Свидетели времени

Чарлз Тодд, 2001

Инспектор Ратлидж по заданию Скотленд-Ярда отправляется в небольшой городок Остерли, где убит священник. Преступление нельзя назвать рядовым, хотя на первый взгляд мотив его самый примитивный – ограбление. Но неоправданная жестокость, с которой оно совершено, подсказывает детективу, что подоплека драмы многослойна и требует пристального изучения. Чтобы распутать криминальный клубок, ему придется проникнуть не в одну трагическую тайну.

Глава 7

Ратлидж поужинал в небольшом уютном ресторане на первом этаже отеля. Большинство посетителей были местными жителями, и он вспомнил, что сегодня суббота. Шляпки вышли из моды, но тем не менее женщины носили их с достоинством, а костюмы были довоенного покроя и плохо сидели, как будто молодые люди, потеряв лишний вес во время войны, так и не вернулись к прежней форме. Парочки, сблизив головы, говорили тихо, временами умолкая, как будто не знали, что еще сказать друг другу. Годы войны оставили брешь в отношениях людей, которую нелегко было залатать.

Интересно, о чем Джин станет говорить со своим канадским дипломатом даже в том случае, если давно с ним знакома.

Когда дверь из паба, расположенного в холле, распахнулась, Ратлидж невольно заглянул туда, и ему показалось в этот короткий миг, что он узнал человека, стоявшего у камина со стаканом в руке, — кажется, по цвету напитка это было виски с содовой. Но когда дверь открылась в следующий раз, человека там уже не было.

Он уже видел его однажды у причала в гавани. Его звали Эдвин…

Еда в отеле была простая, но хорошо приготовленная: морковный суп, жареная баранина с картофелем, с дополнительным гарниром на выбор — капуста и лук, и яблочная тарталетка на десерт.

Компанию ему составил только Хэмиш, и мысли Ратлиджа невольно вернулись к отцу Джеймсу.

Почему непредвиденная смерть должна иметь такое вселенское значение? Она всего лишь следствие человеческой жестокости, преступления, совершаемого без сожаления и угрызений совести. Почему она должна непременно сопровождаться фанфарами, как в «Гамлете»? В Лондоне Ратлиджу приходилось видеть много бессмысленных и жестоких убийств. Но друзья отца Джеймса не хотели мириться с обыденностью преступления и мучительно искали ответ. По их мнению, здесь не было ограбления, но нечто большее, даже сверхъестественное и загадочное. Сейчас, когда подозреваемый в убийстве грабитель пойман, остается лишь сопоставить факты, найти свидетелей и передать дело в суд.

Хэмиш тоже считал, что дело можно считать закрытым: «Если Силач — убийца, то следствие завершится без тебя».

Он согласился. Но оставались сомнения.

Если убил Уолш, мотивом была кража. Надо было заплатить за новую повозку. Он явился за деньгами, собранными во время праздника урожая на церковном базаре, а отец Джеймс наверняка его узнал. Его трудно не опознать даже в темной комнате при лунном свете — фигура верзилы выдала бы его. Если Уолш был застигнут врасплох на месте преступления, он действовал спонтанно, не думая в тот момент, что долг священника прощать, а не выдавать.

Но почему все-таки друзья отца Джеймса не хотели примириться с банальным грабежом? Может быть, они что-то скрывали и не сказали инспектору из Скотленд-Ярда всей правды?

Хэмиш тут же вмешался и тоже поинтересовался, почему протестант, который, судя по всему, был в прекрасных отношениях со своим викарием, вдруг обратился к католическому священнику? В представлении Хэмиша, яростного поборника своей церкви, это было немыслимо. И еще, почему отца Джеймса так беспокоило состояние душевного здоровья того, к кому он был приглашен для исповеди?

