На грани фола

Чингиз Абдуллаев, 2011

Футбольная команда «Динамо» из Санкт-Петербурга проводит недельный сбор в Турции. В баре отеля, где остановились футболисты, тренер команды случайно встречает своего давнего знакомого, знаменитого эксперта по вопросам преступности Дронго. Пользуясь случаем, он обращается к сыщику с просьбой о помощи. Перед каждым ответственным матчем проявляется недомогание у голкипера Епифанцева. В последнем случае в стакане вратаря были обнаружены остатки сильнодействующего лекарства – то есть голкипера пытались отравить. Дронго предполагает происки конкурентов. Если бы эксперт знал, как он ошибается…

Глава 4

Скульский поспешил навстречу приехавшим. Нужно отдать должное Веземану, увидев приехавшего президента клуба, он только кивнул в знак приветствия, продолжая тренировку. Исполнительный немец не стал бы прерывать ее, даже если рядом с полем появились бы президенты России, Германии и Турции одновременно. Он слишком любил и уважал футбол, чтобы отвлекаться от занятий. Скульский подобострастно приветствовал Бочкарева, а Дронго остался стоять на месте, ожидая, когда к нему подойдут. Бочкарев поздоровался со Скульским и направился в его сторону. Он был среднего роста, уже располневший, с немного выпученными глазами и вьющимися каштановыми волосами. Энергично пожал руку Дронго и представился. Вслед за ним руку протянула его помощница:

— Марина Фарбер.

Эксперт назвал свое настоящее имя, добавив, что обычно его называют Дронго.

— Мне говорил о вас Веземан, — кивнул Бочкарев, — он считает вас одним из лучших специалистов по проблемам преступности. Правда, у нас не совсем преступления, а скорее злостное хулиганство или нечто в этом роде. Но все равно неприятно…

— Дважды повторяющееся «злостное хулиганство» достаточно опасно, — заметил Дронго. — Оно может повториться и в третий раз, но уже с гораздо более серьезными последствиями. Безнаказанность порождает уверенность в собственной непогрешимости и толкает возможного преступника на повторение подобного преступления.

— Надеюсь, что этого не произойдет, — сказал Бочкарев. — Я все еще хочу верить, что это всего лишь дурацкое хулиганство кого-то из наших ребят. Если только вы действительно сумеете найти виновного, я немедленно выгоню его из команды, кто бы это ни был. Мне подобные «шутники» в команде не нужны.

— А если это сознательная акция по дискредитации вашего клуба или вашего тренера? — спросил Дронго.

Бочкареву не понравился его вопрос. Нахмурившись, он уверенно проговорил:

— В любом случае мы найдем этого «сознательного негодяя», а вы можете назвать сумму вашего гонорара, если сумеете найти его до предстоящей игры с «Фейеноордом». Хотя я почти уверен, что на этот раз ничего не произойдет. В раздевалке будут одновременно дежурить Чаржов и Скульский. И там установили две дополнительные камеры. Учитывая, что вы готовы оказать нам помощь, я полагаю, что такое количество людей на одного подлого шутника вполне достаточно. Остается только вычислить, кто именно это делает.

Скульский стоял в стороне, тактично не подходя к говорившим. Он услышал раздраженный голос президента клуба и понял, что тому не понравился эксперт, нанятый для расследования тренером.

— Мы знакомы с герром Веземаном много лет, — сообщил Дронго, — поэтому я согласился ему помочь. Если получится — хорошо. Если нет — значит, мне не повезло. Возможно, вы правы. Даже если этот отравитель находится в команде, он не рискнет повторить нечто подобное, когда здесь столько сотрудников охраны и частный эксперт господин Скульский.

— Надеюсь, что не рискнет, — кивнул Бочкарев, — но в любом случае назовите сумму вашего гонорара.

— Я не привык получать деньги за работу, которую пока не сделал, — отрезал Дронго, — надеюсь, что мои услуги вам не понадобятся. — Ему совсем не понравился тон президента клуба, считавшего, что так можно разговаривать с любым человеком.

— Как вам угодно, — удивился Бочкарев. — Веземан вас очень хвалил, и я готов оплачивать вашу работу. — Махнув рукой, чтобы его не провожали, он повернулся и пошел к Веземану.

