Стелла

Чарльз Гэвис, 1920

Оставшись сиротой, молодая девушка Стелла Этеридж приезжает к своему дяде. Вокруг юной красавицы разворачивается нешуточная борьба между лордом Лейчестером и адвокатом Джаспером Адельстоуном за право обладания ее рукой и сердцем.

Глава 7

Бок о бок они шли по лугам, жаворонки поднимались перед ними и взлетали к небесам со взрывом песни, река бежала в серебристой тишине к морю, зеленые деревья мягко колыхались на летнем ветру, а над ними простиралась длинная серая каменная кладка Уиндворд-холла.

Лорд Лейчестер странно молчал несколько минут после этого"Вы сердитесь?", и Стелла, проходя рядом с ним, время от времени наклоняясь, чтобы собрать коровью губу, взглянула ему в лицо и подумала, может ли ее дядя ошибаться, не обманули ли они все, думая, что это тихое, изящное создание с красивым лицом и мечтательными, почти женственными, мягкими глазами, дикое и безрассудное, отчаянное и совсем плохое. Она почти забыла, каким видела его в ту первую ночь их встречи, с поднятым хлыстом и внезапным огнем гнева в глазах.

Наконец он заговорил так внезапно, что Стелла, которая была погружена в свои размышления о нем, виновато вздрогнула:

— Мне было интересно, — сказал он, — как мистер Этеридж воспримет перемену, которую ваше присутствие должно произвести в коттедже.

Стелла удивленно подняла глаза, потом улыбнулась.

— Он переносит это с достойным восхищения смирением, — сказала она с тем кротким лукавством, которое так забавляло ее дядю.

Лорд Лейчестер посмотрел на нее сверху вниз.

— Это упрек за самонадеянность моего замечания? — сказал он.

— Нет, — сказала Стелла.

— Я не хотел быть самонадеянным. Ваш дядя прожил всю свою жизнь в одиночестве, жизнь одиночки, отшельника; внезапно в эту жизнь входит молодая и красивая девушка, полная духа молодости и ее стремлений. Все должно сильно измениться.

— Как я уже сказала, — говорит Стелла, — он переносит это с благочестивой стойкостью. — Затем она добавила, понизив голос, — он очень добр ко мне.

— Иначе и быть не могло, — последовал тихий ответ. — Я имею в виду, что он не мог быть ничем иным, как добрым, нежным и любящим с любым живым существом. Я знаю его с тех пор, как был мальчиком, — добавил он. — Он всегда был одним и тем же, всегда жил жизнью мечты. Интересно, воспринимает ли он вас как сон?

–Тогда очень основательный и ответственный, — сказала Стелла со своим тихим смешком. — Тот, который длится весь день.

Он посмотрел на нее тем странным пристальным взглядом, который, как она поняла, она не могла встретить.

— А вы? — спросил он.

— Я? — спросила Стелла, хотя знала, что он имел в виду.

Он кивнул.

— Как вам нравятся перемены? Эта тихая, спокойная жизнь в долине Темзы. Вы уже устали от этого? Будете ли вы тосковать по всем тем радостям, которые у вас остались?

Стелла посмотрела на него, его глаза все еще были прикованы к ней.

— Я не оставила никаких радостей, — сказала она. — Я покинула голую и ужасную школу, которая была так же непохожа на дом, как пустыня Сахара не похожа на этот прекрасный луг. Как я себя чувствую? Как будто я была перенесена в рай, как будто я, которая начинала думать, что я одна в мире, в котором мне нечего делать, нашла кого-то, кого можно любить…

Она замолчала, и он, взглянув на черный пояс ее белого платья, сказал самым нежным, самым смиренным голосом:

— Прошу прощения. Вы простите меня? Я не знал…

И его голос сорвался.

Стелла посмотрела на него с улыбкой, сияющей сквозь непролитые слезы.

— Что вы… почему вы должны были знать? Да, я была совершенно одинока в этом мире. Мой отец умер год назад.

— Простите меня, — пробормотал он и положил свою тяжелую руку на ее плечо. — Я умоляю вас простить меня. Это было жестоко и бездумно.

— Нет, — сказала Стелла. — Откуда вам знать?

— Если бы я был чем-то лучше, чем бездумное животное, я мог бы догадаться.

Последовала минутная пауза, затем Стелла заговорила:

— Да, это рай. Я понятия не имела, что Англия такая, они называли ее страной туманов.