Закончив ужин, Ратлидж пошел в холл выпить чаю. Устроился за уютным столом в углу у широкого окна-эркера, выходившего в темный сад. Глядя на отражение, искаженное стеклом двухсотлетней давности, он подумал, что картина выглядит зловеще. Стул стоял под таким углом, что правое плечо Ратлиджа в стекле было затемнено бархатной шторой, и казалось, что кто-то стоит за его спиной… Вздрогнув, он отвернулся от окна. Даже чашка с горячим чаем не могла согреть руки, которые сковал ледяной холод, как если бы вдруг он увидел в стекле чье-то окровавленное и обвиняющее лицо.

Хэмиш вновь вмешался, но потрясенный Ратлидж не смог сразу ему ответить.

Тайна исповеди обязательна в католической церкви. В англиканской же молчание исповедника не связано суровой клятвой и не так строго соблюдается.

Было что-то на совести умиравшего Бейкера, что мучило его настолько серьезно, что он потребовал исповеди у католического священника, потому что не хотел рисковать, признаваясь викарию.

По словам доктора Стивенсона, викарий Симс хорошо знал семью Бейкеров, и тем не менее…

«Ясно, что грехи были не мелкими. Но что он тащил грузом через всю жизнь до самой смерти?» — спросил Хэмиш.

Ратлидж с ним согласился. Грех вроде неверности, не-возвращенного долга, в котором мог признаться перед смертью Бейкер, не заставил бы отца Джеймса отправиться к доктору и спрашивать о психическом здоровье умершего. Кроме того, психическое состояние человека, сознавшегося в грехе, даже в преступлении, но давно забытом всеми, не вызовет сомнений в его здравом рассудке. Умирающий человек все равно уже вне власти закона. Правосудие в своем роде уже свершилось.

Доктор Стивенсон вспомнил, что отец Джеймс спрашивал о завещании…

Что, если один из наследников не имел прав на него?

«А это, — отозвался Хэмиш, — уже серьезная причина».

Или всю жизнь жил под другим именем.

Какой секрет открыл отцу Джеймсу Бейкер? Что один из детей на самом деле не имеет прав на наследство?

И это заставило отца Джеймса ночами расхаживать по дому и, забыв обо всем, часами смотреть в окно? Может быть, он боролся между долгом и клятвой священника о тайне исповеди? А монсеньор Хольстен подозревал о его мучениях и о той тяжелой ноше, которую несет его друг, отец Джеймс? Интересная дилемма — что делать с грехом, высказанным на исповеди, тяжким и заставляющим священника сомневаться в своем обете молчания.

Но если было завещание, был и нотариус, который его составил. Именно он сможет дать ответ, были ли темные истории в этой семье. Если же их не было…

«Тогда вернемся к войне, — решил Хэмиш без особого энтузиазма. — Ты знаешь лучше других, какие секреты приносят домой солдаты или что может открыть на исповеди тот, кто идет в бой и не ждет возвращения».

Ну и задача! Все равно что найти иголку в стоге сена.

Но такую иголку мог отыскать отец Джеймс…

Может быть, это произошло на ярмарке?

На следующее утро Ратлидж поехал обратно в Остерли. Хэмиш непрерывно бубнил в его мозгу.

Ратлидж плохо спал в эту ночь, никак не мог найти удобное положение. Ноющая боль в груди и мышцах, отвыкших от нагрузки, не давала уснуть. Франс бы сейчас обязательно сказала: «Я тебя предупреждала».

Действительно, так уж получалось в результате, что каждый раз, как только он немного воодушевлялся и чувствовал себя сносно, обязательно опять попадал в неприятную ситуацию. Плохому самочувствию способствовал Хэмиш, на которого плохо действовала сырая, ненастная погода. Он становился агрессивен и болтлив.

Если Хэмиш не сравнивал зеленую холмистую землю Норфолка с голыми скалами и долинами Шотландии, то переходил к обсуждению обстоятельств, окружавших смерть отца Джеймса, перебирал подробности разговора с монсеньором Хольстеном или с инспектором Блевинсом. И Ратлидж не мог избавиться от своего навязчивого компаньона, от которого мог спасти только крепкий сон.

Ратлидж давно пришел к заключению, что зловредный дух Хэмиша не нуждался в отдыхе.

