Прайм-тайм

Хенк Филиппи Райан, 2007

Чарли Макнелли – популярная тележурналистка, звезда прайм-тайма. Она давно вознеслась на профессиональный олимп, но удержаться здесь непросто, нужно вновь и вновь подтверждать мастерство, иначе вместо престижного канала мгновенно окажешься на провинциальном телевидении. Чарли мучительно старается найти тему для острого репортажа. А тот, кто ищет, как известно, находит… проблему на свою голову. Сама жизнь Чарли оказывается под угрозой, когда она узнает, что невинное послание в электронной почте – первый шаг к убийствам, потрясениям и многомиллионному мошенничеству. Журналистское расследование приводит ее к Джошу Гелстону, очень для нее полезному и слишком обаятельному. Чарли имеет безошибочный нюх на горячие новости, но люди – совершенно другой вопрос. Теперь ей предстоит решить, можно ли доверять Джошу…

Глава 2

— Ну и куда нам, Чарли? Тебе передали инструкции?

Забираюсь в бледно-зеленый «форд-краун-виктория», выданный Уолту телеканалом, и отчаянно пытаюсь найти место для кейса и стаканчика с недопитым латте среди груды гудящих и сверкающих радиопередатчиков, потрескивающих по лицейских раций и сканеров. Саму машину парень называет — видимо, на полном серьезе — уолт мобилем.

Не дав мне даже пристегнуть ремень, Уолт резко трогается с места, и вместе с гравием, взлетевшим в воздух с подъездной дорожки, кидаются врассыпную вооружившиеся фотоаппаратами туристы.

— Поживей! — выкрикивает Уолт, высунувшись из окна. — Ну, так чью жизнь ты сегодня собираешься сделать несчастной, Чарли? — язвит он.

— Очень смешно, — отвечаю я, наконец справившись с ремнем безопасности. — Тем более, если уж на то пошло, она и так несчастна. Слышал сегодняшнюю новость о жертве автомобильной аварии? Его жена согласилась пообщаться с нами. Странно, тебе не кажется? Я бы не стала раздавать интервью телевизионщикам, если бы у меня погиб муж. В общем, она живет в Лексингтоне. — Вынимаю листок, который дал мне Франклин. — В инструкциях написано…

Уолт прибавляет скорости, видимо выражая тем самым свое глубочайшее презрение.

— Я и так знаю, как туда ехать. Лексингтон, говоришь? Нехило.

Погрузившись в свой унылый мир, Уолт принимается тыкать на кнопки в поиске радиостанций и изредка выкрикивает ругательства в адрес не угодивших ему водителей, коих оказывается подавляющее большинство.

Мне нет дела до всего этого. Я недовольно хмурюсь, но не от противного шума. Нет еще и половины десятого утра, а уже два человека сказали мне, что мое время прошло. Что они не могут — или не хотят? — показать меня по телику. Надменное отношение Анжелы я еще как-то могу списать на ее желание вывести меня из себя. Но Тэдди? С этим сложнее. Он милейший из всех наших ребят, трудолюбивый, надежный. Так что в его словах не было ничего личного — только чистый профессионализм. Картинка не в фокусе. Уровень громкости зашкаливает. Чарли — слишком старая. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, печально гляжу в окно.

Не то чтобы сорокашестилетие стало для меня сюрпризом. Вот тебе сорок пять, а следом за тем сорок шесть. Ну а потом, довольно скоро, сорок семь. Благодаря счастливому стечению обстоятельств — хорошие гены, качественная косметика и ненавистные, но упорно выполняемые упражнения — я выгляжу моложе своего возраста. Но я не тешу себя, так как знаю: на местном новостном телеканале гламура ничуть не меньше, а то и больше, чем настоящей журналистики, и поэтому я уже начала откладывать деньги на пластическую операцию. Когда-нибудь пригодятся.