— Вы не видели Лондон ноябрьским вечером, — сказал он со смехом. — Большинство иностранцев приезжают в Англию и останавливаются в каком-нибудь отеле в Вест—Энде, и судят обо всей стране по лондонскому образцу, очень немногие приезжают даже так далеко, как это. Вы не были в Лондоне?

— Я миновала его, — сказала Стелла, — вот и все. Но я много слышала о нем прошлой ночью, — добавила она с улыбкой.

— Да! — сказал он с большим интересом. — Прошлой ночью?

— Да, у миссис Гамильтон. Она была достаточно любезна, чтобы пригласить меня на вечернюю вечеринку, и один из гостей приложил немало усилий, чтобы произвести на меня впечатление важностью и великолепием Лондона.

Он посмотрел на нее.

— Могу я спросить, кто это была? — сказал он.

— Это была не она, а джентльмен. Это был мистер Адельстоун.

Лорд Лейчестер на мгновение задумался.

— Адельстоун. Адельстоун. Я его не знаю.

Прежде чем она успела осознать это, возражение сорвалось с ее губ.

— Он знает вас.

Он посмотрел на нее с задумчивой улыбкой.

— А он знает? Я его не помню. Подождите, да, разве он не родственник мистера Филдинга?

— Его племянник, — сказала Стелла и, почувствовав на себе взгляд темных проницательных глаз, слегка покраснела. Это раздражало ее, и она изо всех сил старалась подавить это, но румянец появился, и он это увидел.

— Теперь я его вспомнил, — сказал он, — высокий, худой смуглый мужчина. Адвокат, я полагаю. Да, я его помню. И он рассказал вам о Лондоне?

— Да, — сказала Стелла, и, когда она вспомнила разговор несколько часов назад, ее румянец стал еще гуще. — Он очень забавный и хорошо информированный, и он самым добрым образом сжалился над моим невежеством. Я была очень благодарна.

В ее тоне было что-то такое, что заставило его вопросительно взглянуть на нее.

— Я думаю, — сказал он, — что вашу благодарность легко заслужить.

— О нет, — возразила она, — я самое неблагодарное из существ. Разве это не дядя там сидит? — добавила она быстро, чтобы сменить тему.

Он поднял глаза.

— Да, он усердно работает. Я не думал, что мне удастся уговорить его. Это имя моей сестры сработало волшебным заклинанием.

— Он любит вашу сестру, — задумчиво сказала Стелла.

В одно мгновение его глаза остановились на ней.

— Он говорил о ней? — сказал он.

Стелла могла бы откусить себе язык за эту оговорку.

— Да, — сказала она. — Он… он рассказал мне о ней… Я спросила его, чей это дом на холмах.

— Вы имеете в виду Зал? — сказал он, указывая хлыстом.

— Да, и он сказал мне. По тому, как он говорил о вашей сестре, я поняла, что она ему нравится. Ее зовут Лилиан, не так ли?

— Да, — сказал он, — Лилиан, — и имя сорвалось с его губ с мягкой нежностью. — Я думаю, что каждый, кто ее знает, любит ее. Эта картина для нее.

Стелла взглянула ему в лицо; ничего менее властного в этот момент невозможно было бы себе представить.

— Леди Лилиан любит картины? — спросила она.

— Да, — сказал он, — она предана искусству во всех его формах. Да, этот маленький набросок доставит ей больше удовольствия, чем… чем… я едва знаю, что сказать. Что больше всего нравится женщинам?

Стелла рассмеялась.

— Бриллианты, не так ли?

— Они вам нравятся? — спросил он. — Я думаю, что нет.

— Почему нет? — возразила она. — Почему у меня не должно быть атрибутов моего пола? Да, я обожаю бриллианты. Я люблю все прекрасное, дорогое и редкое. Я помню, как однажды была на балу во Флоренции.

Он посмотрел на нее.

— Только чтобы увидеть это! — воскликнула она. — Я была слишком молода, чтобы меня видели, и они повели меня в галерею с видом на большой салон; и я смотрела на знатных дам в их красивых платьях и сверкающих драгоценных камнях, и я думала, что отдала бы весь мир, чтобы быть похожей на одну из них; и эта мысль испортила мне удовольствие. Я помню, как уходила в слезах; видите ли, в большой галерее было так темно и одиноко, и я чувствовала себя такой ничтожной.

И она рассмеялась.

Он слушал с искренним интересом. Каждое ее слово очаровывало его; он никогда не встречал ни одной девушки, ни одной женщины, подобной ей, такой откровенной и открытой. Слушать ее было все равно, что смотреть в хрустальное озеро, в котором все раскрыто и все ярко и чисто.

