Мой любимый шотландец

Эви Данмор, 2021

Идеально для фанатов «Бриджертонов» и «Книжных хроник Анимант Крамб». Роман года по версии Publishers Weekly. Суфражистка Хэтти Гринфилд – дочь банковского магната и наследница огромного состояния. Она мечтает выйти замуж за молодого и прогрессивного лорда и стать великой художницей. Увы, судьба (родители) решают иначе и Хэтти оказывается у алтаря с прагматичным финансистом Люцианом Блэкстоуном. Он – темная лошадка с неприглядным прошлым, но неожиданная поездка меняет все. Хэтти ближе узнает Люциана и понимает, что за шотландской чопорностью скрывается совсем другой лорд Блэкстоун. Может однажды она даже назовет его любимым? «Эви Данмор написала историю, которая нужна нам прямо сейчас». – Лисса Кей Адамс «Вот как надо писать исторические романы!» – Publishers Weekly «Захватывающий любовный роман, ставки в котором высоки, а концовка – самая прелестная из всех, что встречались мне за последние годы». – Анна Кэмпбелл

Глава 3

Экипаж с рыжеволосым грузом влился в поток лондонского транспорта, и по спине Люциана Блэкстоуна пробежал холодок предчувствия. Странно, ведь он давно перестал верить в судьбу и предпочитал ковать свое будущее сам.

— Одна из дочерей Гринфилда, не так ли?

Он сообразил уже в коридоре, когда девица наконец прекратила размахивать руками, визжать и разбивать антиквариат. Что ж, теперь ясно, почему у него заныло под ложечкой, — чувство, знакомое любому вору, заметившему нечто ценное.

— Полагаю, что да. — Мэтьюс нервничал больше, чем обычно. — Рыжие волосы, невысокая, фигуристая…

— Мэтьюс, я не слепой! Теперь вы. — Он повернулся к Ренвику, который болтался с ними на задней лестнице, вместо того чтобы вернуться к работе. — Почему вы решили, что она пришла сюда потрахаться?

Ренвик почесал в затылке.

— Девушка была без сопровождения.

— Это необходимое, но вовсе не достаточное условие, дурачина!

— Насколько я понимаю, дамы время от времени к вам заглядывают, чтобы покувыркаться…

— Посреди бела дня? — ощерился Люциан. — К тому же с парадного входа? Запомните, Ренвик: даже если сама вавилонская блудница постучится в мою дверь, не вздумайте пускать ее в дом!

Он редко растягивал гласные звуки на шотландский манер, однако сегодня на него что-то нашло: слово «блудница» прозвучало весьма протяжно и смачно. Мэтьюс неловко переступил с ноги на ногу.

— Она подняла шум, — упрямо твердил Ренвик. — Ломилась в дверь так, словно по пятам гнался целый полк головорезов.

Художник содрогнулся всем тощим телом — лишнего шума он терпеть не мог. Люциан прищурился, и Ренвик поспешно пробормотал:

— Ладно, никаких посетителей.

— Отлично, — сказал Люциан, решив этим и ограничиться: хотя Ренвик и способен по неосторожности напустить в дом шпионов, благодаря своему таланту он был лучшим из всех лондонских мастеров, кто в силах незаметно восстановить пятисотлетние полотна. Дверь за угрюмым художником захлопнулась, и Блэкстоун снова повернулся к Мэтьюсу. — И когда же я дал разрешение на экскурсии по своей галерее?

Казалось, помощник готов ринуться наутек.

— Два месяца назад, сэр. Наряду с другими мерами, которые вы одобрили, чтобы э-э… улучшить свою репутацию.

— Два месяца?! — Воспоминание промелькнуло, и он вспомнил список. Мэтьюс преподнес его в тот момент, когда Люциан приходил в себя после недельного запоя, пребывая в весьма мрачном настроении и мучаясь головной болью. — Мэтьюс!

Глаза слуги тревожно округлились.

— Да, сэр.

— Интересно, каким образом разгуливающие среди моей коллекции богатеи добавят мне популярности в палате общин?

— Филантропия — извилистый путь, — проговорил Мэтьюс, поглаживая усы. — Это стратегия постепенных изменений, включающая множество мероприятий, вроде открытия доступа к вашим коллекциям, покровительство художникам…

— Я знаю, что такое филантропия! Убери из списка все, что касается визитов посетителей. Поймай нам кэб до Белгравии и подумай хорошенько. Я хочу разузнать об этой девице Гринфилдов все.

