Три сестры

Фёдор Вадимович Летуновский, 2015

Это история про нетуристический Таиланд, где на островах, которые тайцы называют «сёстрами», живут три русские волшебницы, чья задача – хранить равновесие, а когда ты неожиданно, но неслучайно прикасаешься к чужой и прекрасной тайне, то способен вынести из неё то, что навсегда изменит всю твою жизнь.

3. Водопад

На самой окраине Натона располагался большой перекрёсток, где я обычно останавливался на второй завтрак по дороге на пляж в Липа Нои. Тайский завтрак — это рисовая каша, куда разбивают сырое яйцо, бросают обрезки печени, зелёный лук, имбирь и ещё какую-то прелесть, что найдётся на кухне. Я наслаждался им в весьма популярной едальне, заполненной большим количеством местных жителей, сам же всегда оставаясь в ней единственным фарангом. И это не смотря на то, что после поворота направо находился иммиграционный центр, где продлевают свою визу все иностранцы. А если двигаться дальше и свернуть на дорогу в джунгли, то очень скоро можно оказаться в тихом и чудесном месте для встречи заката рядом с пагодой и поселением монахов.

У поворота налево стоял указатель на водопад, мимо него я проезжал каждый день, считая, что все они уже пересохли и делать там нечего. Только на третьей неделе, возвращаясь как-то после заплыва, я всё-таки отважился туда повернуть, чтобы на всякий случай взглянуть, что там, вообще, происходит.

И это решение полностью изменило спокойное течение моих одиноких каникул.

Подъехав к подножию водопада, я увидел уютное тенистое место и запруду, где очень большое количество рыб величиной с локоть грелось у самой поверхности в проходящих через листву лучах солнца. На другой стороне возвышалась белая скульптура Будды, которого спасал от страшной грозы царь нагов Мукалинда, по образу зонта нависая над ним своим телом с семью змеиными головами. Я прошёл туда по мосту, обнаружив похожий на беседку маленький храм, где, молитвенно сложив руки, сидели на коленях три красивые девушки, разложив дары прямо перед собой.

Не став им мешать, я вернулся к стенду с картой и фотографиями, выяснив, что это не совсем водопад в привычном для нас понимании, а протяжённая цепь порогов и по всей её двухкилометровой длине проложен маршрут, представляющий из себя обычную лесную тропу. К нескольким её точкам прикладывались изображения мест, где вода всё-таки падает с высоты, но в основном, конечно, это были запруды, хотя в них и можно было хорошо окунуться. Лезть наверх в самую жаркую часть дня смысла уже не имело, поэтому я решил прийти сюда завтра утром и попытаться подняться как можно выше.

Так я и сделал.

…В восемь утра здесь никого ещё не было, кроме тайской тёти, продававшей еду незнакомого вида. Поздоровавшись с ней я потопал наверх, настроившись на восхождение, но при этом не испытывая острого желания добраться до конечной точки маршрута, потому что и так каждый день кручу педали, проезжая по пятнадцать километров. После зимы это достаточно непривычно, поэтому в те дни, когда я совершаю заплывы вдоль бухты, вечером сил хватает только на поездку к ночному рынку в Натоне или встречу заката на пляже у полуострова с маяком в паре километров от дома.

Конечно, если полностью отказаться от употребления алкоголя, то можно было бы прийти за это время в более спортивную форму, но я слишком долго оставался трезвым в своём подточенном кризисом зимнем городе и здесь чередовал пять дней острого ощущения реальности с двумя или тремя днями пьянства. Поэтому я просто хотел увидеть место, которое бы мне подходило, посидеть там, а потом вернуться обратно.

Тропа среди высоких деревьев с широкими, скрывающими солнце листьями напоминала мне восхождение на Ай-Петринское плато в Крыму, только над головой здесь висели сухие и толстые лианы. Людей в восемь утра не было вообще, но и особого пения птиц я тоже почему-то не слышал. Идти вверх было легко — переплетения пересекавших тропу корней создавало нечто вроде естественных ступеней.

На всём своём протяжении водопад был достаточно однороден, но в тоже время гармоничен. Хотя дождей на побережье не было, у вершин гор постоянно клубились тучи, именно они его и питали. Самые гигантские из камней за тысячелетия успели уйти под землю, а вода превратила их поверхность в наклонные пандусы, ставшие руслом для её стока. Кое-где она неспешно протекала сквозь обломки скал и замирала в естественных ваннах, став полупрозрачным зеркалом с песчаным или каменистым дном.

Вообще, по пейзажу это место сильно напоминало север России — горную речку с оставшимися после ледника валунами. Пару раз я проходил мимо небольших прудиков, окружённых камнями — примерно такие их уменьшенные копии устраивают японцы у себя на балконах. Это были хорошие места для созерцательного отдыха, но я надеялся увидеть впереди нечто похожее, поэтому продолжал двигался вверх.

