Глава 3. Ночные секреты
Заколка слабо, но маняще поблескивала — словно сокровище в глубине пещеры. Марита сидела, склонившись над сложенными лодочкой ладонями. Разглядывала. И думала.
Рядом скакал по клетке Оракул, время от времени заставляя прутья издавать противный звон. Бряк-бряк. Казалось, птица дерется с невидимым противником. Это сбивало с мыслей, и без того не шибко складных. Марита вздохнула и, сдавшись, спрятала импровизированные отмычки обратно под тюфяк.
— И зачем я их стащила? — спросила она у птицы.
Та с интересом наклонила голову набок, но промолчала. Марита еще раз вздохнула, уже тяжелее, и поднялась на ноги. Прошлась по комнате уверенной походкой зверя, не только изучившего свою клетку, но и успевшего с ней примириться. Теперь, когда ключ действительно был, отпирать темницу не хотелось.
Зачем, когда и так неплохо?
С Маритой обращались, как с диковинной птичкой: кормили, поили, сдували пылинки и ничего не требовали. А если высунется? Крылышки-то могут и подрезать, если вообще шею не свернут… Как бы ни хотелось это признавать, она оставалась под защитой своей ложной личности лишь пока не дергалась. Все-таки прутья клетки, хоть и удерживают, хищникам добраться тоже не дают. Стоит ли самолично прыгать в пасть?
Марита прошла очередной круг по комнате и плюхнулась на кровать, безразлично уставившись в потолок. Неравномерно выцветший, он, казалось, хранил неясные образы. Птица продолжала прыгать по клетке, и хаотичное бряканье начало убаюкивать. Веки отяжелели, а тело будто укрыло невидимым одеялом. Нет, нельзя спать… разве что… чуть-чуть…
Хлоп!
Марита подскочила на месте и испуганно заозиралась, но сбившееся было дыхание быстро выровнялось. Ревка. Стоящая в проеме зенийка довольно оскалилась, радуясь, что смога напугать свою «жертву». Из-за шрамов казалось, что на смуглом лице не одна ухмылка, а минимум три. Марита поежилась. Проклятая девка.
— Вставай, неженка, — сказала Ревка, шагнув внутрь комнаты, и шумно втянула воздух носом.
Будто пыталась буквально унюхать чужой страх. Марита нахмурилась, капризно скривив губы. Ложная личина налезла поверх своей, как разношенная рубаха — легко и привычно. И только в мыслях тревожно заметалось: что ей надо? Вряд ли просто поглумиться — не осмелится. Но плечи все равно напряглись.
— Вот курица тупая! — раздраженно рыкнула Ревка и помахала руками снизу вверх. — Пошли, говорю.
Марита медленно встала, выискивая в чужом лице хотя бы намек на подвох, но его не было. Только что-то все равно зудело на краю сознания, как назойливый жук. Какая-то ускользающая деталь, острая неправильность происходящего… Будто… Будто она радуется — осенило Мариту. Всегда недовольная ее компанией, зенийка светилась от почти мстительного удовольствия. В груди стремительно похолодело.
И все вокруг только усиливало тревогу. Пустующий зал с будто брошенными кубками и тарелками, раздающийся снаружи гомон, нестройная толпа, образовавшая неровный полукруг, и воздух, звенящий от напряжения. Кто-то что-то выкрикивал, рядом плакал ребенок. Молодая девица испуганно таращилась поверх чужих голов.
Дойдя до толпы, Ревка вдруг схватила Мариту за запястье и потащила вперед, грубо распихивая людей в стороны. Та тихо охнула сквозь зубы и едва успела вжать голову, как они оказались в первом ряду. Марита, морщась, потерла бедро — точно синяк будет. Зато дышалось здесь, впереди сбившихся в кучу тел, свободнее. Марита с облегчением пригладила сбившееся платье и только потом подняла глаза.
И оцепенела. Впереди, на пятачке земли, стоял разрубленный пополам кусок бревна. Совершенно обычный, если не считать стоящего за ним на коленях мужчину. Он дрожал, и расширившиеся от ужаса глаза метались туда-сюда, то словно выискивая что-то в толпе, то вновь утыкаясь в топор в руках палача.
Тот держал оружие почти небрежно, умудряясь при этом вяло пожевывать зажатый между зубами колосок. Из-под закатанных рукавов замызганной рубахи виднелись застарелые ожоги, убегающие куда-то вверх. Застывшая на лице палача скука выглядела так дико, что Марита не сразу заметила стоящего чуть поодаль Яса.