Марина Фарбер осталась на месте, лицо ее ничего не выражало. Затем она повернула голову и тихо спросила:

— Вы тот самый известный эксперт, о котором рассказывают столько разных историй?

— Не знаю, насколько известный, но надеюсь, что истории эти только с хорошим концом, — пошутил Дронго.

— Не всегда, — возразила Марина, — я слышала, что иногда у вас бывают и ошибки…

— Не совсем понимаю, о чем именно вы говорите, — удивленно взглянув на молодую женщину, произнес Дронго.

— Моя подруга с телевидения рассказывала мне о ваших подвигах…

— Тогда понятно, — усмехнулся он. — Вы — знакомая Эммы?

Дронго несколько раз встречался с этой журналисткой во время поисков опасного маньяка.

— Да, — ответила Марина, посмотрев на него в упор, — мы близкие подруги.

У нее были странные глаза — серовато-зеленые, когда трудно определить, какого именно они цвета. Очевидно, Эмма рассказывала не только о поисках преступника, но и о своих личных встречах.

— Ошибки могут быть у любого человека, — согласился Дронго. — Но надеюсь, что в вашей команде нет подобного опасного маньяка, с которым пришлось столкнуться нам с Эммой.

— Я тоже надеюсь, — сказала она, — но никто не может влезть в душу чужого человека. А зависть и соперничество еще никто не отменял, тем более у футболистов, которые получают такие деньги…

— А какая у вас зарплата? — неожиданно поинтересовался Дронго.

Марина не смутилась, только еще раз взглянула на него своими глазами, цвет которых все время неуловимо менялся, и спросила:

— Вам не говорили, что подобные вопросы являются некорректными?

— Говорили. Но я спрашиваю не для праздного любопытства, — ответил Дронго. Естественно, он не сказал ей, как важны для него реакция женщины на вопрос, ее поведение, ее выдержка, ее ответ.

— Достаточно большая, — ответила она, — но, конечно, не такая, как у футболистов, я ведь не звезда мирового футбола.

К ним подошел Скульский, и они видели, как Бочкарев разговаривает с Веземаном. Стоявший рядом Чирко помогал президенту клуба общаться со старшим тренером.

— У нашего шефа, кажется, сегодня нормальное настроение, Мариночка, — обратился Скульский к Фарбер.

— Как обычно, — пожала она плечами. — Мы ведь скоро возвращаемся в Санкт-Петербург.

— И покидаете команду?

— Да. У Льва Евгеньевича там важная встреча, поэтому мы уедем на два дня раньше, — пояснила Марина.

— Жаль, — вздохнул Скульский. — Вы всегда как луч света в темном царстве. Единственная женщина среди прибывших атлетов…

— Не единственная, — возразила Марина, — есть еще Эмилия Максимовна, которая прилетела со своим мужем. — Она говорила о жене Бочкарева.

— Жена Цезаря, — отмахнувшись, со смехом проговорил Скульский, — она вне команды. Слишком высоко парит на Олимпе.

Марина взглянула на него с некоторым презрением и пошла навстречу Бочкареву. Тот уже подозвал к себе Епифанцева и о чем-то спрашивал его.

— Типичная стерва, — чуть слышно пробормотал Скульский, — любовница Бочкарева, поэтому и ведет себя так нагло. И все об этом знают. Удивляюсь, что он взял с собой жену, обычно его сопровождает эта наглая девица.

— Сколько лет его супруге?

— Около сорока, — ответил Скульский, — это его вторая жена. А Марине не больше тридцати. К тому же вполне законный повод возить ее с собой — она ведь считается его помощником, хотя в футболе почти ничего не понимает. Все пояснения обычно дают Чирко, или сам Веземан, или наш пресс-секретарь Феликс Олегов. А Мариночка служит приятным антуражем для любой пресс-конференции и повсюду сопровождает нашего большого босса.

— Вашего босса, — поправил его Дронго, — кажется, я ему не очень понравился.

— Это ничего не значит, — заметил Скульский. — Бочкарев абсолютный прагматик. Если даже ему не нравится какой-то игрок в команде, он никогда не будет возражать против него, если этот игрок нужен тренеру. Он бизнесмен, следовательно, «ничего личного», все во имя бизнеса. А футбольный клуб — это его любимое детище, поэтому он заплатит деньги и мне, и вам, и еще кому угодно, лишь бы гарантировать невозможность подобных инцидентов с его вратарем.

