Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня

Шерман Алекси, 2007

Арнольд Спирит Младший живет в индейской резервации Спокан и учится в школе для индейцев. Здесь его бьют и обзывают свои же. За что? Просто за то, что он родился болезненным и непохожим на остальных. Вот Арнольд и сидит дома – и рисует карикатуры и шаржи в ответ на всё, что происходит в его жизни. Но рисование – это еще и возможность вырваться из резервации, где все индейцы давно опустили руки и нашли утешение на дне бутылки. Арнольд хочет лучшей жизни и решает: нужно рискнуть и перейти в школу Риардан, где можно получить хорошее образование и выбиться в люди. Но там он будет единственным индейцем среди белых… Получится ли стать своим среди чужих? В этом наполовину автобиографическом романе Шерман Алекси – коренной американец – рассказал историю своего детства: каково было расти в нищей индейской резервации, а затем набраться смелости и уйти оттуда в школу для белых, чтобы стать кем-то больше, чем бедный индейский мальчишка. За этот честный, полный горького юмора и надежды роман Шерман Алекси получил мировое признание и Национальную книжную премию США в номинации «Детская литература» 2007 года.

© The Absolutely True Diary of a Part-Time Indian

Text copyright © 2007 by Sherman Alexie

Illustrations copyright © 2007 by Ellen Forney. All rights reserved.

© Крупская Д., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2021.

Моим родным городкам Уэллпиниту и Риардану

Иной мир есть, но он находится в этом.

У. Б. Йейтс

Клуб «Синяк месяца»

Я родился с водой в мозгу.

Ну ладно, не совсем так, конечно. Вообще-то при рождении у меня оказалось слишком много спинномозговой жидкости в голове. Эдак замысловато — спинномозговой жидкостью — доктора называют смазку для мозга. Мозговой жир работает внутри черепной коробки наподобие того, как машинная смазка работает в двигателе. В двигателе она нужна, чтобы все детали бегали быстро и без запинки. Но у меня — дикость, да? — со смазкой случился перебор, отчего голова стала разбухшей, отекшей, уродливой и тормозила со страшной силой. Смазка буквально затопила мотор, который производил во мне думанье, дыхание и жизнь.

Мой мозг тонул в жиру.

Сам слышу — звучит дико и ржачно, будто у меня в башке гигантская фритюрница. Гораздо более серьезно, поэтично и точно звучит «Я родился с водой в мозгу».

Ну ладно, может, и это не слишком серьезно прозвучало. Может, вся эта история и впрямь дичь и ржака.

Но божтымой, было ли так уж смешно моим папе и маме, старшей сестре, бабушке и кузенам, моим тетушкам и дядюшкам, когда врачи вскрыли мне черепушку и отсосали лишнюю воду чем-то вроде крошечного пылесоса?

Мне тогда было полгода от роду, и по всему я должен был отдать концы во время операции. Предполагалось, что если я и переживу знакомство с мини-пылесосом, то мозг мой серьезно пострадает во время процедуры и остаток жизни я проведу овощ овощем.

Думаю, вы догадались: операцию я пережил. Иначе кто бы это всё писал, да? Но зато физических проблем у меня пруд пруди, и все они — результат повреждения мозга.

Во-первых, во мне выросло сорок два зуба. Типичный человек имеет тридцать два, верно? А у меня сорок два.

На десять больше, чем обычно.

На десять больше, чем норма.

На десять больше, чем у человека.

Я был настолько зубаст, что рот с трудом закрывался. Сходил как-то в Службу здравоохранения индейцев, чтоб выдрали часть и я мог есть как человек, а не какой-нибудь слюнявый стервятник. Но служба эта финансировала нам обращение по поводу стоматологических работ только раз в году, поэтому все десять лишних зубов мне пришлось выдрать в один день.

Вдобавок наш белый дантист верил, что у индейцев чувствительность к боли вдвое меньше, чем у белых, и по этой причине вколол мне только половинную дозу новокаина.

Ну не тварь, а?

Служба здравоохранения и очки индейцам выдает только один раз в году, причем исключительно в мерзкой толстой черной оправе.

Мой поврежденный мозг устроил мне близорукость на одном глазу и дальнозоркость на другом, так что мои уродские очки вышли еще и кривобокими, ну, как и глаза, собственно.

И головные боли меня мучили из-за того, что глаза у меня как два врага, как двое супругов, которые когда-то любили друг друга, а теперь на дух не переносят.

