Оранжерея

Чарльз Стросс, 2006

Когда Робин просыпается в клинике с практически полным отсутствием каких-либо воспоминаний, он довольно быстро понимает, что кто-то хочет его убить. На дворе двадцать седьмой век, смерть побеждена, между звездами путешествуют через врата телепортов, а конфликты решаются с помощью сетевых червей, которые переписывают человеческое сознание. И с ранней версией Робина, судя по всему, поступили именно так. Пытаясь сбежать от преследования, он добровольно соглашается отправиться в искусственно созданное, замкнутое общество, призванное изучить Темные Века, то есть конец XX – начало XXI столетия. По условиям эксперимента каждому его участнику создают новую личность, никак не связанную с предыдущей. Но спасение довольно быстро оборачивается настоящей ловушкой, а научное исследование – подлинным кошмаром. И теперь Робин оказывается под полным контролем экспериментаторов – а еще во власти своей неуравновешенной психики…

4. Покупки

Рив и Сэм Брауны — такие у нас теперь имена, — пара из среднего класса, живущая где-то в промежутке с 1990 по 2010 год, то есть в самый разгар темных веков. Они — так называемые супруги, что означает: эти двое живут вместе и состоят в моногамных отношениях, официально одобренных правительством, идеологией и религией; уважаемая ячейка общества.

В интересах эксперимента Брауны в настоящее время безработные, но неплохая финансовая подушка позволяет им с комфортом жить около месяца — за этот отрезок времени они должны попытаться найти себе оплачиваемые места. Недавно они переехали в пригород, в коттедж с мансардой и собственным садом, со всех сторон окруженный живой изгородью из рослых деревьев и таким образом отделенный от других, очень похожих друг на друга домов. Жилище стоит вблизи от дороги — транспортного коридора без стен, по которому ездят легковые автомобили (знакомое понятие, где-то уже попадалось) и некие грузовики (это еще что за хрень). На этом симуляция заканчивается — вся окружающая среда хоть и должна имитировать поверхность целой планеты, небо — все равно растяжка, висящая в десяти метрах над нашими головами, а дорога через двести метров в каждую сторону исчезает в тоннелях, скрывающих входы в Т-ворота. Повсюду — искусственные барьеры из тернистой с виду растительности, не позволяющие нам натыкаться на стены. Это довольно хорошая симуляция, учитывая, что, согласно данным планшета, она на самом деле заключена в рое обитаемых цилиндров (каковые, в свою очередь, тихо-мирно вращаются в поясах обломков трех-четырех коричневых карликов, разделенных сотней триллионов километров вакуума). И все ж ничего настоящего тут нет.

Наш дом…

Я выхожу из шкафа, в котором материализовались мы с Сэмом, и оглядываюсь. Шкаф стоит в каком-то сарае, с грубым полом, выложенным керамической плиткой, и тонкими прозрачными стеновыми панелями (по словам Сэма, называемыми «окнами»). Здесь повсюду всякая всячина — горшки с мелкими пестрыми растениями, расположенные на прибитых к стенам полочках; дверь из деревянных планок и листа стекла… — всего не перечислишь. Перед дверью лежит какой-то мат, похожий на плетеный коврик, чье назначение неясно. Я толкаю дверь, и то, что за ней, сбивает с толку еще больше.

— Я-то думала, у нас будет квартира, — замечаю я.

— Спецами по уединению эти люди не были. — Сэм оглядывается, словно пытаясь определить, какие здешние артефакты эпохи ему хоть что-то говорят. — Им не была дана анонимность в публичных пространствах, поэтому зона комфорта стянута в одном месте. Это называется «здание», в нем много комнат. А мы сейчас просто в тамбур запёрлись.

— Ну, как скажешь. — Чувствую себя идиоткой. Внутри дома я оказываюсь в коридоре. Есть двери с трех сторон. Я брожу из комнаты в комнату не веря своим глазам.

У древних были ковры. Предоставленный нам — достаточно толстый, чтобы заглушить раздражающий тук-тук-тук обуви. Стены покрыты каким-то тканевым принтом, абсолютно статичным, но не неприятным на вид. Окна передней комнаты выходят на горб земли, засаженный яркими цветами, а сзади — на простор стриженой травы. Все комнаты заставлены мебелью — массивной и тяжелой, сделанной из резных кусков дерева и металла, то есть из абсолютно глупой и не располагающей к полиморфным модификациям материи. Сплошь прямые линии, все кривое — либо миниатюрное, либо механическое. В задней части дома имеется комнатка с множеством металлических поверхностей и чем-то вроде резервуара для воды с открытым верхом, а над верхушками шкафов разбросаны странные машины. Под лестницей — еще одно помещеньице, где стоит узнаваемый, но, как и всё вокруг, примитивно-неинтеллектуальный унитаз.

Я пускаюсь в обход по коридору наверху, распахивая двери одну за другой и ломая голову над назначением то одной, то другой комнаты. Все они разделены по функциям, но не строго, а с совмещениями, насколько я понимаю. Меня порядком озадачивает шкаф с продольной перекладиной от стенки к стенке, на которую рядком навешаны загогулины неприятного вида — вроде пыточных инструментов. Да, есть чему поучиться. Я сажусь на кровать, вытаскиваю планшет. Невольно спрашиваю себя — что теперь, в какую сторону двинуться дальше.

