Голос ненависти

Шая Воронкова, 2017

Кайрис никогда не думала, что возьмет в руки меч. Что убьет. Восемнадцатая весна должна была стать для нее лучшим из дней, но вместо этого стерла всю жизнь в мелкую труху. Но когда все разрушено, не остается ничего, кроме как отстраивать заново. Обрезать волосы, переодеться в мужчину, примкнуть к наемным убийцам и самой стать чудовищем, чтобы больше никогда их не бояться. Только вот путь воина никому не дается легко, и молодому волчонку придется тягаться не только с кроликами, но и с матерыми волками. Раньше Кайрис бы просто сдалась, но не теперь. Невозможно остановиться, когда тебе поет сталь, и это – голос ненависти. Содержит нецензурную брань.

Глава 6. Пыль дорог

696 год, Посадник, 21

Выскользнув из дома, Кайрис скрывается в лесу и направляется в сторону города — то приближаясь к тракту, то удаляясь от него, чтобы не свернуть с пути. Cтарается не заходить слишком глубоко и первое время вздрагивает от любого шороха в кустах, но потом привыкает. Когда солнце повисает ровно на середине неба, она в очередной раз приближается к тракту, выглядывая из-за деревьев, и вдруг замечает вставшую телегу.

Кайрис опускается на корточки и всматривается, прижимаясь к стволу. Пальцы, опирающиеся о кору, чуть дрожат. Возле телеги никого не видно. Кайрис замечает, что та накренилась на один бок — похоже, сломалось колесо. В самой телеге лежат какие-то мешки, прикрытые тряпками. Кайрис делает глубокий вдох и медленно тянется вперед, вытягивая шею. Один край тряпки сбился, и из-под него виднеется то, от чего сердце ударяется о ребра, как молот: в телеге лежит куча мужской одежды. Рубахи, штаны. Неужели все будет так… просто?

Застыв на корточках, Кайрис медлит, не решаясь выйти. Наконец, она собирает всю волю в кулак и осторожно выбирается из-за дерева. У телеги все еще никого: может, пошли искать помощи. Выждав еще немного, Кайрис начинает двигаться к телеге, осторожно раздвигая руками кусты, и останавливается только когда касается шершавого бока рукой. Воздух словно застывает в горле, и она, потянувшись рукой вовнутрь, хватает рубашку и дергает.

Раздается шорох, и тряпки начинают шевелиться, будто под ними ворочается огромный зверь. Кайрис охватывает такой ступор, что она невольно замирает вместо того, чтобы схватить рубаху и дать деру. Тряпки сползают, и со дна телеги поднимается, прислоняясь к ней спиной, молодая девушка. Тоненькая, как травинка, и с очень сонными глазами. Жмурится и замечает Кайрис.

Они смотрят друг на друга долго, не моргая, и страх в глазах Кайрис отражается как в воде, усиленный во много раз. Губы девушки дергаются, она уже готовится закричать, но Кайрис продолжает стоять, глядя на ее живот. Вздувшийся, будто переспелый плод, округлый, плотно обтянутый платьем. Жар в груди сменяется ледяными иглами. Пальцы разжимаются, и Кайрис принимается бежать еще до того, как с губ девушки срывается крик. Как она могла подумать, что кто-то оставит телегу одну? Наверняка муж девушки пошел за помощью, тут ведь корчма совсем рядом.

Только отбежав на достаточное расстояние и забившись за кусты, Кайрис позволяет себе остановиться. Успокаивается еще не скоро: сидит, сжимая плечи руками, и дышит часто-часто, пока не приходит в себя. Стоит страху отступить, как она перестает понимать, что именно ее так сильно испугало: опасность быть пойманной или сама беременность? Так или иначе, Кайрис не решается больше выходить к тракту и остается сидеть на месте до наступления ночи.

Когда темнота черной птицей падает на лес, очерчивая ветви так, что они начинают казаться медвежьими лапами, Кайрис поднимается с земли. Дерево, под которым она сидела, ночью видится просто огромным. Теперь наконец-то можно выйти на дорогу: Кайрис не встретит никого из деревни, кто бы возвращался из города домой. Где-то совсем близко должна быть та самая корчма, и тогда Кайрис сможет переночевать. Платить ей нечем, но можно попытаться забраться в конюшню…

От этой мысли внутренности скручивает, но Кайрис сдерживается, сцепляя зубы. Или возле конюшни прятаться, не важно. Она уже начинает сомневаться, что стоит куда-то идти: может, надо просто залезть на дерево прямо здесь? Но привязать себя, как делают путешественники, нечем, а на земле можно попасться на глаза дикому зверю. По крайней мере, так обычно говорят. Кайрис мотает головой, прогоняя лишние мысли. Ладно. Она просто посидит у стен и погреется, а потом вернется в лес. Вдруг удастся услышать что-то интересное? Кайрис вздыхает, понимая, что ей просто жутко оставаться в лесу ночью. Все эти рассказы про слуг Зилая, выбирающихся из своих укрытий в темноте и нападающих на путников… и неспособных пробраться в человеческое жилище, охраняемое богиней.

Так или иначе, Кайрис выходит на дорогу, напряженно осматриваясь по сторонам. Корчма показывается довольно скоро. Ставни закрыты, но сквозь них пробивается теплый желтоватый свет. Кайрис даже не пытается сунуться внутрь: у нее нет денег, да и женщина, путешествующая в одиночку, привлечет слишком много внимания.

