Чёрный Колибри

Эвер Грин, 2021

Ингрид Лабониэр – семнадцатилетняя девушка из богатой парижской семьи, по словам врачей страдающая различными психическими расстройствами. Однажды она вместе со своей кузиной Эстер отправляется на поиски приключений в старый зловещий особняк, где необъяснимым образом попадает в параллельную вселенную – Астральное измерение. Там все человеческие эмоции имеют материальный облик и возможность влиять на жизни жителей этого мира. Ингрид и сама не замечает, как становится его частью…

Глава 5

— То есть вы весь день рассказывали хладнокровному убийце о своей жизни? — уточнил Чарльз, все меньше веря в правдивость данной истории. Хотя, признаться честно, едва ли вообще возможно поверить в эту историю. Огромные птицы, летающий в воздухе сахар… На что она рассчитывает, рассказывая очевидные выдумки? Однако доктор не спешил останавливать Ингрид, ведь это безвозвратно подорвёт её шаткое доверие. Ему также было интересно, как далеко зайдёт её фантазия в своём смелом порыве.

Тьма вокруг постепенно растворялась в лучах рассветного солнца. Они просидели на крыльце особняка не один час.

— Я не говорила слова хладнокровный, хотя тогда сложившаяся ситуация и правда напугала меня, — поправила его Ингрид.

— Я сделал такой вывод на основе вашего рассказа.

— На вашем месте я бы не торопилась, — повела бровью девушка, поднимаясь со ступенек, — Думаю, нам пора идти.

Было около шести часов утра, когда они подобрались к территории поместья. Тело отказывалось двигаться, окоченев от долгого сидения.

Есть какое-то особое спокойствие в раннем утре. То ли от осознания того, что весь мир вокруг еще спит и окружающий простор принадлежит только тебе одному, то ли от того, как освежает разум рассветная прохлада. Чувствуешь себя обновлённым, будто заря смывает с твоих плеч тяжёлый груз вчерашнего дня. Некое счастье ощущается в этой тишине, такое простое и… одинокое.

К удивлению доктора, оказавшись возле поместья, они не направились в сторону ворот. Ингрид ловко прошмыгнула между двумя высокими туями, служившими живой изгородью. Чарльз последовал за ней и оказался посреди сада, на который выходила терраса — место их вчерашней встречи.

— То есть вы нарочно заставили меня лезть через огромные ворота, когда можно было пройти здесь?

— Похоже на то, — невинно пожала плечами девушка, доставая из волос маленькую зелёную веточку.

— Вы точно хотите от меня избавиться, — обречённо вздохнул доктор.

— Было бы непоэтично избавляться от вас таким образом — проговорила Ингрид, разворачиваясь в сторону террасы.

— А что тогда поэтично?

Она остановилась:

— Яд, смертельный испуг, помешательство… — шутливо загибая пальцы перечисляла девушка, — Однако ваша компания меня не обременяет, поэтому я не стала бы этого делать.

«Несносный ребёнок» — пронеслось в голове Чарльза.

Какой бы взрослой она себя ни считала, она все равно была ребёнком. Быть может, еще большим, чем её приземлённая кузина, о которой она так нелестно отзывалась. Эта черта характера порой умиляла, но в основном раздражала, а иногда даже разочаровывала. Доктор мысленно сокрушался. И ведь хватило же смелости отправиться непонятно куда посреди ночи, или глупости… Может он зря теряет здесь время?

— Не забывайте, что я могу сам отказаться работать с вами без объяснения причины, — он совершил ответный выпад.

— Это было бы весьма прискорбно, — удаляясь ответила Ингрид.

— Почему же? — вдруг спросил мужчина, когда она уже стояла на крыльце.

Вновь развернувшись, она несколько секунд смотрела в его глаза:

— Вы хороший слушатель.

Затем она перевела взгляд куда-то выше и скрылась в дверном проёме.

Секунду спустя на голову Чарльзу упал персик. Потирая затылок он недоумённо поднял глаза вверх, разглядывая дерево над собой. Все плоды на нём были ещё слишком неспелыми, чтобы так легко падать с веток.

Ещё немного постояв он тоже направился в дом. Обувь скользила по мокрой траве, издавая неприятный скрип.