На планшете, будто в ответ на мысль, появились кнопка, стрелка и надпись:

ДЛЯ ВЫЗОВА СПРАВКИ

ПОДНЕСИТЕ К ВЫЗЫВАЮЩЕМУ

КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС ОБЪЕКТУ

«Ага, справочная система!» — думаю я облегченно, поднося гаджет к загадочному шкафу и нажимая на стрелку.

Это ГАРДЕРОБ: шкаф для хранения чистой одежды. Примечание: грязную одежду можно привести в кондицию в ПРАЧЕЧНОЙ на цокольном этаже посредством обработки в СТИРАЛЬНОЙ МАШИНЕ. У новичков в эксперименте имеется только один комплект одежды. Предлагаемое задание на завтра — купить новую одежду в городе.

У меня чешутся ноги. Я импульсивно сбрасываю туфли, радуясь, что избавилась от надоевших каблуков. Стягиваю с плеч черную куртку без карманов, вешаю ее на одну из тех неприятных загогулин и убираю в шкаф. Накатывает внезапное чувство покинутости — очень странное, просто донельзя, как и всё здесь. Как там Сэм, интересно? Я удивляюсь своему беспокойству за него — он ведь и на вводной лекции мандражировал, а если для него вся эта новая обстановка такая же стрессовая, как для меня…

Я жду, пока у меня перестанет кружиться голова, прежде чем вернуться вниз. По пути меня посещает мысль: должна ли я носить в своем доме ту же одежду, что и на публике? У этих людей ярко выраженная дихотомия персонального/общественного — у них, вероятно, разные костюмы для формальных и неформальных мероприятий. В итоге куртку я оставляю в шкафу, а туфли, к большому сожалению, снова надеваю.

Я нахожу Сэма сгорбившимся в углу огромного дивана в гостиной, перед массивной черной коробкой с изогнутой линзой, показывающей красочные, но плоские изображения и производящей много невнятного шума.

— Ты что делаешь? — спрашиваю я, и он чуть из кожи вон не выпрыгивает.

— Смотрю игру ноги и мяча — футбол, — поясняет он. — Это называется телевидение.

— Вот как. — Я обхожу диван и сажусь на него примерно посередине, на расстоянии протянутой руки от Сэма, и вместе с тем — на почтительной дистанции, каковая, вероятно, нужна ему при общении со мной. Всматриваюсь в картинки. Поначалу кажется, что на экране — механоиды, но потом я понимаю, что это ортогуманоиды из плоти и крови, просто в однообразной одежде двух разных расцветок, красной и белой. Вот один из «красных» размашистым ударом ноги отправляет в столпотворение «белых» что-то напоминающее круглую штурмовую мину. «Белые» начинают пасовать ее друг другу. Действо — или ритуал, или игра — напоминает ожесточенную классовую борьбу. Зрители, соответственно, орут, жестикулируют и запрыгивают на выстроенные рядами сиденья.

— Почему ты это смотришь? — спрашиваю я удивленно.

— Похоже, это популярное развлечение. — Сэм качает головой. — Я подумал, если посмотрю, лучше пойму их общество…

— А что самое важное нам сейчас нужно понять? — спрашиваю я, наклоняясь к нему. — Суть эксперимента или жилищные условия?

Он вздыхает, берет черный узловатый прямоугольник, наводит его на коробку и ждет, пока изображение станет черным.

— Планшет посоветовал мне этот вид досуга, — признается он.

— А мой сказал, что завтра надо купить себе одежду. У нас есть лишь то, что в данный момент надето, и, видимо, оно быстро становится грязным и вонючим. Данный вид тканей неэкономно утилизировать, так что нужно иметь смену, которую придется найти в городе. — Тут мне приходит в голову мысль: — А как быть, когда мы проголодаемся?

— Есть кухня. — Он кивает на дверь в комнату, уставленную техникой, которая меня озадачила. — Но, если не знаешь, как всем тамошним пользоваться, можно заказать еду по телефону. Телефон — это сетевой терминал исключительно для голосовой связи.

— В каком смысле если не знаешь? — уточняю я, приподняв бровь.

— Я просто повторяю то, что выдал мне планшет, — открещивается Сэм.

— Дай-ка его мне.

Он слушается, и я быстро прочитываю все, что ему насоветовали. Параграф про домашние обязанности сообщал, что в темные века люди делили работу по принадлежности к тому или иному полу. У мужчин обязанность — добывать деньги, у женщин — убираться на вверенной жилплощади и вести домашнее хозяйство: покупать и готовить еду, стирать одежду, управляться с домашней техникой, пока мужчина на работе.

— Что за дерьмо, — выдыхаю я.

— Думаешь, плохой расклад? — Сэм странно смотрит на меня.

— Ужасный, примитивнее некуда. Ни одно развитое общество не ожидает, что половина его рабочей силы остается дома, разделяя таким образом труд. Не знаю, кто им так в головы нагадил, но подход смехотворен. Такое впечатление, будто кто-то перепутал радикальную предписывающую документацию с описательной. — Постукиваю пальцем по его планшету. — Хотела бы я ознакомиться с серьезными исследованиями местных социальных условий, прежде чем принимать подобную чепуху на веру. В любом случае мы не должны жить так, даже если директива распространяется на большинство здешних зомби. Это ведь просто наставления рекомендательного характера. А так — любой уклад содержит исключения.

Сэм о чем-то задумывается:

— То есть ты думаешь, что они ошиблись.

