Огни возмездия

Эван Уинтер, 2019

Тау и королева Циора в отчаянии – им никак не удается отсрочить нападение коренных жителей Ксидды. Им приходится разработать очень опасный план, успех которого даст королеве время, столь необходимое ей для сбора союзников. Но ее главная цель – полномасштабное наступление на столицу, где как «истинная» королева правит сестра Циоры. Если город падет, а Циора вернет себе трон и объединит свой народ – только тогда у Омехи появится шанс выжить в грядущих битвах.

Глава третья

РАВНЫЙ

Молния рассекла ночное небо, разорвав иссиня-черную мглу и высветив силуэты солдат, бредущих вверх по Кулаку. Остановившись, чтобы дать раненой ноге отдохнуть, Тау смотрел, как вспыхивает и исчезает молния, ввергая мир во тьму, сырость и грязь. Ему было трудно не отставать, и он знал, что из-за него коготь движется медленнее, чем мог бы.

Он нашел бы это забавным, если бы не было так больно. Тау родился и вырос в Кереме, на южном хребте полуострова, и никто из его земляков не стал бы называть Кулак горой. Однако он взбирался по склону с трудом, задерживая тех, кто всю жизнь провел на равнинах.

— Любуешься пейзажем? — спросил Темба, встав рядом и делая вид, что рассматривает кусты и склон за ними, едва различимый в темноте.

Не желая тратить силы на болтовню, Тау хмыкнул и зашагал дальше. Ботинки, которые дал ему Джабари, хлюпали, утопая в грязи.

Темба без труда догнал его.

— Хадит попросил, чтобы я рассказал тебе план.

— А он что, уже не в том, чтобы убить вождя?

Темба усмехнулся. Цинизм, казалось, его лишь забавлял.

— По одному зубцу на каждый пляж. Зубцы, которые не найдут ксиддинов, должны идти к следующему пляжу, чтобы помочь другим.

Тау снова хмыкнул.

— Ты когда-нибудь видел пляж? Любой?

— Я? Нет, — признался Темба. — Келлан видел. Он говорит, от вершины Кулака всего несколько сотен шагов до Ревов, и там есть тропы, которые ведут к песку и воде. — Темба оглядел Тау с ног до головы. — Две из них — на крутом склоне.

— Я смогу.

— Тебе это не понадобится.

— Нэ?

— Келлан пойдет по одной из крутых троп. Он возглавит один зубец, и Одаренная будет с ним. Удуак будет командовать другим зубцом. У него тоже будет Одаренная.

Тау поморщился.

— Они оставляют мне легкий путь и Хадита в поддержку?

Темба улыбнулся.

— Я тоже там буду, и, как по мне, мы станем головой этого дракона.

— Не нужны мне твои утешения, — сказал Тау, сам недовольный своими словами, которые звучали словно из уст избалованного отпрыска Вельможи.

— Ладно, но я бы предпочел, чтобы ты не портил настроение тем, кому утешения время от времени нужны. Нет смысла карабкаться по утесам среди ночи без особой нужды.

Тау не ответил. Он не собирался признаваться, что сомневается, что осилит подъем.

— Давай уже догонять остальных, — сказал он.

Взглянув на раненую ногу Тау, Темба приподнял бровь и скривил губы.

Тау не мог вынести оценивающего взгляда товарища, видевшего его слабым, и захромал вперед так быстро, как только мог, едва не теряя сознание от боли.

Длинноногий Темба снова его догнал.

— Уймись, Тау. Ты уже чемпион. Тебе не надо больше ничего доказывать.

Не поднимая головы, чтобы Темба не видел его страданий, Тау указал на солдат, Ихаше и Индлову.

— Нужно быть вдвое сильнее, чтобы получить это звание, и втрое — чтобы они поверили, что я его заслуживаю.

Темба пожал плечами.

— И их мнение о тебе стоит боли и жертв?

Его тон был настолько серьезен, что трудно было поверить, что это сказал Темба, и Тау поднял глаза, чтобы посмотреть на брата по оружию.

— Я не делаю ничего ради мнения других.

Тау знал, что принять это было трудно, но Темба без улыбки, без шуток и неискренности, все же спросил:

— Тогда ради чего?

