Избранница звёзд

Чарли Хольмберг, 2021

Бог Солнца ищет среди людей жену, способную выносить его ребенка. Рождение звезды всегда приводит к гибели матери, но быть избранной богом Солнца – большая честь для любой девушки. Церис Венден – смертная, готовая пожертвовать собой, чтобы обеспечить безбедную жизнь семье. Но после рождения звезды девушке удаётся выжить. Церис возвращается домой и узнаёт, что за время её отсутствия на Земле прошло семьсот лет и никто из её близких не выжил. Отчаявшаяся девушка мечтает отыскать потомков. Она встречает полубога Ристриэля и сближается с ним. Но союз влюблённых не по душе богу Солнца, и он пойдёт на всё, чтобы их разлучить…

Глава 2

Всего парой слов, одним-единственным обещанием я могла дать Кану то, чего на самом деле желало его сердце. Могла спасти жизнь Ане и разорвать помолвку. Могла прославить свою семью и себя: обо мне будут слагать песни и передавать их из поколения в поколение, обо мне не забудут никогда.

Я могла стать звездной матерью.

Эта мысль овладела мной всецело, я была не в состоянии думать ни о чем ином. Через несколько часов я таки добралась до дома, но не легла спать, а залезла на крышу и принялась наблюдать за факелом на вершине собора. Даже издалека я чувствовала Его жар, который пульсировал в такт биению моего сердца.

У меня была возможность добиться любви нареченного, развеять страх сестры, дать Ане шанс на счастье. Возможность показать свою ценность перед родителями и всем Эндвивером. И раз уж меня не сумел полюбить Кан, то вдруг полюбит Солнце?

Я гнала эти мысли прочь, но они липли ко мне, как репейник. В тот вечер мужчины собрались вновь. Ночью я не спала. Не помогало и то, что мое окно выходило на собор и, стоило закрыть глаза, пламя Солнца выжигало на веках свой лик.

Я вспоминала Кана в лесу, как он гладил щеку Ани. Видела его понуро сидящим на крыльце, до смерти напуганным тем, что он может потерять любимую навсегда. Ее имя, сказанное его устами, эхом раздавалось у меня в голове.

Наутро я чувствовала себя несчастной, изнуренной и злой оттого, что ни мама, ни младшая сестра не заметили моего состояния. Идлиси я не винила, бедняжка даже не притронулась к еде, как и отца, который еще не вернулся домой. После завтрака я укрылась в маленькой кухоньке, расположенной дальше остальных комнат от собора, и задернула тонкие занавески на окне, пытаясь спрятаться от Его ока. Пытаясь утихомирить навязчивые мысли, мне удалось задремать на стуле, однако и во сне я увидела факел и резко проснулась. Шея ныла. Я пошла в спальню родителей, где засела за свое свадебное платье, но пальцы не слушались и занятие казалось совершенно бессмысленным.

Именно в тот вечер, когда отца по-прежнему не было дома, а остальные ужинали, я, глядя на свое почти законченное платье, наконец освободила ту искру, тот навязчивый уголек и позволила ему разгореться.

Я буду звездной матерью.

Усталость, гнев и даже страх улетучились в тот миг, когда я об этом подумала, будто бы сам Солнце меня утешило.

Платье расплылось перед глазами. Руки задрожали. Я тяжело сглотнула. Выпрямилась. И прошептала:

— Я буду звездной матерью.

Кан меня за это полюбит.

Выйдя из комнаты, я почувствовала себя столь уверенно, словно мое тихое заявление, не пробившееся и сквозь стену, тем не менее, достигло небес. Словно сам Бог-Солнце обратил на дом свой взор. Мама с Пашей все еще сидели за кухонным столом перед почти нетронутыми тарелками. Идлиси заявила, что не голодна, и укрылась в спальне. Я тоже не проголодалась, ибо искра, что зародилась во мне, сожгла мой аппетит. Я встала в дверном проеме и принялась ждать, когда меня заметят, и нисколько не удивилась, не дождавшись.