— Ну, я не собираюсь утверждать наверняка, пока не изучу их первоисточники и не попытаюсь выявить какую-либо предвзятость, но в любом случае не жди, что я тут буду все в одиночку драить. — Я расплываюсь в ухмылке, желая слегка смягчить посыл. — Что ты там говорил про еду, которую можно заказать по телефону?

…На ужин у нас — круглая, запеченная, похожая на хлеб вещь, называемая здесь пиццей. В блюде наличествуют сыр, томатная паста и другие вещи, усиливающие вкус. Она горячая и жирная, приходит к нам через ворота короткой дальности в тамбуре — ее не доставляют на грузовике, что меня несколько разочаровывает. Ладно, значит, знакомство с примитивными технологиями откладывается до завтрашнего дня.

Сэм впадает в дрему после ужина. Я снимаю туфли и чулки и убеждаю его, что он будет чувствовать себя лучше без пиджака и галстука. Долго уговаривать не пришлось.

— Не знаю, почему они это носили, — жалуется он.

— Я изучу вопрос позже. — Мы все еще сидим на диване с открытыми коробками из-под пиццы, балансирующими на коленях, и жирными пальцами отправляем горячие куски блюда в рот. — Сэм, почему ты вызвался участвовать в эксперименте Юрдона?

— Почему? — Он впадает в мимолетную панику.

— Ты застенчивый, не умеешь общаться. В правилах же четко прописано — придется жить в темные века и взаимодействовать со средой десятую долю гигасекунды, без всяких отвлечений. Тебе не кажется, что ты малость сглупил?

— Это очень личное дело. — Он скрещивает руки на груди.

— Твоя правда. — Я замолкаю и смотрю на него. На мгновение он кажется мне таким грустным и подавленным — жаль, не могу взять свои слова обратно.

— Мне понадобилось сбежать, — бурчит он себе под нос.

— От чего? — Я откладываю коробку и по ковру ползу к большому деревянному ларю с ящиками и отделениями, полными бутылок со спиртным. Беру пару стакашек, открываю бутылку, нюхаю содержимое — никогда не узнаешь, пока не попробуешь, — и наливаю. Несу их назад к дивану и передаю ему один стакан.

— Когда я вышел из реабилитационного центра… — Он таращится на телевизор, что странно — аппарат выключен. Под ботинками у него короткие, из толстой ткани чулки. Его пальцы беспокойно дергаются. — …Слишком много людей узнали меня. И это меня испугало. Это, конечно, и моя вина, но, если бы я задержался там — боюсь, кто-нибудь причинил бы мне боль.

— Боль?.. — Сэм — далеко не тщедушный малый, у него почти львиная грива, но он часто кажется неуклюжим и каким-то… уязвимым, что ли. Может, это и хорошо — в нуклеарных отношениях велик потенциал для злоупотреблений разного рода, но этот малый такой застенчивый и замкнутый, что едва ли у меня с ним будут проблемы.

— Я немного слетел с катушек, — признается он. — Знаешь же диссоциативную фазу психоза, через какую проходят некоторые пациенты после глубокого редактирования их памяти? Да, «немного» — мягко сказано. Я плевать хотел на резервное копирование, дрался все время, и людям часто приходилось убивать меня просто из самообороны. Честно сказать, я выставил себя настоящим дураком. Когда фаза отступила… — Он качает головой. — Честное слово, иногда лучший выход — найти укромный уголок и спрятаться. Вот я и нашел убежище. Вероятно, даже слишком укромное.

Что-то он темнит, думаю я, разглядывая его. Нет, братец, не верю.

— Все мы время от времени выставляем себя дураками, — говорю я, пытаясь подшить к наблюдению некий утешительный посыл. — Вот, попробуй. — Я поднимаю свой стакан. — Там написано, что это водка.

— За амнезию. — Сэм поднял стакан. — И за завтрашний день.

Я просыпаюсь одна в чужой комнате, лежа на платформе для сна, под тканевым мешком, набитым какими-то волокнами. В течение нескольких панических мгновений я не помню, где нахожусь. У меня болит голова и будто кто-то насыпал мне песку в глаза. Если такой будет моя жизнь в темные века, я прогадала. По крайней мере, сейчас никто не хочет меня убить, говорю я себе, пытаясь найти светлые стороны. Встаю с кровати, потягиваюсь и иду в ванную.

По пути я по рассеянности сталкиваюсь с Сэмом. Он голый, его глаза опухшие, выглядит сонным, и я натурально расплющиваюсь лицом по его груди.

— Ой, — вырывается у меня.

— Ты в порядке? — спрашивает он сразу.

— Думаю, да. — Отталкиваю его на несколько сантиметров, поднимаю голову, смотрю ему в лицо. — Прости. А ты?

У него встревоженный вид.

— Мы должны сейчас быть в городе, покупать себе одежду и всякое прочее.

— Что, правда?

Я с внезапной нервозностью понимаю, что мы оба голые, что он больше меня и весь волосатый. Да и он сам глядит на меня так, будто никогда не видел раньше. Момент очень щекотливый, но в итоге Сэм снимает напряжение первым, устало мотая головой.

— Правда. — Он зевает. — Можно я первый в ванную?