— И теперь вы стали мудрее? — спросил он.

— Ни на йоту! — ответила она. — Сейчас мне меньше, чем тогда, хотелось бы запереться в темной галерее и смотреть, как другие развлекаются. Разве это не признание в завистливом и совершенно порочном характере?

— Да, — согласился он со странной улыбкой, едва пробивающейся из-под его рыжевато-коричневых усов. — Я должен быть прав, предсказывая вам всевозможные плохие концовки.

Говоря это, он открыл для нее ворота, отгоняя собак щелчком кнута, чтобы она могла пройти первой — мелочь, но характерная для него.

Художник поднял глаза.

— Держи этих собак подальше от моей спины, Лейчестер, — сказал он. — Ну что, Стелла, ты приготовила свой яд?

Стелла подошла и заглянула ему через плечо.

— Да, дядя, — сказала она.

— Ты пробыла достаточно долго, чтобы приготовить двадцать неудобоваримых соединений, — сказал он, глядя на вид, который он рисовал.

Стелла наклонила голову, чтобы скрыть румянец, вспыхнувший при воспоминании о том, как медленно они шли по лугам.

— Как у вас дела? — спросил лорд Лейчестер.

Старик хмыкнул.

— Довольно хорошо; лучше, чем будут теперь, когда вы пришли, чтобы ерзать.

Лорд Лейчестер рассмеялся.

— Довольно ясный намек на то, что наша компания желанна больше, чем наше общество, мисс Этеридж. Разве мы не можем исчезнуть в космосе?

Стелла рассмеялась и опустилась на траву.

— Это способ дяди умолять нас остаться, — сказала она.

Лорд Лейчестер рассмеялся и, отослав собак, бросился почти к ее ногам.

— Я не преувеличил? — спросил он, указывая хлыстом на открывшийся вид.

— Ни единого атома, — ответила Стелла. — Это прекрасно, прекрасно, и это все, что можно сказать.

— Я хотел бы, чтобы вы удовлетворились этим и не настаивали на том, чтобы я написал картину, — ответил мистер Этеридж.

Лорд Лейчестер вскочил на ноги.

— Это последняя капля. Мы не останемся жертвами жестокого обращения, мисс Этеридж, — сказал он.

Стелла оставалась неподвижной. Он подошел и встал над ней, молча глядя на нее с задумчивым нетерпением.

— Какой прекрасный лес, — сказала она. — Вы были правы, он устлан примулами. У нас на лугу их нет.

— Не хотите сходить и собрать немного? — спросил он.

Стелла повернула к нему лицо.

— Да, но я не собираюсь переплывать реку вплавь.

Он улыбнулся, спустился на берег, отвязал лодку и, запрыгнув в нее, окликнул ее.

Стелла вскочила на ноги с порывистым восторгом девушки при виде лодки, когда она не ожидала ничего лучшего, чем броситься наутек.

— Это действительно лодка? — воскликнула она.

— Идите и посмотрите, — сказал он.

Она подошла к кромке воды и посмотрела на нее.

— Как она туда попала? — спросила она.

— Я плачу фее за то, чтобы она сбрасывала лодку с небес, когда я захочу.

— Понятно, — серьезно сказала Стелла.

Он рассмеялся.

— Как, по-вашему, я добираюсь до леса? Вплавь? — и он устроился на подушку.

Она рассмеялась.

— Я забыла об этом; как глупо с моей стороны.

— Вы не зайдете? — сказал он.

Стелла оглянулась на дядю и на мгновение заколебалась.

— Он заверит вас, что я не утоплю вас, — сказал он.

— Я не боюсь… Вы думаете, я боюсь? — презрительно сказала она.

— Да, я думаю, что в этот момент вы дрожите от нервозности и страха.

Она поставила ногу, он не мог не видеть, какая она маленькая и стройная, на планшир, и он протянул руку и взял ее. Хорошо, что он сделал это, потому что лодка была всего лишь маленькой, легкой двуколкой, и ее внезапное движение заставило ее покачнуться.

Как бы то ни было, она слегка пошатнулась, и ему пришлось взять ее за руку. Итак, одной рукой схватив ее за руку, а другой — за локоть, он задержал ее на мгновение дольше, чем на мгновение. Затем он посадил ее на подушку, а сам сел, взял весла и оттолкнулся.

Стелла откинулась назад и, конечно же, опустила одну руку в воду. Ни одна женщина из двадцати, когда-либо сидевшая в лодке, не может устоять перед этим порывом ближе соприкоснуться с водой; и он медленно поплыл через ручей.