В это утро, борясь с головной болью, следствием непрерывных тяжелых мыслей, он очень обрадовался, когда неяркий столб солнечного света пробил толщу облаков, заодно приподнимая темную завесу в его голове. Даже Хэмиш обрадовался перемене и неожиданно сказал: «Не очень-то хочется возвращаться в Лондон. Удивляюсь, как люди живут в больших городах. Они напоминают стадо на ярмарке».

Ратлидж согласился со своим мучителем. Его кабинет в Ярде такой крошечный, что вызывал клаустрофобию, особенно когда за окном темно и льет дождь и он оказывается отрезанным от мира, вынужденный томиться в духоте, пропитанной табаком и сырой шерстью. В такую погоду старик Боулс непредсказуем, как Хэмиш.

И еще ему не хотелось возвращаться под бдительное око Франс. Хотя сестра пыталась скрыть тревогу за него и делала вид, что все в порядке, даже шутила, но он не обманывался, зная ее. Ратлидж вдруг сказал громко, разговаривая сам с собой по привычке, от которой не мог избавиться:

— Я пробуду здесь еще день. Это не повредит делу.

Встречный грузовик, направлявшийся в Норидж, обдал капот автомобиля потоком грязной воды. Ратлидж смотрел, как дворники сгоняют грязь с лобового стекла, чему помогает начавшийся моросящий дождик, сменивший временное прояснение.

Въехав в город, Ратлидж увидел, как народ спешит к церкви Святой Троицы на службу. Некоторые лица были ему знакомы — фермер с сыновьями, который удачно продал на ярмарке барана, молодая женщина, которую он заметил в первый день у церкви, хозяйка из «Пеликана», двое мальчишек, бежавших с обручем по Уотер-стрит. Семейные воскресные традиции здесь соблюдались — люди шли, приветствуя друзей, поглядывая на высокую башню церкви, и это было очень по-английски.

У него было странное чувство, что он вернулся домой.

Констебль, дежуривший в участке, сообщил, что инспектор Блевинс отправился к мессе и оставил сообщение, что ждет лондонского коллегу после ланча.

«Где месса, там и священник», — сказал Хэмиш, когда Ратлидж шел к автомобилю.

Он поехал к церкви Святой Анны. Дождик прекратился, солнце то и дело проглядывало, заливая слабым рассеянным светом город. Остановившись на площадке около церкви, он сидел в машине и пытался расслабить напряженные мышцы груди, массируя плечо и предплечье. Он почти достиг результата, когда служба кончилась и прихожане начали выходить из церкви.

Наблюдая за ними, он мысленно прикидывал, кто из них мог вызывать подозрение инспектора Блевинса до того, как схватили Уолша. Наверняка Блевинс перебирал многих перед тем, как начать расследование.

Немного погодя вышел и монсеньор Хольстен.

Он встал в дверях. Покидавшие церковь люди, в основном семьями, останавливались, и каждому он уделял внимание, внимательно выслушивал. Ратлидж, наблюдая за происходящим, сделал вывод, что монсеньор Хольстен знает большинство из них, но находит слова и для тех, кто ему незнаком. Для человека, облеченного высоким саном, у него была на удивление дружеская, располагающая манера общения. Среди прихожан был и инспектор Блевинс, он тоже остановился и сказал что-то монсеньору Хольстену, отчего у того просветлело лицо. Самыми последними к нему приблизились три пожилые женщины в черном, они завершали процессию желающих приложиться к руке священника. И он каждой уделил внимание, с каждой поговорил, наклонив голову, чтобы расслышать самую старую из них, согбенную, опиравшуюся на палку. Она что-то спросила, и он покачал головой.

Хэмиш сказал: «Сам не знает, кто будет замещать отца Джеймса».

— У меня такое чувство, — ответил ему Ратлидж, — что монсеньор Хольстен сам останется, пока полиция не закончит дело.