— Конечно. — Я отступаю в сторонку, и он проходит мимо меня. Я провожаю его зад взглядом. Не знаю, как относиться к этому — жизни в одном доме с незнакомцем, который сильнее и крупнее меня. У которого, по собственному признанию, совсем недавно срывало крышу от вмешательства в память. Но… мне ли чего-то бояться? Не успел я толком сознаться с Кей, как мы уже поучаствовали в оргии и натрахались до одурения — если это не импульсивное поведение, то что еще? И потом, Сэм последователен в своем воздержании — и, скорее всего, прав. Секс в этом мире является неприятным осложнением, особенно до того, как мы узнаем, каковы правила. Если они еще есть — эти правила. Смутные воспоминания пытаются всплыть на поверхность: у меня такое чувство, что я заводила отношения как с мужчинами, так и с женщинами — до того, как память отредактировали. Я бисексуальна и полиаморфна, или это другое? Точно уже не вспомнишь. Разочарованно трясу головой и возвращаюсь к себе в комнату, переодеться.

Планшет, попавшийся по пути в руки, велит мне заглянуть в шкаф в тамбуре. Сбегаю вниз, ныряю в склепный холод — тут что, неравномерное отопление? В шкафу, где вчера находились миниатюрные Т-ворота, теперь — пара продольных полок. На одной из них — две сумочки; как стоило ожидать, из неинтеллектуальной ткани. У них много карманов, и, когда я открываю один, обнаруживаю, что тот полон пластиковых прямоугольников с именами и номерами. Мой планшет сообщает, что это кредитные карты и мы можем использовать их для получения наличных или оплаты товаров и услуг. Сам способ кажется грубым и топорным, но я все равно прибираю к рукам кошельки; отворачиваюсь от полок. И тут мой забитый отсутствием связи модем реагирует.

— А?.. — Я оглядываюсь. Опускаю взгляд на кошельки в руке — над ними загорается ярко-синий курсор, и модем сообщает: ПЛЮС ДВА ПУНКТА.

— Что за… — Я замираю как вкопанная. Планшет тихо тренькает.

Обучающее руководство

Очки СОЦИАЛЬНОГО РЕЙТИНГА прибавляются и вычитаются за поведение, либо соответствующее принятым в эксперименте общественным нормам, либо нарушающее данные нормы. Также на показатель влияет общая успеваемость вашей тест-группы. По итогам эксперимента при выведении из симуляции все участники получат платеж-бонус, пропорциональный количеству заработанных в эксперименте очков социального рейтинга. Группа, набравшая наибольшее их количество, сможет полноценно удвоить финансовое вознаграждение.

— Принято! — Я спешу назад в дом, вручить Сэму его кошель. А он как раз идет вниз по лестнице, навстречу мне.

— Вот, — говорю я, протягивая ему одну из сумочек. — Твой кошелек. Можешь убрать в карман. А мне пока некуда убрать. Надеюсь разжиться сумкой, какая была у Энджи.

— Давай. — Он забирает у меня кошелек. — Ты читала учебник?

— Начала. Отличное средство от бессонницы. Так как нам попасть в город?

— Я вызвал такси, оно скоро приедет.

— Класс. — Я смотрю на него сверху вниз. Он снова в костюме. И все равно неловко выглядит. От нетерпения я начинаю еле заметно переминаться с ноги на ногу. — Начнем с одежды. Для нас двоих. Куда пойдем? Ты разобрался, как продаются эти вещи?

— В городе есть что-то называемое «универмагом» — учебник советует перво-наперво идти туда. Там можно много всего найти.

— Хм. — Я раздумываю над кое-чем. — Я голодная. Ты решил, где будем есть?

— Думаю… да.

Снаружи, у самых дверей, появляется что-то большое и желтое.

— Это за нами? — уточняю я.

— Кто знает? — Сэм выглядит встревоженно. — Пойдем посмотрим.

Да, перед нами такси — вид транспортного малогабаритного средства. Его можно как бы зафрахтовать, взять напрокат вместе с пилотом, чтобы тебя переместили в пространстве. Пилот размещается в салоне впереди, а сзади — мягкое двух — или трехместное сиденье. Сэм и я усаживаемся и просим отвезти нас в ближайший универмаг; наш «таксист» кивает.

— Ближе всех «Мейси», в самом центре города. С вас пять долларов. — Он протягивает руку, и я замечаю, что его кожа совершенно гладкая, на пальцах нет ногтей. Непись, что ли — один из зомби? Сэм передает свою кредитную карту, и таксист проводит ею между пальцами, затем возвращает обратно. Мы трогаемся с места.

Такси издает разные звуки такой громкости, что я боюсь, не приключится ли вот-вот у него сбой в работе систем. Что-то довольно громко рокочет под нами, настойчиво воет впереди, но мы без эксцессов катим по дороге, ныряем в черное приближающееся жерло дорожного тоннеля и через краткий период темноты попадаем в какое-то другое место, где много выстроенных парными короткими рядами домов с серыми фасадами. Такси встает у одного выделяющегося видом здания, и дверь около Сэма с щелчком открывается.

— Ваша остановочка, — говорит пилот, — центр города.

Сэм хмуро сверяется со своим планшетом, затем выпрямляет спину.

— Сюда, — указывает он. Прежде чем я успеваю спросить, почему туда, он уверенным шагом направляется к одному из ближайших зданий, в котором есть ряд дверей. Я следую за ним.