Золотистый утренний свет лениво проникал в пустую столовую сквозь широкие окна. Дюжина тёмных дубовых стульев были расставлены вокруг стола как под линейку. Через несколько часов это помещение наполнится гамом пробудившейся семьи, а пока лишь Ингрид бесшумной тенью скользила по матовой плитке, доставая посуду из стеклянного шкафа.

Чарльз заметил её за секунду до того, как за ней закрылась дверь, вероятно, ведущая на кухню. На одном из подоконников стояла пепельница с тлеющей сигаретой внутри. Когда она успела её выкурить? И весьма опрометчиво было оставлять её здесь, хотя доктор почти был уверен, что она сделала это специально.

Девушка не заставила себя долго ждать и совсем скоро вернулась с заварником в руках.

— Вы будете чай или кофе?

— Кофе, пожалуй. После таких ночных прогулок он мне просто необходим, — отозвался мужчина. Ингрид молча развернулась, направляясь за ещё одной чашкой. Спустя ещё несколько минут её хаотичных перемещений по столовой всё к завтраку было готово.

— Вы всегда завтракаете так рано? — поинтересовался доктор, садясь напротив пациентки.

Она кивнула, помешивая кофе серебряной ложечкой.

— Я ведь уже говорила. Все слишком громкие. Но это не их проблема, а моя. Мне проще спрятаться и не создавать никому из нас трудности. Да и не хочется в очередной раз выслушивать от матери план моей «идеальной» жизни.

— Неужели все так плохо? — спросил Чарльз, откусывая кусок тартинки.

Девушка отложила ложку и изобразила напыщенное выражение лица:

— Ингрид, перестань читать по ночам, мешки под глазами тебя не красят! — подражая тону своей матери проговорила она, — Дорогая, ты непременно должна пойти на воскресный прием, там будет вся семья де Мартелей… Ты снова одета в чёрное, сколько повторять, что за траур?

Закончив свою пародию она устало закатила глаза:

— Примерно так все обстоит.

— Но, что вас не устраивает в вашей жизни? Мне казалось, все девушки мечтают о торжественных приемах и прочих светских мероприятиях.

— Мне не интересна жизнь, придуманная для меня моей матерью, — ответила она, поправляя столовые приборы на салфетке, — Я хочу сделать что-то стоящее, стать кем-то. Мне не хотелось бы быть просто замужней дамой с собачкой, детьми и дорогими украшениями. Такая жизнь видится мне скучной, однообразной, полной пустого притворства. Одно представление о таком будущем уже угнетает меня.

Доктор внимательно слушал её. Немного поразмыслив, он обвёл глазами предметы на столе.

— Смотрите, — он поставил перед Ингрид фарфоровую сахарницу, — Это сахарница. Она предназначена для того, чтобы хранить в ней сахар. Да, я потрясающе проницателен, — добавил он, заметив её легкий смешок, — Но никто не может запретить мне насыпать сюда морфий, или разбить её, или использовать как шкатулку для драгоценностей… Так же и с вашей жизнью. Только вы выбираете свое предназначение.

— Всё не может быть так просто, — возразила девушка после короткой паузы, — Как бы там ни было, из сахарницы не сделать телескоп или компас.

— Вы воспринимаете это слишком буквально. Нашу жизнь можно представить, как сосуд, который мы наполняем избранным нами смыслом, — Чарльз высыпал содержимое сахарницы на чайное блюдце, — Да, у каждого из нас разные возможности. Я должен был всю жизнь провести в полях в пригороде Марселя, — он вынул из вазы на столе маленькую веточку лаванды, — Однако сейчас я здесь перед вами и рассуждаю о жизни на примере фарфоровой утвари, — он опустил в сахарницу свои карманные часы на цепочке и накрыл крышкой, — Не совсем складно, но, я думаю, вы меня поняли.

Ингрид молча переводила взгляд с доктора на сахарницу и обратно.

— Но ведь в эту сахарницу не поместится даже самая маленькая книга, — произнесла она, скрестив руки на груди.

Мужчина улыбнулся:

— А как насчет ключа от личной библиотеки?

***

К обеду доктор вернулся в свою квартирку в Париже. Поднимаясь по скользким ступенькам он поймал на себе суровый взгляд старушки-экономки:

— Вы не предупредили, что уедете, — пробурчала она, пряча в карман связку ключей.