Когда женщины в черном двинулись прочь, монсеньор Хольстен собрался вернуться в церковь, но в этот момент заметил сидевшего в машине Ратлиджа и сделал ему знак приблизиться.

Ратлидж, выйдя из автомобиля, пошел к церкви.

— Рад встрече, — сказал священник, — пойдемте со мной, поговорим, пока я буду переодеваться.

Ратлидж пошел за ним.

— Вижу, что вы сами проводите службу. Епископ еще не определился с решением, кого послать сюда вместо отца Джеймса? Или вы останетесь здесь?

— Епископ пока ждет, не появятся ли новости из полиции. Не хочет спешить, но долго мы не сможем тянуть. Я могу только приезжать сюда на службу, но здесь нужен постоянный приходской священник, это придаст людям уверенность, что жизнь идет своим чередом и справедливость восторжествовала.

Они двинулись по главному проходу.

— Это очень красивый храм, — монсеньор Хольстен обвел рукой церковь, — хотя строгий и простой. Отец Джеймс говорил, что зодчий убрал все излишества, чтобы царила вера. И это правда — решена задача красоты в простых пропорциях и строгом убранстве. Это послание тем, кто будет здесь служить. К сожалению, это вымирающий приход, большинство молодых людей покидают побережье, потому что здесь нет для них работы. И епископу надо искать молодого энергичного священника, который сможет вдохнуть новую жизнь в приход и заменить отца Джеймса до того, как деятельное население уйдет в Норидж или другие города, более крупные. Вы сами видели, сколько сегодня на службе было людей кому уже за сорок.

— Да, я заметил. Ваши доводы должны убедить епископа. Продуманный совет? Или скорее просьба к Всевышнему удержать вас в безопасности в Норидже?

Открывая дверь в ризницу, монсеньор Хольстен улыбнулся:

— Вы правы. Я не против того, чтобы приезжать сюда проводить службы. Но не хочу быть здешним настоятелем.

— Должен сказать, что с поимкой Уолша напряжение начнет спадать, — успокоил его Ратлидж и добавил: — Но это займет некоторое время.

Монсеньор Хольстен покачал головой:

— В этом доме все еще остается что-то наводящее на меня ужас, что не даст мне спать по ночам.

— Например, атрибут в виде гроба вместо обычного дверного молотка? — спросил шутливо Ратлидж.

Монсеньор Хольстен снова улыбнулся в ответ:

— Причуда одного из викторианских священников. Напоминание — прах к праху… О том, что ждет каждого из нас. — Он снял облачение и аккуратно сложил в небольшой раскрытый чемодан на столе. — Я удивился, увидев, что вы все еще здесь, инспектор. Думал, уже в Лондоне как исполнивший свой долг.

— Я и собирался уехать, но инспектор Блевинс попросил меня остаться на день-два. Хочет убедиться, что этот Уолш и есть тот самый преступник. Они взяли его только вчера, и надо его допросить и выяснить все детали.

Монсеньор Хольстен кивнул:

— Инспектор Блевинс говорил с епископом вчера вечером. Он сказал, что рано делать выводы, но появилась надежда. И епископ Каннингем просил держать его в курсе.

— Блевинс и сам тоже заинтересован в скорейшем выяснении всех обстоятельств дела. — Ратлидж наблюдал, как монсеньор Хольстен положил сверху в чемодан освященные облатки и закрыл крышку. Когда они выходили из ризницы, он продолжил: — Я сейчас еду в гостиницу, чтобы снять номер. Вы не присоединитесь ко мне за ланчем?

Монсеньор Хольстен вздохнул:

— Я бы с радостью, но мне надо быть в Норидже, у меня сегодня вечером служба. Если будете еще здесь в следующее воскресенье, то с радостью приму ваше приглашение.

— Если буду. Где вы оставили автомобиль?

— Позади дома настоятеля. Послушайте, если вы задерживаетесь здесь на некоторое время, не могли бы выполнить мою просьбу? Боюсь, что инспектор Блевинс слишком занят. Я был бы очень признателен вам.

Конец ознакомительного фрагмента.