В магазине я, увы, быстро теряюсь. Повсюду валяются вещи, сваленные в кучи и сложенные в ящики для хранения, и вокруг бродит множество людей. Те, что в странной униформе, — продавцы магазинов, которые должны помогать вам находить вещи и забирать деньги. Нет ни фабрикаторов, ни каталогов, и я заключаю, что они могут продавать лишь то, что выставлено на обозрение, — вот почему оно повсюду. Спрашиваю у одной из сотрудниц, где мне найти одежду, а она говорит: «На третьем этаже, мэм». В центральной комнате с высоким потолком есть движущиеся лестницы, по одной из них я направляюсь на третий уровень здания и осматриваюсь.

Одежда. Много одежды. Больше одежды, чем я когда-либо могла себе представить в одном месте — вся она сделана из дурацкой неинтеллектуальной ткани, и нет никакого очевидного способа найти то, что хочешь, и подогнать под нужный размер! Как они вообще понимают, что им нужно? Какая-то сумасшедшая система, просто размещающая все товары в одном большом доме и треплющая отечески по щеке — давай как-нибудь сам. Еще есть люди, которые ходят и перебирают товар, но, когда я подхожу к ним, они оказываются зомби, играющими роль реальных людей. Никого из прочих участников эксперимента здесь нет. Похоже, мы явились слишком рано.

Брожу по лесу стеллажей, увешанных куртками, пока не натыкаюсь на продавщицу.

— Ты, — указываю я на нее пальцем. — Что я могу надеть?

Она выглядит как человеческая ортосамка: в синей юбке, жакетике и туфлях на неудобном каблуке. Одаряет меня бездумной улыбкой.

— Что бы вы хотели приобрести? — спрашивает она.

— Мне нужно… — Тут я тушуюсь. — Мне нужно нижнее белье, — говорю я. Так, вещи здесь не очищаются сами, значит… — Недельный запас. Еще несколько пар чулок. — Свои я порвала на левой ноге. — И еще один наряд — такой, как на мне сейчас. И еще один комплект обуви. — Тут мне в голову кое-что приходит. — А можно мне еще нормальные брюки?

— Пожалуйста, подождите. — Продавщица замирает, словно обрабатывающий запрос бот — по сути, она им и является. — Так, давайте сперва пройдем сюда. — Она подводит меня к постаменту, где выстроились в ряд полимерные статуи в тонких длинных мантиях, и вскоре другая сотрудница появляется из двери в стене со стопкой пакетов. — Пожалуйста, всё, что вы просили. А вот брюк в нашем отделе нет. Но если дадите мерки, мы сошьем для вас одежду нужного размера.

— Ого. — Я оглядываюсь. — А во-о-он там я могу что-нибудь выбрать?

— Да, конечно.

Пару килосекунд я провожу, выискивая себе нормальный низ. Как ни странно, здесь продают преступно мало штанов, и все они выглядят поврежденными — из тяжелой синей ткани, истрепавшейся и порванной в районе колен. В конце концов, я оказываюсь в другом отделе магазина, где вижу брюки на вешалках. Они были бы в самый раз — прямые, черные, без дырок.

— Одни моего размера, пожалуйста, — говорю я ближайшему продавцу-мужчине.

— Но ведь это — мужские, мэм. — Он ошарашенно смотрит на меня.

— Я понимаю. Здорово. — Я чешу в затылке. — Перекроить их сможешь?

— Увы, мэм, мы таким не занимаемся. — Тут снова оживает мой модем с урезанным функционалом: над вешалкой с брюками появляется красная надпись НАРУШЕНИЕ СОЦ. НОРМЫ.

— Гм. — Значит, есть ограничения на то, что мне можно продать? Раздражает уже! — Хорошо… Давайте так. Мне нужны брюки для мужчины такого же роста, как у меня.

— Хорошо, мэм. — Лицо продавца-неписи прямо-таки озаряется. — Минутку.

Я жду, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. В конце концов из неприметной двери в стене магазина появляется еще один мужчина, неся сверток.

— Ваш товар, мэм.

— Ага. — Я беру штаны, подавляю ухмылку и думаю о том, как будет славно и от раздражающих туфель избавиться. — Так, покажите мне обувной отдел. Нужны ботинки для мужчины с моим размером стопы.

Когда я расплачиваюсь за все с помощью «кредитной карты», получаю еще пару очков социального рейтинга. Пока у меня их набрано пять.

Я встречаюсь с Сэмом в мебельном отделе через долю килосекунды. Мы оба сильно перегружены сумками, но Сэм купил переносной контейнер под названием «чемодан», и мы запихиваем туда бо́льшую часть наших покупок. Я разжилась сумкой через плечо и парой ботильонов на мягкой подошве, которые не гремят при ходьбе, — теперь ходить куда удобнее. Впрочем, от старой обувки я решила не избавляться и убрала ее в сумку. Вдруг понадобится.

— Пойдем найдем, где поесть, — предлагает Сэм.

— Погнали. — На другой стороне от «Мейси» есть закусочная, и она мало чем отлична от настоящей, за исключением того, что еду к столу доставляют из местных кухонь люди — то есть неписи, обслуживающий персонал. К счастью, это симуляция, иначе мне было бы совсем плохо. В пору Войн Правок было распространено учение о том, как проводить синтез пищи из биологических отходов или мертвых товарищей по оружию — тут подобным рационализмом не пахнет. Эрзац-цивилизация, иначе не скажешь. Мы заказываем себе еду по меню, отпечатанному на листе белой пленки, и садимся ее ждать.

— Как прибарахлился? — спрашиваю я у Сэма.