В конюшне пахнет навозом, лошадьми и сеном — Кайрис чувствует это, стоит ей засунуть вовнутрь голову. Видно плохо, но она различает силуэт невысокой рабочей лошадки, мерно и шумно дышащей в тишине. Кайрис передергивает, и она ежится, отступая от входа на пару шагов и тихо, чтобы не быть замеченной, идет мимо стены, пока не оказывается достаточно далеко от двери. Там Кайрис садится, прислоняясь к теплому дереву спиной, и достает из сумки лепешку. Отломив половину, откусывает кусочек от сыра и начинает быстро есть, стараясь побыстрее разделаться с пищей, чтоб никто не застал врасплох. Вот бы раздобыть еще сыра…

Кайрис сглатывает, и тут воспоминания вереницей картинок подкидывают ту самую ночь. Вспоминается почему-то не боль и страх, не огонь праздничных костров и даже не конюшня, а кусочек черствой лепешки, которую ей кинула матушка, когда она попросила поесть после того громкого скандала. Интересно, что сказал старейшина? Чтобы все продолжили праздник? И что люди думали до утра — до того, как Велиса растрепала всем то, что подслушала?

Кайрис начинает жевать медленнее, в конце концов останавливаясь и буравя недоеденную лепешку взглядом. Может, и стоило сказать правду, но она сама выбрала молчать, потому что правда была невыносимой. Да и что это могло бы изменить? Кайрис проглатывает последний кусок лепешки, почти запихивая его в себя, и облокачивается головой о стену. Может, это все злая шутка богини, но Кайрис еще повоюет за право жить так, как хочет. Глаза сами закрываются, и она позволяет себе немного подремать, прежде чем опять идти. Мысли в голове текут вяло и медленно, пока не замолкают вовсе.

Будто прямо над ухом раздается болезненный хрип, и Кайрис резко распахивает глаза. По коже словно проводят ледяными иглами. Она сперва застывает, а потом медленно поднимается на ноги, вслушиваясь в каждый шорох. Обнаружить сейчас неожиданного соседа было бы не очень радостно. Звук раздается вновь, переходя в какой-то стон, а Кайрис продолжает медленно двигаться вдоль стены. Теперь она четко слышит, что он доносится из конюшни. На конюха не очень похоже — уж скорее какой бродяга забрался внутрь, чтоб поспать.

Кайрис доходит до двери и осторожно выглядывает из-за угла, чувствуя, как кровь стучит у нее в висках. Внутри темно, но эта темнота шевелится, как живая: вздымаются бока спящего коня, дрожит свет луны, скользят неясные тени. Кайрис напряженно выжидает. Вскоре хрип раздается опять, и она видит, как колышется небольшая кучка сена. Наверное, действительно бродяга. Она уже собирается уходить, как вдруг стон обрывается резко, как крик подбитой птицы. Сено вздымается, и на землю вываливается что-то темное и мягкое. Нерешительно потоптавшись на пороге, Кайрис делает глубокий вдох и задерживает дыхание, чтобы не чувствовать запаха. Любопытство тянет ее за собой в темноту конюшни.

Дальнейшие события происходят одно за другим с безумной скоростью. Незнакомец вскакивает на ноги и, прежде чем Кайрис успевает среагировать, бросается вперед. Его пальцы сжимаются на ее плечах, впиваясь так сильно, что руки сводит от боли. Кайрис вскрикивает и дергается, но хватка сжимается только сильнее. В нос ударяет запах немытого тела. От страха все внутри мгновенно холодеет, и Кайрис распахивает рот, чтобы закричать, но вместо этого пытается сделать хотя бы один вдох. Незнакомец вздергивает голову, качаясь вперед, и вдруг очень отчетливо говорит:

— Это все боги… проклятые боги, слышишь?

Кайрис пытается вывернуться, но чужие руки держат ее слишком крепко. Что-то в чужом голосе заставляет повторять попытки раз за разом, несмотря на их безуспешность. Кайрис напрягает все мышцы и дергается опять, и в этот раз ей удается: она отскакивает, пятясь, пока не оказывается у двери и там снова замирает. Глаза выхватывают обмякшее тело, лежащее на полу — похоже, незнакомец потратил все свои силы.

Пальцы, сжимающие косяк, начинают медленно расслабляться. Кайрис стоит еще долго, но тело на полу так и не начинает шевелиться. Она нервно сглатывает и, с трудом повернувшись к телу спиной, направляется прочь от кормы. Рука сама собой тянется к лямке сумки и натыкается на пустоту. Кайрис останавливается, обнаруживая, что привычная тяжесть испарилась. Она… неужели она обронила сумку? Вот же Зилай! Кайрис стискивает кулаки в приступе досады вперемешку со страхом, а потом резко поворачивается и бежит к корчме.

Тело все еще лежит неподвижно, словно тряпичная кукла. Поколебавшись, Кайрис проходит внутрь, готовая в любой момент дернуться в сторону двери. Без мешка она попросту умрет с голода. Ничего — сейчас по-быстрому схватит сумку и даст деру. Стараясь не вглядываться, она медленно подкрадывается к незнакомцу. С расстояния в пару шагов становится заметно, что бродяга не шевелится совсем — даже грудь неподвижна и как-то впала.

Конец ознакомительного фрагмента.