Агент из Кандагара

Чингиз Абдуллаев, 2010

Такой важной, сложной и ответственной операции американские спецслужбы не проводили уже давно. Ее результатом должен стать прямой выход на главарей международного террористического движения и, может быть, на самого Усаму бен Ладена. Для этого ЦРУ внедряет в среду террористов трех агентов. Одного из них решено использовать «вслепую», второго просветить насчет истинного задания лишь частично; и лишь третий будет полноценным агентом внедрения. В случае провала одного из агентов внимание террористов будет отвлечено и оставшиеся шпионы смогут продолжить работу. Но кто из тройки падет жертвой шпионской игры? И все ли учли аналитики из Лэнгли?..

Второй кандидат (продолжение)

Фоксман взглянул на стоявшего перед ним мужчину. Лет тридцать пять. Спокойный, уверенный взгляд, спортивная, подтянутая фигура. Глубокие морщины. Голова выбрита, а на лице трехдневная щетина. Умные и проницательные глаза. Начитанного, грамотного и много страдавшего человека. Незнакомец молча ждал, пока заговорит приехавший гость.

— Господин Физули, — произнес тот, — меня зовут Джонатан Фоксман. Я специально прилетел сюда, чтобы переговорить с вами.

— Меня предупредили, — кивнул Физули, — сказали, чтобы я подъехал именно сюда в такое позднее время. Или уже раннее. У нас уже светает.

— Давайте отойдем от машин, — предложил Фоксман.

Физули усмехнулся. Очевидно, его собеседник был из тех перестраховщиков, которые пытаются все держать под контролем. Если в одной из машин установлен какой-нибудь «жучок», то их разговор могут услышать посторонние люди. Он молча прошел за Фоксманом за небольшой холм. Джонатан огляделся, удовлетворенно кивнул головой.

— Давайте начнем. Только не удивляйтесь. У нас очень мало времени. Я буду задавать вам вопросы в стиле «блиц». А вы попытайтесь достаточно быстро отвечать на них.

— Давайте.

— Ваше полное имя, фамилия, отчество.

— Физули Гаджикули-оглы Гусейнов.

— Кто вы по национальности?

— В анкете у меня записано, что я азербайджанец. Я себя таким и чувствую. Но по отцу я курд, а по матери талыш. Это этнические группы в нашей республике…

— Я знаю, — прервал его Фоксман, — вы были офицером Министерства национальной безопасности?

— Да.

— Почему ушли в отставку?

— Я не ушел. Вы ведь должны знать мою анкету, — впервые немного сорвался Физули не став отвечать на вопрос.

— Я ее знаю. Но хочу услышать ваше объяснение.

— У меня произошла семейная трагедия. — По лицу Физули ничего нельзя было прочитать, но было понятно, что он напрягся. — Я был тяжело ранен и меня списали по инвалидности. Вот уже два года я считаюсь уволенным из органов министерства по инвалидности. Я был тяжело контужен и почти четыре месяца находился в коме. Врачи считали, что я не выживу. После такого ранения обратно меня уже не взяли.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— Вы считаете, что я похож на инвалида?

— Только отвечайте на вопросы. Как вы себя чувствуете?

— Физически абсолютно нормально. Иногда болит голова.

— Ясно. Сейчас я задам пару не очень приятных вопросов. И поэтому готов заранее извиниться.

— Не думал, что встречусь с таким деликатным собеседником, — без тени улыбки ответил Физули.

— Ваш автомобиль был заминирован, когда вы с семьей были в Дербенте? Все правильно?

— Да, в Дагестане. Я был у своего двоюродного брата, который работает в полиции. Очевидно, там решили, что и я работаю в полиции. Или точно узнали, где именно я работаю. Мой автомобиль был заминирован. И он взорвался через две минуты после того, как мы отъехали.

«Он умеет держать себя в руках, даже после такой трагедии, — с удовлетворением отметил Фоксман, — похоже, что физически он тоже восстановился. Но нам нужно будет еще раз проверить его психологическую устойчивость».

— В машине была ваша семья? — уточнил Джонатан. — Простите, если я невольно причиняю вам боль.

— В машине были моя жена и десятилетний сын, — глухо сообщил Физули, — они погибли. Я остался в живых, хотя и провалялся в четырехмесячной коме. Сейчас получаю пенсию по инвалидности.

— И нигде не работаете?

— Мне это неинтересно. Я живу в горах, в ста киломметрах отсюда, ближе к Шемахе. Там у моего отца был домик, и я в нем поселился. Живу один со своими собаками и козами. Еще есть вопросы?

— Ваше воинское звание?

— Майор.

— Вы закончили институт в Москве?

— Да. И еще проходил специальные курсы в Германии, куда нас отправляли на стажировку в рамках программы сотрудничества с НАТО.

— Говорят, что у вас были самые лучшие показатели среди всех остальных офицеров, — напомнил Фоксман.