— Что бы вы подумали, — начала я, — отлучись я на долгий срок?

Мама подняла на меня взгляд.

— Сейчас не время для твоих выходок, Церис.

Слова матери меня не задели. Я будто держала в руках огромный невидимый щит и стала другим человеком, который смотрит театральное представление с моим участием.

— Это не выходка.

Они не ответили. Ничего страшного. Когда все закончится, мы запомним лишь нашу любовь друг к другу.

— Платье подойдет Идлиси, — пробормотала я.

Мама вновь взглянула на меня, приподняв брови.

Я посмотрела ей в глаза, затем Паше. И, расправив плечи, сказала:

— Не тужите, скоро отец вернется домой. Звездной матерью буду я.

На пол упала не одна тарелка.

* * *

Я покинула дом прежде, чем кто-то успел возразить. Честно говоря, мне хотелось, чтобы они возразили. Хотелось доказательства того, что я им дорога́, слишком любима и они не готовы так просто меня отпустить: мужчины обсуждали вопрос довольно долго, так пусть обсудят еще чуть-чуть и найдут другую желающую откликнуться на зов Солнца.

Однако я опасалась молчания или, того хуже, поздравлений, поэтому ушла, позволив себе струсить тогда, чтобы не струсить позже.

Опустилась ночь, но она походила на ранний вечер: божественный факел продолжал гореть, затмевая даже свет звезд. Я поспешила прочь от него, почти побежала, ибо мало-помалу ко мне возвращался страх и я переживала, что передумаю и буду вечно мучиться из-за проявленной слабости.

Я отправилась не на заседание совета и не в собор, а к Кану.

Обошла дом с намерением, как обычно, взобраться на поленницу и постучать в его окно, однако он уже был на улице, в штанах и одной рубахе, рубил дрова с яростью, которая выдавала его собственные душевные муки. С ним был Тодрик, он первым меня заметил и пихнул Кана в лодыжку. Тот взглянул сперва на брата, затем на меня.

— Церис… — вероятно, мое выражение лица его встревожило, поскольку он бросил топор и пошел мне навстречу. — Что случилось?

Тодрик молча ретировался в дом.

Я задыхалась. Не только из-за быстрой ходьбы. Я напрягала все силы, чтобы унять дрожь, ибо, невзирая на ужас, осознавала, что за два дня лишь раз почувствовала покой: когда приняла решение и произнесла его вслух. Если Солнце меня услышал, будет некрасиво отказываться от своих слов.

— Я лишь хотела увидеть тебя в последний раз.

Он нахмурился.

— В каком смысле?

Я схватила Кана за локти и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в губы. Быстро и невинно, тем не менее, впервые в жизни, и он вздрогнул от неожиданности.

— Я люблю тебя, — промолвила я, и пульс участился от признания, пусть и очевидного. — И хочу, чтобы ты был счастлив.

— С-Церис… — забормотал он. — Что?..

— Запомни мои слова, — настаивала я. Мужество меня покидало, и даже на южной окраине деревни я чувствовала, как жар факела гнетом ложится мне на плечи. Не дает забыть о данном обещании. — Запомни меня.

Я отпустила Кана и повернулась. Он схватил меня за запястье, лицо выражало замешательство. Выдавив из себя слабую улыбку, я мягко убрала его пальцы один за другим.

— Не следуй за мной.

А затем побежала. Словно пыталась обогнать собственные сомнения, тревоги и страхи. Я направилась прямиком к шатру, установленному в центре деревни, где ночной воздух соответствовал погожему летнему дню. Где наши мужчины выбирали между Гретчей и Аней.

В сильном волнении я ворвалась через тяжелую ткань, закрывающую вход в шатер, приковывая к себе взгляды присутствующих. Помимо меня на совете присутствовали и другие женщины: обе кандидатки, а также их матери и наша мудрейшая — старушка с бородавками на носу и шишковатыми руками.

Почти сразу меня попытался выставить вон кузнец.

— Ты здесь не нужна.