— Потому что ограничения, которыми мы были связаны, никогда не были нашими, и истории, которые нам рассказывали о нашей природе, нашей незначительности и наших недостатках, никогда не были истиной.

Когда Темба заговорил, голос его звучал совсем тихо:

— Так вот ради чего? Думаешь, и мы можем быть Вельможами?

Нога Тау горела, будто под бичом, но он ускорил шаг, не позволяя боли себя остановить.

— Дело не в этом, — сказал он. — Ложь не в том, что мы не можем быть равными. Она в том, что они отличаются от нас. Мы и есть равные.

Да, если судить по росту, Вельможи были выше. Если по физической силе, Вельможи были сильнее. Но Тау знал, кто решал, как судить, и эти люди предпочитали судить по тому, в чем сами имели преимущество. Они говорили: «Это превосходство не только физическое», отчего представлялось, будто их декреты вытекали из законов природы, хотя на самом деле они были не более чем корыстными суждениями. Они писали правила на свой лад, преуспевая чаще других и указывая на это как на свидетельство своего превосходства. Все это было ложью.

Однако, взглянув на Тембу, Тау почувствовал себя немного глупо. Обычно саркастичный Ихаше выглядел слишком серьезным, слишком напряженным. Это не было на него похоже.

Темба молча кивнул в ответ. И это тоже удивило Тау, который ждал от друга какой-нибудь колкости, насмешливой ухмылки.

— Я скучаю, — сказал Темба.

— По чему?

— По тому, как в таких переходах, он всегда кашлял.

— Чинеду?

— Я скучаю по его кашлю, понимаешь? Это глупо, нэ?

Тау посмотрел Тембе в глаза и покачал головой.

— Нет, не глупо.

Никто из них больше не проронил ни слова до самых Утесов, где коготь собрался на тренировочном поле, прежде чем разделиться на зубцы.

Удуак со своими бойцами уже был на месте и разговаривал с Хадитом. Они пожали друг другу руки, Хадит сказал еще несколько слов, Удуак махнул Тау, Тау ответил. Затем Удуак приказал своим людям выдвигаться, и они ушли.

Келлан со своими людьми тоже был здесь, и Тау увидел, что Одаренной в его зубце была Танди — та самая, с которой Тау впервые встретился в тоннелях под Крепостью Стражи. Она стояла рядом с Келланом и смотрела, как он пристегивает свой щит к спине, чтобы тот не мешал при спуске со скал к пляжу.

Тау чувствовал вину за то, что Келлану, возможно, предстоял крутой маршрут из-за того, что Тау был ранен. Келлан заметил Тау и отдал ему честь. Тау ответил тем же.

— Богиня с вами, — крикнул Тау.

— И с вами, — кивнул Келлан.

Тау повернулся к Хадиту, гадая, почему все стало таким странным и официальным, и только тогда понял, где именно они находились. Он стоял в том же круге боевого поля, где Тау недавно едва не убил Келлана. Он оглянулся, высматривая Великого Вельможу, но Келлан уже исчез за поворотом.

— Не думал, что мы сюда вернемся, тем более так скоро, — сказал Хадит.

— Теперь здесь все будто бы по-другому, — сказал Темба.

— Почему?

— Все словно уменьшилось.

— Может, и так, — сказал Хадит. — Пойдем, посмотрим, повезет ли нам с пляжем.

— А знаете, — заметил Темба, теперь больше похожий на самого себя, — хотя два из трех пляжей точно будут пустыми, мне почему-то кажется, что именно мы наткнемся на скорпионье гнездо.

— Ихаше, нам следует идти молча, — сказала ему Одаренная из их зубца, проходя мимо Тембы вместе с почетным Индлову, который ее охранял.

— Ты не мог выбрать нам кого-нибудь посимпатичнее? — спросил Темба, когда женщина отошла.

— Что-что? — спросил Хадит, поднеся ладонь к уху и глядя вслед Одаренной. — Не слышу!

Темба не стал повторять, но посмотрел со значением и негромко выругался.

Тропа, по которой они шли, была Тау незнакома. Они прошагали почти целый промежуток, когда к ним приблизился один из почетных стражей Одаренной. Крупный, значительно крупнее Удуака, он наклонился, чтобы с ними заговорить.