— Простите, я совсем забыл об этом, — смущённо проговорил мужчина и поспешил скрыться за дверью.

Разобрав небольшую горстку писем на столе, доктор взялся за планирование своего графика на грядущую неделю. Они с Ингрид условились встретиться в его кабинете через два дня для следующего сеанса. Сложно было разобраться во всей этой истории. Вероятно, её рассказ о параллельной вселенной играет немалую роль и сказывается на её самочувствии.

Чарльз открыл свой блокнот для заметок на странице, помеченной фамилией Лабониэр, и сделал ещё несколько записей:

«Речь разборчивая, плавная, повествование цельное. Наблюдается отчуждённость от общества, ночное бодрствование.»

Он задумался. Точно ли проблема состоит в нарушениях психики? Возможно, ей просто нужно несколько сеансов терапии и понимающий собеседник. С другой стороны, он еще не проводил опрос касаемо её самочувствия, слишком сильно углубившись в рассказы о летающих головастиках.

Немного поразмыслив, доктор решил, что ему непременно стоит встретиться с прошлым психиатром Ингрид, по совместительству являвшимся его хорошим знакомым, чтобы обсудить всю клиническую картину. Быстро составив небольшое письмо, он подписал конверт и отложил его в сторону, решив отправить завтра. Барти постоянно куда-то прогуливался, поэтому его невозможно было застать дома.

Закончив с планированием, Чарльз устало потянулся. Его неумолимо клонило в сон. Неудивительно, кто бы смог сохранить бодрость после таких ночных похождений? Некоторое время он сопротивлялся и уже собирался сделать себе ещё одну чашку кофе, однако не заметил, как отключился прямо в рабочем кресле.

Когда доктор открыл глаза часы показывали половину седьмого. Он спал до самого вечера. Мысленно поругав себя за подобное нарушение режима, мужчина с трудом поднялся на ноги. Нужно сказать, он выбрал не самое удачное место для послеобеденной дрёмы, и теперь его итак настрадавшиеся ноги гудели в два раза сильнее.

Ещё некоторое время Чарльз бесцельно бродил по комнатам, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие, но потом сдался, понимая, что он слишком утомлён для работы и слишком бодр для сна. Тогда доктор снял с вешалки пальто и шляпу, направляясь совершить очередную вечернюю прогулку.

Оказавшись на улице, он просто побрёл в случайном направлении, погружаясь в свои мысли. Так интересно, что порой побыть одному удается лишь в окружении десятков людей. Они словно подвижные декорации к картинке, на которую ты почти не обращаешь внимания, устремив взор на старый пыльный тротуар под ногами. И бредёшь, бредёшь… не имея конечной цели маршрута.

Чарльз не знал сколько времени прошло с момента, когда он вышел из квартиры. Начинало холодать, однако возвращаться домой не хотелось. Он вдруг увидел знакомую вывеску на дальнем конце улицы.

В трактире царила привычно оживлённая атмосфера. Подошва прилипала к старому, мощёному каменной плиткой полу, на который каждый день проливались литры пива. Повесив пальто и шляпу, доктор направился к барной стойке.

Держа стакан с виски в руке и сидя на высоком стуле, он развернулся в сторону импровизированной сцены в дальнем углу бара. Там, как и всегда, выступало трио уличных музыкантов, с которыми он познакомился несколько лет назад. Ребекка — молодая смуглая итальянка с угловатым лицом и слегка впалыми, выразительно подведёнными карими глазами, бывшая солисткой этого маленького оркестра и обладавшая потрясающим контральто, улыбнулась, увидев Чарльза среди посетителей. Её полусобранные тёмные волосы поблескивали на свету. Ей не нравились замысловатые причёски и она всегда бы оставляла их распущенными, если бы это было позволено этикетом. Поль, игравший на виолончели, тоже заметил доктора и кивнул Кристиану, которого почти не было видно за пианино.

Эти трое приехали в Париж из Италии в поисках лучшей жизни. По правде говоря, доктор мало что знал о биографии Поля и Кристиана, они не любили говорить о прошлом. Ребекка же рассказывала о себе более охотно, хоть судьба у неё была не из лёгких.

