Моё прекрасное алиби

Чингиз Абдуллаев, 1995

Вся беда в том, что его всегда недооценивали. И когда он ликвидировал Француза, и когда убирал Резо – этих и других главарей мафиозных синдикатов. Его ждали внизу, а он убегал наверх. Его ловили далеко от места преступления, а он оказывался рядом с очередным трупом. И никто не мог заподозрить, что вот этот невзрачный, бедно одетый инвалид и есть суперкиллер, суперпрофессионал. И у него всегда с собой такое прекрасное алиби…

ГЛАВА 2

Эпизод второй

Они сидели вдвоем уже двадцать минут. Наконец один из них, помоложе, с тонкими усиками на молодом смелом лице, не выдержав, поднялся.

— Когда наконец он придет?

— Придет, — успокоил его тот, кто постарше. У этого были густые черные усы и полное, почти добродушное лицо, сразу выдававшее в нем человека восточного происхождения.

— Может, ты неправильно договорился, Гасан? — спросил молодой, по-прежнему не садясь на стул.

— Он профессионал, наверное, ходит вокруг, все проверяет. Не беспокойся, обязательно придет.

Молодой беспокойно прошелся по комнате.

— А он сам — надежный человек? — Говорят, очень. Ты же знаешь, через какую цепочку я на него выходил. Очень трудно его найти. И очень дорого. Но работу свою делает хорошо.

— А где работа?

— Здесь их держать нельзя, сразу почует. Он как волк, все видит, а что не видит, то чует. Знаешь, в наших горах водятся такие волки. Помнишь, мы убили одного у овечьего загона.

— Ладно, потом, — прервал его воспоминания молодой. — Уже полчаса прошло. Когда наконец появится твой гость, Гасан? Может, это засада, нас опередили?

— Какая засада? — даже обиделся Гасан. — Я сам с ним договаривался. Об этой квартире, кроме нас двоих, никто не знал. Ты и мне не доверяешь, Ильгар?

— Доверяю, доверяю. Но очень долго. Сам понимаешь — такое важное дело. Я не мог послать наших людей.

— Конечно, — кивнул Гасан, — начнется война, а это нам сейчас не нужно. Но ты прав. Борис совсем обнаглел. Если бы не Резо, он бы так себя не вел. Их карта — Резо. А ты сам знаешь — к нему так просто не подобраться.

— И твой гость тоже не подберется? — нервно спросил Ильгар.

— Подберется. Он выследит Резо как белку. Можешь не беспокоиться.

Дверь бесшумно открылась.

Оба насторожились.

В квартиру вошел невысокий человек в большой темной шляпе, длинном пальто, с зонтиком в руках. Зонтик он оставил в прихожей и прямо в пальто шагнул в комнату. Руки у него были в темных перчатках. Он спокойно, очень спокойно спросил у Гасана:

— Я правильно зашел?

— Конечно, — Гасан передохнул, бросая взгляд на Ильгара.

Тот сел рядом с ним.

— Что-нибудь пить будете? — спросил Гасан.

Под шляпой почти не было видно лица гостя, усевшегося напротив.

— Нет, — коротко ответил он, — давайте о деле.

— Нам говорили, что вы… — Гасан повторил по-русски с небольшим акцентом, в отличие от Ильгара, коверкавшего слова.

— Это невозможно, — перебил его довольно неучтиво гость, — что нужно делать? Обычно я принимаю заказы по телефону. Не люблю, когда меня вызывают для беседы.

— Это другой случай, — улыбнулся Гасан, — очень важная работа.

— Цена?

— Десять тысяч долларов, — чуть поколебавшись, ответил Гасан.

— До свидания, — поднялся гость.

— Подожди, послушай, — разозлился Гасан, — скажи свою цену.

— Скажите, какое задание?

— Твою мать, — выругался на своем языке Ильгар.

— Убрать одного человека нужно, — пояснил Гасан.

— Есть его фотография?

— Да, вот, — Гасан протянул фотографии.

— Бросьте на стол, я посмотрю.

— Не понял, — удивился Гасан, но фотографии бросил.

Осторожно касаясь их пальцами в перчатках, гость посмотрел фотографии.

— Ясно, — кивнул он наконец, — теперь расскажите о нем.

— Он коммерсант, владелец двух банков, казино, бара. Его адреса вот на этой бумаге. Прочти и верни нам. Адрес его семьи, адрес его офиса, адрес его любовницы, адрес его дачи, адрес его другой дачи.

— Срок?

— Чем быстрее, тем лучше, — засмеялся Гасан, переглядываясь со своим напарником.

— Только я беру деньги вперед.