Там, где деревья расступились, пропуская ещё не горячий солнечный свет, я обнаружил бетонную дамбу и идущие мимо неё железные трубы водопровода, решив, что из этого можно придумать забавную мистификацию о том, как тайцы специально подвели сюда воду из озера на горе, чтобы устроить платную достопримечательность для туристов.

Не знаю, какое расстояние я прошёл, но минут через сорок пять услышал шум и вышел к одной из верхних точек маршрута. Это место уже напоминало настоящий водопад, только маленький, не больше пяти метров в высоту, а под ним располагалось место для купания. Здесь я и решил остановиться, потому что идти дальше особого смысла не было. На сегодня у меня планировался день спокойного отдыха, так как всю неделю я занимался разработкой истории — такой комедии про арт-среду во время кризиса, действие которой происходит в месте, напоминающем «Винзавод». Из этого должен был получиться сериал, но я понимал, что этой зимой подобные вещи никого не заинтересуют — если продюсеры и ищут какой-то материал, то это должна быть дешёвая долгоиграющая мелодрама, нацеленная на массовую аудиторию. Надежды на то, что ситуация измениться в лучшую сторону у меня давно уже не было. Я делал это лишь для того, чтобы по возвращению домой иметь в загашнике некий проект, за который мне бы не было стыдно — короче, писал то кино, которое бы сам хотел посмотреть, а то, что мои вкусы не совпадают с молодёжной и пенсионерской аудиторией, меня не смущало. Но в этом, возможно, и заключалась главная проблема — из-за такого отношения к делу я уже несколько лет не работал по профессии, и шансов вернуться в неё в разгар кризиса у меня нет. Впрочем, о своих делах по возращению домой я пока не задумывался. Благодаря заранее спланированному увольнению из музея, где я исполнял обязанности монтажника экспозиции — до тех пор, пока это занятие не встало мне поперёк горла, мне удалось отложить некую сумму денег и успеть перевести её в более твёрдую валюту. Именно поэтому я и сидел сейчас в тени деревьев, а не месил мокрый снег в своём родном городе.

Понемногу начинало припекать — солнце нагревало камни и от них поднимались потоки тёплого воздуха, омывая берега ленивым течением. Тогда я и понял, что опоздал на утренний пляж — крутить педали туда уже не было смысла, оставалось всего лишь полтора часа комфортной погоды, поэтому решив заняться поиском новых видов, забрался на камни и обнаружил невдалеке от тропы гигантский валун. Он был покрыт мхом и опоясан лианами. Цепляясь по ним, я пробрался на противоположную сторону и был вознаграждён за свои усилия — мне открылось потайное место, огороженное со всех сторон скалами и неприступными зарослями. Там находился ещё один, малый рукав водопада и окружённая мелкой водой песчаная поляна.

Осторожно спустившись вниз, я ступил на песок, ощутив разумом и телом перемену в ощущениях и новую атмосферу, будто я погрузился в менее плотную среду некого «верхнего места»; во мне словно проснулись чувства древнего человека, который умел отличать разнородность среды на интуитивном уровне.

Там было ещё тише и прохладнее, чем на туристической тропе и этот самодостаточный, замкнутый на себе мир мог находиться где угодно, в джунглях любой части света, но это зачарованное пространство… Оно, как не странно, почему-то напомнило мне потайные уголки моего города до того, как предпоследний мэр почти полностью его уничтожил. Тогда, в 90-е годы, можно было гулять по московским переулкам и неожиданно попасть в такой двор, где время словно остановилось ещё в ту эпоху, когда здесь смотрели по чёрно-белому телевизору знаменитую трансляцию про идущего по ковровой дорожке Гагарина, который всё время косился на свой развязанный шнурок. Там мог стоять гипсовый памятник девушке или чаша давным-давно высохшего маленького фонтана и всё это было окружено зеленью и пропитано теплом домашнего счастья нескольких поколений людей.

То же самое я почувствовал и сейчас, только вместо кирпичных стен были скалы и стволы необычных деревьев со свисающими с них длинными жгутами, а вместо неработающего фонтана — настоящий водопад. Но и в том и другом случае это была среда, лишённая привычного течения времени, оно словно закольцовывалось или двигалось по спирали к неизвестной мне точке выхода и, конечно же, здесь тоже был чей-то дом.

Размышляя об этом, я вдруг с удивлением обнаружил в дальнем конце поляны сидящую на корточках девушку. Повернувшись ко мне спиной, она что-то сосредоточенно чертила или писала на белом песке короткой палочкой. И, судя по проделанной ей работе, она была здесь всё время, пока я пил пиво с другой стороны.

