Родовая память. Бессмертно только прошлое

Эдриен Хорсет

В далёком высокотехнологичном будущем учёный биофизик Алекс Лабар открывает нечто, что способно перевернуть целый мир. Либо вывернуть его наизнанку, как это делает разработанная технология с душами людей, узнающих о её существовании и жаждущих её заполучить. Учёному предстоит ответить для себя на вопрос: а достойно ли человечество завладеть этими знаниями? В своих изысканиях он решается отправиться в далёкое прошлое по следу своей родовой памяти.

2

Лабару после посещения мемориалиста Стоуна никак не работалось. Мысли его всё время путались, каждый раз возвращаясь к недавно увиденному. Собственно, он сам лично ничего не переживал, лишь только «освежил» один из бесконечных эпизодов своей родовой памяти, начало которых было затуманено миллионами лет. Какая это сильная и страшная вещь — родовая память, рассуждал Лабар. Жил человек себе спокойно, ничего не ведая о похождениях своих предков, занимался наукой, учил этому других, покорял иные миры, и нате — на склоне лет поддался-таки несвойственной этому миру сентиментальности. Будто услышал уходящие в века голоса своих предков, и захотелось ему вдруг ощутить, даже скорее потрогать руками нить, с ними связующую. Ощутить их незримое присутствие в себе. Ощутить их многотысячное «Я» в своём собственном. А в итоге, как и предупреждал Стоун, полное расстройство. А может это наоборот хорошо? Человек в нашем мире перестал быть индивидуальностью. Материальные и моральные каноны сковали его по рукам и ногам, совершенно не допуская даже минимальных отклонений. И нужно отметить, что материальная часть этого гнёта давно уже преуспела над моральной. Как это грустно и несправедливо, что жить на родной планете стало очень нелегко, а для многих — просто невозможно. Лабар и сам начинал свою карьеру ученого совершенно незавидным образом. Вместе с молодой женой Нэд он отправился колонистом на недружелюбные планеты Антареса, обратного пути с которых для вынужденно безденежных молодоженов не существовало. И если бы не его незаурядные способности по части биофизики, судьба его сложилась бы однозначно — либо всю жизнь влачить жалкое существование, вкалывая без просвета на фундаментальные корпорации, либо банально сгинуть на каком-нибудь обветшалом руднике.

Судьба же Лабара сложилась иначе. Будучи в возрасте сорока лет, он, как и водится среди ученых всех времен и миров, совершенно неожиданно для себя, а тем более для окружающих, открыл секрет не чего-нибудь там, а самой жизни. Став во всём Млечном пути человеком номер один на долгие годы, он положил начало настоящей биофизике, изыскания которой, впрочем, так и закончились вместе с его открытием. Нет, у него, как у неоспоримого гения, сразу же появились многочисленные последователи, которые, однако, в новую науку ничего не добавили, а лишь занимались бесконечными классификациями нехитрых параметров жизни, как явления природы. На свет появилась масса всевозможных приборчиков для омолаживания и даже воскрешения. Причем выяснилось, что человека со смертельными ранами оживить куда проще, чем омолодить увядший организм. Выходило, что от старения биологической материи спасения нет, ибо сама жизнь появилась на свет как продукт старения материи. Фундаментальные корпорации, необдуманно посулившие своим бесчисленным клиентам бессмертие в скором будущем, недовольно завыли от этой новости, но в накладе, как обычно, не остались. Со временем трагическую смерть в быту или на производстве стали относить к мифологии, хотя безнадёжные случаи имели место быть.

— И бывают до сих пор, — неожиданно сам для себя вслух подытожил Лабар.

Ему вдруг стало жаль себя. Жаль не потому, что его жизненная траектория начала клониться к закату. А нужно ещё многое успеть, а времени, как всегда, не хватает. И не потому, что, находясь на вершине дозволенного, он остался один, как перст, на всех тридцать восемь обитаемых миров. Но потому, что он в одночасье осознал, что всю свою жизнь посвятил другим людям. Отдавал себя без остатка другим, совершенно забыв об одном человеке, о котором любому из людей не позволительно забывать — о себе. И это была не какая-нибудь там тоска законченного эгоиста, это было щемящее ощущение недоделанности, непростительного непорядка в его делах. Странно, почему эта мысль не посещала его голову раньше? Неужели Стоун своими штучками разбудил дремавшего внутри себялюбца. Возможно. Хотя в настоящее время в слово «эгоист» вкладывают совсем иной смысл, чем тысячу лет назад. Сейчас, если человек не будет думать только о себе — ему конец, если не физический, то моральный точно. Выходило, что человеческий тип Лабара давным-давно вымер, как вымерли в древности по причине своей полной непрактичности настоящие благородные люди. Реликт, да и только.

— А что я могу сделать для себя лично? — спросил сам себя Лабар. — В материальном плане вопросов нет. Жены нет и не будет уже. С детьми тоже не задалось как-то. Остаётся душа. Душа и… огромный камень, который там появился сегодня с помощью Стоуна. Хотя причём тут он? Всё дело лишь во мне и моей родовой памяти. Скорее всего, он был прав, советуя «освежить» что-нибудь там трёх или пятибалльное. Может быть, это была бы чья-то пылкая любовь или интересное приключение. Так нет же — старина Лабар всегда работает по максимуму!

Лабар глубоко вздохнул, вспоминив пережитое его затерянным во времени предком. А что если замахнуться на невозможное? Взять и вмешаться в ход истории, хотя этого ещё никто не делал пока. Пока… Очень интересная задачка получается тогда. И ни одна переменная в этой задачке неизвестна, и от этого она еще вкуснее.