Но в то же время я сумела-таки найти свою нишу в расследовательской журналистике, поэтому мне больше не приходится спотыкаться о различные подводные камни, которых не миновать простому «уличному» журналисту. Скажем, если вещаешь о каком-нибудь пожаре, то надо непременно стоять возле этого пожара, даже если по другую сторону от горящего здания освещение лучше. Даже если ветер развевает волосы и они приклеиваются к накрашенным губам, а брызги воды из пожарных шлангов размазывают по лицу тушь на манер тинейджера-гота. Эту часть новостной журналистики я торжественно завещала двадцатилетним новичкам.

Опустив солнцезащитный щиток, быстро сверяюсь с зеркальцем. Выясняется, что моя новая дорогущая примочка для здоровой сияющей кожи чуда не сотворила и круги у меня под глазами по-прежнему темнее самих глаз. Но в остальном разве все так уж плохо? Щурюсь, пытаясь разглядеть отражение получше, но ничего не выходит, потому что я в контактных линзах и вблизи вижу плохо. Если надеть очки для чтения, то станет виднее, но тогда я не смогу понять, как выгляжу на самом деле, — ведь я буду в очках для чтения.

Тут во мне просыпается совесть. Миссис Форман уж точно без разницы, как я выгляжу. Захлопываю щиток. У нее погиб муж. Я должна считаться с ее несчастьем. Я ведь журналист. Я люблю свою работу. И выгляжу нормально.

Уолт останавливается на каком-то шапкозакидательном ток-шоу и врубает звук на полную громкость. Таким образом он подчеркивает свое нежелание заводить разговор и дает мне понять, кто здесь за главного. Уж я-то знаю, кто здесь за главного. Убавляю громкость.

Каким удовольствием было бы вылить остатки латте ему на голову. Но это наверняка относится к нарушению корпоративных норм, и в результате он получит компенсацию, а меня уволят.

На улице гораздо спокойней, чем в машине. Новая Англия^[5] в октябре. Даже по дороге к этому интервью из преисподней я успеваю отвлечься на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь багряные листья кленов, с обеих сторон обступающих извилистые улочки ухоженного района. Сегодня учебный день, поэтому вдоль гаражей тянется линия припаркованных велосипедов всех размеров; в надувных детских бассейнах искрится вода, хотя сезон купания уже закончился; иногда подозрительно поднимает голову сторожевой пес, разбуженный мотором нашего «форда».

— Вот и он, номер 2519, — наконец говорю я, указывая на желтый, обшитый досками двухэтажный дом. И в голову лезут мысли о том, что теперь этот дом имеет свою печальную историю. И его жители — я даже не знаю, есть ли у Форманов дети, — навсегда запомнят сегодняшний день. До аварии. После аварии.

Курс, которому не учат на факультете журналистики: параграф 1.1 — «Стучим в дверь дома скорбящей семьи».

Мы взбираемся по гравийной тропинке, Уолт с камерой на плече. Оторвавшись от деревьев, под ноги нам падает несколько пунцовых листьев. Сколько раз мне приходилось переживать это — врываться в чужое горе, чтобы заполнить двадцать секунд эфирного времени, — и со временем проще не становится.

Нам открывает Одри Хепберн. Само собой, не настоящая Одри Хепберн, а всего-навсего ее точная копия — изящная фигура, безупречное телосложение, светящиеся глаза, короткая стрижка и даже миниатюрный черный свитер с обтягивающими черными брюками. Миссис Форман кажется изнеженной и безукоризненно-утонченной. Крохотные бриллиантовые гвоздики в ушах. Изысканная золотая цепочка. Я бросаю взгляд на ее левую руку. На безымянном пальце красуется чье-то высшее университетское образование.

— Чарли Макнэлли, — произносит хозяйка мягким голосом, выдающим утомление. — Меня предупредили о вашем приходе. Я Мэлани Форман. — Она одаривает нас нерешительной улыбкой. — Просто Мэлани. Проходите.

Мы ступаем через порог дома в чистенькую, отделанную со вкусом прихожую в масляно-желтых тонах. Лепная отделка, мягкое освещение, а на блестящем полу из твердой древесины потертый ковер в восточном стиле. Я тайком оглядываю замысловатые узоры. Местами ворс совсем протерся, но ковер настоящий.