По всем меркам здешних приличий с ней надо было поздороваться, но она выглядела настолько сосредоточенной на своём деле, что отвлекать её совсем не хотелось. И пока я размышлял, как мне себя повести, она, не оборачиваясь, вдруг сказала по-русски:

— Доброе утро.

— Здравствуйте…

Не сказать, что родная речь застала меня врасплох или удивила, ведь многие считают Самуи русским островом, но тут было другое. Да, мои соотечественники известны тем, что их можно встретить в самых труднодоступных местах земного шара, но чем в более далёком месте они проживают, тем более это непростые люди. И некоторых из них не стоит просто так беспокоить.

— Я вам не помешал?

— Да я уже давно знаю, что ты здесь, услышала тебя ещё на той стороне, — ответила она, продолжая что-то вычерчивать на песке.

Такая возможность показалась мне маловероятной, но я не стал об этом спорить и на всякий случай добавил:

— Красивое тут у вас место, но вы не думайте, я скоро уйду.

— Да оставайся, раз уж ты смог сюда перейти. Поможешь мне кое с чем.

— С удовольствием, — отвечал я, — У меня есть ещё час времени до наступленья жары.

— Хорошо, — сказала она, вставая и поворачиваясь ко мне, — Только то, что я делаю, занимает гораздо больше времени, чем один час.

Мы сделали несколько шагов навстречу друг другу и одновременно улыбнулись.

Она была немного выше меня, кареглазая и темноволосая. Те девушки, что приезжают сюда надолго, перестают пользоваться косметикой, благодаря чему их естественная красота приобретает черты некого явления природы; словно скалы, она шлифуется ветром, водой и солнцем, поэтому оценить их возраст становится невозможно.

Подойдя ближе, мы остановились на середине этого песчаного острова. И у меня было такое ощущение, будто наша встреча произошла где-то в затерянных джунглях вдали от цивилизации, и это не смотря на то, что мы находились всего в паре километров от оживлённого перекрёстка, на острове, к которому причаливают паромы, везущие в своем чреве двухэтажные автобусы и людей, прибывших сюда из всех концов света.

— Я — Надя.

— А я — Федя.

Он внимательно всмотрелась в мои глаза, и, наверно, что-то про себя решила, потому что протянула мне руку, я пожал её и прошёл вслед за ней к краю поляны.

— Смотри, что я делаю. Пишу стихи.

Я вгляделся в начертанные на песке знаки и обнаружил, что это действительно письмена на языке, чьё словесное формообразование показалось мне смутно знакомым благодаря хоть какому-то минимальному культурному багажу.

— Неужели это латынь? — удивился я.

— Да. Учила ещё в лицее и нужно хоть где-то её использовать. Хотя тут и никто этого не оценит, ну, может, только французы, у них же корни общие в языках…

Это было четверостишие, смысла которого я, разумеется, не понимал, а ещё дальше, перед ним, из воды выступали три кучи песка, похожие на осыпавшиеся детские куличики. Однако, присмотревшись, я с удивлением понял, что они представляют из себя старательно изготовленные рельефные макеты островов Самуи, Панган и Тао — на них даже были воспроизведены покатые горы. Они пропорционально совпадали в масштабе друг к другу — даже расстояния между ними были примерно такие же, как на карте. Да и уходящий в воду край поляны был рукотворно изменён, повторяя очертания материкового Таиланда, провинции Сураттани, чьё название в переводе на русский означает: «Город добрых людей».

Я покачал головой, оценив качество проделанной работы.

— Слушай, впечатляет. Ты художник и это твой проект?

— Да, я художник острова Самуи, а мои сёстры — двух остальных. А сейчас помоги найти мне улиток. Их нужно минимум девять. По три на каждый остров. С их помощью я собираюсь кое-что посмотреть.

— Улиток? А больших?

— Желательно одного размера, но это нестрого. Мне подходят любые не слишком прыткие существа, но улитки — это идеально. Они не такие шустрые, как жабы и их маршруты легко отслеживать.

— Понятно. Но знаешь, я когда сюда утром ехал, то видел на дороге мёртвую змею, раздавленную колёсами. Она была длинная такая, больше метра…

— А, да, сейчас, — она запустила руку в свой рюкзак и достала оттуда что-то вроде погремушки или марокасы, — Возьми, это их отпугнёт. Ну и смотри вверх на ветки, когда идёшь. Маленькие зелёные змейки — они дико ядовиты.

И я пошёл в джунгли собирать улиток.