Я возразила:

— Звездной матерью буду я.

Тишина, воцарившаяся вслед за этим заявлением, была оглушительной.

Гретча посмотрела на меня потрясенно. Аня — с облегчением.

Мой отец, чье лицо вытянулось, спросил:

— Церис? Что ты такое говоришь?

Обойдя кузнеца, я встретилась взглядом сначала с отцом, затем со священником.

— Я буду звездной матерью. Я вызываюсь. Первая.

Если совет до сих пор совещался, значит, ни Аня, ни Гретча не вызвались. И поскольку ни одна не высказалась против меня, вероятно, они, как и Идлиси, не хотели соглашаться, но были слишком напуганы, чтобы отказаться.

Молчание затянулось почти на целую минуту, пока священник не повторил:

— Ты вызываешься, Церис Вендин?

— Ты скоро выходишь замуж, — проговорил отец хриплым голосом, будто ему сдавило горло.

Я взглянула на Аню, во взгляде ее широко распахнутых глаз читались страх и надежда.

— Думаю, Кан найдет новую невесту еще до наступления зимы, — мне удалось слабо улыбнуться, и Аня вскинула руки к груди, по щеке покатилась слеза. Не желая давать волю собственным чувствам, я переключила внимание на священника. — Звездной матерью должна быть я. Я прославлю Эндвивер и свою семью. Мне хочется, чтобы все запомнили мое имя, а мое лицо появилось среди звезд. Я буду жить в раю со своими любимыми. Пожертвую собой, чтобы других не вынуждали.

Я тяжело сглотнула, надеясь, что мои слова прозвучали с достоинством, а не отчаянием. Священник покачал головой.

— Ты же знаешь, что смертное тело не в состоянии пережить мощь звезды?

— Я была верующей всю жизнь, — мои кулаки, спрятанные в складках юбки, сжимались и разжимались. — Мне прекрасно известно, что именно я отдаю и что у меня заберут. Сколько еще Солнце готов ждать нашего решения?

Все зашептались, и я поняла, что не единственная этого страшусь. Наш народ уже три дня заставлял ждать Солнце, величайшего небесного бога.

— Церис, — пробормотал отец, но более ничего не добавил. Он чувствовал жар пламени на соборе сквозь тяжелые ткани шатра. Знал, что за нами наблюдает бог. Понимал, какой почет я ему принесу, пусть даже при этом он меня потеряет. И я надеялась, что напряжение в его голосе говорило о страхе меня потерять.

Смягчившись, я подошла к нему и взяла за руку.

— Вы увидите мою легенду в ночном небе, отец.

Его кадык дернулся.

— Но почему обязательно ты?

— Вызвался первый доброволец. — Священник повернулся к Гретче, Ане и их матерям: — Вы можете идти домой с легкой душой.

Глаза всех четырех женщин просияли, как залитые Солнцем ручьи. Мама Гретчи тут же испарилась, утащив за собой дочь, словно боялась, как бы я не передумала. Мама Ани мне поклонилась, ее дочь тихо произнесла: «Спасибо», прежде чем уйти.

Я надеялась, что она первым же делом навестит Кана.

— Тебе необходимо пройти в собор, — благоговейно сказал мне священник, и невольно подумалось, что тем же тоном он говорил бы на моей свадьбе, связывая руки Кана с моими, где я стояла бы, облаченная в платье, которое теперь не надену никогда. Меня пронзили страх и боль, и я прикусила губу, чтобы не дать волю эмоциям.

Нужно было уходить немедля, иначе я никогда не исполню обещания. После взгляда, которым на меня посмотрела Аня… нет, нельзя его нарушать.

— Тебе надо войти через главный вход, невзирая на жар, — продолжил священник. — Надо его вынести и босой пройти к алтарю в сад.

Годами я мечтала стать женой Кана. Хранить очаг его дома, спать вместе с ним, рожать его детей. Мечтала каждое утро видеть его лицо после пробуждения и каждую ночь засыпать в его объятиях.