Она выросла в приюте при церкви, где пела в хоре.

— Я никогда не знала своих родителей, — рассказывала девушка однажды, — Говорят, мать оставила меня на пороге церкви с небольшой запиской, где просила позаботиться обо мне. Хороша матушка, правда? А потом я встретила этих двоих. Кристиан рассказал мне о плане поездки во Францию, тогда я напросилась с ними. Терять было нечего. Мы начали выступать недалеко от Триумфальной арки, пока не попали сюда.

Чарльз всегда любил наблюдать за тем, как она меняется на сцене в зависимости от исполняемой ею песни. Ребекка бывала провокационной и дерзкой, скромной и таинственной, спокойной и лиричной. Она умела пропускать музыку через себя и передавать свои чувства окружающим. Вряд ли она смогла бы жить без этого, ведь даже после выступлений девушка постоянно напевала простые мелодии себе под нос.

Доктор всегда приходил в бар очень поздно и оставался до самого закрытия. Он выписывал рецепты на лекарства его владельцу и потому пользовался некоторыми привилегиями.

— Где ты пропадал, негодник? — Ребекка обняла его со спины, дождавшись, пока последний старик выйдет на улицу, расплатившись грязной мелочью.

— Появились срочные дела за городом, — ответил мужчина, пока она присаживалась рядом.

— Очередной богатенький граф стал жертвой старческого маразма? — ухмыльнулась она, болтая ногами на барном стуле.

— Я ведь говорил, что не имею права разглашать информацию о своих пациентах. Это запрещает врачебная этика.

— Ох, вечно ты такой занудный, — протянула девушка, делая глоток виски из переданного барменом стакана.

— Бекс, прекрати, тебе уже не раз объясняли, — прервал её подошедший Кристиан.

Она ответила ему что-то на беглом итальянском, поправляя волосы. Они легко могли бы сойти за брата и сестру, ведь были очень похожи.

— А где Поль? — добавила Ребекка, вновь перейдя на французский.

— Как обычно возится со своей виолончелью.

— Я уже иду! — послышался голос музыканта из другой части бара.

— Вечно он так долго, — вздохнула девушка, крутя на стойке уже пустой стакан.

— Ну вам ведь не надо тащить с собой инструменты, — возразил доктор.

— Никто не заставляет его каждый раз таскать эту громадину с собой, Поль запросто мог бы оставлять её здесь. Но он печётся об этой виолончели так, будто собирается на ней жениться.

— Простите, волос на смычке порвался, — виновато проговорил высокий юноша с русыми волосами и бледными веснушками по всему лицу, идущий с виолончелью в футляре наперевес.

— Наконец-то, — хором произнесли Кристиан и Ребекка, уже натягивая верхнюю одежду.

— Эй, Чарльз, ты с нами? — окликнул его Поль уже у выхода.

— Пожалуй, — кивнул доктор, оставляя на стойке несколько монет.

Он нагнал их уже на улице. Кристиан прикуривал сигарету, а Ребекка звонко смеялась с какой-то его шутки.

— Ну что, идём? — спросила девушка, и они двинулись по пустынной улочке, едва освещаемой старым фонарём.

Находясь в компании этих мечтательных музыкантов Чарльз всегда чувствовал себя каким-то скучным стариком, хоть превосходил их в возрасте всего на несколько лет. Они умели жить одним днём, что в некотором плане даже неплохо. Могли запросто начать петь Марсельезу во всё горло, когда на улице уже давно за полночь. Этим троим было наплевать на правила. Они не раз убегали от местной полиции из-за своих безобидных проделок. Рядом с ними всегда ощущался этот прохладный дух бурной молодости, свободы и беззаботности.

— Спорим на франк, что я перепрыгну на тот берег? — вдруг обратился Кристиан к Полю, когда они проходили мимо узкого канала.

— Ты ведь промокнешь! — попыталась остановить его Ребекка.

— Спорим! — с азартом в голосе ответил юноша.

Тогда Кристиан, не поддаваясь на уговоры подруги, разбежался и одним лёгким прыжком оказался на противоположной стороне канала.

— Ты должен мне один франк! — гордо крикнул он оттуда.

— Как дети! — смеялась Ребекка, пока герой дня пытался вернуться на нужный берег.