— До пляжа уже недалеко. Нам следует сбавить темп и выслать разведчиков.

— Я пойду с Тембой, — сказал Тау.

Темба покосился на Тау.

— Что? Почему? Э-э…

— Я справлюсь, — сказал Тау. — Как отсюда лучше пройти к пляжу?

Индлову набросал на влажной земле схематичную карту.

— Этого не может быть, — сказал Тау, с усилием согнувшись и недоверчиво рассматривая карту. — Ты нарисовал так, будто там настоящий сад камней, а не пляж.

Индлову, казалось, хотел что-то ответить, но сказал только:

— Так и есть.

Тау еще раз взглянул на чертеж на земле, а потом на того, кто нарисовал схему.

— Отлично. Если там есть разведчики, мы с ними справимся. Дайте нам четверть промежутка и следуйте за нами.

Индлову отдал честь и вернулся к Одаренной. Тау собрался с силами, выдохнул и тоже выпрямился, прикрыв глаза и прикусив губу от боли в бедре.

— И ты собираешься идти с такой ногой? — спросил Темба.

Тау открыл глаза.

— Да

— Упрямый, как навозный жук в сортире, — сердито проворчал Темба.

Хадит положил руку на плечо Тау.

— Ты постараешься не наделать глупостей?

— Постараюсь, — заверил Тау, слегка приободренный обеспокоенным взглядом Тембы.

Хадит пожал руку Тау, и они отправились в путь.

— Пожалуйста, пусть с пляжем повезет, — сказал Темба.

— А тебе вообще часто везет? — спросил Тау.

Темба вздохнул.

— С тех пор как с тобой встретился? Никогда!

ПРИКАЗ

На разведчиков они не наткнулись, зато встретили ксиддинов. Большая часть флота захватчиков уже стояла с поднятыми парусами, и насколько мог видеть Тау, вереница баркасов скрывалась за волнами вечно разгневанных Рев.

Они пришли в идеальное время. Разведчиков отозвали на борт двух последних кораблей, и из всех участников крупнейшего вторжения на земли омехи оставалось всего двести хедени, включая вождя.

Пробежав немного в глубь полуострова, но все еще не сойдя с красных песков пляжа, Тау и Темба спрятались за одним из бесчисленных каменных столбов, тянувшихся к небу, словно лабиринт сломанных пальцев. Вереница белых как мел столбов начиналась у подножия Кулака и тянулась за кромку воды.

Это зрелище потрясло Тембу.

— Что, во имя Богини?..

— Все так, как описал Индлову… — сказал Тау. — Ревы превратили этот участок Кулака в каменный лабиринт.

— Это не пляж, — ответил Темба. — Это обнаженные, выцветшие кости умирающего полуострова.

Тау склонил голову набок, глядя на брата по оружию.

— Нэ? Мне что, нельзя тоже побыть поэтом? — спросил Темба. — Сам-то про каменный лабиринт рассказываешь.

Тау лишь покачал головой.

— Наш зубец скоро подоспеет.

— Уж лучше бы поскорей. Не думаю, что у нас осталось много времени, прежде чем вождь взойдет на корабль.

— Время еще есть, — сказал Тау, указывая на мужчину вдалеке. — Это и есть вождь Ачак, а тот, с кем он говорит, — его сын.

Темба сощурился и подался вперед, словно это могло помочь ему увидеть.

— Это Кана с ним? Ты его видишь?

— Вижу.

Темба вернулся в прежнее положение.

— Ну говорит он с сыном, и что?

— Он желает ему счастливого пути.

Темба посмотрел на бурные волны.

— Я, конечно, не то чтобы трус, но знаешь, мы могли бы просто посидеть здесь и посмотреть, как они выйдут в Ревы. Если нам повезет, они утонут.

— Напомни, как часто тебе везет?

Темба сплюнул на красную глину.

— Удар засчитан, — ответил он, уступая.

— Если они прощаются, это значит, что Кана сядет на следующий корабль. А его отец поплывет на последнем.

— Они разделятся? — спросил Темба.

— Чтобы уменьшить вероятность, что погибнут оба.

— Они бы точно не погибли, если бы остались дома и оставили нас в покое.