— А супруга Бочкарева в курсе о возможной связи ее мужа с Мариной? — поинтересовался Дронго.

— Полагаю, что догадывается, — усмехнулся Скульский, — хотя, наверное, терпит, как и все умные жены. В конце концов, что еще нужно? Дети устроены, сама в полном порядке, любые желания исполняются, муж — один из самых богатых людей Санкт-Петербурга. От добра добра не ищут, вот она и закрывает глаза на его увлечения. Марина замужняя женщина, муж работает актером в санкт-петербургском театре. Можно спокойно сидеть и ничего не бояться, ведь Марина не сможет отбить Бочкарева. Для этого ей нужно сначала развестись со своим мужем-актером. Значит, все в порядке.

— Кажется, вы действительно досконально изучили всех членов команды и сопровождающих лиц, — признал Дронго, — и знаете почти о каждом гораздо больше, чем любой из этой компании.

— Но это не помогло мне найти отравителя, — напомнил Скульский, — я не смог даже близко к нему подобраться. Вот если он захочет рискнуть в третий раз…

— Будете ждать, пока он попробует еще кого-то отравить?

— Не думаю. Я согласен с Бочкаревым. Отравитель тоже не дурак, он ведь понимает, зачем я все время нахожусь с командой, — немного самоуверенно произнес Скульский.

Бочкарев попрощался с вратарем и тренером, пожал руку кому-то из игроков и направился к машине. Марина шла рядом.

— С кем он попрощался? — спросил Дронго.

— Капитан команды Константин Гаврилов, полузащитник. Говорят, что он самый опытный в команде. Ему уже далеко за тридцать, но играет также самоотверженно, как в молодости. Воспитанник местной школы. Всю жизнь в одном клубе, хотя были предложения из других команд, даже из зарубежных. Похвальная верность родному клубу.

— Ясно. — Дронго взглянул на Скульского. — У меня к вам последний вопрос, Борис Андреевич. Почему вы так похвально откровенны со мной? Ведь я тоже ваш своеобразный конкурент? Кажется, в таких случаях не делятся полученной информацией.

— У нас не тот случай, — радостно пояснил Скульский, — дело в том, что в моем контракте предусмотрена оплата за работу независимо от результата. Но там прописано, что, если я найду отравителя, сумма моего гонорара будет удвоена. И при этом я имею право прибегать к помощи и советам любых третьих лиц. Значит, если вы сумеете найти возможного преступника, мой гонорар мне все равно выплатят независимо ни от чего. Поэтому на ближайшие несколько дней, пока мы находимся в Турции, я ваш самый горячий единомышленник и друг и более всех заинтересованный в успехе вашей миссии. Ведь и в этом случае мой гонорар будет выплачен.

— А вы еще говорили, что Бочкарев хороший бизнесмен… — напомнил Дронго. — Вы тоже умеете составлять договора.

— Жизнь заставила, — вздохнул Скульский, — время такое гнусное. Сначала думаешь о гонораре и юридически безупречном договоре, а уже потом о самом деле. Мы все вышли из Советского Союза, когда ценились совсем другие качества — профессионализм, честность, верность долгу, самопожертвование, бескорыстность, альтруизм, трудолюбие, в общем, все, что угодно, кроме наживы. А сейчас если ты не можешь заработать достаточно денег — значит, ты неудачник по жизни, просто не сумевший приспособиться к новым реалиям. Другое время — другие приоритеты, — цинично добавил он.

— И с таким мышлением вы работали столько лет в прокуратуре? — покачал головой Дронго.

— Работал. Только я пришел туда молодым комсомольцем еще в конце семидесятых, тогда были другие времена. А потом, в девяносто первом, все рухнуло. И нам объяснили, что верить в идеалы глупо, быть бескорыстным означает остаться в полных дураках, а отказываться от возможности заработать — значит просто не соответствовать новым условиям жизни.

— И вы стали приспосабливаться? — не скрывая иронии, уточнил Дронго.

— Не я, — ответил Скульский, — вся страна. Все сразу согласились, что нужно отбросить прежние романтические бредни и зарабатывать деньги.