Кому-то может показаться, что лепить из песка копии островов занятие, по меньшей мере, бессмысленное и детское, но за годы работы в Музее Современного Искусства я насмотрелся такого бреда, по сравнению с которым работа моей новой знакомой представлялась мне в высшей степени художественным произведением. В Музее же симпатичные девочки либо раздевались догола, устраивая перформанс, либо окружали себя старой мебелью с дачи и снимали на вэб-камеру, как они там сидят и читают книжку, либо выкладывали абстрактные картины из использованных чайных пакетиков. Было печально наблюдать, как интересная с виду девушка открывает рот и начинает нести какую-то чушь по поводу «авторского высказывания», а сама при этом заворачивается в фольгу и оплетает себя гирляндами новогодних лампочек. Такими вещами люди занимались ещё на кислотных дискотеках в 90-е годы, просто чтобы повеселиться, а теперь девочка, которая в то время только родилась, перенесла это в музейное пространство и считает себя художником.

Поэтому то, что делает Надя показалось мне любопытным и, в некоторой степени, медитативным. Ведь создают же буддисты состоящие из песка мандалы, а потом сами их разрушают. Поэтому мне стало интересно увидеть, чем всё это закончится.

Минут за пятнадцать я нашёл одиннадцать улиток, а так же увидел сколопендру, здоровённого паука на натянутой паутине величиной в четыре квадратных метра, большую чёрную пчелу и разноцветную ящерицу, живущую в дупле на дереве и издававшую странные звуки, напоминающие кваканье.

Когда я вернулся, Надя распределила улиток по островам. По четыре на Самуи и Пангане, а трёх на Тао, сфотографировала их расположение и принялась ждать.

Я закурил. Близился полдень, становилось уже ощутимо жарко, и мне было желательно попасть домой до часу дня, успев пообедать в городе и затариться продуктами в магазине.

Улитки тем временем шевелили своими рогами в попытке сориентироваться и разбрелись по своим территориям. В воду никто из них не полез. Надя несколько раз сфотографировала их перемещения на свой телефон, потом устало вздохнула и убрала его в рюкзак.

— Ничего не понимаю, — сказала она, — Ладно, пошли вниз, а то уже припекает. Завтра я вернусь сюда и посмотрю, что изменилось.

…Спускаться по ступеням из корней было менее удобно, чем идти вверх. Навстречу уже попадались небольшие компании европейцев, они с улыбками здоровались с нами.

— Ты, кстати, на Тао не собираешься? — спросила меня Надя.

— Да, я хочу туда. Может, вместе поедем?

Она отрицательно покачала головой.

— Мы сейчас не можем свои острова покидать, а мне надо для сестры передать кое-что. Это не срочно, но необходимо. Конечно, если ты не против.

— Я еду налегке, и если оно поместиться в этот рюкзак, — я указал себе за плечи, — То смогу, наверно.

— О, спасибо. Тогда скажешь мне, когда туда соберёшься, хорошо?

— Конечно. А мы вечером ещё увидимся? Знаешь, я тут ни с кем особо не общаюсь…

— Давай, — неожиданно легко согласилась она, — Я тебе одно хорошее место для заката покажу.

Мы сошли к подножию, к заводи с крупными ленивыми рыбами, которых словно специально тут разводили. Людей здесь даже днём было немного — вообще, это место поражало спокойствием, и всё благодаря тому, что автобусы с туристами возят совсем на другие водопады — просто так сложилось исторически.

Один из продавцов воды и фруктов, пожилой дядечка с чистым, совершенно незатронутым морщинами лицом поздоровался с Надей и что-то у неё спросил. А она как-то по-новому улыбнулась, прищурив глаза, и бойко заговорила с ним по-тайски, настолько став похожей на местную жительницу, что далеко не всякий смог бы опознать в ней девочку из далекой страны, где — как некоторые тут думают — всегда идёт снег и его можно при этом есть. Хотя я сам один раз видел, лет двадцать назад, как мои знакомые пили водку, закусывая её снежками из сугроба на Страстном бульваре, а теперь один из них стал церковным служащим, а другой уехал в Израиль.

— Это человек, у которого я снимаю второй этаж, — объяснила мне Надя, когда мы пошли дальше, — Здесь рядом.

— Такое ощущение, что ты давно на Самуи, — ответил я, идя вместе с ней по дороге и катив одной рукой велосипед, — Чтобы выучить тайский… это ж надо минимум лет пять!

— Ну, когда мы впервые с мамой все сюда приехали, то бэкпэкеры ещё тусовались тогда на Чавенге, а про другие острова вообще смешно сейчас вспоминать. Панган был такой дырой, куда только в полнолуние съезжались всякие персонажи, а на Тао путешественники в самодельных хижинах жили.

— Ого, — удивился я, — Это, наверно, ещё в те времена, когда писался роман «Пляж»?

