. — Даже ого-го какая фантазия, такие сплетни гадкие придумывает, прямо тошнит! А уж стишки…

— Какие стишки?

— Никакие. Если фантазия есть, то, значит, получится напугать?

— Для нас нет ничего невозможного, — ухмыльнулся Круглов. И подмигнул. Кому-то за спиной Сомёнковой, так что она аж оглянулась. — Вообще расскажи о ней подробнее. Для начала внешность…

— Вот, у меня фотография.

Она достала мобильник, сунула Витьке.

Он принялся разглядывать фото, приблизив к экрану нос. Это продолжалось довольно долго, Круглов шевелил бровями, размышлял, хмыкал.

— Ага, — сказал он с удовольствием. — Ну, я думаю, все.

— Что все?

— Попала твоя Любка, вот что. Вот смотри, — он ткнул пальцем в экран. — Вот здесь, на левом лацкане пиджака, у нее булавка приколота. Это не просто так…

— То есть?

— Это от сглаза, — пояснил парень. — Все сплетницы ужасно боятся сглаза — давно известный факт. Они чувствуют за собой вину и стараются от нее отгородиться заранее. Вот еще этому подтверждение. Видишь эту штуку?

— Крест с кольцом? Ну и что?

— Это не крест с кольцом, это анх. Или анкх. Египетский символ жизни. Такую штуку вешают… либо по молодости, либо… Анх отгоняет злые силы. В сочетании с булавкой… Твоя Любка мнительная особа… Теперь припоминай.

— Да… — Сомёнкова оглядывала комнату. — Она точно мнительная…

— Припоминай, говорю! — сказал Круглов уже строго. — Слушай меня или проваливай, это не я к тебе в гости напросился!

— Ладно-ладно! — Она сложила руки.

— Рассказывай. Все рассказывай про Любку. Что она любит, какие книги читает, ходит ли в кино. Через левое плечо плюет? Цвет одежды. Любимый киноактер… Хотя и так понятно, Джонни Депп.

— Да, Джонни Депп… А ты откуда знаешь?

— Рассказывай про Любку, не отвлекай мозг.

Гостья стала рассказывать.

— Любка она такая… Она музыку любит. Все трепется, какая у нее интересная школа раньше была, как она учиться там любила…

— Поменьше лирики, — посоветовал Витька. — Не надо заходить на цель, как пикирующий бомбардировщик, детский сад, соседи по горшкам, сладостный Солигалич… Рассказывай кратко. Но ясно.

— Хорошо. Она ничего не читает, иногда детективы только. Через левое плечо плюет, помню. Черных кошек боится…

— Черных кошек боится? — переспросил он.

— Да, я два раза видела. Одевается плохо… То есть неопрятно совсем.

— Не про это, — перебил Круглов. — Опрятно-неопрятно — меня не интересует. Цвет. Что выбирает больше. Темную одежду или светлую?

— Темную, — сразу же ответила Сомёнкова.

— Фиолетовые предметы есть?

— Есть… Куртка у нее фиолетовая.

Парень зловеще ухмыльнулся.

— А что? — насторожилась девушка. — Фиолетовый цвет — он что, неправильный какой-то?

— Кино какое любит? — не стал отвечать на вопрос Круглов.

— Да какое-какое, как все кино любит. Про вампиров саги… А у меня штаны фиолетовые…

— Можешь дальше не продолжать, — остановил хозяин комнаты. — Все понятно.

— Ты уже придумал, как ее испугать?

— Ага, — кивнул он. — Придумал. Это легко.

— Легко?

— Ага. Вот.

Витька подошел к книжной полке, снял книжку, сунул Сомёнковой. Та стала листать. Круглов уселся в кресло и ждал.

— «Бука»? — спросила девушка. — Ты что, серьезно? Это же для детей, это же сказки…

— Как раз то, что надо. Любая сказка построена на архетипе…

— Чего? — не поняла она.