Две мили до городского особняка тянулись долго — мокрые улицы были усыпаны мусором из водосточных труб и переполненных канав, повозки и экипажи загромождали путь, вместо того чтобы двигаться друг за другом. Окна кэба запотели, внутри пахло сыростью. Жаль, что чистая, управляемая умелым кучером карета в настоящий момент везла домой своенравную наследницу.

Мэтьюс сидел напротив, сосредоточенно сдвинув брови.

— Если это средняя дочь, то ей около двадцати — в любом случае она еще несовершеннолетняя.

— Уже помолвлена? Я знаю, что старшая замужем.

Мэтьюс покачал головой.

— Насколько мне известно, официально ее руку никому не обещали. Надо полагать, именно ей Гринфилд разрешил посещать Оксфорд — одна из его дочерей проходит обучение у Раскина.

Значит, женщина нового типа — женщина с собственным мнением. Синий чулок.

В таком случае прогулки в одиночку и идиотская выдумка про экскурсию вполне могут оказаться правдой. Непонятно лишь, зачем она вырядилась в чудной старый плащ. Люциан поймал себя на том, что водит по нижней губе указательным пальцем, словно отыскивая следы, оставленные ее мягким ртом. Очень мягким. Вкус у нее сладкий, с ноткой чая с сахаром и ароматом дождя. Он и сам пропитался этим запахом — стоило пошевелиться, и тут же вновь пахло розами. Ему следовало понять сразу, что Ренвик на ее счет ошибся — в круглых карих глазах девушки не было ни искушенности, ни лукавства. Или же он это понял и поддался соблазну: после стольких лет Люциана все еще манили драгоценные вещи.

— Гринфилд глупец, раз не держит ее в строгой узде, — заметил он скорее себе, чем Мэтьюсу, но помощник, как всегда, услужливо кивнул.

Видимо, у Джулиана Гринфилда, основателя крупнейшего в Британии банка, принадлежащего одной семье, есть и другие заботы, кроме как присматривать за потомством. У магната сейчас изрядные трудности с портфелем ценных бумаг в Испании — молодой король затеял новую банковскую реформу. Вдобавок несколько лет назад его почти вытеснил из испанского железнодорожного сектора банк братьев Перье. Люциан подозревал, что именно поэтому Гринфилд прислал ему целых два приглашения на деловой ланч, хотя прежде они не встречались. Сам Люциан давно сократил свою деятельность в испанском секторе, за исключением нескольких вложений. Он все еще владел тридцатью процентами акций в железнодорожном концерне «Пласенсия — Асторга», и Гринфилд наверняка об этом пронюхал. Что ж, продажа последних крупных инвестиций в Испании может способствовать успеху его миссии.

— Напомните, Мэтьюс, что еще числится в вашем списке добрых дел?

Помощник напрягся, словно нерадивый школьник, которого вызвали к доске. Иногда тридцатилетний Люциан забывал, что Мэтьюсу — тридцать один. В лучшие для слуги дни хозяин с ним рядом чувствовал себя глубоким стариком.

— Я посоветовал вам не скрывать своего имени, занимаясь благотворительной деятельностью, — напомнил Мэтьюс. — К примеру, без вашей финансовой поддержки больница в Йорке прекратила бы существование. Имя ее покровителя следует обнародовать до конца сезона.

Люциан фыркнул.

— Мое черное имя вряд ли пойдет больнице на благо.

— Именно поэтому я так тщательно подобрал подходящие пункты: поскольку помощью заведения пользуются лишь неимущие, разве станут сильные мира сего возражать?

Не станут, ведь им плевать на больницу, которая лечит отбросы общества.

— Ладно, — кивнул Люциан. — Раскрой мое имя.

Мэтьюс выглядел довольным. Похоже, список заметно сократился после отмены визитов в галерею и тому подобных мероприятий. Вернувшись в Белгравию, он наверняка уйдет в свою комнату и будет наигрывать на флейте одну и ту же мелодию, как делает всегда, чтобы успокоить нервы.

Подход Мэтьюса не лишен смысла, однако Люциан подозревал, что тот окажется неэффективен и принесет одни хлопоты. За последние месяцы он и так изменил своим привычкам — продал несколько векселей менее одиозным кредиторам, чем он сам, и даже простил один долг — поступок с его стороны совершенно беспрецедентный. Пока это не принесло никаких плодов вроде приглашения в кулуары министерства финансов.