— Ты почти угадал… Ну всё, мы пришли, — она указала мне на двухэтажное строение за забором, — И подъезжай в половину шестого, сюда, на перекрёсток, я тебя встречу. Поедем на Талинг Нгам.

— Спасибо. Очень приятно было познакомиться.

— Ты только не опаздывай. Закат ждать не будет.

Я ещё постоял и посмотрел, как она отпирает ворота, а потом сел на велосипед и всю дорогу думал о том, как же мне повезло познакомиться со старожилом острова, ведь такие люди обычно живут своими закрытыми компаниями и не общаются с новичками. И вообще, судя по скудности информации о западном побережье, даже зимовщики мало что о нём знают, а живут здесь примерно такие вот люди, но они о нём не болтают.

Я был настолько впечатлён от встречи, что как-то задумчиво крутил педали, а повернув на кольце одностороннего движения в центре Натона, остановился у магазина иностранных товаров. Мне захотелось угостить Надю вином, а заодно пополнить и свои запасы, поэтому я выбрал самый приемлемый вариант — белое сухое из Южной Африки, которое продавалось здесь в двухлитровых бутылках. Правда, после следующей остановки и покупке продуктов в Теско Лотусе мой рюкзак приобрел такой вес, словно его набили кирпичами, но, обливаясь потом, к часу дня я всё-таки добрался домой.

Часа в четыре солнце переваливало через крышу, отражаясь в зеркале Сиамского залива, наполняя мир золотым светом, на который больно было смотреть. От него исходил нестерпимый жар, и часам к пяти мне всегда приходилось покидать перегретый дом, а сегодня выехать чуть пораньше, чтобы не спеша добраться до перекрёстка. У ворот я встретил домовладельца, который приехал поливать во дворе цветочки. Господин Ки сегодня тоже был на велосипеде — шоссейном байке с узкими колёсами, и щеголял в спортивной форме и велошлеме.

— Отличный стиль! — сказал я ему после приветствия и покатил по Main Road — опоясывающей весь остров кольцевой дороге.

Мимо домиков и лавок, едален и ресторанов, лежащих на обочине собак, цветочных магазинов и автомастерских, мимо музыкальной школы, микроскопической художественной галереи и большого по территории храма. До самого города справа от меня тянулось мелкое отливное море с зависшим над водой светилом, которое совсем скоро, с наступлением марта, станет воистину беспощадным.

Сегодня была пятница, поэтому проезжая мимо первого, самого большого пирса для паромов, я имел возможность наблюдать приготовления к празднику окончания трудовой недели. Там, около сцены, примерно такой, как ставят по большим праздникам на Пушкинской площади, уже стояли ряды накрытых белыми скатертями столов, за которыми могут разместиться примерно триста-четыреста человек. Так здесь отдыхают местные жители, наслаждаясь культурной программой в исполнении песенно-танцевального коллектива тёток в золотых нарядах, попивая виски и кока-колу, и поглощая еду, которую им разносят в алюминиевых вёдрах.

У перекрёстка я оказался минут за десять до назначенной встречи и сразу увидел Надю, поджидавшую меня у выезда с водопада. Она сидела на сиреневом скутере Honda, это была современная модель, но сделанная под 70-е годы, в салоне фирмы такая продаётся за сорок тысяч бат.

— Привет, — сказала она, — Оставь где-нибудь велик, и поехали.

Я пристегнул его к какой-то ограде, сел сзади и, подавив искушение обнять Надю за талию, ухватил руками поручни за сидением.

— Я готов.

Она плавно стартовала, мы доехали до второго перекрёстка, где тоже был указатель на другой водопад, и затем повернули в сторону Липа Нои.

— А этот водопад как тебе? — поинтересовался я.

— Он большой, там бизнес для туриков поставлен на поток, целые автобусы приезжают, уединение найти трудно.

— Понятно.

В это время суток, за час до заката, движение на острове становилось самым оживлённым и, по местным меркам, быстрым. Надя вела уверенно и спокойно, а нас то и дело обгоняли фаранги и местная молодёжь — все спешили найти подходящее место для просмотра погружения солнца.

Мы миновали мыс с военно-морской базой и поворот во вторую на всё западное побережье глубокую бухту, часть которой занимала оживлённая пристань для международных паромов. Дальше начинались места, до которых я ещё не доехал. Дома местных жителей там были хоть и попроще, но совсем не напоминали деревенские развалюхи, какие стоят вдоль дорог на выходе из любого крупного российского города. Здесь, как и везде, тоже бегали куры, а одна из них важно перешла перед нами дорогу с выводком цыплят.

— Слушай, — спросил я у Нади о том, что меня уже довольно давно занимало, — А почему тут пальмы такими ровными рядами стоят, как на лесопосадке?