— Ну да, это я сгоряча, пожалуй, буду по-простому. Самые примитивные страхи — самые действенные. Темнота, ночные звуки, шорохи в стенах — они не на разум воздействуют, сразу на чувства. А в страшилках собраны как раз самые примитивные страхи. Вот для чего нужны сказки? — Круглов уставился на Сомёнкову. — Ну, отвечай? Зачем нужны сказки?

— Сказки нужны… — Она почесала затылок. — Не знаю…

— Сказки учат детей бояться, — объяснил Витька. — Не открывайте дверь чужаку — это волк, он вас съест. Не ходи одна в лес — там Баба-яга. Не ходи к реке — там водяной. Дети читают — и трясутся от страха. И не открывают, не гуляют, не лезут, не тонут. Вполне утилитарные функции. У страшилки, в принципе, то же. Только на современный лад. Буку, бабая, Бабу-ягу человек начинает бояться раньше всего. И именно это глубже всего в мозги и въедается. — Круглов постучал себя по голове. — На этом и сыграем. Нужна только точка кристаллизации…

— Что?

Сомёнкова чувствовала себя законченной дурой, это было весьма неприятное чувство.

— Зацепка, — пояснил парень. — Кино про вампиров видела? Вампир не может войти в дом без приглашения, так и тут. Она должна впустить нас. То есть она должна, сама того не ведая, вовлечься в нашу игру. Для этого и понадобится «Бука». Это как раз то, что надо. Ты будешь это читать при каждой вашей встрече и делать вид, что тебе очень-очень интересно. Она попросит…

— Она не попросит, — сказала гостья.

— Она должна попросить. И она попросит. Сначала поинтересуется, что это, а ты не ответишь. И ей станет гораздо интереснее, и в конце концов она возьмет эту книжку почитать. А потом… — Круглов почесал нос. — У меня есть некоторые интересные идеи, потом тебе расскажу. А пока книжка. Скажешь, что эта книжка неизвестная, от неизвестного автора.

— Так в Интернете же легко все проверить, — попыталась возразить девушка.

— Ничего она не найдет в Интернете. — Он помотал головой. — Во-первых, я слегка доработаю текст. Упрощу, поменяю имена и прочее, опознать его будет нелегко. Во-вторых, мы его распечатаем на принтере без начала и конца — для загадочности. В-третьих, ты скажешь, что нашла книжку на кладбище.

— Как?

— Нашла на кладбище. Не на могиле, конечно. В портфеле. Черный такой портфель, новенький, лакированный, ты как увидела, так он тебя к себе как бы поманил.

— Я что, дура, по кладбищам гулять? — спросила гостья.

Круглов потер лоб.

— Трудно нам с тобой будет, Сомёнкова, — сказал он. — Дремучий ты человек, точно Изергиль.

Она в восьмой раз пожалела, что связалась с этим Кругловым. Все шло не так, как она предполагала, как-то совсем уж по-дурацки, по-глупому. Она хотела даже встать и уйти, но потом вспомнила Любку. Ее торжествующее лицо, и как все смеялись, а она стояла дура дурой…

— Понимаю, — покачал головой Круглов. — Этот человек должен быть строго наказан. Мести резоны перевешивают разума бозоны. Хвалю, ты просто вылитая Хель в профиль.

— Какая еще Хмель…

— Хель, — поправил он. — Богиня смерти и мести у древних скандинавов. В твоей родне нет викингов?

— Я…

— Тсс! — Витька приложил к губам палец. — Тише, голубушка, тише. Не надо слов, надо дел. Вернемся к нашему кладбищу. Это неважно, гуляла ты или не гуляла. Скажешь, что ходила навестить прадедушку. Возложить цветы, омыть обелиск. А потом возвращалась — и увидела портфель. А вокруг никого совсем, то есть кладбище словно вымерло. Ты походила туда, походила сюда, а потом решила поглядеть, что там. А там рукопись в бутылке… То есть в папке. В папке еще записка лежала, от руки написана. А в записке предупреждение — что эту книгу нельзя читать и все такое прочее, что все восемнадцать человек, которые эту книгу прочитали, все они померли. Ясно?

— Да.

— Все, это твое первое задание.