Солнце ярко освещало их, прокладывая по ним золотую дорожку и окрашивая волосы Стеллы в насыщенный коричневый цвет.

Неудивительно, что, когда он сидел напротив нее, его глаза остановились на ее лице, и еще менее удивительно, что, отдыхая таким образом, ее изысканная красота, свежесть и чистота проникли в душу того, для кого красота была единственной вещью, ради которой стоило жить.

Не замечая его восхищенного взгляда, Стелла откинулась назад, ее глаза были прикованы к воде, все ее внимание было поглощено ее музыкальной рябью, когда она пробегала сквозь ее пальцы.

В молчании он потянул весла, медленно и бесшумно; он бы ни за что на свете не заговорил и не разрушил заклинание. Перед ним, когда он смотрел на нее, стояла картина, о которой он говорил со своей сестрой прошлой ночью.

— Но красивее, — размышлял он, — красивее! Как она заблудилась! Она забыла меня, забыла все. О, Небеса! если бы кто-нибудь пробудил в ней любовь!

На мгновение при этой мысли краска залила его лицо, а в глазах вспыхнул огонь; затем его пронзило чувство наполовину вины, наполовину раскаяния.

— Нет, это было бы жестоко, жестоко: и все же увидеть лазурный свет, сияющий в этих глазах, увидеть эти губы, полуоткрытые дыханием великой страсти, стоило бы чего? Это искупило бы все страдания человека, даже если бы он умер в следующее мгновение, если бы эти глаза улыбались, если бы эти губы были приподняты, из любви к нему!

Они были так растеряны, что прикосновение лодки и берега заставило их вздрогнуть.

–Так скоро, — пробормотала Стелла. — Как это прекрасно! Я думаю, что мне это приснилось.

— И я знаю, что это так, — сказал он с едва уловимым значением, вставая и протягивая руку. Но Стелла легко спрыгнула на берег, не приняв его. Он привязал лодку и последовал за ней; она уже стояла на коленях, срывая желтые первоцветы.

Не говоря ни слова, он последовал ее примеру. Иногда они были так близко друг к другу, что она чувствовала, как его дыхание шевелит ее волосы, так близко, что их руки почти соприкасались.

Наконец она со смехом опустилась на мшистую землю и, указывая на свою шляпу, полную весенних земных звезд, со смехом сказала:

— Какой безжалостный грабеж! Не собирайте больше, это бессмысленная трата времени!

— Вы уверены, что у вас их много? — спросил он. — Зачем колебаться, когда есть такие миллионы?

— Нет, больше не надо! — сказала она. — Я уже чувствую себя виноватой!

Он взглянул на пригоршню, которую собрал, и она увидела этот взгляд и рассмеялась.

— Вы не знаете, что делать с тем, что у вас есть, и все равно хотите большего. Видите ли, вы должны связать их в пучки.

— Покажите мне, — сказал он и бросился рядом с ней.

Она собрала цветы в пучки и связала длинным стеблем папоротника, и он попытался сделать то же самое, но его руки, белые и тонкие, были не такими ловкими, как у нее, и он протянул ей огромный сверток.

— Вы должны связать их, — сказал он.

Она засмеялась и обхватила папоротник, но он сломался, и первоцветы золотым дождем посыпались им на руки. Они оба схватились за них, и их руки встретились.

На мгновение Стелла рассмеялась, но смех затих, потому что он все еще держал ее за руку, и тепло его объятий, казалось, поднималось к ее сердцу. С каким-то усилием она отдернула руку и вскочила на ноги.

— Я… я должна идти, — сказала она. — Дядя будет удивляться, куда я пропала, — и она посмотрела на воду с почти испуганным нетерпением.

— Он будет знать, что вы здесь, в полной безопасности, — сказал он. — Подождите, не уходите сию минуту. Там, наверху, над нашими головами, мы увидим реку, простирающуюся на многие мили. Это не далеко, вы пойдете?

Она поколебалась мгновение, затем повернулась и пошла рядом с ним между деревьями.

Через шаг или два, как он сказал, они достигли своего рода плато, увенчанного поросшей мхом скалой, в которой было вырублено несколько грубых ступеней. Он взбежал по ступенькам и добрался до верха, затем наклонился и протянул руку.

Стелла на мгновение заколебалась.

— Это отплатит за ваши хлопоты, пойдемте, — сказал он, и она вложила свою руку в его, а ногу поставила на первую ступеньку, и он притянул ее к себе.