— Ну да, их китайцы и посадили, когда берега острова осваивали.

Вскоре с правой стороны опять показалось море и это означало, что мы добрались до Талинг Нгама — самого протяжённого и тихого пляжа на всём острове. У шикарного отеля Интерконтиненталь мы проехали нечто вроде тоннеля в скалах, скрытого от солнца арочными сводами деревьев, и после него я увидел Пять Сестёр — маленькие буро-зелёные острова, над которыми в вечерней дымке возвышались изломанные очертания гор материка. Когда дорога прошла сквозь небольшой посёлок, Надя сказала, что здесь находится весьма интересный храмовый комплекс со вторым, менее известным мумифицированным монахом. У него нет модных очков Ray-Ban, как у его более знаменитого собрата с восточного побережья, и туристов к нему не возят, зато там стоит много красивых храмов, и почти нет людей, но заезжать мы туда сейчас не будем, чтобы не терять времени.

Вскоре мы съехали на небольшую, но заасфальтированную дорожку и остановились на какой-то поляне. Неподалёку от нас пасся одинокий чёрный буйвол, а на его спине сидела белая цапля.

Надя заглушила мотор и сказала:

— Вот мы и приехали. Дальше пешком.

Мы пошли по едва заметной тропе в джунглях и скоро попали на узкую полосу пляжа среди угловатых, источенных ветром камней.

— Как здесь по-разному природа работает! — восхитился я, — В одних местах камни круглые, а тут такие, будто их ломали и точили напильником!

— Конечно, — ответила Надя, — Даже на таких маленьких островах, как у нас с сёстрами, побережья сильно между собой отличаются. На севере всегда растительность более пышная, а на юге всё выжжено, на западе море более мелкое, чем на востоке, это такие тонкости, зависит от ветра, от течений, да и солнце с востока на запад идёт через юг.

— Да, у меня на северо-западе такое место, его можно называть «Южный Север». Я в тринадцать лет отдыхал в Репино, под Петербургом и там тоже были такие же хвойные деревья и мелкое море.

Мы пробирались по скалам мимо каких-то ниш в каменной породе, они были неглубокими, но в принципе, два человека, обнявшись, могли бы переждать там сильный ливень.

— Так это и есть те самые знаменитые пещеры?

— Ну да, одно название. У меня тут тоже есть пещера, в горах, но я туда гостей не вожу.

Когда солнце зависло достаточно низко, но не успело ещё покраснеть, мы миновали скалы и попали на совершенно затерянный пляж, где людей не было вообще. Я уже привык к малолюдности своей Страны Отливов, но в поле моего зрения всегда попадала пара человек, а здесь не было даже тайских тётечек, которые вечерами собирают ракушки. Просто никого.

Пройдя по песку, мы выбрали место с таким расчётом, чтобы солнце садилось именно в воду, а не пряталось за одной из Пяти Сестёр или болеё далёких островов заповедника Анг Тонг. Теперь я понимал, почему люди живут здесь в дорогих отелях, не имея даже возможности нормально поплавать в море — исключительно ради тишины и редкостного вида. В нём было что-то сродни японскому саду камней, он настраивал на созерцательный лад; все эти изломанные скалистые очертания на переднем и заднем плане тревожили, но в то же время и умиротворяли. Они как бы давали тебе понять, что сейчас ты лишь на мгновение очутился в одной из уютных точек бытия между рождением и смертью.

— Ну всё, можешь доставать свой фотоаппарат и снимать закат, — с некоторой иронией произнесла Надя.

— А у меня его с собой нет, — отвечал я, открывая рюкзак и доставая оттуда вино, воду и стаканчики, — Решил вечером налегке приехать и вот, что вместо него.

Она взяла пластиковую бутылку с вином, посмотрела на него через свет, открыла крышку, понюхала и вернула обратно.

— Мне, к сожалению, нельзя алкоголь, пока я работаю. Ещё пару недель. Но может, мы ещё с тобой выпьем, если не поссоримся.

— А почему мы должны поссориться, чего нам с тобой делить? Этот остров?

— Просто молодые люди, когда лучше меня узнают, то начинают побаиваться и, вследствие этого, нервничать и ругаться.

— А я уже не молодой, мне осенью исполнилось сорок лет.

— Мне, кстати, тридцать пять. И я думала, что ты — мой ровесник или чуть помладше — в Москве ведь мужчины рано теперь лысеют.

Последней фразой она сильно меня удивила и, впрочем, далеко не первый раз за сегодняшний день.

— Разве я говорил, что из Москвы?

— Ты из тех, кто там родился, но ничего не достиг, — ответила она спокойно, без малейшей ноты презрения или пренебрежения, словно давно меня классифицировала, — Такие, как правило, сразу про свой город не упоминают.