— Времени в обрез, но мы должны успеть, — сказал Тау. — Когда Кана отчалит, а вождь будет еще тут, мы и нападем.

— Подожди, — сказал Темба, отворачиваясь от пляжа и от Тау. — Если зубцы подоспеют вовремя, разве нам не стоит попытаться убить и отца, и сына?

Тау покачал головой:

— Мы дадим Кане уйти.

— Зачем?

— Сражаться будет намного легче, если его здесь не будет.

— Тау, большинство бойцов Каны уже на корабле. Они все равно не смогут вернуться вовремя, чтобы помочь.

Тау снова покачал головой.

— Мы здесь ради вождя.

— Вот ты так говоришь, но мне не кажется, что Хадит бы с этим согласился.

Тау не сводил взгляда с побережья.

— Кана не представляет угрозы.

Темба хмыкнул и обернулся, взглянув на Кулак.

— Пока нет. В любом случае уже не только нам решать.

Так и было. Тау услышал, как, насколько могли, тихо, приближались воины их зубца. Солдаты шли прямо к ним, и это значило, что они нашли метки, которые нарисовал Тау на красной глине.

— Следи за пляжем, — сказал Тау, вынимая мечи и прячась за колонну. — Если это не они…

Темба фыркнул.

— Погоди… что ты имеешь в виду? Если не они?..

Тау не ответил, всматриваясь в даль, и вскоре в поле зрения оказался Хадит и вслед за ним — остальные воины их зубца.

Хадит сначала заметил Тембу, а затем и ксиддинов у кромки воды.

— Похоже, с пляжем нам повезло, — прошептал он. — Где Тау?

Тау вышел из укрытия.

— Здесь.

Хадит, вздрогнув, схватился за рукоять меча.

— Сик, — прошипел он. — Не делай так!

— Большинство кораблей отчалило, — сказал Тау. — Осталось два, и ты был прав: вождь еще здесь.

Хадит поджал губы.

— Он хороший правитель, и мы это знали.

— Его сын тоже здесь, — сообщил Темба, и Тау коротко взглянул на него.

— Кана? — переспросил Хадит. Темба кивнул, и Хадит быстро пересчитал людей на берегу. — Их двести двадцать три. Нас вчетверо меньше, но если сын тоже там, то нам лучше напасть прямо сейчас.

Тау вспомнил, как дрался плечом к плечу с Каной на стене Крепости Стражи против Индлову, сражавшихся на стороне Одили. Тогда они прикрывали друг другу спины.

— Мы нападем, как только сын и его люди взойдут на корабль, — сказал он. — Мы пришли за вождем.

Хадит покачал головой.

— Ксиддины хотели женить Кану на нашей королеве. Он важен, они могут сделать его вождем, если Ачак погибнет, и если это случится, у Каны будут все основания настаивать на том, чтобы продолжить вторжение. Мы можем убить их обоих и…

— Кана не такой, как его отец.

Хадит помрачнел.

— У него и не будет шанса стать таким, — ответил он, поворачиваясь к воинам, чтобы отдать приказ.

— Нет!

Хадит замер, став похожим на одну из каменных колонн вокруг.

— Ты не согласен, Тау?

— Я чемпион Соларин, — сказал Тау, — и мы дождемся, когда Кана отчалит, а потом нападем.

— Это неразумно, и я не…

— Это приказ!

Хадит изогнул бровь.

— Приказ? Правда?

— Правда.

Хадит стиснул зубы, желваки заходили ходуном.

— Слушаюсь, чемпион.

Тау кивнул и, отвернувшись к берегу, стал ждать, пока Кана сядет на корабль. Ксиддинские суда были крупнее, чем те, что строили омехи. У них были мачты и множество весел, отчего они казались похожими на водомерок, которых Тау ловил в детстве.

Сейчас он думал, что такое строение имело смысл. Корабли пришлось вытащить на берег, чтобы Ревы их не потопили. Это означало, что им требовалось достаточно весел, чтобы выйти в открытое море. Ксиддинский флот, судя по всему, был построен тщательно и с умом, но Тау считал, что в каждом походе все же тонет как минимум один из десяти судов.

— Кана отчаливает, — сказал Темба.