— Возможно, поэтому на меня еще тогда обратили внимание, — очень спокойно парировал Физули.

— Безусловно. Не обратить внимание на такого эрудированого и грамотного человека было невозможно, — сказал Фоксман. — Но вот уже два года вы не работаете…

— Два с половиной. Прибавьте к этому времени мой срок пребывания в больнице.

— Конечно. Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?

— Нет. Нормально. Я действительно был в коме. Целых четыре месяца. Когда начал приходить в сознание, почти ничего не видел, плохо соображал, не мог даже самостоятельно подняться с кровати. Меня комиссовали. Все верно. В таких условиях я ни на что не годился. А когда понял, что мои погибли… В общем, все сделали правильно. Я бы не смог оставаться в Баку, снова жить в своей прежней квартире, ходить на работу. Повторяю, — все сделали правильно. Я ни на кого не обижаюсь.

— Почему вы приняли наше предложение?

— За два года жизни в горах я многое передумал. И чувствую себя нормально. Прежнюю физическую форму я восстановил, никаких проблем. Иногда мучают головные боли, но с этим ничего не поделаешь. Оставаться больше в горах я не хочу, а возвращаться к себе на прежнюю работу, наверно, не могу. И не хочу. Поэтому я даже не поверил, когда ко мне приехал сотрудник вашего посольства. Решил, что это розыгрыш. Откуда американцы могли знать про инвалида, живущего в горах? Теперь понимаю, что вы меня давно искали и давно взяли на заметку. Еще с тех пор, как я был в Мюнхене четыре года назад.

— Верно, — кивнул Фоксман, — у вас были просто феноменальные показатели. Жаль, что так получилось с вами и с вашей семьей…

Физули отвернулся. Он не хотел, чтобы Фоксман увидел его глаза.

— Вы понимаете, в чем состоит суть нашего предложения? — уточнил Джонатан.

— Насколько я понял, вы хотите, чтобы я работал на вас?

— Не только. Мы ждем от вас гораздо большего. Мы хотим, чтобы вы не просто работали на нас, а внедрились в другие структуры — в те, куда вы сможете внедриться.

— Почему вы в этом уверены?

— Наши аналитики просчитали ваш психотип и ваши возможности. Конечно, с учетом произошедшей трагедии. Нам показалось, что такому деятельному человеку, как вы, трудно будет долго сидеть в горах. Хотя бы потому, что вы наверняка захотите отомстить.

— Возможно, — чуть подумав, ответил Физули.

— В таком случае вам нужно принять окончательное решение. Мы встретимся с вами в Стамбуле. Но учтите: никто не должен знать о нашем разговоре. Никто и никогда.

— Это я понимаю. Что я должен сделать?

— Об этом мы поговорим в Стамбуле. Что вы скажете своим близким, куда и зачем вы уехали?

— На охоту, в другой район. Я иногда уезжаю на несколько дней.

— Ваша командировка может затянуться на несколько лет, — предупредил Фоксман, — в этом случае для всех вы будете считаться погибшим на охоте или пропавшим без вести. Подумайте об этом.

— Я сам должен «устроить» свое исчезновение?

— Не обязательно. Мы вам поможем. Где вы обычно охотитесь?

— На севере. Куба, Хачмас.

— В таком случае поезжайте на охоту через два дня. В Хачмасе вас будут ждать. Там вам дадут деньги и паспорт на другое имя. Но вы не рискуйте. Оставьте следы, чтобы вас начали искать. Затем можете исчезнуть. Не мне вас учить, как это обычно делается. Сначала отправляйтесь в Нахичевань. Оттуда проедете на автобусе в Турцию и самолетом в Стамбул. Вся цепочка будет под нашим контролем. Завтра я вам позвоню и скажу, где вам передадут деньги и документы.

— На какой телефон?

— Я вам сейчас его дам, — сообщил Фоксман, — и учтите, что я сделаю только один телефонный звонок. Времени у нас будет не больше пятидесяти секунд. Затем вы должны разбить телефон. Вы все поняли?

— Да.

— Телефонную карту нужно уничтожить отдельно.

— Я это знаю.

— Выезжая из дома, нельзя забирать с собой никаких личных вещей.

— Я это тоже знаю!

— Вы можете поручить собак кому-то другому, если уверены, что вернетесь через несколько дней?

— Всегда так делал. Когда уезжаю на охоту, прошу соседа приглядеть за моими собаками. Он живет в двух километрах от меня, работает сторожем.

— Прекрасно. Значит, расскажете ему о вашей поездке на охоту и попросите посмотреть за собаками, как обычно.

— Так и сделаю. Можно теперь я задам вам несколько вопросов?

— Безусловно. Я был бы удивлен, если бы вы ничего не спросили.

— В чем будет состоять моя работа? Насколько я понял, вы хотите меня куда-то внедрить?

— Да. В курдскую террористическую организацию. Вы ведь курд, и это обстоятельство может нам помочь.

— Почему вы выбрали именно меня?