— Не вижу особого смысла хвастаться тем, что живу в Железном Вавилоне.

— Вот видишь. А мы из Ярославля.

— Там хорошо. Правда, я был там всего один раз, проездом из Костромы и два часа укрывался от ливня в знаменитой беседке на набережной, где до революции стоял самовар, и всех поили чаем. Но теперь чая нет, поэтому я выпил там бутылку вина и поехал на вокзал.

— Вот выпей и сейчас.

Я последовал мудрому совету, налил в один стакан воды для Нади, а в другом пополам разбавил себе воду вином.

— Надя, спасибо за это место, — сказал я, — Очень приятно было с тобой познакомиться.

Мы чокнулись и оба опустошили свои стаканы до дна, а потом сразу налили по второй, так как так по дороге сюда совсем ничего не пили. Но надо было привыкать, потому что нам в затылки уже дышал жаркий март.

А вокруг тем временем уже начиналось ежедневное представление, когда освещение и цвет неба меняются каждые несколько минут благодаря яркости светила и расположения облаков. Ещё, будучи подростком, я читал, что тропические закаты быстро вспыхивают и гаснут, погружая мир во тьму, однако здесь существовали достаточно продолжительные, двадцатиминутные сумерки и я совсем не волновался, как мы будем выбираться отсюда по камням, да и фонарики у нас имелись. Поэтому можно было расслабиться, выпить вина и попытаться сохранить в своей эмоциональной матрице ощущение спокойствия этого времени суток. Запомнить навсегда, чтобы потом доставать его ранним зимнем утром, когда ты будешь ехать в переполненном метро на работу.

— А почему ты всё время говоришь «мы»? — поинтересовался я у Нади.

— Потому что нас трое, и мы делаем одно дело.

— Какое дело?

— Нашу общую Работу.

Мне сразу почему-то вдруг вспомнилось понятие «Великая Работа» или «Великое Деланье», которым средневековые алхимики называли процесс получения философского камня. Поэтому я спросил:

— Так вы всё-таки кто, художники или алхимики? Это искусство, мистика или наука?

— И то и другое. Наука, правда, в самой меньшей степени. Мы не учёные, а наблюдатели и творцы. Я — здесь, Вера на Тао, а Люба, наша самая младшая сестра — на Пангане.

… И тут я, кажется, начал осознавать, пускай ещё очень смутно, что здесь, на острове, я оказался в эпицентре истории, которая непрерывно текла всё это время где-то рядом, как неизвестный мне до вчерашнего дня водопад за привычным перекрёстком. Так бы он и пронес свои воды мимо, если б сегодня я не ступил в них, найдя за зелёным камнем Надино место.

— О-о, так вы — три сестры Вера, Надежда и Любовь! Это так… символично!

Надя посмотрела мне прямо в глаза.

— Да, и на Тао ты встретишься с Верой, только будь с ней поосторожнее.

— Она опасна?

— Просто ты можешь в неё влюбиться.

— Ты меня заинтриговала, — попытался иронизировать я, но Надя слегка нахмурилась.

— И когда ты собираешься? — по-деловому серьёзно спросила она.

— Ну, сейчас выпью в выходные, а потом потрачу несколько дней, чтобы прийти в хорошую форму — Тао ведь горный остров, хочется полазить там по бухтам… Вот тогда и стартую.

— Давай уточним, — Надя достала из рюкзака телефон и открыла в нём календарь, — Завтра у нас суббота, последний день зимы, а четвёртого, в среду будет Маха Буча.

— Тогда я в четверг сразу после неё и отправлюсь.

— Хорошо. И, кстати, имей в виду, что с первого числа у нас в Натоне открывается ночная ярмарка, вот давай на ней и увидимся, я тебе передам всё, что надо.

А потом мы снова выпили, Надя воды, а я свой коктейль, и замолчали, потому что именно в этот момент солнечный шар наклонился к самой линии горизонта.

Никакой мешающей наблюдению дымки в тот вечер не было, поэтому выглядел он не однородным, а многослойным, как с фотографии в моём старом учебнике по астрономии. Сверху он был ярко-белый, потом переходил в жёлтый, который к середине темнел, в нижней части становясь фиолетовым, а затем розовым. Казалось даже, что это не Солнце, а какая-то горячая планета, Газовый Гигант, как лишённый спутников и колец Сатурн или Юпитер, который стремительно падает, всё-таки задев при своём уходе край одного из дальних островов архипелага, и теперь проваливается в его округлые, ассиметричные очертания.