— Как вперед? — не выдержал Ильгар. — Почему?

— Чтобы больше вас не видеть, — пояснил гость, — вы сделали заказ, оплатили его. Остальное — мое дело. Больше мы никогда не увидимся. Если согласны, я скажу цену, если нет — до свидания.

— Сколько? — прохрипел Ильгар.

— Сто тысяч.

— Он сумасшедший, — пробормотал Ильгар, — ничего не давай ему, гони в шею.

Гасан не согласился.

— Не спеши, — сказал он на своем языке и снова, обращаясь по-русски, произнес: — Дорогой, ты возьмешь деньги и уйдешь. Где мы потом тебя найдем?

— Если не сделаю дело, верну деньги. Вы знаете, через кого вы на меня выходили. Там шуток не понимают, — холодно заметил гость.

— Хорошо, — выдохнул Гасан.

— Хочешь заплатить? — спросил Ильгар.

— Резо стоит таких денег. Зато избавимся от него раз и навсегда, — убедительно говорил Гасан своему компаньону. — Давай соглашайся, потом больше возьмем. Казино наше будет, такие деньги, только считать успевай.

— Куда привезти деньги? — спросил он незнакомца.

— Завтра утром в десять прямо здесь. Я зайду за деньгами.

— Хорошо, дорогой, мы тебе верим. Только ты нас не подведи.

— Не подведу, — усмехнулся незнакомец, — до завтра.

— А когда сделаешь все? — крикнул Ильгар.

— В течение месяца. Нужно все просмотреть, подготовить. Устраивает такой срок?

— Да, — кивнул Ильгар.

Когда незнакомец вышел, Ильгар посмотрел на Гасана.

— Не нравится мне этот тип.

— Он профессионал, знает свое дело. Раз говорит, деньги вперед, значит, так нужно, — кивнул Гасан.

— А если потом расколется? Знаешь, что будет? Такая война начнется, по всему городу выстрелы и взрывы бомб слышны будут. Резо снова собирает всех.

— Этот не расколется, — задумчиво ответил Гасан, — он умеет думать. Знает, что, если придет после задания, мы его уберем. Значит, осторожный человек, зря не рискует. Это очень важно, чтобы был осторожный человек.

— Когда у нас встреча?

— Сегодня в шесть.

— Вызывай наших ребят, поедем пообедаем, — распорядился Ильгар. Гасан поднял трубку телефона.

Не люблю, когда меня зовут таким способом. Чувствуется почерк бандитов. Никакой конспирации, никакой подготовки. Приезжай, говорят, и сидят там сразу вдвоем. Разве такие заказы делают при свидетелях? Даже при очень близких. Хотя эти двое, кажется, компаньоны.

Вообще не люблю всех этих «черных» — чеченцев, азеров, лезгин. Насмотрелся я на «черных» в Афгане, на всю жизнь хватит. Правда, в последнее время среди заказчиков встречаются и они. Но это очень редко. Южные группировки имеют своих дешевых боевиков, вызывают из гор пачками, те и стреляют на улицах. Правда, глупо стреляют, несерьезно. Никакой подготовки, никакого умения. Серьезные задания им поручать, конечно, нельзя, но для устрашения азиаты вполне подходят. Налетят целой ордой, постреляют и снова к себе домой.

Когда вызывали, я уже тогда понял — война, счеты сводят. Так потом и получилось. Хотят, чтобы убрали лидера грузинской группировки, будто я его не знаю. Его вся страна знает. А своих посылать боятся — могут промахнуться, ошибиться. Да и невыгодно. Другие банды знать будут, кто убрал Резо. Значит, нужно вызывать меня.

Не люблю я иметь дело с такими заказчиками — жадные, наглые, недоверчивые, еще торговаться начинают, как на базаре. Недавно нанимала меня одна такая группировка, тоже пытались торговаться, но я сразу ушел, не люблю споров. Мое дело требует тишины.

Конечно, сначала я в ту квартиру не пошел. Три часа вокруг ходил, видел, как они своих людей отослали. На инвалида никто внимания не обращал, вот я ближе и подобрался. Ребята-охранники уехали, а двое их боссов остались в квартире. На всякий случай я проверил все соседние квартиры, обзвонил, обошел. В таких делах пустяков не бывает. Может, специально меня вызвали мои бывшие заказчики, хотят убрать, об этом тоже всегда помнить нужно. Тем более если заказчиков двое. Правда, все было нормально, и я пошел на встречу.

Сначала заехал в соседний переулок, остановил свой инвалидный «Запорожец» и переоделся. Потом еще раз проверил подъезд и поднялся наверх.

