Избранница звёзд

Чарли Хольмберг, 2021

Бог Солнца ищет среди людей жену, способную выносить его ребенка. Рождение звезды всегда приводит к гибели матери, но быть избранной богом Солнца – большая честь для любой девушки. Церис Венден – смертная, готовая пожертвовать собой, чтобы обеспечить безбедную жизнь семье. Но после рождения звезды девушке удаётся выжить. Церис возвращается домой и узнаёт, что за время её отсутствия на Земле прошло семьсот лет и никто из её близких не выжил. Отчаявшаяся девушка мечтает отыскать потомков. Она встречает полубога Ристриэля и сближается с ним. Но союз влюблённых не по душе богу Солнца, и он пойдёт на всё, чтобы их разлучить…

Глава 5

Минуло несколько месяцев. Я занималась каллиграфией, когда в комнату вошла Эльта, взволнованно потирая маленькие ручки.

— Он встретится с вами сегодня вечером, Церис.

В дворце нет необходимости уточнять, кто подразумевается под «Он».

— Неужто прошло двадцать недель? — пальцы машинально коснулись выпуклого живота. До сих пор время текло мучительно медленно, и все же в тот миг, оглянувшись назад, я подивилась тому, куда оно пропало. Жизнь внутри меня горячо запульсировала, будто обрадовалась предстоящей встрече с отцом.

Эльта кинулась к не-стене и начала двигать руками, создавая сложные узоры, пока из воздуха не появилась кристаллическая накидка. Подол волочился по полу, как у свадебного платья, и в груди кольнуло при воспоминании о том, которое я сшила сама, но никогда не поношу. Смогла ли сестра найти себе пару? Наденет ли она мое платье? Вероятно, она захочет свое собственное. Возможно, мое мама продала.

— Вы с Ним поужинаете сразу после западного захода, — сказала Эльта, положив накидку в изножье кровати. Здесь всегда говорили «заход» и «восход», соответствующий полушарию Матушки-Земли. Впрочем, я подозревала, что эти временные метки использовались только ради меня, поскольку стороны Земли не имели значения для живущих за Ее пределами.

— Я заплету вам волосы и принесу туфли, — добавила Эльта.

Взгляд упал на мои ступни, голые с тех самых пор, как я сняла обувь на раскаленном полу храма.

— Зачем меня наряжать? — я посмотрела на свои руки. Ногти походили на хрупкие драгоценные камни.

— Потому что вы встречаетесь с нашим Владыкой! — сказала Эльта так, будто это очевидно.

— К первой встрече с Ним меня не готовили.

Она с удивлением посмотрела на меня, часто заморгала.

— Ну, то другое дело.

Разницы я не видела, однако Эльта заметно нервничала, и пришлось оставить тему.

Если бы я встречалась со смертным королем, меня бы тщательно вымыли и обтерли маслом, волосы уложили в замысловатую прическу, глаза подвели тушью, а щеки нарумянили. Я надела бы несколько слоев своих лучших одеяний, плюс немного кружев или каких-нибудь украшений, чтобы обогатить вид. В руки втерли бы сливочное масло и подпилили ногти. Я пожевала бы петрушку для приятного дыхания и отрепетировала бы каждую фразу, которая могла мне понадобиться.

Для Солнца же я надела туфли и длинную накидку, которую прикололи к плечам булавками. Эльта заплела мне волосы в косу и позаботилась о том, чтобы мне было удобно. На том приготовления закончились.

До чего странно, что к встрече с человеком прикладывают гораздо больше усилий, чем к встрече с богом. Однако, как я уже узнала тем или иным образом, законы небес несколько отличаются от земных.

— Когда Солнце не светит над Хелканаром, — сказала я, пытаясь успокоить нервы в ожидании, — Он светит на другом конце света.

Эльта кивнула.

— Когда же Он успевает появляться здесь?

Она улыбнулась мне, как неразумному дитя. Впрочем, по сравнению с ней я и была ребенком.

— Сатто — бог, — объяснила она, используя имя, распространенное среди дворцовых божков. — Его пути не всегда понятны смертным, — она помолчала, раздумывая над тем, как упростить объяснение. — В каком-то смысле Он себя расщепляет. Может оставить сияние в небе, когда Ему необходимо посетить другое место. Обе формы полностью осознанны, тем не менее, Он не совсем целен. От этого Он более уязвим.

