Палач и Шут

ШаМаШ БраМиН, 2023

1476 год. После двенадцати лет пленения Влад III Дракула, прозванный в народе Колосажатель, пытается вернуть себе Валашское княжество. Аппетиты честолюбивого князя безграничны. Сила ордена Дракона кидает к его ногам весь мир, возложив на него кровавую миссию. Но Вселенная сохраняет равновесие, противопоставив сокрушительным планам князя достойных соперников. Книга основывается на реальных исторических событиях. Воспроизводит одну из вероятных, пусть немного приукрашенной, версий последних месяцев настоящего, не демонизированного, Дракулы.

10

Копыта Мугушора утопали в нетоптаной пыли дороги. Яков не оборачивался, хотя чувствовал, как в него уперлись глаза карлика.

— Хочешь, — заговорил Кечкенхан, — расскажу тебе почему при всей своей красоте я не вышел ростом?

Яков молчал, не удостоив задиру даже взгляда. Карлик ничего другого и не ожидал. Через вздох досады, продолжил:

— Зря. А ведь причина в таком же как у тебя упрямстве. Да, да. Когда я был семилетним крепышом, старшим сыном мегена хана Улуг-Мухаммеда, конница которого первая ворвалась в Коломны, мать послала меня за повитухой. Одна из жен отца, разродилась. Это была самая молодая, поэтому самая любимая, жена. Тем месяцем Мухаррам ей едва ли исполнилось тринадцать лет. Роды были тяжелые. Это понимал даже я, малолетний сопляк. Никто из жителей Сарая, по доброй воле, не ходили к старой ведьме. Даже если хворь валила с ног, к беззубой, смердящей карге, наотрез отказывались идти. Звали старуху, или на носилках везли к ней больного, только когда несчастный был уже без сознания. Я тоже не желал идти. Но Гаухар была добра ко мне. Ненамного старше. Играла со мной, разговаривала, шутила. Хм! Можно сказать, мы с ней были друзьями. Матери не пришлось меня долго уговаривать. Обмотав ноги кусками дубленной лошадиной шкуры, я побрел по размокшей от дождей грязи к окраине шехера. Бабка жила обитой досками юрте. За ней начиналась бескрайняя степь. Мальчишки говорили, что ведьма подкармливает человечиной степных волков. А те взамен охраняют ее от дурного люда и злых духов. Насчет волков не знаю, но с шайтанами ворожея точно имела дело. Я не дошел шагов десять до входа в жилище, как есик распахнулся и на свет появилась скривленная старуха. Одетая в серое. Жилет из волчьей шкуры. Стоит. Щурится. Упирается об длиннющий посох. Как увидела меня, говорит: «Узелок возьми. Поможешь» И тыкает посохом на скомканную тряпку в грязи у входа. Я от удивления чуть на мягкое место не сел. Спрашиваю: «Откуда знаешь меня, старуха?» А она, мол, болтаешь много. Мол времени мало, надо успеть хоть ребенка спасти. Подбираюсь к узелку, а сам понять не могу: откуда карга все знает и какого ребенка спасти хочет? А она говорит вслух: «Брата твоего кровного». Мол, если не поспешим, и он тоже умрет. Берусь за котомку, а оттуда, вонище. Не представляешь… из самого загаженного нужника и то не так воняет. Закрываю рукавом нос, а ведьма посохом по спине меня: давай, мол, пошевеливайся. Деваться некуда. Взял ее поклажу и пошли. А тут, как назло, казалось, весь улус на улицы вышел. Не смотря на дождь и слякоть весь люд, из юрт выперся. Смотрят на нас и айда глумится. Говорят, сын мегена невесту себе нашел, домой ведет. И ржут как жеребцы у кобыльего хвоста. Мол, молодой такой, а в бабах разбирается. Глядите, мол, какую отхватил. А я вместо того, чтоб нос повесить да дорогой своей идти, давай злость на старухе срывать. Топай, говорю, быстрее, стерва зловонная, позоришь, мол, меня. А сам чуть ли не на бег перешел. Старуха с трудом догоняет и шепчет: не слушай ты людей. Будь выше, тогда и грязь внизу останется, не прилипнет. Откуда знаешь, кляча ты горбатая? — спрашиваю, а в каждом слове яд гадюки. Твой горб, говорю, не дает твоему же носу из грязи подняться. Поэтому и смедятину свою не чувствуешь. А она: даже окунувшись лицом в грязь можно остаться чистым. Эх! Послушал бы я ее тогда, многое бы понял. Так нет. Упрямство и гордыня выпирали из меня как запах из ведьминого узелка. Говорю, ты мозги подрастеряла, дура бесноватая. Я, говорю, больше твоего знаю. Чтобы быть чистым надо летать как птица, или вырасти большим, как сосна. Вот, говорю, вырасту и таких как ты, ведьма, даже замечать не буду, ибо грязь не достойна внимания батыра. Батыр, говорит повитуха, силен не ростом тела, а шириной сердца. «Не хочу тебя слушать, — крикнул я. — Твое место в смраде и грязи. И ни тебе давать уроки сыну достопочтенного мегена» «Как скажешь, — отвечает ведьма. — Не хочешь слушать старших, слушай грязь» Оглянуться не успел, как старая уперла мне в лоб перепачканный конец посоха. Вот сюда, — Кечкенхан коснулся указательным пальцем к морщинистому лбу. — Все. С тех пор я перестал расти.