— Неплохо, — осторожно отвечает он. — Купил нижнее белье, несколько пар брюк, еще рубашки… Планшет говорит, что здесь существует множество социальных условностей, связанных с одеждой. Что-то носить можно, что-то нельзя — поди в этом всем разберись. Я вот пока не уверен, что понял все.

— Расскажи, что понял. — Я делюсь с ним своими трудностями поиска брюк без дырок на коленях.

— Так, там написано… — Он снова хватается за планшет. — Ага. Обычай роскоши. Он не закреплен законодательно, но в ранние темные века женщинам лучше не носить брюки, а мужчинам — юбки. — Он хмурится. — Также говорится, что этот обычай смягчился где-то в середине временного периода.

— Ты собираешься во всем сверяться с этой штукой? — спрашиваю я, когда подходит непись и ставит бокал бледно-желтой жидкости, называемой пивом.

— Ну, нас могут оштрафовать, — говорит Сэм, пожимая плечами. — Хотя, думаю, ты права. Мы не должны делать ничего, что нам не понравится.

— Правильно. — Я поднимаю правую ногу и ставлю ступню на стол. — Зацени.

— Обувь. Не женская…

— Ага, из мужской секции. Но мне ее продали-таки, когда я сказала, что это подарок мужчине моих габаритов.

— Умно.

Я понимаю, что показываю ему ногу с порванным чулком, и прячу ее назад под стол.

— Свобода хитрости у нас точно есть, осталось выяснить ее границы. И если выясним, заживем здесь по-своему, так?

Приносят тарелки с едой: синтетические стейки и искусственные овощи, выглядящие так, будто они выросли в грязном уголке дикой биосферы; еще чашки с яркими приправами. Некоторое время я вожусь в своей тарелке. Я действительно голодна, и еда вкусная, хотя бесхитростная. По крайней мере, мы не собираемся здесь голодать. Я насыщаюсь довольно быстро.

— Не знаю, получится ли такое, — бубнит Сэм с набитым ртом. — Система рейтинга…

–…не мешает нам делать что-либо, — заканчиваю я за него, отодвигая тарелку. — Все, что от нас требуется, — договориться игнорировать тот или иной запрет, тогда системе ничего не останется, как прогнуться под нас.

— Наверное. — Он отправляет в рот еще кусок стейка.

— В любом случае мы понятия не имеем, что они считают нарушением норм. Я имею в виду, что я должна учудить, чтобы потерять очко рейтинга? Или чтобы получить, раз на то пошло? Фиоре сказал только «соблюдайте правила, копите баллы». — Я взмахиваю вилкой, и нацепленный на нее маленький овощ летит куда-то мне за голову. — В планшетах есть только справочная информация — замшелая чепуха о том, что общество у нас генетически детерминистское, с уймой глупых обычаев, но не прояснено, что будет с нами, если мы начнем подстраивать его под себя. Все общества обладают определенной степенью гибкости, а эти ребята-экспериментаторы лишь взяли первую встречную узконормативную интерпретацию. По мне, попахивает пофигизмом.

— А что подумают остальные? — заволновался Сэм.

— А что они подумают? — Я гляжу на него с иронией. — Мы здесь проторчим столько времени, что свихнуться недолго. Ты действительно думаешь, что бонус в конце будет для наших настолько важен, что три года ходьбы в туфлях с дурацкими каблуками, от которых адски болят ноги, покажутся чепухой?

— Как знать. — Сэм кладет нож. — Зависит от того, каков баланс между ущербом собственным интересам и будущим возможным богатством. Интересный, кстати, выбор…

— Ладно. — Я встаю со стула. — Давай проверим систему на прочность. — Я сбрасываю куртку и кладу на спинку. Пара поглощающих еду зомби оглядывается.

— Дамы и господа, внимание! — кричу я, расстегиваю платье и спускаю его на уровень лодыжек. У Сэма отвисает челюсть. Я наблюдаю за его реакцией, расстегивая на спине один предмет одежды под названием «лифчик» и сбрасывая его, затем вскакиваю на стул и даю своим половым признакам свободу от предмета одежды под названием «трусы». — Как вам мой вид, а? А вот еще…

Тут все мое поле зрения перекрывает алая вспышка. Модем громко звонит, рождая звук, похожий на сигнал, предупреждающий о разгерметизации, — мы все научаемся бояться его еще до того, как осваиваем ходьбу.

МИНУС 10 ОЧКОВ РЕЙТИНГА ЗА ПУБЛИЧНОЕ ОБНАЖЕНИЕ!!!

Этот «прилет» настолько резкий и неожиданный, что я падаю с избранного трибуной стула спиной назад и сбиваю со стола тарелку. Овощи рассыпаются у меня по груди. Когда зрение кое-как проясняется, первое, что я вижу, — официантов, спешащих мне навстречу: кто с полотенцем, кто с фартуком, с чем угодно, лишь бы скрыть ужасное зрелище. Сэм на все это таращится с благим ужасом. Я поднимаюсь с пола, и трое-четверо зомби — все мужчины, крупнее и сильнее меня, — хватают меня под руки. После короткой схватки меня силком запихивают в женский туалет. Мгновение спустя, когда я все еще пытаюсь отдышаться, дверь приоткрывается, и в маленький зазор кто-то пропихивает разбросанную мною одежду.