Я резко выпрямилась.

— Уязвим к чему?

Эльта цокнула языком.

— По-вашему, только смертные страдают от войн?

Я задумалась над тем, как будет выглядеть битва между богами. Эльта прибралась в комнате и оставила меня.

Вскоре нервы взяли свое. Я вот-вот собиралась ужинать с самым могущественным существом из мне известных. Существом, с которым провела ночь, но к которому все же не чувствовала близости. При этом Он — отец моего ребенка.

Я отбросила мысли о Кане и направилась к выходу. Дворец знал, куда я иду, поэтому дверь вела не в длинный петляющий коридор, как обычно, а в большую залу без видимых стен. Передо мной простирался хрустальный стол около шести футов в длину, уставленный посудой. Божок-прислужник поставил на стол последний поднос с едой, и я заметила, что вся она из смертного мира: запеченный фазан, неведомое животное, фаршированное яблоками и специями, пироги и торты, суп, два разных вида хлеба, уже нарезанные, множество джемов и кремов. Даже мой свадебный пир не был бы столь грандиозным. На всем виднелся тот же кристальный блеск, что и на моей коже.

В животе заурчало. Божок растворился в воздухе, словно сотканный из облака.

У обоих концов стола было по стулу, я села на ближайший, и голодным взглядом окинула еду. Пахло божественно.

Солнце не заставил себя ждать, так что, к счастью, мысли мои не задержались на прошлой жизни. Он появился, ослепительно сияющий и прекрасный, Его сила подавлена настолько, насколько возможно. И вновь Он принял облик человека, однако нечто в Нем, таком величественном и твердом, по-прежнему напоминало мне льва. Льва, охваченного огнем, который ему не вредит. Каким невообразимо ярким Он мог быть, если бы не подавлял силы ради встречи со мной. Ибо, несомненно, Он расщепил себя, как объяснила мне Эльта, и где-то в мире миллионы людей пропустили день.

Я вспомнила о Его прикосновении к моей коже и поежилась.

«Он не хотел причинить тебе боль», — напомнила я себе. Тем не менее, тело не забыло ту агонию.

Солнце занял место на другом конце стола.

— Церис, — произнес он и кивнул.

Я кивнула в ответ. Едва Он потянулся за хлебом, я принялась за трапезу. Все, что мне хотелось, внезапно оказалось неподалеку, и вскоре моя тарелка полнилась яствами. Желудок сжимался от волнения, однако мы с моей звездой проголодались, поэтому я приступила к супу. Теплая, легкая жидкость приятно проскользнула по пищеводу.

Некоторое время мы ели в тишине, я успела покончить с супом и взяться за фазана. Недолюбливая тишину, особенно после столь долгого одиночества, я спросила:

— Богам нужно есть?

Солнце поднял на меня взгляд своих бриллиантовых глаз, они сверкали и завораживали.

— Нужды у нас нет. Однако нам нравятся те же удовольствия, что и смертным. По крайней мере, мне.

Я кивнула. Мгновение он меня рассматривал.

— Говорят, ты изобразила меня в клубках пряжи.

Опять же, моя новая форма не позволила мне покраснеть, тем не менее я почувствовала жар.

— Н-не пряжи, ваше величество. Нитками… в вышивке. История для глаз. Ради моей звезды. Нашей звезды. Чтобы она или он могли однажды посмотреть на мою работу и в некотором роде познакомиться со мной.

Солнце кивнул, опустил взгляд на стол.

— Понятно.

Повисла тишина. Я съела несколько ложек медового торта, прежде чем заговорить вновь.

— Какими они были, звездные матери до меня?

Отвечая, он не поднял взгляд.

— До тебя их было много, Церис. Столько же, сколько звезд.

Я взглянула в ночное небо, оглядела россыпь звезд. Луны никогда не было — я не видела Ее пять месяцев.

— Тогда расскажите о последних, — настаивала я.

Солнце опустил приборы и сложил огненные руки под подбородком.

— Почему ты спрашиваешь?

— Почему бы не спросить? — возразила я.