— У вас были великолепные показатели. А сейчас вы уже довольно давно не работаете в своей организации. Нам показалось, что вы могли за это время восстановиться.

— Это не ответ.

— Мы искали человека с вашей биографией и вашими данными по всему миру. Операция слишком важна, чтобы я мог здесь рассказывать вам про нее.

— У меня будет условие.

— Деньги? Хотите знать сумму?

— Нет. Не хочу. У меня другое условие. Ни при каких обстоятельствах я не буду работать против своей страны, против Азербайджана.

— Конечно. Это даже не обсуждается. Но секретность нужна для того, чтобы обеспечить вашу абсолютную безопасность. О деталях операции не знает никто, даже тот человек который выходил с вами на связь. Он скоро покинет Баку навсегда. Все детали знаю только один я.

— Понятно. Теперь ваше предложение. Что я буду делать и что именно получу?

— Я уже сказал, что детали операции мы будем обсуждать в другом месте. А получите… Скажем, три миллиона долларов. Или пять миллионов. Если все пройдет нормально, то, возможно, и двадцать пять миллионов. Но это уже, если вам очень повезет.

— Солидные суммы. Неужели вы готовы заплатить такие деньги инвалиду и бывшему офицеру?

— Для нас вы слишком ценный экземпляр, господин Гусейнов.

— Не перехвалите. Возможно, я вам не подойду.

— Возможно, — кивнул Фоксман. Он не стал уточнять, что в этом случае его собеседник просто не вернется домой. Он навсегда останется в Турции и будет похоронен под чужим именем на каком-нибудь провинциальном кладбище. Но это был бы самый худший вариант развития событий, и не только для Физули Гусейнова, но и для самого Джонатана Фоксмана.

— У нас большие планы в отношении вас, господин Гусейнов, — сообщил Фоксман. — Когда вы прилетите в Стамбул и мы встретимся с вами еще раз, вы все поймете. Это исключительно важная операция, которую мы проводим в том числе и во имя вашей страны, если вам так будет спокойнее.

— Посмотрим, — кивнул Физули.

— Значит, договорились. — Фоксман оглянулся по сторонам и достал из кармана телефонный аппарат. — Вот вам телефон. Учтите, что наш разговор не должен превышать пятидесяти секунд. Затем смело ломайте аппарат и уничтожайте карточку.

— Понятно. — Физули взял телефон, положил его в карман. — Вы работаете на ЦРУ? — уточнил он.

— Нет, — ответил Фоксман, — не вижу смысла врать. Я работаю на Агентство национальной безопасности, — сказал он, на всякий случай солгав. — До свидания! Надеюсь, что мы скоро увидимся.

Он пожал руку своему собеседнику и, повернувшись, заторопился к своей машине.

В половине шестого утра Фоксман подъехал к зданию отеля. Припарковал машину, вошел в холл, кивнув заспанному портье. Он заметил, что у здания отеля остановилась уже знакомая ему машина с Ильясом Мамедовым, который приехал, чтобы отвезти его в аэропорт. Самолет «Люфтганзы» улетал в восемь часов утра. Фоксман заторопился. Он буквально пробежал по коридору к нужному номеру. Ворвавшись к своему двойнику, он стащил парик, очки, куртку и выбежал в коридор. Уже подбегая к своему номеру, услышал телефонные звонки и, открыв дверь, бросился к телефонной трубке.

— Что случилось? — спросил он.

— Простите, что разбудил вас, — сказал Ильяс, — доброе утро. Нам уже пора.

Фоксман взглянул на магнитофон, откуда доносился его храп, и выключил его, надеясь, что азербайджанские контрразведчики не обратят внимания на такую досадную оплошность.

— Доброе утро! Я был в ванной комнате. Хотел побриться. Но, наверно, уже не успею. Ничего страшного. Я сейчас спущусь. Не беспокойтесь.

— Я вас буду ждать, — ответил Ильяс.

Фоксман положил трубку, отправился в ванную, чтобы умыться. Собственно, вещей у него не так много — только два фотоаппарата, сумка и смена белья. Все можно уложить за одну минуту. В ванной комнате он увидел свое лицо и расхохотался. Редкие рыжеватые волосы были растрепаны так, словно он нарочно сделал себе две небольшие косички, торчавшие вверх. Он причесался, собрал свои вещи и вышел из номера.

В аэропорт они прибыли за полтора часа до вылета самолета. Ильяс долго пожимал ему руку и на прощание подарил небольшой сувенир в виде миниатюрного музыкального инструмента — тара. Фоксман отдал ему свою зажигалку, которую купил в Лондоне в прошлом году. Зажигалка была довольно дорогая, стоила около двадцати фунтов. Но операция, похоже, прошла успешно, и он был в весьма благодушном настроении. Он даже не подозревал, что его подарок затем разберут до винтика, чтобы на всякий случай проверить, что именно скрывала зажигалка американского гостя, — но так ничего и не найдут.