СОВЕРШЕН ОБЩЕСТВЕННО НАКАЗУЕМЫЙ ПРОСТУПОК, припечатывает ко всему прочему модем. ПОЛИЦИЯ УЖЕ В ПУТИ. СОВЕТУЕМ ВАМ ИСПРАВИТЬ ВАШЕ НАРУШЕНИЕ ДРЕСС-КОДА И НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО УДАЛИТЬСЯ.

Вот дерьмо.

Через голову я неуклюже натягиваю платье, застегиваю куртку. Трусы-лифчики могут подождать — не знаю, что у них тут за «полиция», но инстинкт говорит, что добра от нее не жди.

Я распахиваю дверь и выглядываю за угол, но вокруг — никого, а передо мной — короткий коридор с дверью, ведущей в ресторан, и еще одной, на которой зелеными буквами написано: АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД. Я толкаю ее и обнаруживаю, что стою на узкой дороге, заставленной множеством контейнеров на колесиках. Пахнет разлагающейся органикой. Слегка трясясь, я иду до конца, затем поворачиваю налево и еще раз налево.

Вернувшись на улицу, я натыкаюсь на Сэма.

— Ну как, удалась проверочка? — шипит он мне на ухо. — Меня чуть не арестовали!

— Арестовали? Это как, это что?

— Полиция — люди, которые могут забрать тебя и посадить в клетку. У них это называется «задержанием». — Он все еще пунцовый, взвинченный до предела. — Ты могла пострадать, в конце концов.

Я дрожу.

— Пошли домой.

— Я вызову такси, — угрюмо замечает он. — Хватит с тебя штрафов на сегодня.

Сэм купил вещь под названием сотовый телефон — карманную замену блочному сетевому терминалу, вмонтированному в стену. Он держит его в кармане. Какое-то время говорит в него, и довольно быстро подъезжает такси. Вскоре мы оказываемся дома, и Сэм топает в гостиную, оставив чемодан в прихожей, и включает телевизор. Я хожу на цыпочках некоторое время, прежде чем заглянуть к нему и обнаружить, что он поглощен футболом; на его лице — слегка озадаченное выражение.

Я провожу некоторое время в своей спальне, читая с собственного планшета. В нем много советов о том, как люди жили в темные века, ни один из которых не имеет особого смысла: бо́льшая часть того, что они делали, звучит отфонарно и глупо, если отделять это от окружающего социального контекста и истории, объясняющей, как развивались их обычаи. То, что моя идиотская выходка в ресторане повлекла за собой неприятности, до сих пор жжет изнутри, но как может хождение без одежды быть настолько преступным в любом мало-мальски рациональном социальном контексте? Через некоторое время я осознаю, что этим утром, расхаживая по дому голой, я не словила предупреждение.

Я снимаю всю новую одежду, обувь и спускаюсь вниз в таком виде. Вытряхиваю покупки из чемодана, несу их в свою комнату и прячу в шкаф. В шкафу места достаточно для объема вещей, десятикратно превосходящего мой текущий. Это немного озадачивает. Сейчас мне неохота возиться с примеркой — чувствую себя слишком плохо. Сэм меня демонстративно игнорирует (защитная реакция, наверное). Мы живем в сумасшедшей экспериментальной реальности, не имеющей смысла, и у меня даже не будет шанса узнать, думают ли все остальные, что это сумасшествие, пока не наступит послезавтра.

Я сажусь читать объяснения на планшете о том, как специализация согласовывалась с реальной работой в обществе темных веков, то и дело недоуменно морщась. Вдруг от низенького столика рядом с моей кроватью доносится трезвон. Я недоуменно озираюсь, а мой планшет выдает сообщение: «ОТВЕТЬТЕ НА ЗВОНОК».

Ого, а я не знала, что у меня есть персональный телефон. Некоторое время я шарю вокруг себя, потом нахожу-таки коренастый гаджет на шнуре, который следует держать у лица.

— Да-да? — спрашиваю я у динамика.

— Р-рив! Это… ты!

— Касс? Кей? — спрашиваю я, на мгновение забыв правило имен.

— Рив! Ты должна мне помочь! Он просто чокнутый!

— А?..

— Если я останусь — уверена, он снова меня изобьет. Надо куда-то уйти!

Мне уже приходилось слышать, как звучит паника, и это — она самая. Касс (или Кей — я никак не могу отделаться от мысли, что это она) в отчаянии. Но почему?

— Где ты? — спрашиваю я. — Что происходит? Успокойся и расскажи мне все.

— Мне нужно уйти отсюда, — настаивает она, ее голос надламывается. — Он сошел с ума! Прочитал инструкции и прямо помешался на этих бонусах. Говорит, не даст мне спуску, а то я буду правила нарушать. Сегодня утром он ушел, запер меня и забрал мой бумажник — он все еще у него! — а когда вернулся, пригрозил, что побьет меня, если я не приготовлю ему еду. Говорит, что для получения максимального количества баллов самка должна подчиняться самцу, а если я не сделаю то, что сказано в инструкциях, он мне всыплет… а-а-а, он идет сюда!

Гудки.

Я остаюсь с трубкой в руках и с ужасом смотрю на стену за кроватью. Бросаю трубку и бегу вниз, в гостиную.

— Сэм! Мы должны что-то сделать!

Сэм отрывается от своего планшета.

— Что такое?..

— Это Ке… Касс! Только что звонила. Ей нужна помощь! Она не может себя защитить!

Сэм откладывает планшет.