— В том числе и в прокуратуре…

— В том числе и в прокуратуре, — кивнул Скульский. — Вы же профессиональный эксперт, господин Дронго, и прекрасно помните, что творилось у нас в девяностые годы. Правоохранительные органы просто взяли под свою опеку все криминальные и полукриминальные образования. И получали за это покровительство соответствующие отчисления.

— И вы считали такое положение дел нормальным?

— Видимо, не совсем, — признался Скульский, — иначе сейчас, выйдя на пенсию, не стал бы работать частным детективом. Я ведь сказал вам, что пришел в прокуратуру еще в те годы, когда мы верили в какие-то выдуманные идеалы. А перестроиться и стать откровенным хапугой было очень сложно. У меня не получилось, иначе я бы сейчас сидел где-нибудь на испанском или итальянском курорте и наслаждался жизнью на своей вилле. Мой бывший руководитель в прокуратуре после выхода на пенсию купил виллу на южном побережье Испании и переехал туда вместе со своей семьей. И все знали, откуда у него такие деньги. Он лично опекал два самых больших казино в городе. А я зарабатывал «по мелочам», все еще считая себя порядочным человеком…

— Жалеете сейчас? — усмехнулся Дронго.

— Да, жалею, — согласился Скульский. — Надоело заниматься всеми этими делишками. После работы в прокуратуре я должен опрашивать футболистов и искать возможного подонка, который травит своих товарищей… И еще выслушивать ценные указания Бочкарева, который двадцать лет назад был обычным фарцовщиком… Я бы такого даже на порог к себе не пустил, а сейчас получаю от него деньги. Но я не жалуюсь, просто понимаю, что все изменилось. И даже немного горжусь тем, что сумел приспособиться, хотя бы и после выхода на пенсию.

— Ваши молодые коллеги по прокуратуре тоже так думали, — мрачно поинтересовался Дронго, — или еще остались нормальные люди? Неужели все так думают?

— Не все, — признался Скульский. — Еще встречаются романтики, обычные карьеристы или скрытые аферисты. Но в основном люди уже «перестроились». Помните, когда в восьмидесятые годы от советских людей требовали «перестроиться»? Вот мы успешно и сделали это за двадцать лет. Теперь все понимают, как нужно жить, чтобы после выхода на пенсию иметь возможность купить себе виллу на испанском побережье.

— Представляю, как вам сложно, когда вы вспоминаете своего начальника, — сказал Дронго. — Наверное, не можете себе простить, что были таким нерасторопным во время работы в прокуратуре.

— Уже перегорел, все давно закончилось. Что жалеть о том, чего нельзя изменить или вернуть? Теперь я уже не государственный советник юстиции третьего класса, а частный детектив, который следит за неверными женами, ищет возможных отравителей в футбольной команде и консультирует мелких лавочников на предмет безопасности их магазинов.

— Сложно, — поддержал его Дронго. — Но вы сами несколько раз сказали о необходимости перестраиваться.

— Только не в мои годы, — уныло произнес Скульский. — Вы ведь не работали на государственной службе после девяносто первого?

— Бог миловал…

— А я работал. Вот в этом вся принципиальная разница между нами. У меня была возможность стать более богатым человеком, но советское воспитание так крепко вбилось в мое сознание, что я не смог его сразу изменить.

— И вы жалеете, что остались порядочным человеком? — с легкой издевкой спросил Дронго.

— Иногда жалею, что не в полной мере пользовался своими возможностями, — достаточно честно признался Скульский.

Произнося эти слова, он словно сразу постарел на несколько лет. Дронго молчал. В подобных случаях лучше просто молчать.

Домой возвращались через полтора часа. Уставшие футболисты не переговаривались друг с другом, а Чаржов больше не возражал против присутствия в автобусе незнакомого человека. Он видел, как Дронго беседовал с Бочкаревым. В автобусе Чаржов обычно сидел рядом со Скульским. Устроившись на своем сиденье, он спросил у него:

— Пообщались?

— Да, — ответил Скульский, — и очень тесно.

— Думаете, он может помочь?

— Не знаю, — проговорил Скульский, — но он хотя бы верит в какие-то идеалы, в которые мы все давно не верим.