Немного подумав, карлик вздохнул:

— Хоть сердце выросло.

Яков покосился на попутчика. Шут мог говорить серьезно лишь для того, чтобы сбить собеседника столку. Стоит поверить Кечкенхану, как плут передернет свои же слова и перевернет все в дурацкую шутку.

— И именно из-за большого сердца я поперся за тобой в эти болота, — выждав немного, добавил коротышка.

Может на этот раз карлик и не шутил.

Широкая дорога, словно опасаясь заходить на трясину, лениво петляла сквозь вековой лес. День был безветренный. Высоко в небе, пузатые тучи, с удивительной для своей внушительности резвостью, неслись в неизвестность. Выше грозно вихрилась завитушка кучевки. Их серый перелив неоднозначно намекал на предстоящий ливень.

Решившись, шлях вывернул на тяжело пахнущую леваду. Насыпь лишь на три копыта возвышалась над гладью свинцовой воды.

— С братом что? — спросил Яков поерзав в седле. От долгой езды кожаные штаны прилипли к бедрам.

— Большой человек, — хмыкнув, ответил карлик. — Темник у хана Ахмата. Выше меня в три раза. Батыр. Последний раз, когда виделись, прикинулся что не признал меня. Стыдится родства. Не беда! В шлем ему нагадил. Пусть помнит кто матери повитуху привел. А красавица Гаухар, умерла так и не увидев сына.

Яков затылком чувствовал, маленький проказник с нетерпением ждет вопроса. Так и не дождавшись, разочарованный Кечкенхан продолжил:

— Ну, если тебе так интересно, так и быть, слушай. Через два года после рождения брата, безусые бахуры пошли в свой первый поход. Многие из них младше меня. И сам понимаешь, рослее. На ходу вскакивали на коней, а я лбом едва до середины стремени доставал. В седло без помощи забраться не мог. Не смей ухмыляться! Не то на спину плюну!

Яков и не думал смеяться. Оглянулся. Строго посмотрел на озлобившегося карлика. Тот уже забыл об угрозе и равнодушно продолжил:

— Отец от меня отказался. Сказал: я позор его племени. Сказал, что прибиваюсь к ним как грязь на подошвы. Хм! Наверно, он прав. Нельзя быть умным среди дураков, красавцем среди уродов. Воробьи с непониманием и завистью смотрят на полет сокола. Получается, — Кечкенхан горделиво поднял голову. Должно быть мысль воодушевила его, — все мои беды от зависти.

Высокомерье скоро надоело карлику. Проскакав как император до очередного поворота, Кечкенхан снова опустил плечи и продолжил рассказ:

— Матушка моя, премудрейшая и предобрейшая женщина, тайком попросила за меня своего брата, однорукого кузнеца. Тот взял меня в подмастерье. Так в бакауле, с кузницей, я и оказался в Крымском ханстве, когда Князь Штефан потрепал Ахмата. Тот, разозлившись, решил подсластить себе горечь поражения. Хм! Ближайшим низкоросликом в ханстве оказался я — несчастный маленький хан. Вот. Из кузни, под руки меня и отправили в Сучаву. Ханский упрек господарю. Дальше ты знаешь.

Яков вскинул руку и потянул поводья. Всадники застыли. Тревожно вслушались в звуки леса. Сквозь скрип многовековых деревьев, шелест листьев и редкое пенье птиц раздался протяжный вой. Кечкенхан опасливо оглянулся. Инстинктивно положил ладонь на навершие короткого меча.

— Чу! — подстегнул Яков коня. Тот неспеша пошел.

— Думаешь волки? — спросил встревоженный карлик. — Чего это они средь белого днем развылись? Ночи им мало?

Войн проигнорировал вопросы. Вглядевшись в дебри, сказал:

— Топи шагах в десяти вдоль дороги.

— И что? Думаешь волки утонут? — съязвил коротыш.

Арник промолчал. Его спокойствие и немногословность злили шута.

Конец ознакомительного фрагмента.