— Ты уверена? — тихо спрашивает он.

— Ну да! Так она мне сказала! — От ярости меня всю трясет. Если я когда-нибудь отловлю шутника, который лишил меня всей силы верхней части тела, клянусь, пришью его голову к телу ленивца и заставлю пробежать трек на выносливость. — Мы должны что-то сделать!

— Например?

Я тушуюсь.

— Не… не уверена. Она хочет уйти. Но…

— Ты проверяла совокупный рейтинг команды?

— А… нет. При чем тут рейтинг?

— А ты проверь, — загадочно бросает Сэм.

— Ладно, секунду. — Я обращаюсь к модему, запрашиваю показатели. Результат меня слегка озадачивает. — Эй, у нас все… как-то слишком… хорошо. Даже после того, как я… — Тут я запинаюсь.

— Ну да, если посмотреть промежуточный итог — выходит, мы получаем уйму очков рейтинга за формирование «стабильных нормированных отношений». — Его щека слегка подергивается. — У Касс и этого ее… Майка… хороший вклад.

— Но если он причиняет ей боль…

— Итак, давай поверим ей на слово. Но что мы можем сделать? Если изолируем их друг от друга, командный счет упадет на 100 очков. Рив, может, ты не обратила внимание, но все заметили твое маленькое чудачество в ресторане. Оно вписано в статистику красной циферкой. Вызвало настоящий переполох. Если будем делать то, что сто́ит участникам эксперимента стабильных отношений, некоторые из них — не я, а те, что одержимы итоговыми бонусами, — начнут нас ненавидеть. И, как ты указала ранее, мы застряли здесь на следующие три раза по триста мегасекунд.

— Вот холера! — Я смотрю на Сэма. — А ты?

Он с бесстрастным видом уточняет со своего дивана:

— Что я?

— Ты бы тоже стал меня ненавидеть? — тихо спрашиваю я.

Он на мгновение задумывается.

— Нет. Не стал бы. — Пауза. — Однако я желал бы видеть чуть больше осмотрительности с твоей стороны. Действуй спокойно, сперва обдумывая; сделай вид, что ты, по крайней мере, пытаешься адаптироваться к местным укладам.

— Конечно. Но что я должна думать о Касс? Если этот ублюдок Майк использует на ней свою большую физическую силу…

— Рив. — Сэм снова колеблется. — Я с тобой вообще-то согласен. Но сначала нам нужно понять, что делать. Может ли она отвязаться от него без нашей помощи? Если так, сделает все сама, и это будет ее выбор. Если нет, что мы можем с этим поделать? Первые ошибки давно аукаются нам. Если Касс не находится в непосредственной опасности, лучше всего заставить действовать всю команду, а не единоличничать.

— Но в данный момент мы должны помешать ему сделать что-нибудь с ней. Разве нет? — Не знаю, что на меня нашло. Я чувствую себя беспомощной и ненавижу себя за это. Я должна пробраться в дом этого подонка, выбить дверь и организовать ему полное брюхо холодного свинца. Или, если это не удастся — спланировать хитрый двойной набег, увести жертву в безопасное место, заминировать ванную врага или хотя бы насыпать ему зудопорошок в постель. Между тем я просто покричала, впала в истерику и вылила все это на Сэма. Мне не хватает обычной сети ресурсов и навыков, к тому же окружение навязывает мне свои решения проблем. Среда создана, чтобы навязать нам несправедливые гендерные роли, так что я… просто качаю головой.

— Чего мы точно не хотим — так это чтобы кто-то подумал, будто битье членов команды — отличный способ набрать очки, — задумчиво говорит Сэм. — Ты представляешь, как нам организоваться?

Я призадумываюсь.

— Позвони ему, — выпаливаю я прежде, чем идея полностью созрела в голове. — Да, просто… позвони ему. — Я смотрю в сад. — Скажи, что мы увидим его и Касс в церкви послезавтра. Незачем распаляться. В планшете сказано, что туда надо элегантно одеваться и красиво выглядеть. Такой обычай. Скажи ему, что мы потеряем очки, если Касс будет плохо выглядеть. Ведь мы — разные люди, а рейтинг общий. — Я поворачиваюсь к Сэму. — Как думаешь, этого хватит, чтобы Майка проняло?

— Если он не законченный самодур, должно хватить. — Сэм кивает и встает с дивана. — Иду звонить, прямо сейчас. — Он умолкает вдруг: — Рив?

— Да?

— Не могла бы ты… ты меня нервируешь, когда так улыбаешься.

— Извини. — Я тоже выдерживаю паузу. — Сэм?

— Что?

Я молчу какое-то время, пытаясь понять, сколь многое я могу спокойно ему рассказать. Но потом мысленно пожимаю плечами и говорю все сразу. Я не думаю, что Сэм — хладнокровный убийца, за чьи услуги платят враги моего прежнего «я».

— Я знала Касс. Вне эксперимента, до того, как мы, э-э-э, вызвались в него добровольцами. Если этот гребаный тряпка-мужик что-то сделает с ней, я… в этом теле… я не смогу вонзить зубы достаточно глубоко в его глотку, чтоб ему весь остаток жизни пришлось кушать задницей, но… я придумаю что-нибудь другое. Что-нибудь с фитильком. И знаешь, как оно со мной бывает, Сэм?

— Как?

— Я могу проявлять чудеса изобретательности, когда дело доходит до насилия.