Кастелау

Шарль Левински (2014)

Азарт поиска охватит читателя, когда вместе с наивным американским киноведом он приедет в Европу 1980-х годов на поиски неведомых фактов из истории немецкого кино времен агонии гитлеровского режима. Наткнувшись на удивительную историю фильма-призрака и его съемок, проходивших в глухой альпийской деревушке Кастелау в последние месяцы войны, герой в полной мере изведает правду жизни в эпоху исторического лихолетья, когда любая секунда бытия может оказаться страшнее и гротескней, увлекательней и невероятней самого захватывающего фильма. Интрига развивается не в последовательном линейном изложении, а в ходе кропотливой реконструкции событий. Хитроумно сочетая правду и вымысел, документ и мистификацию, вплетая подлинные имена и факты из истории немецкого кино, в которой он проявляет недюжинную осведомленность, в ткань изобретательно сочиненной фабулы, Шарль Левински создает динамичный роман-коллаж, серьезный и смешной, занимательный и абсурдный, но в конечном итоге беспощадно правдивый. Шарль Левински (род. в 1946) — именитый швейцарский писатель, широко известный не только у себя на родине, но и за рубежом. «Кастелау» — четвертый его роман, издающийся в России. Это, несомненно, наиболее яркое, мастерски выстроенное, остросюжетное и глубокое произведение писателя, который не устает тревожить современников напоминаниями о болевых точках новейшей истории, снова и снова обращаясь к проблеме нравственного выбора в экстремальных условиях тоталитаризма.

Интервью с Тицианой Адам

(7 августа 1986)

Лучше выключите сразу эту штуковину. У меня сегодня… Нет настроения. И сил нет. Я же не девчонка, в конце концов.

Нет, правда. Не сегодня. Мы же не по договору…

Туалетная бумага? Причем тут это…? Ах, вон что. За ваш счет? Знаете, как это называется? Дерьмовый гонорар, вот как! [Смеется.] Дерьмовый гонорар. До вас хоть дошло? Или у вас, американцев, с юмором не того…

Ну ладно. Только недолго сегодня. Я правда устала. Так на чем я остановилась?..

Глупость, которую я тогда…? Глупость — это мало сказать. Это вообще было… Если бы проводили олимпиады по идиотизму, золотая медаль мне была бы обеспечена. С дубовыми листьями и скрещенными мечами [21]. Я была еще такая молоденькая. Задним числом не верится даже, что можно такой молоденькой и несмышленой быть. Вы тоже когда-нибудь еще…

А все потому, что эта Маар так надменно со мной обращалась… Словно я и правда у нее в горничных, не только по роли. Однажды вообще перед всеми меня… Только за то, что я посмела в гримерной на ее персональное кресло присесть. Такую выволочку мне устроила, вы даже представить себе… Словно я алтарь осквернила… Или на портрет Гитлера плюнула.

Зато с важными людьми прямо сахарная была. Если кто в политике что-то значил или связи на самом верху имел, с теми она… Улыбка, что твой турецкий мед. Не знаю даже, продается он сейчас или нет? Приторная такая дрянь, до того вязкая, что зубы не разлепишь.

Какая же я была идиотка! Вам не понять. Вы же американец.

К примеру, тот же Шрамм… Для него у нее всегда была улыбка до ушей наготове. Потому что про него известно было… Что он с самыми важными шишками пьет. Все сплошь бонзы и важные птицы. Для них он там кем-то вроде шута был, так я думаю. Разыгрывал из себя комика, а за это они его на свои товарищеские попойки… Для детишек у них даже молока, считай, не было, зато для важных господ… Шампанское рекой, все равно что воду… Когда Августин с ними гулял, он на следующее утро каждый раз… Но за маской они вообще уже не видели, что он за человек… А он даже не стопроцентный был. В смысле не то чтобы оголтелый нацист, не темно-коричневый. Совсем нет. Член партии, это конечно, само собой. Это все они были. Тогда иначе просто нельзя… Но так… «Актер я не великий, — так он мне однажды сказал. — Но я умею ладить с людьми. А в нашем ремесле это главное».

Вы же хотели, чтобы я вам все объясняла.

Так вот, с Августином, у которого нужные связи имелись, она всегда была само очарование. Зато со мной… Вот я и решила: не мешает и мне что-то такое придумать, чтобы меня тоже уважать стали. И поначалу все даже получилось, в лучшем виде. Покуда…

Не могли бы мы до завтра…? Мне бы соснуть часок, женскую красоту беречь надо. Вчера гости опять допоздна… и в дым… А мне как хозяйке иногда просто неудобно с ними не выпить, иначе они обижаются.

Ну да ладно. Дайте-ка мне огонька, а уж потом… Потом закроем эту тему.

[Пауза.]

И вот я стала давать понять… Намеками. То одно упомяну, то другое, как бы ненароком, вроде как проговариваюсь. Мол, есть у меня поклонник, очень важный мужчина, и для студии УФА тоже… И вроде как он мне протежирует. И серьезные роли обещает. Дескать, придет время, сами увидите. Ну, все, конечно, тут же уши навострили и давай приставать, как… Про подробности расспрашивать, и то, и это… Прямо чуть не допросы устраивали. А я в ответ: мол, ничего не могу, связана словом, обещала молчать как могила. Ну а их-то это только еще больше раззадоривало.

Словом, выдумка моя сработала в лучшем виде. Маар стала со мной как шелковая. Переключаться она умела как по заказу.