— И все? — удивилась Сомёнкова.

— Пока да.

— И как скоро? Ну, как быстро все это случится? Когда Любка перепугается?

— Месяца полтора-два, не меньше.

— Не пойдет, — помотала головой гостья. — Полтора месяца — слишком долго, у нас соревнования через месяц…

— Ах вот как оно! — рассмеялся Круглов. — Так, значит, все гораздо прозаичнее. Я думал, ты пышешь праведным гневом, а ты всего-навсего вульгарно завидуешь. Это все осложняет.

— Почему осложняет? — не поняла девушка.

— По банально-энергетическим причинам, — ответил он. — Месть — очень сильное чувство, его разыграть легко. Энергетический потенциал зависти почти нулевой, если не отрицательный…

— Нет, я ей именно отомстить хочу! — возразила Сомёнкова. — Она меня… меня… А если она еще в соревнованиях проиграет, то это ей очень не понравится! Очень! Я все равно в тройку не войду, а Любка может и первое место занять. А соревнования через месяц как раз…

Витька задумался. Достал свечу, зажег, по комнате поплыл запах воска.

— Месяц… Это, конечно, сложнее. Придется, проводить обряд.

— Ка-акой еще обряд? — насторожилась девушка.

— Самый простой. Ты кровь сдавала?

— Да, все сдавали…

— Тогда не испугаешься. — Круглов подмигнул. — Надо немного, граммов пятьсот.

— Для чего? — Сомёнкова погладила предплечье.

— Я же тебе говорю — для обряда. Чтобы пугнуть твою Любку по полной, до ногтей чтобы пробрало. Разбудим властителя четырех стихий…

— Какого еще властителя?

— Того самого.

Она открыла рот.

Парень расхохотался.

— Тебя как зовут, кстати, Сомёнкова?

— Аня.

— Анна с Магадана, очень приятно. Так вот, Анна, в твоем возрасте пора понимать юмор. Никому не нужна твоя драгоценная кровь, это я так, в порядке нагнетания. Не переживай, ввергнем твою Любку, займет пятое почетное место. Но твоя помощь все равно понадобится.

Гостья кивнула.

Круглов вернулся к компьютеру.

— А ты кем хочешь быть? — спросила Аня. — Потом, после школы?

— Монстрологом, — ответил он.

— Это кто?

— Тот, кто ловит монстров. Видит — монстр — и ловит, видит, и ловит, а потом им раз — и… Разбираюсь подручными средствами. Понятно.

— Понятно. А это? — Сомёнкова указала на стену. — Что за осьминог?

— Это не осьминог, дура, это Ктулху.

— Кто?

— Ктулху, демон вод. Ладно, тебе лучше не знать.

— Ничего картина, поганая…

Картина ей не то чтобы понравилась, скорее произвела впечатление. Напугала. Нарисовано было очень и очень. В мрачно-болотных, чрезвычайно депрессивных тонах. Вообще сначала она не очень поняла, что на картине изображалось, какие-то горы, камни, огромные черви, кишащие в смрадных ямах, жирные глаза, похожие на озера гноя, и перепончатые крылья, похожие на сгнившие паруса затонувших кораблей, в один момент зрение Сомёнковой расфокусировалось, и все эти детали сложились в картину ужасного существа, спящего на стенах чудовищного города, едва просматривавшегося сквозь толщу моря.

— А кто нарисовал?

— А, был один художник… Сейчас в твоей любимой психушке.

— Почему?

— Такие картины даром не рисуют.

— Ясно. А написано там что? Ктулху Р’льех вгах, нагл фхтагн… Что за бред?

— Перевожу для несведущих. Ктулху видит тебя, жалкая креветка. И в урочный час он наколет всех грешников на пронзительный шип и утащит в сумрачный город Р‘льех, где они будут мучиться вечно. Примерно так. Но ты не об этом думай, ты пока книжку читай, а я распечатку приготовлю.

— Ясно…

Дурак, подумала Аня. Ну и пусть. Зато Любка перепугается.

— Ясно, — повторила она. — А вообще… Бука — это кто?