Он поджал губы на несколько мгновений, прежде чем заговорить:

— Едва ли мне удастся ответить. Я могу назвать их имена, но больше почти ничего о них не знаю.

И вновь я почувствовала боль.

— Почему?

Он встретился со мной взглядом.

— Я не рад их смерти. Жизнь смертных так мимолетна, и все же это жизнь. И она заканчивается с рождением звезды.

Я разглядывала Его лицо, которое, казалось, с каждой секундой все больше походило на человеческое. У меня поникли плечи.

— Зачем нужны новые звезды? Почему их количество не должно меняться?

Он изучал меня так, словно я была книгой на иностранном языке. Даже сидя у другого конца стола, Он словно был рядом, словно мог лишь вытянуть руку и перелистнуть одну из моих страниц.

— Звезды были одними из первых творений Вселенной. Они — источник ее силы и Моей. Именно благодаря свету звезд миры вращаются и движутся по небесам. Благодаря ему существуют приливы и отливы, идет дождь и горит огонь. Без звезд все канет в небытие.

Я об этом и не догадывалась и целую минуту ничего не ела, пытаясь осмыслить сказанное.

— Разве Матушка-Земля не сама себя вращает? И не Терет двигает моря?

— Ты спросила, едят ли боги. Нет. Не так, как смертные, — он положил руки на стол. — Однако мы живем за счет сияния звезд. Без них Матушка-Земля не сможет вращаться. Солнце не будет светить. Даже пожирающие тьму не смогут этого делать без звезд.

Я тяжело вздохнула.

— Понимаю.

— Когда умирает хотя бы одна звезда, возникает боль. Посему Мне и смертным было поручено поддерживать пламя звезд.

— Если их сотворила Вселенная, — сказала я, тщательно подбирая каждое слово, — то почему не сделала бессмертными?

Его губы дрогнули, словно вопрос Его позабавил.

— Будь ей по силам создать вечный источник энергии, она так бы и поступила. Звезды — самые благородные из божков. Они горят ярко и питают все вокруг. Но за все, что нам дается, приходится платить. Для того чтобы звезды могли себя расточать, им нужно умирать. Вот почему их должны производить на свет смертные.

Мои мысли вернулись к предыдущей теме.

— Сколько матерей звезд было до меня?

Всякий намек на веселье на лице Солнца испарился.

Я прочистила горло и немного подправила вопрос:

— Как часто умирают звезды?

Бог отвел взгляд и положил на тарелку еще один кусочек хлеба.

— По-разному. Может пройти пятьдесят лет, а может и двести. Вселенная не жестока.

Я съела еще пару ложек супа и запила его пресладким вином. Затем сказала:

— Звездные матери — смертные, но их кончина Вас печалит. Вот почему Вы не пытаетесь узнать их получше.

Солнце не ответил.

Я поковырялась в тарелке, однако ничего не положила в рот.

— Позвольте… Позвольте говорить начистоту, ваше величество?

Его губы изогнулись.

— Прежде тебе не требовалось Мое дозволение.

— Значит, оно у меня есть.

Он кивнул, и я начала:

— По-моему, это эгоистично.

От отреагировал почти незаметно: слегка приподнял голову, уголки глаз напряглись.

— Да? — это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Мы отдаем свои жизни ради звезд. Ради Вас, — я тщательно взвешивала слова. — Да, наши жизни мимолетны, но они ценны. Разве мы не заслужили того, чтобы нас хотя бы запомнили? — спазм сжал горло, и я сглотнула. — Попасть в историю — дар от величайшего существа во Вселенной.

— Я не величайший, — прошептал Солнце.

— Для нас — да, — настаивала я. — Когда Вы будете ужинать со следующей звездной матерью и она попросит Вас рассказать о других, я хочу, чтобы Вы назвали мое имя и мою деревню. Чтобы рассказали ей обо мне.

Мгновение он изучал меня, прежде чем спросить:

— И что именно мне рассказать?

Я опустила вилку рядом с тарелкой и сложила руки на коленях, размышляя.

— Вам следует им рассказать, что я часто высказывалась без разрешения и создавала Ваши непохожие портреты в вышивке, но я была добра к Вашим слугам и прямо говорила, что думаю. Вам следует… следует поделиться с ними своим мнением обо мне, ваше величество. И говорить обо мне с нежностью. Как о той, которая вынашивала звезду. Как о матери Вашего ребенка.