Очки я начал носить в три и бегал по резервации, как трехлетний индейский дедуля.

Да, и я был тощим. Боком повернусь — исчезну.

А руки и ноги огромные. В третьем классе лапа была 43 размера! С эдакими лапами и туловищем шириной с карандаш я сильно напоминал заглавную букву L.

Плюс огромадная голова.

Гигантская!

Голова моя была такой большой, что головы других детей-индейцев казались просто спутниками на ее орбите. Некоторые так меня и называли: Земля. А другие звали Глобусом. Хулиганы ловили меня, раскручивали, тыкали пальцем в черепушку и говорили: «Хочу сюда».

Так что выглядел я, сами понимаете, нелепейше, однако гораздо хуже было то, чего не видно снаружи.

Во-первых, меня донимали эпилептические припадки. Как минимум дважды в неделю. Так что я наносил вред своему мозгу на регулярной основе. Забавно, что припадки-то случались именно оттого, что мозг уже был поврежден и каждый следующий приступ травмировал его по новой.

Ага, я наносил вред своему повреждению.

У меня уже семь лет не случалось эпилептических припадков, но врачи говорят, я «предрасположен к судорожной активности».

Предрасположен к судорожной активности.

Как звучит, а! Стихи прям!

Еще я заикаюсь и шепелявлю. Или, может, надо иначе выразиться — зззззаикаюсь и ссссепеляфлю?

Вроде бы речевые дефекты не угрожают жизни, но уж поверьте: нет ничего опасней, чем быть ребенком с заиканием и шепелявостью.

Пятилетний шепелявый заика даже мил. Большинство детей-актеров проложили себе путь к звездной славе именно шепелявя и заикаясь.

Божтымой, да в шести-, семи — и даже восьмилетнем возрасте это всё еще почти мило, но не в девять, и уж совсем не в десять.

И в конце концов, эти дефекты превращают тебя в тормоза.

Если тебе четырнадцать, как мне сейчас, и ты всё еще шепелявишь и заикаешься, то становишься самым тормознутым тормозом в мире.

В резервации меня называют тормозом пару раз на дню. Они называют меня тормозом, когда сдергивают с меня штаны, или пихают головой в унитаз, или просто отвешивают щелбан по макушке.

Я пишу эти строки вовсе не так, как говорю на самом деле, иначе пришлось бы наполнить текст заиканием и шепелявостью, и тогда вы наверняка подумали бы: и на фига я читаю рассказ, написанный таким тормозом.

Знаете, что бывает с тормозами в резервации?

Нас колошматят.

Примерно раз в месяц.

Ага, я член клуба «Синяк месяца».

Конечно, я хочу гулять. Все дети хотят. Но безопасней сидеть дома. Поэтому я торчу в своей комнате, читаю и рисую картинки.

Вот такие, к примеру.

Рисую я постоянно.

Рисую карикатуры на маму, папу, на сестру и бабушку, на лучшего друга Рауди^[1] и на всех обитателей резервации.

Рисую, потому что слова слишком непредсказуемы.

Рисую, потому что слова слишком ограниченны.

Если ты говоришь на английском, испанском, китайском или любом другом языке, тогда тебя поймет только определенный процент человеческих существ.

Но рисуй — и тебя поймет каждый.

Если я нарисую цветок, то любой мужчина, женщина или ребенок в любой точке планеты взглянет и скажет: «Это цветок».

Я рисую, потому что хочу говорить с миром. И хочу, чтобы мир меня слушал.

С карандашом в руке я чувствую себя важным. Как будто я могу вырасти и стать кем-то важным. Творческой личностью. Может, известной творческой личностью. Может, богатой творческой личностью.

Для меня это возможность стать богатым и известным.

Вы только поглядите на мир. Почти все богатые и известные не-белые — это творческие личности. Певцы, актеры, писатели, танцоры, режиссеры, поэты.

Так что я рисую, потому что для меня это единственный реальный шанс вырваться из резервации.

Сдается мне, что мир — сплошная череда прорвавшихся дамб и потопов, а мои рисунки — крошечные спасательные шлюпки.

Примечания

1

Rowdy — (англ.) буян, скандалист, хулиган, бузотер, бандюган, шумный, разнузданный, упрямый, грубый, скандальный, головорез, громила, беспредельщик, отморозок. — Здесь и далее — примеч. перев.