Кое-как перепрыгнув назад и чуть не свалившись в канал, Кристиан подошёл к девушке и обнял её за талию.

Иногда Чарльзу становилось жалко Поля, ведь временами эти двое слишком сильно увлекались друг другом, оставляя его уныло плестись позади.

Оставшаяся часть пути прошла без провокационных происшествий, но в такой же приподнятой палитре настроений.

Они остановились у маленького подъезда одного из домов.

— Может поднимешься? — предложил Кристиан, шаря по карманам в поисках ключей.

— Да, расскажешь о каком-нибудь психозе или неврозе, — поддержала его Ребекка.

— Благодарю, но нет. Завтра много дел, мне пора возвращаться домой, — вежливо отказался доктор.

— Ладно, но пообещай, что будешь заходить почаще! Без тебя в трактире совсем скучно, — девушка обняла его на прощанье.

— Хорошо, — улыбнулся Чарльз, вдыхая цветочный аромат её духов и, пожав руки Кристиану и Полю, двинулся в направлении дома.

Прежде чем свернуть за угол, доктор успел заметить, как в нескольких окнах загорелся свет. Он уже не раз бывал в их съёмной квартирке, скромной, но весьма уютной. Там всегда царил некий хаос: везде были разложены высокие стопки книг, иногда доходившие чуть ли не до потолка, множество полных пепельниц, которые всегда вытряхивала только Ребекка, сетуя на неаккуратность своих сожителей, узкий межкомнатный коридор заканчивался старой белой дверью, ведущей в кладовую с кучей винных бутылок.

В этой квартире всегда звучала музыка, зачастую исполняемая самими её жителями. Нередко там гостили и другие музыканты. Про себя доктор называл это место «Штабом бессмертной молодости», хотя и понимал, что всего через несколько лет от него останется лишь пустое воспоминание.

Сейчас никто из этого, на первый взгляд неразлучного трио еще не осознаёт, что они не смогут вечно оставаться трактирными музыкантами и всю жизнь веселиться в этой маленькой квартире в компании дешёвого вина.

Что может послужить причиной их распада? Возможно, однажды Поль устанет быть лишним мальчиком с виолончелью, или же Кристиана и Ребекку ждёт внезапный разрыв, который безвозвратно уничтожит их музыкальный коллектив, или они просто отправятся каждый в своё плавание, оставшись хорошими друзьями и погрязнув в будничной рутине дней.

Как бы там ни было — финал один. Молодость заканчивается. И почему доктор рассуждал об этом по пути домой? Он явно не умел наслаждаться настоящим, постоянно живя опасениями о будущем.

— Ты слишком много думаешь, — произнёс он вслух, пытаясь отогнать ненужные мысли.

По возвращении домой Чарльза ожидал внезапный сюрприз. Экономка, видимо услышавшая его шаги, тут же появилась непонятно откуда. И почему она не спит в такое позднее время?

— Вам письмо, — она протянула ему небольшой конверт.

— Спасибо, — доктор забрал конверт, параллельно поворачивая ключ в замке, — Доброй ночи.

Закрыв за собой дверь и в очередной раз за день повесив одежду, мужчина направился в гостиную с конвертом в руке. Он решил растопить камин, ночь выдалась прохладной. Когда рыжие языки пламени весело приплясывали, охватывая сухие дрова, доктор внимательно осмотрел полученный конверт. Печать не сломана, никаких следов вскрытия нет. Подпись сделана знакомым почерком. Это был Барти, какая удача.

Сломав печать, он принялся читать послание. Оно оказалось весьма коротким и торопливым, будто было написано в спешке.

«Дорогой Чарльз,

До меня дошли сведения, что ты взялся за ту пациентку, о которой я писал тебе ранее. Я настаиваю на том, что нам необходимо встретиться завтра. Ты должен кое-что знать о ней.

Я зайду к тебе завтра в десять часов. Боюсь, это не может ждать до вечера.

С уважением,

Бартемиус Фурнье.»

Несколько раз перечитав текст, Чарльз сложил листок пополам и присел на мягкую софу. Он ещё долго молча вглядывался в языки пламени. Барти не любил совершать визиты к кому-либо просто так, что же такого ему известно об Ингрид, раз он так торопится?