А когда она скрылась, и оставленное ей яркое пятно пропало с сетчатки моего глаза, высоко в небе обнаружился молодой месяц. Узкий и длинный, с половину лунного шара. В здешней долготе он лежит на боку, поэтому напоминает лодку с высоким носом и кормой — именно так рисовали корабль бога Ра в древнем Египте.

Неожиданно мне захотелось обнять Надю, я посмотрел на неё, а она прыснула от смеха.

— Что, вштырило тебя?!

— Ещё как.

— Закаты они всегда разные. И к этому, к счастью, не привыкаешь.

— А как давно вы распределились по островам? И не ссорились, кому на какой?

— Да это всё постепенно происходило, не думай, что я тут живу безвылазно. Я три года назад в Москве была. И в Барселоне. Понимаешь, то, что мы делаем — я тебе буду про это рассказывать, но постепенно, чтобы ты мог всё спокойно переварить. Просто сейчас такая фаза, когда мы должны быть каждая на своём острове.

— Ясно, — ответил я, хотя ничего толком не понял.

Видимо просто привык, что в моём родном городе люди зачастую занимаются весьма странными вещами, и никакого удивления у меня это давно уже не вызывало.

Но когда я перевёл взгляд с Нади в сторону неба, то просто обомлел, ведь вечерние чудеса на нём не закончились.

— Смотри, что это?

— Ого! — ответила она, взглянув в ту же сторону, — Да это путь от солнца к луне!

Выше горизонта, над полосами тёмно-красного и жёлтого цвета, в том самом месте, где упала горячая планета, в небо поднимался теперь синий след. Расширяясь, как луч гигантского, в полнеба, прожектора, он вёл в сторону месяца и исчезал, сливаясь с синевой неба.

Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой фотоаппарат — слишком необычное оптическое явление мы сейчас наблюдали.

— Такое здесь случается?

— Первый раз вижу, — ответила Надя и как-то забеспокоилась.

Она достала из рюкзака телефон, пару раз сфотографировала синий шлейф и приложила трубку к уху.

— Извини, я должна узнать, видят они это или нет.

В ответ я молча кивнул и закурил сигарету.

Позвонив сначала на Панган, а потом на более далёкий остров Тао, Надя сказала:

— Люба сидит сейчас в кафе «Амстердам» и там все наблюдают ту же картину, как и у нас. Я слышала в трубку, что там творится — хоть военные и взялись за травокуров, у них сейчас стоит дым коромыслом. Все очень веселятся и считают это хорошим знаком… А Вера живёт на востоке Тао, в Ау Лёке, но она сейчас звонит знакомым на пляж Сэйри, чтобы узнать, как у них там.

Её телефон ожил, и она взяла трубку.

— Да? Никто не видел? Понятно… А молодой человек, про которого я тебе говорила, он собирается приехать в четверг… Что? Только в субботу? Хорошо, я ему передам.

— Ну вот, — заключила она, убрав телефон, — Это явление видят только два острова, а Вера сможет встретиться с тобой только в субботу, седьмого марта.

— Жаль, что не восьмого, — ляпнул я, а Надя как-то странно на меня посмотрела, и я сразу попытался перевести разговор в другое русло:

— Но это ведь просто необычный эффект на небе… Или он является для вас событием и что-то означает?

— Тут всё что-нибудь означает, если прислушаться и присмотреться. Но мы всё-таки чужие, поэтому ещё многое не понимаем

Она даже как-то погрустнела, и я принялся развлекать её, рассказав несколько коротких историй из своей музейной работы. Благодаря этому к ней вновь вернулась улыбка, а когда синий шлейф стал сливаться с темнеющим небом, мы собрали свои вещи, убрали оставленный за собой мусор и полезли по скалам в обратную сторону.

Пока мы ехали в сторону Натона, будучи в хорошем пьяном настроении, я пел Наде песни. Особенно мне удалась одна, про то, как «…Уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня — декабрь, январь и февраль», чем очень сильно её развеселил.

— Спасибо, Федя, тебе удалось меня насмешить, — сказала она, когда мы остановились на перекрёстке, и она продиктовала мне свой телефон.

— А тебе меня удивить.

Мы ещё посидели немного на лавочках за каменных столом, которые стоят тут повсюду, договорились встретиться в понедельник на ночной ярмарке, а потом попрощались. Я протянул ей руку, как сегодня утром на водопаде, а она неожиданно быстро поцеловала меня в щёку. Забравшись на свой велосипед, я включил фонарик и габаритные огни, без приключений доехал до дома, но ещё некоторое время простоял у моря напротив своих ворот и допивал вино, глядя на зелёное свечение из-за мыса. Там, между Панганом и Самуи, скрытые от моего взора, стояли на рейде лодки рыбаков, приманивающие кальмаров неоновыми фонарями.