Это было не совсем так. Кана, пройдя половину пути по трапу, повернулся и зашагал обратно. Он крепко обнял отца. Похлопав друг друга по плечам, они обменялись парой фраз.

— Зубы Укуфы, поторопитесь, — сказал Темба.

Они разомкнули объятия, и вождь, грозный Ачак, положил руку сыну на предплечье и улыбнулся. Остальные, наверное, этой улыбки не видели, но Тау хорошо ее разглядел.

— Садись на корабль, Кана, — прошептал Тау, и Кана, будто услышав его, развернулся и поднялся на борт.

Он прошел на корму, проследив, как матросы с помощью длинных шестов оттолкнули судно от берега. Гребцы взялись за весла, и корабль, качнувшись, рассек высокие волны, направляясь в открытое море.

Они больше не были союзниками, но каждый раз, когда корабль Каны качало так сильно, что, казалось, он мог разлететься в щепки, Тау задерживал дыхание, и это продолжалось до тех пор, пока судно не оказалось в безопасности вдали от прибоя.

Прибой всегда представлял в Ревах одну из наибольших угроз, и Ачак, убедившись, что сын оказался в относительной безопасности, помахал ему рукой. Тау со своего места уже не видел Каны, но мог легко представить, как тот ответил отцу тем же жестом.

— Пора, — сказал Тау. Кана миновал точку невозврата и уже не мог вернуться на берег до того, как все будет кончено.

Одаренная, приставленная к их зубцу, накинула капюшон.

— Богиня с нами, — сказала она.

Тау кивнул, перехватил взгляды товарищей и, чувствуя, как кровь зашумела в ушах, выхватил свои черные клинки.

— Где мы бьемся! — крикнул он.

— Мир горит! — подхватили его воины, выскочив из-за каменных столбов и бросились к берегу.

НЕ ПОВЕЗЛО

Ксиддины в едином порыве развернулись, чтобы встретить натиск врага. Тау увидел, как они вскинули свои копья и топоры, и почувствовал, как вскипает кровь. Он старался бежать быстро, но все равно оказался последним.

— Останься с ним! — крикнул Хадит Тембе, когда тот ринулся вместе с остальными, чтобы встретить стремительно формирующийся авангард ксиддинов.

Омехи с налету врезались в ксиддинов, окровавленные женщины и мужчины падали, погибая. Тау оглядел поле боя и заметил вождя.

— Он там, — сказал он Тембе.

Двое мужчин бросились к ним, завязалась схватка.

Темба резко остановился, блокировал вражеское копье щитом и ударил противника мечом в плечо. Из раны брызнула кровь, копейщик рухнул, и Темба вонзил меч ему в лицо.

Темба улыбнулся Тау и бросился навстречу ксиддинской женщине с двумя топорами в руках.

Покрытый шрамами копьеносец с длинными волосами, скрученными в похожие на хлысты косички вроде тех, что носил Кана, ринулся на Тау с копьем наперевес. Тау, не доверяя раненой ноге, уклонился от удара и отбил его левым мечом.

Противник покачнулся после блока Тау, но использовал его силу, чтобы придать импульс своей атаке. Он развернулся, надеясь ударить Тау в шею, но Тау вонзил правый меч ему в спину, прежде чем копейщик успел завершить движение. Еще до того как убитый упал, Тау захромал дальше, стремясь догнать Тембу. Тот перешагнул через тело женщины с топорами и теперь сражался с двумя ксиддинами одновременно.

Тау убил одного из них, Темба разбил череп второму, и пока вокруг никого не было, Тау снова поискал глазами вождя.

Долго ждать не пришлось. Большинство Избранных сражались, стремясь пробраться к нему, а большинство ксиддинов, напротив, были сосредоточены на том, чтобы защитить его, дать возможность отплыть на последнем корабле. В этом, знал Тау, состояла самая опасная часть их атаки. У ксиддинов было больше бойцов, и если они сплотятся вместе, Избранным будет сложно их победить. Хуже всего было то, что если бы им удалось посадить на борт вождя, они бы спасли его.