— Смотрите! — сказал он.

Восклицание восторга сорвалось с губ Стеллы.

— Вы не жалеете, что пришли?

— Я не думала, что это будет так прекрасно, — сказала она.

Он стоял рядом с ней, глядя не на открывающийся вид, а на ее темные глаза, расширяющиеся от мечтательного восторга, на ее полуоткрытые губы и милый, четкий профиль, открывшийся ему.

Она внезапно повернулась, и, чтобы скрыть восхищение, он поднял руку и указал на предметы, открывающиеся перед ним.

— А что это за маленький домик там? — спросила Стелла.

— Это одна из лож, — сказал он.

— Одна из лож, одна из ваших собственных лож, вы имеете в виду? — спросила она.

Он слегка кивнул:

— Да.

— И все это между этим местом и тем домиком принадлежит вам?

— Нет, ни дюйма, — сказал он, смеясь. — Моему отцу.

— Это очень много, — сказала она.

— Слишком много для одного мужчины, вы думаете? — сказал он с улыбкой. — Очень многие другие люди тоже так думают. Я не знаю, что бы вы подумали, если бы знали, как много нам, Уиндвардам, удалось в то или иное время ухватить. Это одно из наших самых маленьких поместий, — просто сказал он.

Стелла мечтательно смотрела на открывающийся вид.

— Одно из самых маленьких? Да, я слышала, что вы очень богаты. Должно быть, это очень мило.

— Я не знаю, — сказал он. — Видите ли, никто не может сказать, пока он не обеднеет. Я не думаю, что в этом что-то есть. Я не думаю, что кто-то стал счастливее. Всегда есть что-то, к чему можно стремиться.

Она обратила на него свои темные глаза с недоверчивой улыбкой.

— О чем вы можете мечтать? — спросила она.

Он посмотрел на нее со странной улыбкой; потом вдруг его лицо стало серьезным и задумчивым, почти печальным, как ей показалось.

— Вы не можете догадаться, и я не могу вам сказать, но поверьте мне, что когда я стою здесь, в моем сердце чувствуется болезненная пустота, и я действительно очень сильно чего-то хочу.

Голос был похож на музыку, глубокий и волнующий; она слушала и удивлялась.

— И вы должны быть так счастливы, — сказала она почти бессознательно.

— Счастлив! — повторил он, и его темные глаза остановились на ней со странным выражением, которое было наполовину насмешливым, наполовину грустным. — Вы знаете, что говорят поэты?

— Вы имеете в виду — не считай человека счастливым, пока он не умрет? — спросила Стелла.

— Да, — сказал он. — Я не думаю, что знаю, что такое счастье. Я преследовал это всю свою жизнь; иногда я был в пределах досягаемости, но оно всегда ускользало от меня, всегда ускользало от моей хватки. Иногда я решал отпустить его, больше не преследовать, но судьба распорядилась так, что человек всегда будет стремиться к недостижимому, что тот, кто однажды посмотрит на счастье глазами желания, кто протянет к нему руки, будет преследовать его до конца.

— И… но, конечно, некоторые получают свое желание.

— Некоторые, — сказал он, — обнаруживают, что приз не стоит той гонки, которую они вели, обнаруживают, что они устали от него, когда он получен, обнаруживают, что это вообще не приз, а иллюзорная пустота — все плоды мертвого моря, которые превращаются в пыль на губах.

— Не все, конечно, не все! — пробормотала она, странно тронутая его словами.

— Нет, не все, — сказал он со скрытым огоньком в глазах, которого она не видела. — Для некоторых наступает момент, когда они понимают, что счастье, настоящее, истинное счастье, лежит за пределами их понимания. И случай с богатыми людьми заслуживает большего сожаления, чем все остальные. Что бы вы сказали, если бы я сказал вам, что это мой случай?

Она посмотрела на него с нежной улыбкой, но не на губах, а в глазах.

— Я должна сказать, что мне очень жаль, — пробормотала она. — Я бы сказала, что вы заслужили… — Она осеклась, пораженная внезапным воспоминанием обо всем, что слышала о нем.

Он заполнил паузу смехом: смехом, какого она до сих пор не слышала на его губах.

— Вы были правы, что остановились, — сказал он. — Если я получу все счастье, которого заслуживаю, что ж, ни один мужчина не будет мне завидовать.

— А теперь пойдемте вниз, — мягко сказала Стелла. — Мой дядя…

Он спрыгнул вниз и поднял руку.