Он долго обдумывал мои слова. Затем опустил взор.

— Ты права, разумеется.

— Я не глупая и знаю: Вы — Солнце, у Вас огромная сила и важная задача, нет времени изучать все тонкости моей личности. Но Вам не стоит избегать меня только потому, что моя скорая смерть Вас огорчает.

На миг мне показалось, будто огонь вокруг Его плеч вспыхнул, при этом цвет стал темнее, как сердцевина заката.

Минуло несколько секунд, ни один не притронулся к еде.

Я задумчиво провела пальцем по краю стола.

— Каково это… умирать?

Его бриллиантовые глаза нашли мои.

— Ты спрашиваешь не того. Ибо умереть я не могу.

— Но Вы видели смерть, — заметила я, и Он кивнул, — с самого сотворения мира…

— Я не настолько стар, — возразил он. — Во всяком случае, начала не существует.

Я улыбнулась.

— Ну, значит, просто за свою долгую жизнь.

Он выпрямился в кресле.

— Почему ты об этом спрашиваешь, Церис?

— Разве меня не должно волновать собственное будущее?

Он нахмурился.

— Полагаю, — он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Тебе воздадут почести на Матушке-Земле и на небесах. Твоя душа вознесется на высший слой загробной жизни, где боги и божки живут только для того, чтобы служить тебе и твоим близким.

— Мои близкие тоже вознесутся? — прервала Его я.

— Верно. Всем связанным с тобой после их кончины укажут путь в рай.

В груди расцвело тепло, похожее на тепло моей звезды. Значит, обещания блаженного рая правдивы. Я вновь увижусь с семьей. Увижусь и с Каном, если он выберет этот путь… впрочем, с чего бы ему не выбрать?

— Твое тело отправят обратно домой вместе с дарами в знак благодарности. Твой народ будет тебя почитать. Таков заведенный порядок.

Я знала о своей дальнейшей судьбе, однако она до сих пор казалась мне неосуществимой. И Его слова… Они утешали.

— Спасибо. Позвольте задержать нашу трапезу еще одним вопросом?

Он ждал, как всегда терпеливый.

— Какой она будет, когда родится?

Повернув тарелку на несколько градусов, Солнце спросил:

— Считаешь, что будет девочка?

Я пожала плечами, сама толком не понимая, на чем основано это предположение: лишь на моем желании, чтобы ребенок был похож на меня, либо на материнской интуиции. Все это было для меня в новинку.

Он так долго думал над ответом, что я еще немного поела.

— Не уверен, что тебе по силам это осмыслить.

— Тем более стоит мне рассказать.

Он почти улыбнулся, однако бриллиантовые глаза печально блеснули — не то чтобы бог, сотворенный из огня, способен плакать.

— Она будет яркой и великолепной, — наконец ответил он. — Но будет больно.

Я отложила вилку, горло вновь сдавил спазм. После нескольких мгновений спросила:

— Она увидит мое лицо?

Выражение его лица смягчилось.

— Они всегда видят.

Я кивнула и отрезала кусочек мяса, однако аппетит пропал. Я ожидала, что смерть наступит быстро — смертные не созданы для таких мук. Но я всем сердцем надеялась продержаться достаточно, чтобы увидеть лицо моей малышки, взять ее на руки. Узнать ее.

— Я им расскажу, — осторожно начал Солнце, отвлекая меня от бурного потока мыслей, — что Церис Вендин была мудра не по годам, дерзка и в то же время до дивного очаровательна. И что она любила своего ребенка всей душой.

Мои губы тронула улыбка, я вытерла слезы.

— Рада это слышать.

* * *

Женщина всегда интуитивно понимает, что у нее начались родовые схватки, даже когда они у нее впервые, поэтому, почувствовав едва заметные сокращения живота, я замерла и прислушалась к себе. Моя вышивка была готова — я справилась быстро, больше ничего не оставалось, — и я почти закончила элегантную кайму из жимолости, когда возникла первая вспышка боли.