Мэлани закрывает за нами дверь и вопрошающе смотрит на нас:

— А вы?..

— Уолт. Петручелли. — Мой напарник приветственно кивает. — Мои соболезнования.

Ну что ж, очко в пользу Уолта. Хоть здесь ведет себя по-человечески.

— Расположимся в гостиной? — спрашивает он, взвешивая на руке свою технику.

Мэлани указывает на проход в следующую комнату, и мы следуем за ней. Уолт быстро настраивает свет и устанавливает штатив. Даже он не может не чувствовать, насколько неудобно наше положение. Я достаю блокнот, роюсь в поисках ручки, при этом пытаясь незаметно проверить, как лежат волосы.

Хотя Мэлани, похоже, погружена в себя. Она безмолвно сидит, забившись всем своим болезненно худым телом в угол гигантского шоколадно-кремового дивана. Поглаживает бахрому декоративной подушки, бессмысленно глядя на свои руки. Наволочка от подушки напоминает мне «Ральфа Лорена», причем последнюю коллекцию.

Затем мой взгляд скользит по мягкому продавленному дивану, столам из разных комплектов, старенькому креслу, обитому тканью с давно вышедшим из моды узором елочкой, — вся мебель слегка протерта по краям. Надо узнать, не испытывают ли они денежные трудности. Хотя, быть может, муж с женой просто довольны обществом друг друга и большего им не надо.

Вот только «их» больше нет, напоминаю я себе, и в это мгновение Мэлани наконец поднимает глаза.

— О, простите, — произносит она с вымученной улыбкой. — О чем вы хотели меня спросить?

Вообще-то я не прочь спросить, почему она согласилась на интервью для питающегося чужим горем чудовища под названием «телевизионные новости». Но не стану.

— Спасибо, что не отказались пообщаться с нами, Мэлани, — начинаю я сочувственно. Сегодня мое сочувствие даже настоящее. Интересно, она уже открывала шкаф с его одеждой? Видела его зубную щетку? Закрыла книгу, которую он читал? Эта женщина пока еще не способна осознать, на сколько безнадежно одинокой она стала сегодня. — Что бы вы хотели поведать людям о вашем муже?

Мэлани возвращает подушку на спинку дивана. Неслышно ступая по ковру, к нам семенит маленькая рыжевато-коричневая собачка наподобие терьера и сворачивается клубком возле ног женщины.

— Мой муж… Брэд… он очень… он был…

На секунду мне кажется, что она не выдержит.

Мое ухо улавливает, как наезжает камера Уолта. Он хочет снять крупный план, потому что думает, что она сейчас заплачет. Добро пожаловать в новости.

— Вы в порядке? — спрашиваю я как можно разборчивее. Я понимаю, как это сложно для нее, но, если она впадет в истерику, мне нужно знать наверняка, что это попало в кадр. Таковы стервятники. — Миссис Форман?

— Да, все хорошо. — Сморгнув, Мэлани вновь кладет подушку себе на колени. Вздохнув, она опять принимается за рассказ: — Брэд был очень честным, надежным человеком и хотел, чтобы все окружающие играли по тем же правилам. — Она слабо улыбается. — Помните Джимми Стюарта? В фильме «Мистер Смит едет в Вашингтон»?^[6] Киваю:

— Конечно.

Слышу, как отъезжает камера. Уолт решил, что она уже не будет плакать.

— Вот на него-то он и был похож, — продолжает Мэлани. — Такой же принципиальный и преданный. Хотите посмотреть фотографию Брэда? Или нашу совместную?

Мой внутренний репортеришка пускает слюну. У нас уже есть фотография, которую мы показывали в эфире после его пропажи, но если мне удастся заполучить еще, то я только выиграю очки для телеканала. А если это будет их общее фото, то тем более. Таковы стервятники.

— Конечно, — вполне искренне отвечаю я. — Какую хотите.