Молодой мне сразу не понравился, платить отказывался, ругался. Другой, постарше, видимо, поопытнее. Но и этот сначала опасался, деньги давать боялся. Дурачок, не понимает, что смываться я не буду. Невыгодно. Один раз продинамишь, второй раз получишь пулю в лоб. Честным быть вообще трудно, но экономически выгодно. Говорят, это девиз американцев. Не знаю, в Америке никогда не был.

Конечно, я знаю, что я сукин сын. Но у каждого сукина сына должны быть свои принципы, иначе трудно вообще существовать в этой системе ценностей.

Я ведь не всегда был таким. В свое время я был офицером, командиром роты десантников, неплохим снайпером. В восемьдесят восьмом, уже перед самым окончанием войны, меня угораздило поехать в эту командировку в Джелалабад. Тогда там шли тяжелые бои.

И ведь ничего особенного не было. Просто мы ехали на БМП, когда нас начали обстреливать на дороге. Мины рвались совсем рядом, но мы к ним уже давно привыкли и не обращали никакого внимания. Но моя судьба ждала меня на повороте. Снаряд разворотил бок БМП и хлестнул меня по руке. В первый момент я даже не понял, что произошло. Потом вижу — идет кровь. Моя кисть, оторванная, лежит на полу.

В газетах сейчас много пишут, как спасают отрезанные руки и ноги. Не знаю, как у других, а у меня даже не пытались. Просто зажали мне руку, чтобы перестала идти кровь, и продолжали бой. Потом в больницах врачи полгода уверяли меня, что я счастливчик, не умерший от заражения крови. Они говорили это столько раз, что я поверил, даже оставшись без руки. А потом я вернулся домой.

Вы все помните это время. Подлец Горбачев пудрил всем мозги, обманывая весь мир и свою страну. Везде стали переходить на талоны и карточки. В магазинах ничего не было. Рубль обесценился, а мне платили нищенскую пенсию инвалида 2-й группы. Правда, успели дать бесплатный «Запорожец», как участнику войны. Но от этого легче не было.

В общем у меня была неплохая жена. Немного взбалмошная, но неплохая. Неплохая, пока у меня обе руки были на месте. Я пытался устроиться на работу, но кому я был нужен? Тогда еще не было даже частных сыскных бюро, и мой опыт просто пропадал.

Жена терпела год, два, а потом ей все надоело. Мы и раньше ругались, как принято в обычных семьях. А теперь жизнь стала просто невыносимой.

Она начала измываться над ребенком, моим единственным сыном, крича, что он отродье своего отца-неудачника. Причем сына она, конечно, любила по-своему, но при мне обращалась с ребенком демонстративно грубо, бросала ему еду с криками: «На, подавись!» — или толкала его, когда он оказывался на ее пути. Ребенок начал пугаться, заикаться, но ее уже трудно было остановить.

Может, она была права. Кому нужен такой инвалид, как я? А жить на мою пенсию и ее зарплату мы не могли. Я терпел ее издевательства почти два года, но, когда она однажды снова начала пилить меня, уверяя, что неудачно вышла замуж, я вспылил и наговорил ей кучу гадостей. Она потеряла голову, после моего ранения она была словно не в себе и бросилась на меня. Ногти у нее всегда были длинные, и она буквально исполосовала мне лицо сверху донизу.

Правой рукой я мог ее только оттолкнуть, а потом оделся и ушел из дома. Навсегда.

Хорошо еще, что корешей много было, по прежней службе в Афгане. Вскоре повсюду стали возникать частные сыскные бюро, и я нанялся в одно из таких учреждений. Хотя работал я там мало — месяцев пять. Вскоре меня нашел Рябой и предложил мне попробовать на новой работе.

Конечно, сначала я боялся. Очень боялся. Одно дело, убить человека, душмана, там, в Афгане. Другое дело, здесь, в Москве или в Ленинграде. В Санкт-Петербурге убийства такого рода быть не может, там все благородные, а вот в моем родном Ленинграде теперь убивают просто так, среди бела дня. Помню, как все бежали голосовать за Собчака — герой, оратор, такой борец за демократию. А я тогда всем говорил, что он дерьмо. В партию вступил уже во времена Горбачева всего на год и тут же вышел. А болтунов я всегда не любил. Когда он повышал голос и начинал благородно обличать кого-то, я вспоминал нашего лейтенанта Абрамова. Тот тоже всегда любил обличать, а сам прятал от ребят сало и тушенку. Вот с тех пор и не люблю обличителей и борцов за идею. Всегда прикрывают своей борьбой шкурный интерес. Правда, есть несколько святых, но не о них речь. Теперь, конечно, все в один голос ругают Собчака, припоминают ему все прежние грехи. Раньше думать нужно было, когда этого обличителя выбирали. Кричали даже: такого в президенты, такого в премьеры.