Ну а потом я… Переигрывать — самая страшная ошибка. А актриса-то я была еще совсем неопытная. До опытной так и не доросла никогда. Шанса больше так и не… Талант вроде как был, это многие говорили. Знающие люди, не просто так…

Вот я, дуреха, и скажи: мол, мой покровитель хоть и прихрамывает малость, но ему это даже… А уж по части кино его слово вообще самое весомое. Фамилию я, конечно, не назвала, настолько ума даже у меня хватило, но другие, конечно, ясно, на кого подумали.

Сами понимаете, на кого они подумали.

Геббельс. Представляете, какая я была идиотка?

Вообще-то, это ведь не ваша тема. Для работы вашей это ведь ничего не… Может, лучше это просто…?

Мне, правда, было бы приятней, если бы это…

Ну хорошо. Если без этого никак… Но тогда завтра вы для меня еще разок в «Кэш и Кэрри» заедете.

А ночью у меня вдруг звонит телефон. У меня тогда прелестная квартирка была. Шлютерштрассе, на углу Моммзена. Мне ее один деляга обставил, индюк из торговли, с которым я еще у Бергхойзера… Не иначе, совесть замучила, оттого что от супружницы своей он так и не… Спальный гарнитур, полированный, розового дерева. И вот сплю я в шикарной кровати, и вдруг звонок. Среди ночи. Скорее даже под утро. Около четырех. Какой-то мужчина, он не представился, ни имени-фамилии, ни звания, вообще ничего, а сразу допрашивать начал. Одни и те же вопросы, снова и снова. Какой такой у меня друг сердечный, когда я последний раз с ним виделась и чем он вообще занимается. И все в таком духе. А еще слышно, как там, в комнате… мужики смеются. Не смеются даже, а прямо гогочут. Я со страха чуть в штаны… Это сейчас вроде как просто выражение такое, но тогда я и правда… Только вы уж в работе вашей, пожалуйста, этого не пишите. Я в самом деле описалась. Потому что подумала: все, это конец. Осталось только щетку зубную упаковать и ждать, когда за мной…

Что за идиотский вопрос? «Только из-за телефонного звонка?» Конечно, из-за звонка, из-за чего еще!? Вы в те времена не жили. Где вам знать. Я авантюру с Геббельсом себе придумала, да это тогда пострашнее смертоубийства… Тогда за анекдот про Гитлера можно было… Или если скажешь, что в этой войне нам не победить.

Конечно, я пыталась выкрутиться. Прикинулась дурочкой, делала вид, будто вообще не понимаю, о чем… И друга у меня никакого нет, мне о мужчинах вообще думать некогда, у меня, мол, только съемками голова занята. Но он мне вообще не поверил, я сразу это поняла, он такой сразу строгий стал… Мол, он может и другие рычаги использовать… И я, дескать, не в последний раз его слышу, в этом я могу не сомневаться, точно не в последний раз. И трубку повесил.

«А потом? А потом?» Дурацкие вопросы. Потом ничего. Потом меня уже в Берлине не было. С квартиры я съехала. В тот же день. Все там оставила. Хотя гарнитур розового дерева — это тогда самый шик был. А в гостиной два кресла, настоящий дамаст. Ну, почти настоящий. Один чемоданчик только прихватила, и ничего больше.

К любимому. К бывшему моему. Мы… Даже не скажу — расстались. Я от него сбежала. Но он все еще был… Влюблен, как мальчишка. Вообще ни о чем не спросил, когда я к нему с одним чемоданчиком… Сказал только: «Если б знал, что ты придешь, белье бы постелил свежее».

Нет, вовсе я не думала, что у него им меня не найти… Не настолько уж я была дурочкой. Уж на студии-то они меня всегда… Тут совсем другое. Просто в той квартире я уже заснуть не могла. Каждую секунду тряслась бы, что телефон снова… А у Вернера телефона не было.

Вернер Вагенкнехт. Он сценарий написал к «Песне свободы».

Можете не рыться в ваших записях. Я прекрасно знаю, что другое имя вам называла. Франк Эренфельз. Но это и есть Вернер.

Распечатка из Википедии

Вернер Вагенкнехт

Вернер Вагенкнехт (31.05.1898, Фюрстенвальде — 20.04.1945, Кастелау) — немецкий писатель и сценарист.

Биография

Юность и годы войны (1898–1918) [Править]

Вернер Вагенкнехт родился 31 мая 1898 г. в Фюрстенвальде на Шпрее, в семье почтового служащего Отмара Вагенкнехта и его жены Софи. Ранняя смерть отца стала для ребенка большим потрясением, запечатленным впоследствии в автобиографическом романе Вагенкнехта.

Вагенкнехт учился в городской гимназии Фюрстенвальде (сегодня гимназия им. братьев и сестры Шолль), которую он досрочно окончил в 1916 г. Призван в армию солдатом, но ввиду слабого здоровья службу проходил в полковой канцелярии. По окончании войны поступил в Университет им. Гумбольдта (Берлин), изучал германистику. Университетское образование не закончил.

Первые литературные опыты (1919–1924) [Править]

Первые стихотворения Вагенкнехта обнаруживают явственные приметы экспрессионизма и отмечены ярко выраженным влиянием Георга Тракля. Но уже вскоре молодой автор обратился к прозе и к более реалистичной манере письма. Разрозненные публикации военных рассказов в периодике особого отклика не нашли. Вагенкнехт зарабатывал на жизнь преимущественно написанием покадровых титров к немым фильмам.

Конец ознакомительного фрагмента.