Она выбирает черно-белое фото в рамке из на стоящего травленого серебра. Снимок, очевидно, сделан в день свадьбы. Оригинальное портретное изображение нарочно размыто. Кажется, будто внезапный порыв ветра застал молодоженов врасплох, и вот Мэлани с трудом удерживает вырывающийся подол легкого платья — не исключено, что от Веры Вонг, — идя под руку с Брэдом, облаченным в элегантный итальянский костюм.

— Это как раз та, которую мы отправляли в газету, — объясняет Мэлани, протягивая мне фото. — Вместе с объявлением о свадьбе.

Вглядываюсь в фотокарточку. Брэд даже выглядит как Джимми Стюарт — такой же долговязый и немного неуклюжий. Он влюбленно смотрит на Мэлани, а ее взгляд устремлен в объектив фотокамеры. Вид этой пары, светящейся счастьем, только добавляет трагичности всему происходящему, если это вообще возможно.

— Подержите фотографию вот так, прямо, мадам, если вам не трудно. — Камера Уолта съезжает вниз и, запечатлев снимок, возвращается обратно к лицу Мэлани. Ее взгляд остановился на фотографии.

— Итак? — Ободряюще смотрю я на нее. Нельзя дать ей отвлечься и уйти в сторону. Еще двадцать минут здесь, и прошляпим дедлайн. — Он работал в «Азтратехе»?

— Да. И ему там очень нравилось. — Мэлани ставит фоторамку на стеклянный край столика, но та с грохотом падает, заставив ее вздрогнуть. — Он работал в главном управлении с тех пор, как мы переехали в восточную часть страны несколько лет назад. Здесь жили мои родители. Вообще-то они нам и оставили этот дом…

Ага. Не их дом.

–…и тогда основание «Азтратеха» стало для нас настоящей удачей. Поначалу, когда фирма только вставала на ноги, ему даже не всегда платили…

Еще одно «ага». Денежные трудности.

— Непосредственно фармацевтическими исследованиями он не занимался, только расчетами. Бюджетное прогнозирование, что-то в этом роде. Ему всегда нравились числа… Он ведь был в Уортоне лучшим студентом из выпуска,^[7] вы знали?

И как раз в ту минуту, когда Мэлани только-только приходит в себя, просыпается мой пейджер. Ну конечно.

Скосив глаза, нажимаю кнопку на своей «альфе». «Суицид? — гласит сообщение. — Анжела просит проверить».

Отличное предложение. Анжела хочет, чтобы я, заглянув в это пристанище безутешной вдовы и удобно расположившись в ее гостиной, ненароком задала парочку вопросов с целью узнать, а не покончил ли с собой ее только что усопший возлюбленный супруг, нарочно превратив свой автомобиль в ужасающую груду искореженного металла? Отрубаю пейджер. Я работаю в местных новостях. Именно это от меня сейчас и требуется.

— Прошу прощения, Мэлани, — говорю я. — Извините. Может быть, вам есть что добавить? — Была не была. Бросаю взгляд на блокнотный листок, как будто сверяясь со списком вопросов. — Вы сказали, что вашему мужу нравилась его работа. Но все-таки, возможно, вы замечали, что он чем-то обеспокоен, взволнован? Возможно… гм… денежными проблемами?

Досадую на себя. Прямо-таки ювелирная работа, детка. Сейчас она меня вышвырнет.

Но мне везет.

— Да нет, мне ни о чем таком не известно, — медленно произносит она. — Когда тем утром он уходил из дому, это было только еще одно, самое обычное утро. Все было… как всегда.

Но от меня не укрывается, как Мэлани сжала кулаки, снова опустив взгляд на фото. Снизу вверх на хозяйку глядит собачка, обнюхивая ее ногу, но та отвечает лишь рассеянным поглаживанием.

— Чарли… Могу я вас кое о чем попросить?

— Конечно.

— Вам обязательно оставлять камеру включенной?

И вот один-единственный вопрос перебрасывает меня за борт, в мутные воды занятий по этике на факультете журналистики. В работе на новостном телеканале главное — записать сюжет на пленку. Если мы выключим камеру, а она скажет что-нибудь важное, то мне крышка. Но если я откажу Мэлани, она так и не скажет мне того, что намеревалась сказать. А мне ох как любопытно узнать, что же это.