Хадит, однако, тоже понял намерения ксиддинов и уже бежал по песку в сторону корабля, чтобы лишить вождя главной надежды на спасение. С Хадитом был Разъяренный Ингоньяма, чьи черты лица были искажены, что не помешало Тау его узнать. Это был тот же воин, что рисовал для него карту побережья. В считаные мгновения Ингоньяма оказался между вождем и его кораблем.

Тау покачал головой, словно не веря в проницательность Хадита. Даже проживи Тау вечно, у него никогда не получится видеть мир так, как его видел Хадит.

Их зубец начал атаку из глубины полуострова, и Ачак должен был успеть на корабль прежде, чем его настигнут омехи, но Хадит разделил зубец, отведя треть воинов к полосе прибоя. Поэтому казалось, что остальные слишком малочисленны, чтобы противостоять ксиддинам.

Хадит правильно предположил, что их вождь не станет бежать, испугавшись противника, которого в силах победить. Верный логике, вождь Ачак приказал своим людям идти в атаку, предоставив Хадиту, Одаренной, ее стражу и Ингоньяме достаточно времени для того, чтобы преградить ему путь.

На глазах Тау ревущий Ингоньяма одним ударом переломил тела первых трех ксиддинов, которые оказались перед ним, после чего резко отвел свой меч вбок, чтобы разрубить пополам следующего противника. Рукой, в которой он держал щит, Ингоньяма схватил ксиддина за шею и с треском ее сломал.

Одаренная стояла у кромки прибоя, в двадцати шагах от схватки. Вода бурлила у ее ног, расставленных на ширине плеч, полоща подол ее мантии, обдавая соленой водой, а она тянула руки к Ингоньяме, пропуская через его тело энергию Исихого.

На Тау бросился воин с топором и тут же погиб. Тау опасался, что вождь погибнет раньше, чем он успеет приблизиться к нему хотя бы на десяток шагов.

— Быстрее, Темба! — позвал Тау, отправляя еще одну душу в объятия Богини.

— Иду, иду, — ответил Темба, оттолкнув плечом раненого ксиддинского бойца и вонзив в него меч. — Я ид… — Темба осекся и замер с открытым ртом, глядя в ту сторону, где стоял корабль Ачака.

Тау проследил за его взглядом и увидел, как то, что считалось сказками, стало явью. Их Ингоньяма сцепился с разъяренным ксиддинским воином, и оба колосса молотили друг друга ударами столь мощными, что могли бы валить деревья.

Омехи не тренировали Разъяренных Ингоньям сражаться друг с другом. Это было слишком опасно. Поэтому Тау никогда не видел, чтобы разъяренные воины дрались вот так насмерть. Зрелище было унизительным, особенно когда Тау понял, что присутствие лишь одного разъяренного ксиддина смогло остановить продвижение группы Хадита.

Путь омехи к кораблю Ачака был заблокирован, и хотя бойцы Хадита не могли ему помешать, вождь не был полностью отрезан от своих воинов. Ачак был слишком умен, чтобы дважды совершить одну и ту же ошибку, и он уже отступал вдоль побережья.

Сначала Тау не понял, в чем дело. Они находились в бухте, и единственный путь Ачака лежал через сражение с намного превосходящими силами Избранных. Отступление позволяло ему выиграть немного времени, но поскольку бухта заканчивалась выступом скалы, простиравшимся в самые Ревы, он все равно оказывался в ловушке. Бежать ему было некуда. Если только не…

Тау взглянул на Ревы и тотчас понял, что задумал Ачак. Несколько ксиддинских судов изо всех сил старались приблизиться к берегу. Корабль Каны был ближе всех, и вождь надеялся попасть на борт.

— Темба! — Тау указал на вражеские корабли и побежал в глубь суши, огибая сражающихся воинов.

Завидев приближающиеся корабли, Темба выругался и рассек воздух мечом, словно желая пустить кровь всем врагам.

— Иду! — крикнул он и поспешил вслед за Тау.

Тау, припадая на больную ногу, неуклюже бежал вперед. Если бы они с Тембой смогли обойти сражавшихся, то достигли бы бухты прежде, чем корабли вернутся к берегу. И получили бы шанс добраться до Ачака.

Темба догнал Тау.

— Мы далеко от наших!

— Вождь! — крикнул Тау, вскинув меч. Противник был меньше чем в тридцати шагах.