Сильно сказал? Ничуть. Мне моя сука-жена все время говорила, что я ничтожество. А вот Собчак настоящий мужчина. «Под такого я легла бы», — говорила она мне, намекая, что все равно рано или поздно мне изменит. И вы хотите, чтобы я любил этих демократов?

Не будь этих перемен, совсем по-другому сложилась бы и моя жизнь. Как мой дедушка, я был бы частым гостем пионерских и комсомольских сборов, когда ветераны войны рассказывают о своем героическом прошлом. Участник войны, боевой офицер, к тому же инвалид — в бывшем Советском Союзе мое будущее было гарантировано. Хорошая работа, на которую можно вообще не ходить, приглашения на все торжественные мероприятия, квартира, машина, дача — все вне очереди. Все для инвалида войны. В разрушенной России мне могли показать только кукиш. И посоветовать идти зарабатывать деньги самому. На мою инвалидную пенсию я мог купить только два кило колбасы или прокатиться на такси до аэропорта.

А ведь у меня еще растет сын. Правда, жену я с тех пор не видел, но деньги посылаю им каждый месяц. Все время думаю, какое лицо у этой гадины, когда она получает тысячу долларов в месяц? Интересно, считает ли она и теперь меня неудачником?

В общем, Рябой меня тогда убедил. Первый мой «клиент» оказался такой сволочью, что после его смерти радовался весь городок, я не скажу, конечно, какой это городок, но радовались искренне — это я видел. Мерзавец терроризировал весь город и заодно наступил на мозоль настоящим паханам, которые не любят дешевого шума. За работу я получил тогда пять тысяч долларов. Таких денег у меня никогда в жизни не было. Тысячу я сразу послал жене, предварительно обменяв деньги на другие купюры, чтобы по ним не могли ничего найти.

А на оставшиеся деньги я кутил две недели. Гулял по-настоящему, от всей души. Эти валютные шлюхи, когда я появлялся рядом с гостиницами, смотрели на меня и мою изувеченную руку как на надоедливую собаку или пустое место. Тогда ночью я выбрал самых лучших, трех самых красивых, заплатив им по сто долларов. Пусть привыкают, решил я. И всю ночь эти дряни обслуживали меня одного. Меня — инвалида без руки, которого выгнала из дома жена потому, что он не мог прилично зарабатывать.

Второй гонорар я уже не тратил так бездумно. Правда, с девочками мне понравилось, и с тех пор всегда после очередного «гонорара» я вызываю сразу троих в номер гостиницы. В Москве и Ленинграде в последнее время появились шикарные гостиницы, где можно по-настоящему отдохнуть. А на часть второго гонорара я заказал себе новую кисть и несколько пар отличных перчаток. Если я специально не показываю, что я инвалид, когда мне это нужно, никто и не поверит, что я инвалид. После выполнения заданий, когда нужно быстро уйти, я снимаю первую пару перчаток, и все видят тонкую кожаную перчатку на моей изувеченной руке. Помогать себе левой я давно научился. А заряжать и стрелять я отлично приспособился правой. Так что проблем никаких.

Недавно купил себе неплохую квартиру в Ленинграде. Но там у меня не было ни одного заказа. В родном городе я принципиально не беру никаких заказов — можно нарваться на знакомого или близкого. А вот в Москве работать люблю. Здесь уйти незамеченным проще всего.

Эти двое азеров вышли на меня через Рябого. Он, правда, честно предупредил, что дело будет сложным. Так оно и получилось. Видимо, две южные группировки что-то не поделили, и теперь нужно вмешиваться мне. Вообще-то я не расист. Люблю Муслима Магомаева и Бубу Кикабидзе. Но бандитов не терплю, тем более южных. И хотя в их разборки вмешиваться противно, но эти двое заплатят мне завтра как миленькие сто тысяч долларов, а потом я посмотрю, что можно сделать. У Резо, по моему мнению, должна быть своя охрана. Это сложнее для наблюдения, но легче для исполнения. Охрана создает ложное чувство безопасности, словно пуля не сможет достать вас, минуя этих головорезов. Охрана может защитить вас только от уличного хулигана или пьяного бузотера, а чтобы вас охранять по-настоящему, нужно иметь не два-три человека, а минимум десять-пятнадцать.

Настоящая охрана требует ума, это как раз то, чего недостает многим накачанным головорезам.