— Без проблем. — Решение принято. — Уолт, мы закончили.

Погасив свет, Уолт принимается сворачивать кабель и раскручивать штатив. Ему все равно, что там у нас за разговоры с Мэлани, — важно только то, что через десять минут мы сваливаем отсюда. Ему надо будет только высадить меня у телестанции, и можно снова отправляться тушить пожары.^[8] Ловлю себя на том, что завидую Уолту. У него-то график с девяти до пяти плюс переработки. А вот если я упущу сюжет — ну, тогда костяшки домино посыпятся друг за другом. На меня.

— Почему вы не ответили на имейл моего мужа? — спрашивает Мэлани. Вроде бы она не сердится. Скорее… разбита. — Он отправил его вам за день до того, как исчез.

Тут мой мозг резко тормозит, и мысли разбиваются, сталкиваясь друг с другом.

— Почему я не… ответила… на что? Ваш муж отправлял мне имейл? — Укол совести пронзает меня насквозь, а столбик шкалы «тревога» взлетает до красной отметки. Я что, проворонила письмо? — Не припомню, чтобы мне что-то приходило, — отпираюсь я, стараясь звучать убедительно. Уж мне-то отлично известно, что черная дыра моего безразмерного почтового ящика вполне могла засосать письмо и отправить его в небытие. Или это наша система вновь полетела и сожрала послание. — Вы уверены?..

— Уверена, Чарли, на все сто. Вообще-то я подумала, что вы затем и пришли ко мне сегодня. Чтобы поговорить об этом.

Я в замешательстве. Сбита с толку. Брэдли Форман умер. А его жена считает, что я проигнорировала его письмо.

Пытаюсь нащупать почву под ногами, но это оказывается непросто, потому как вместо логики во мне включается сочувствие. Ведь я могу просто поблагодарить Мэлани Форман за интервью, попрощаться, уйти и больше никогда не видеть ее. Так мне и следует поступить. Телевизионная журналистика — это как служба в спецназе. Зашел на точку, выполнил задание, покинул точку. Проявишь лишний интерес к жизни жертвы — непременно попадешь в переделку. Как я уже упоминала, такая обезличенность меня вполне устраивает.

Но почему-то мне жалко эту новоиспеченную вдову. Она решила посвятить себя дому, заботе о муже, возможно, хотела завести детей. Радовалась тому, что сделала верный выбор. А теперь весь мир для нее рухнул. И она оказалась одна в свои тридцать с небольшим. Знаем, плавали.

У меня-то, по крайней мере, есть работа. А у нее не осталось ничего. Ни друзей, которые могли бы ее утешить (в доме даже не стоит ни одного букета). Ни семьи.

— Вам известно что-нибудь о том, с какой целью он мне писал? — спрашиваю я. — Что он хо тел мне рассказать? Или, может, зная о том, что я следственный репортер, он хотел, чтобы я… провела какое-нибудь расследование?

Должно быть, она сейчас в полном раздрае. Возможно, мне удастся как-нибудь сблизиться с ней.

Мэлани закатывает рукава тонкого кашемирового свитера и теребит ремешок часов.

— Я не знаю, Чарли, я правда не знаю. — Мэлани пожимает плечами и, посмотрев на входную дверь, снова переводит взгляд на меня. — Вы могли… удалить его письмо, не прочитав его, — могло так случиться?

Я отчаянно пытаюсь изобрести подобающее оправдание, но Мэлани прерывает растущее напряжение.

— Ладно, — произносит она едва ли не шепотом. — Это не имеет значения.

Вот и вся помощь. Теперь Мэлани думает, что я неуважительно обошлась с ее мужем, даже не потрудившись ответить на его имейл, а значит, по ее мнению, в его смерти есть доля и моей вины. С другой стороны, как неотвеченное письмо может послужить причиной автомобильной аварии? Я мысленно топаю ногой. И вдруг, откуда ни возьмись, приходит спасение.