Вторая была сильнее, а третья — еще сильнее. К четвертой я поняла: что-то не так. Не неправильно, но и не нормально, ведь роды у женщины наступают не столь быстро и не столь бурно. В деревне я видела, как появляются на свет дети, и наслушалась рассказов повитухи, которая помогала мне с тканью для моего свадебного платья, так что сомневаться не приходилось.

Я поднялась, схватки стали внезапными и быстрыми, каждая как пинок в живот. При этом меня накрывала волна жара, превосходящего мой собственный, словно в чреве разгорались угли.

Моя звезда. Она была готова вот-вот появиться на свет.

Осознание повергло меня в сильнейшую панику, и я даже не вспомнила, что стою на пороге смерти: что существо внутри разорвет меня на части, как некогда его братья и сестры разрывали своих матерей. Однако я знала, что это существо, этот ребенок, который составлял мне компанию последние девять месяцев, готов заявить о себе. И я надеялась, что он увидит мое лицо и услышит голос, прежде чем мое тело испустит дух прямиком в рай.

Сгорбившись, я добралась до своей не-двери, открыла и прокричала в не-коридор, ведущий в никуда и повсюду:

— Роды начались!

Если бы я знала, что эти два простых слова привлекут ко мне столько внимания, то произнесла бы их в первую же неделю во дворце.

Ко мне снизошли божества. Среди них были и Эльта с Фосией — они не спускали с меня глаз последние три недели, зная, что подходит мой срок. Остальных я видела впервые. Прекрасный причудливый дворец задвигался и забурлил вокруг, словно сама утроба, и я оказалась в комнате, мало чем отличающейся от моей собственной, только более плотной, с непрозрачными не-стенами, наклоненными так, будто в попытке лучше меня рассмотреть. При всем при этом надо мной виднелось открытое небо — никакого потолка, лишь бесконечные звезды и галактики, цвета и формы, которым я тогда не имела названия. Примерно как в комнате Солнца, где я бывала всего раз.

Ночное небо надо мной лучилось энергией — одеяло, готовое подхватить свое дитя. Огоньки света плясали в предвкушении встречи с новой сестрой или братом. Пустое пространство, где погасла последняя звезда, словно тянулось навстречу. В своем бреду я представляла, как оттуда вырывается темная рука и хватает мой живот.

Божества едва успели меня уложить, когда я закричала.

У меня было предостаточно времени, чтобы обдумать предстоящие роды. Я видела роды прежде. Видела слезы и мужество, ужас и радость. Я обсуждала с помощницами и самим Солнцем, чего мне ждать. Я считала, что готова.

Однако нельзя подготовиться к жгучей боли, которая пронзила меня насквозь, словно клещи кузнеца подцепили кожу на ступнях и одним резким, жестоким движением содрали ее до самого лба. Словно меня выпотрошили для того, чтобы поджарить на костре. Словно меня пронзил колом сам Солнце, а плоть обуглилась.

Я полагала, что никогда не испытаю такой невыносимой боли, как во время занятия любовью с Солнцем.

Родить Его ребенка было во сто крат хуже.

Не оставалось никаких вопросов, почему звездные матери умирали на родильном ложе. Ни один смертный не в состоянии пережить такую муку. Даже божество не справилось бы.

Весь мир превратился в сплошную агонию, жгучую и непреклонную, разрывающую меня на части и соединяющую воедино, чтобы растерзать вновь. Я стала бесплотна, и я стала огнем. Я потеряла сознание в том смысле, что перестала думать, однако продолжала чувствовать пытку внутри, медленно, очень медленно подбиравшуюся к бедрам. Боль не уходила ни на мгновение. Я кричала, не ведая ничего вокруг, едва замечая удерживающие меня руки. Если Эльта с Фосией и пытались меня утешить, я их не слышала. Если появился Солнце, чтобы понаблюдать за моей смертью или рождением своего ребенка, я Его не почувствовала. Я была в клетке собственного мирка, раскаленные прутья прижимались к коже, не позволяя вырваться. Не физически. Только моему духу. И я испытала желание, жуткую потребность освободиться от собственной плоти. Я с нетерпением ждала смерти. Я о ней молила.

Время исказилось. Я заживо сгорала годами, десятилетиями, веками, часами, минутами, секундами. Разрывалась на части вновь и вновь, вновь и вновь, пока наконец — о блаженство! — меня не поглотила тьма.