Вождь Ачак добрался до края бухты. С ним было три бойца и шаман. Остальные ксиддины отступали, сражаясь, и Тау удалось вклиниться между ними и вождем. Корабль Каны качало на волнах так, что казалось, он вот-вот пойдет ко дну. Но если бы он миновал волнолом, то быстро бы добрался до суши и поднял Ачака на борт.

Тау взглянул на Тембу.

Темба тяжело вздохнул.

— Опять не повезло, — сказал он, и они пошли дальше.

ИМЕНА

Первыми Тау и Тембу увидели бойцы Ачака, потому что вождь следил за спасительными кораблями. Ксиддины, стараясь не подпускать воинов омехи к своему вождю хотя бы на расстояние длины меча, бросились им наперерез.

Темба скрестил мечи с первым — высоким стройным мужчиной с татуированным лицом, покрытым глубокими шрамами. Тау опять отстал, и на него напали сразу двое противников. Один из них, издав боевой клич, метнул в Тау копье.

Тау увернулся скорее инстинктивно, чем осмысленно, а потом споткнулся от того, что пришлось перенести вес на раненую ногу. Он взмахнул мечами, чтобы блокировать топор, просвистевший в ночном воздухе и едва не раскроивший ему череп. Ему это удалось, но отдача была слишком сильной, и он едва не выронил клинок из сломанных пальцев. Стиснув зубы от боли, Тау взмахнул вторым мечом и перерезал налетчику горло.

Противник покачнулся, и прежде чем он упал замертво, его напарница, коренастая женщина, замахнулась на Тау копьем.

Тау попытался отпрыгнуть, но его движения напоминали скорее походку пьяного, чем грациозный танец. Женщина наступала, пытаясь проткнуть Тау копьем, но он поймал ее ритм, и с размаху отсек ей пальцы.

Она вскрикнула и отскочила, выронив оружие. До Ачака оставалось всего двадцать шагов.

Вождь больше не смотрел на океан. Он стоял рядом с шаманом, вскинув копье и пристально глядя на Тау. Расслабив запястья, Тау крутанул мечами и шагнул к вождю, но услышал грохот тяжелых шагов слева.

Он обернулся. Это была разъяренная ксиддинка, и она неслась на него с высоко поднятым копьем. Она бежала быстро, но было слишком поздно. Тау успевал добраться до вождя.

Он сделал еще шаг, расслышал слово, которое она кричала, и остановился. Женщина бежала быстрее, чем мог бы любой нормальный человек, и выкрикивала вновь и вновь:

— Джай-эд! Джай-эд!

Тау оскалился, показав зубы, и, отвернувшись от вождя, взглянул на разъяренную воительницу. Теперь он ее вспомнил. Вспомнил, как она выговаривала имя его Умквондиси. Это она убила Джавьеда.

Она остановилась вне досягаемости его мечей, ее грудь вздымалась от бега, а взгляд был прикован к его лицу.

— Джай-эд, — крикнула она снова, занося копье.

Тау помедлил, размышляя о случившемся, и, кивнув скорее себе самому, сказал:

— Ты сама себя убила.

Она бросилась к нему со сверхчеловеческой скоростью, направив копье ему в грудь. Он ожидал атаки, но она оказалась слишком стремительной, и Тау отскочил с линии поражения. В ноге вспыхнула боль, грозя вывести его из строя, но Тау заглушил ее ненавистью и, увернувшись от ксиддинского копья, вонзил меч ей в поясницу.

Воительница была в кожаных доспехах, и хотя бронзовое оружие могло бы пронзить звериную шкуру, ее кожа — пока она была в ярости — оставалась неуязвимой. Но меч Тау был сделан из драконьей чешуи, и взрезал ее кожаный доспех легче легкого. Острие меча вонзилось в ее плоть, потащив Тау за собой, но женщина с криком вытащила его.

Тау замахнулся левой рукой и вонзил второй клинок ей в живот. Это был смертельный удар. Меч Тау почти вскрыл ей нутро, но она отбила его лезвие костяным кинжалом, который был у нее в другой руке. Кинжал разлетелся на множество осколков, порезавших ему лицо и руки.