— Сэр, кое-что может оказать на вашу репутацию незамедлительное и благоприятное воздействие, — проговорил Мэтьюс.

— Я весь внимание.

Помощник смотрел скорее в точку рядом с его плечом, нежели в глаза.

— Перестаньте мучить графа Ратленда.

При звуке ненавистного имени грудь Люциана будто сковало льдом.

— Ни за что, — негромко проговорил он.

Губы Мэтьюса побледнели, и Люциан вновь посмотрел в грязное окно. Подобные хлюпики с их чертовыми сантиментами действовали ему на нервы. Впрочем, он готов был поспорить, что Мэтьюс тоже питает к нему неприязнь. Четвертый сын барона, Мэтьюс занимал в иерархии пэров самое низкое положение и прозябал в благородной нищете, однако считал себя человеком высшего сорта. Он упрямо придерживался аристократических привычек и носил жилет, сюртук и брюки разных цветов, и на его шарфах красовался семейный герб. Он вставлял негромкие замечания на латыни, а его длинные тонкие пальцы в жизни не держали ничего тяжелее чертовой флейты или колоды проигрышных карт. Мэтьюс ненавидел выполнять приказы такого выскочки, как Люциан, хотя тот и вытащил его из вонючей камеры в долговой тюрьме.

С большими проволочками они наконец добрались до резиденции в Белгравии. Кабинет встретил Люциана прохладной тишиной — побочный результат заложенных кирпичом окон. Лампы на стенах ожили, залив тускло-желтым светом краски персидских ковров и стопки научных журналов, высившихся почти до потолка. Газовое освещение давало слишком мало света, к тому же изрядно коптило. Люциан подошел вплотную к огромной экономической карте во всю восточную стену, чтобы разобрать цвета нитей, отмечавших финансовые потоки Европы и восточного побережья Северной Америки. Он напрасно портит зрение, изучая свои сделанные убористым почерком записи и вырезки по вопросам британского налогообложения, которые крепятся булавками к стене позади письменного стола. Как только новые лампы и электрические провода Эдисона докажут свою безопасность для использования в помещениях, он мигом избавится от газового освещения в собственных домах.

На данный момент самая его насущная проблема — дочь Гринфилда.

Люциан присел на край стола, глядя на карту. От булавки с именем Гринфилда исходили дюжины нитей, означающие займы, акционерные капиталы и доходы, и устремлялись в разные страны, организации и отрасли промышленности. Общая картина подтверждала, что в Испании позиции Гринфилда пошатнулись. Без контрольного пакета акций одной железнодорожной компании его ждет утрата лидерства на рынке. А дельцы вроде Гринфилда не привыкли быть на вторых ролях.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким завыванием спертого воздуха в вентиляционной шахте. Люциан мог бы продать Гринфилду свои акции, но тогда банкир тут же утратит к нему интерес. Узы деловых отношений непрочны — на них можно рассчитывать только в краткосрочной перспективе. Поэтому он игнорировал приглашения на ланч: они давали лишь место за столом, и пока он не знал, как этим воспользоваться. Конечно, место за столом важно. Люциану потребовалось много времени, чтобы понять: одного богатства для достижения целей недостаточно. Деньги — совершенно иной зверь, чем власть. Власть удерживают в своих руках высшие слои общества, надежно затворившиеся в неприступной крепости, чьи стены слагают совместная учеба в Итоне, Оксфорде и Кембридже, брачные союзы и наследственное право. Политика творится в кулуарах, после обедов, во время поездок по Европе для завершения образования. Несмотря на осыпающиеся фамильные замки и убыточные поместья, деньги в этих узкородственных кругах ценятся ниже имени и связей. Впрочем, Джулиану Гринфилду удалось просунуть ногу в дверь. Через сотню лет после того, как его семья перебралась в Британию, их деньги больше не считались новыми, а земельные владения — награбленными.

Люциан вернулся к письменному столу и взялся за перо. В эти священные круги существует и совершенно иной путь. Подробности плана еще не оформились, но мускулы уже напряглись в решительном нетерпении, предшествовавшем всем его выигрышным вложениям. Сделаем ставку на мисс Джонс!