С громким лаем терьер бросается к передней двери. Мы с Мэлани подходим к лестничной площадке и выглядываем в окно: у дома остановилось два белых фургона с логотипами шестого и тринадцатого каналов. Многочисленные фотографы, репортеры вперемешку с камерами и микрофонами высыпают на подъездную дорожку, ведущую к дому Мэлани. Ворота распахиваются, и вот уже гравий хрустит под ногами у ватаги телевизионщиков, приближающихся к крыльцу.

Удивление на лице у Мэлани постепенно сменяется тревогой, и она делает пару шагов в глубь дома. Одной рукой женщина в ужасе прикрывает рот, другой опирается о поручень лестницы, ведущей на второй этаж. В эту минуту она напоминает мне деву-воительницу, запертую в замке, который обступает неприятель.

— Знаете, Мэлани, — говорю я в надежде, что она не угадает мои потаенные мотивы, — вам ведь не обязательно разговаривать с этими людьми. Просто поднимайтесь на второй этаж и не открывайте дверь. Я проверю почту, как только вернусь на станцию, и сразу позвоню вам.

Мэлани вроде бы успокаивается. И вроде бы даже благодарна мне. Она подходит к лестнице.

— Кстати, — окликаю я ее, — какой у него адрес электронной почты? — Был, проговариваю про себя, но не произношу вслух.

Раздается звонок в дверь, и Мэлани оборачивается ко мне, стоя на ступени.

— В[e-mail], — отвечает она. — Позвоните мне, если его письмо отыщется.

Я в недоумении.

— Before?^[9]

— Буква «В», потом цифра «4». Би-фо — Мэлани разворачивается и начинает подниматься по лестнице. — Как его инициалы — Брэдли Форман, — добавляет она, обернувшись через плечо.

И исчезает.

Теперь этот день кажется мне куда более полезным. Хватаю блокнот и записываю в него адрес электронной почты Формана, пока не забыла. На лестничной площадке появляется Уолт с оборудованием, и я быстро посвящаю его в курс дела. После чего раздается батарея стуков и снова голосит дверной звонок. Сейчас я на них оторвусь.

Стараясь спрятать самодовольство, открываю входную дверь. Эта шайка уже проведала, что здесь «Третий канал»: «форд» Уолта, утыканный антеннами, как дикобраз иголками, выдал нас с головой. И теперь они убеждены, что раз Мэлани уже пообщалась с кем-то из журналистов, то остальным она тоже согласится дать интервью. Но я не упущу великолепной возможности обломать их.

Курс, которому не учат на факультете журналистики: «Как обогнать всех в погоне за сенсацией».

— Всем привет, — произношу я. Вежливо, с непроницаемым лицом, на котором ни тени самодовольной ухмылки. — Миссис Форман передала мне, что она не настроена давать интервью. И просит вас не беспокоить ее.

— Вы в своем уме?

— Она говорила с вами?

— Что она сказала?

Они превращаются в жужжащий рой озлобленных журналюг, упустивших свою добычу.

— Я только передаю вам ее слова, — перекрикиваю я их. И иду напролом к машине. — Извините, ребята. — Запрыгиваю в уолтмобиль.

Мой оператор наконец удостаивает меня улыбкой.

— Круто, — кивает Уолт и протягивает мне только что отснятую видеопленку. — Просто супер.

Парень что есть силы давит на газ, и вот мы уже мчимся к телестанции. Вовремя и с эксклюзивным интервью. И что самое главное, если Мэлани права, то где-то в моем компьютере завалялось чрезвычайно любопытное послание.

Примечания

5

Новая Англия — название района на севере Атлантического побережья США.

6

«Мистер Смит едет в Вашингтон» — американский фильм о наивном идеалисте, назначенном представителем в сенат (1939).

7

Уортонская школа бизнеса при Пенсильванском университете. В американских школах по окончании обучения выбирается выпускник с наилучшими результатами в классе.

8

В США более семидесяти процентов пожарных составляют добровольцы, для которых тушение пожаров и другие срочные поручения службы спасения являются хобби.

9

Перед, до (англ.). Звучит так же, как B4.