Главарь разбойников словно нависал над всеми остальными, неподвижный и непоколебимый. Чуть сощуренные глаза смотрели с холодом и… разочарованием? Или это было презрение? Яс медленно обвел собравшуюся толпу взглядом. У Мариты тут же перехватило дыхание, словно это к ее шее приставили топор.
Это же не казнь?
Сердце предательски зачастило, словно уже зная ответ.
— Многим, наверное, интересно, в честь чего такое представление, — сказал Яс, жестко улыбнувшись. — Кардо, расскажи-ка нам, почему мы здесь собрались?
Несмотря на этот обманчиво ласковый тон, мужчина на коленях вздрогнул, словно его ударили кнутом. И Марита вместе с ним.
— Командир… не надо, — принялся умолять Кардо.
На лице Яса не мелькнуло ни намека на сочувствие. Он властно махнул рукой, и палач, даже не поворачиваясь, схватил мужчину за волосы и дернул. Тот вскрикнул, но вывернуться не попытался.
— Я воровал из сокровищницы. Подделывал записи, которые отдавал главному казначею, и забирал часть себе, — заговорил Кардо, запинаясь и проглатывая слова. — Командир, пожалуйста, дайте мне шанс, я исправлюсь…
По толпе пронесся ропот, заставив мужчину вжать голову в плечи. Он так и застыл, скорчившись с мольбой в глазах.
— Заткнись, — отрезал Яс, как только заслышал извинения, и невозмутимо обратился к палачу. — Кажется, у нас завелась крыса. Что мы делаем с крысами, Фел?
— Сворачиваем им шеи, — безразлично отозвался тот.
Кардо взвыл, почти по-животному отчаянно, и от этого звука Мариту бросило в дрожь. Она попятилась в тщетной попытке сбежать, но уперлась в плотный строй, словно в стену. Дернулась еще раз — и остановилась. Бесполезно. Толпа жадно, по-волчьему сгрудилась, словно готовясь по команде разодрать провинившегося в клочья. Вдоль позвоночника скользнула волна липкого ужаса.
Яс же продолжил, показательно не обращая на Кардо внимания:
— Фел, крыса может стать кроликом, если очень захотеть?
— Нет. Она останется крысой.
— Какая жалость.
Сухой тон противоречил сказанным словам, а в прищуренных глазах стоял лед. И совершенно не хотелось знать, что за ним.
Марита тихо сглотнула, пытаясь избавиться от шума в ушах, но тот только стал сильнее. Она и раньше бывала на казнях, но такой сплоченной ненависти не видела ни разу. Обычно будущие вдовы плакали, случайные зеваки скучали или смотрели с ленивым любопытством, кто-то и вовсе кривился от отвращения. Но не тут. И Марита не оборачивалась, страшась того, что может увидеть.
Яс вновь повелительно махнул рукой. Палач перекинул колосок во рту на правую сторону и пихнул Кардо вперед, шеей прямо на бревно. Тот вскрикнул и затих, больше напоминая куклу, чем человека. Лезвие топора блеснуло огненным полумесяцем и рухнуло вниз.
Марита поспешно отвернулась, а потом и вовсе уставилась на небо и на бегущие по нему сизые облака. Прямо как на отцовской казни. Только дождя в этот раз не было, и солнце нестерпимо жгло глаза. Но лучше так. Видеть последний вздох, конвульсии, лицо, искаженное смертью… Нет, больше никогда. Марита стиснула челюсти, болью отвлекая себя от происходящего. Но не вышло — мир сузился, и она словно могла ощутить запах стального лезвия, занесенного над чужой шеей, и услышать звук, с которым палач жевал стебель колоска.
По виску скатилась капля пота.
Свистнул рассеченный воздух. Раздался вскрик, потом влажный хруст, и все стихло. Только в воздухе неуловимо повеяло кровью. Небо вдруг стало слишком ярким, слишком невыносимо живым, и Марита опустила голову.
На мертвеца смотреть не хотелось, так что она посмотрела на Яса. И вздрогнула, когда их взгляды пересеклись. Главарь разбойников тоже смотрел на Мариту, внимательно и словно бы со значением, с пробирающим до дрожи весом. Да нет, не может быть… Чужие глаза сощурились.
Конец ознакомительного фрагмента.