Откатившись после падения, Тау схватился за рукоять своего меча, который все еще торчал в пояснице воительницы. Тау выдернул клинок, чувствуя, как лезвие вспороло ей кожу.

Тау напал сзади, чтобы пронзить ей спину, но она метнула рукоять сломанного кинжала ему в голову.

Отбив кинжал в воздухе, Тау уклонился от двух атак и всадил правый меч в рану, которую нанес ей прежде. Меч вошел в плоть, женщина завопила и попятилась.

— Назови еще раз его имя! — выкрикнул Тау.

Она оскалилась и взмахнула копьем. Они столкнулись в схватке — она превосходила его размерами. Они ударили друг друга — она явно была сильнее. Они сражались с дикой яростью, и любой, кто видел бы их схватку, сказал бы, что она была быстрее. Но против Тау Соларина, чемпиона омехи, это не имело значения.

Шесть, шестнадцать, шестьдесят ран разверзлось на доспехах, лице и теле воительницы, но она, вся в крови, все еще отбивалась от него ногами, хотя ее взгляд уже помутился. Тау продолжал атаковать, нанося все новые раны, а она отчаянно пыталась уклоняться от мечей, которые лишали ее сил, раздирая кожу.

— Назови еще раз его имя! — крикнул он.

И она закричала. Это был низкий гортанный звук, инстинктивный, полный страха и ненависти. В нем было и признание поражения, и отказ сдаваться.

Разъяренная женщина, чье тело превратилось в сплошную рану, все еще надеялась убить того, кто превосходил ее силой. Сила даров шамана стремительно слабела, и это давало Тау шанс. Так и случилось: магическая сила оставила ее, она пошатнулась и едва не упала, ее взгляд потускнел и стал безжизненным.

Выглядела она жалко, но Тау не собрался ее жалеть. Она убила людей, которых он любил, да еще посмела взывать к нему. Она сама накликала на себя смертельную беду.

— В ту ночь, когда ты убила Джавьеда Айима, ты меня видела, — сказал он, приблизившись к ней. — Ты узнала, кто я, и сбежала.

Она попятилась, ее ноги дрожали.

— Тебе надо было бежать без оглядки, — сказал он, подойдя вплотную. Полыхающий в душе гнев заглушал боль в раненой ноге.

Она проклинала его, выплевывая грязные ругательства и все еще пытаясь сражаться, но слишком вяло, и он легко и небрежно отбивал атаки. Он ненавидел и ее саму, и то, что она не сдавалась.

Тау подумал, что ей следовало бы родиться Избранной, хотя ей не позволили бы сражаться, а она явно была рождена для этого.

Она снова закричала и снова ринулась на него, без сил, без скорости, безо всякой надежды нанести ему урон. Он знал, чего она хотела. Она хотела, чтобы он убил ее во время атаки. Пыталась хоть как-то выбрать свою смерть, но она убила Джавьеда и Чинеду, и Тау не собирался ее щадить.

Его меч просвистел в воздухе и вонзился в ее правую руку, расщепив ее пополам и заставив выронить копье. Ее вопль был криком не боли, но отчаяния и утраты. Это был крик, который Тау вспоминал каждую ночь, прежде чем провалиться в спасительный сон. Это был крик, который он сдерживал в себе каждый раз, когда думал, что потерял всех.

Она лежала на земле, прижимая искалеченную руку к телу, а он стоял над нею, наблюдая, как она пыталась дотянуться здоровой рукой до сумки на бедре. Но во всем мире не было оружия, которое смогло бы ей помочь. Конец был неизбежен.

— Его звали Джавьед Айим, — сказал Тау. — И ты никогда не произнесешь его имя вновь.

Он всадил меч ей в грудь, пригвоздив к красной глине. Она ахнула, выдохнув. Чувствуя, что конец близок, она наконец нащупала сумку и вытащила оттуда потрепанный клочок папируса. Она попыталась развернуть его одной рукой, но не смогла. Смерть настигла ее за этим занятием.

Тау провел тыльной стороной ладони по губам. Он убил ту, что лишила жизни Джавьеда и Чинеду. Отомстил за них. Он стоял над ее телом, ожидая, когда наступит облегчение и спадет груз с души, вспоминая, как в ее глазах меркнет свет.

Конец ознакомительного фрагмента.