Пока священник говорил, эти образы становились все более хрупкими и, наконец, начали рассыпаться в пыль у моих ног. Если я буду видеть лицо Кана после пробуждения, он не будет улыбаться. Если возлягу с ним, у него не будет желания. Для него всегда существовала только Аня. Так зачем разбивать три сердца, когда можно разбить лишь одно?

— Там тебе надо встать на колени и прочитать молитву Солнцу. Предложить себя. Если Он тебя примет, то вознесет наверх.

Я сдерживала слезы, пока не вышла из шатра. Теперь, когда судьба моя решена, меня потянуло к собору с необычайной силой. Однако на пути стояли мои сестры и мама, прильнув друг к другу и держась за руки, их близость была и непривычной, и трогательной. Я уже сплотила нашу семью, хотя еще даже не достигла собора.

Подойдя к ним, я обняла сперва Пашу, затем маму, поцеловав в щеку, а когда приблизилась к Идлиси, она обвила меня руками так крепко, что перехватило дыхание.

— Спасибо! — прошептала она. — Я люблю тебя, Церис! И никогда не забуду.

Я и не помнила, когда мне последний раз признавались в любви.

— Я тоже тебя люблю, — прохрипела я, прежде чем отойти.

Притяжение собора усилилось, подавляя сладостное чувство, которое начало зарождаться в груди. Теперь я ощущала на себе и Его взгляд. Чувствовала Его нетерпение и готовность подобно тяжелому шерстяному одеялу.

Деревенские тоже за мной наблюдали. Выходили из домов, из шатра совета…

Однако я сосредоточилась на соборе и его языках пламени, столь же ярких, как сам Солнце.

По мере приближения воздух сгущался, у двери становился невыносимо горячим. У меня на лбу и пояснице выступил пот. Я облизала пересохшие губы и почувствовала привкус соли. Затем поднесла дрожащие пальцы к двери.

Ручка меня обожгла.

Я отпрянула, подавив крик, и прижала ладонь к груди. Неужто Солнце меня отверг?

«Не оглядывайся, — предупредила я себя. — Позволь им быть счастливыми».

Я схватилась за ручку обеими руками и рывком распахнула дверь, меня тут же окутало обжигающее дыхание бога.

Не помню, чтобы я шагала вперед, но в следующее мгновение услышала позади стук захлопнувшейся двери. Раскаленный поток воздуха сбил меня с ног, я упала, обжигая руки и колени о каменный пол. Кончики волос завились, я тяжело дышала ртом, жара стремительно испаряла влагу с глаз, языка и носа. Казалось, я не сумею подняться, однако от камня кожа начала покрываться волдырями, и мне пришлось.

Спешно сняв обувь, я прошла дальше. Воздух подергивался рябью, подобно воде. Пробираясь сквозь него, я почувствовала слабость, ладони и стопы пульсировали.

Через арку я свободно продвинулась к круглому садику с лилиями в центре собора. Он был выжжен дотла, пепел от травы и цветов пачкал ноги. Пропитанная потом одежда прилипала к телу, как вторая кожа. Бой сердца глухо отдавался от черепной коробки. Я забыла о душевных муках, охваченная физической болью. Мраморные колонны пылали жаром в десяти шагах от меня, подобно стражам, охраняющим сад с лилиями.

Едва волоча ноги, тяжелые, как только что поваленные деревья, я, наконец, рухнула в золу, тут же попавшую в глаза — сухие и неспособные ее смыть. Кожа на губах растрескалась, пока я ползла вперед, а я чувствовала сожаление, которое все разрасталось, как сорняки в поле после сбора урожая.

Я попыталась помолиться, но разум горел в огне. Я не сдавалась.

«Возьми меня, о, Солнце! Сделай меня звездной матерью. Я склоняюсь пред Твоей волей».

Я пала наземь, обуглившаяся кожа начала слазить. Мне удалось протянуть горящую руку и коснуться алтаря.

Меня тут же ослепил свет, и я провалилась во тьму.