Пока есть просекко, есть надежда

Фульвио Эрвас, 2010

В залитом солнцем итальянском городке, на родине просекко, все встревожены: покончил с собой блистательный граф-винодел, директора цементного завода застрелили, а молодая наследница легендарных виноградников грозит их вырубить, чтобы посадить бананы. Инспектор Стуки, хоть и не выпускает из рук бокала, решительно настроен поймать преступников и вернуть спокойствие горожанам, чтобы все, как и раньше, могли наслаждаться каждым днем и каждым пузырьком игристого. Атмосферный детектив популярного итальянского писателя Фульвио Эрваса очаровывает волшебством уникального региона Италии Венето, напоминает о красоте и ценности каждого уголка земли, наводит на мысли о вечном конфликте между жадностью и уважением к земле, прогрессом и традициями.

18 августа. Вторник

На похоронах господина Анчилотто, казалось, собрался весь город. В церкви яблоку было негде упасть. Первые ряды церковных скамей занимали ученики младших классов, за их спинами расположились подростки. Дальше сидели мастера-бондари, пожилые сомелье и энологи^[9] — выпускники славной школы виноделов с полуторавековой историей, находившейся в соседнем городе Конельяно. Также было много стеклодувов, работников питомников, не говоря уже об агрономах, ампелографах^[10], специалистах по корневой системе и фитопатологах — тех, которые воюют с вредоносными микроорганизмами, атакующими виноградную лозу. Большая часть многоликого мира вина собралась здесь в этот час, чтобы почтить память безвременно ушедшего прославленного рыцаря просекко. Среди остальных выделялись массивные фигуры торговцев и прессовщиков винограда: создавалось впечатление, что они уже сейчас ощущали на своих плечах тяжесть ожидающего их изнурительного труда во время предстоящего сбора урожая. Все присутствующие были одеты по случаю — в темные одежды строгого покроя; у всех грустные лица, сложенные на коленях руки. Тем не менее порой можно было услышать кое-какие перешептывания о делах, раздавалось тихое «по рукам», сопровождавшееся рукопожатием, — условный знак только что заключенной сделки, называлось количество литров, пробок, этикеток, бутылок, а также названия больших ресторанов, которые покупали вино по отличной цене.

Инспектор Стуки стоял в дальнем углу церкви, у самых дверей. Бармен Секондо сидел в первых рядах, среди детей и немногочисленных дальних родственников покойного графа, который и сам в свое время не позаботился о продолжении рода, и его предки, судя по всему, были не очень-то плодовиты. Когда гроб выносили из церкви, словно разрезая ожидавшую у входа толпу на два крыла, Стуки представил, что вот сейчас все поднимут высоко над головой бокалы с пенящимся вином и выпьют за короля виноделов. Но ничего подобного не произошло: в абсолютной тишине люди выстроились за гробом, и длинная молчаливая процессия двинулась по улицам города по направлению к кладбищу.

И все же, по ощущениям инспектора, основной коллективной эмоцией, царившей на похоронах господина Анчилотто, была не горечь утраты, а, скорее, удивление. Стуки не знал, что и думать: было ли это доказательством того, что граф в своей жизни не был ни к кому слишком привязан — впрочем, как и другие к нему — или, наоборот, он наконец-то избавил сограждан от своего обременительного присутствия.

Стуки не вошел на кладбище, он остался у ворот и принялся рассматривать припаркованный неподалеку старый желтый автомобиль, похожий на нью-йоркское такси. Он слышал слова патера, которые, отдаваясь эхом в горячем воздухе, словно парили над холмами. Инспектор заглянул через кладбищенскую ограду. Его внимание привлекла группа мужчин в красных накидках, которые окружили могилу, чтобы попрощаться с усопшим.

— Кстати, что это было? Какое-то Братство просекко? — вспомнил об этом Стуки уже по дороге домой, исподтишка наблюдая за Секондо, который сосредоточенно вел свой старый «мерседес».

— Конечно! Те, которые были в красных накидках, — они из Братства, — ответил бармен, все еще погруженный в свои мысли. — Господин Анчилотто был одним из них. Производитель вина такого масштаба не мог быть проигнорирован Братством, которому есть дело до всего, что касается деятельности здешних виноделов. Добровольная ассоциация, которая многое сделала для местной экономики и для распространения культуры вина.

— Надо же! Братство просекко, — размышлял Стуки, пока автомобиль медленно продвигался среди виноградников, усыпанных отяжелевшими гроздьями.

Толстый ковер из аккуратно убранных опавших листьев покрывал все пространство справа и слева от дороги, вызывая ощущение слегка несовершенного порядка.

— А что это за шлейф? — спросил Стуки, указывая на небо.

— Обыкновенный цементный завод, — ответил Секондо, не придавая особого значения увиденному.

— Большой цементный завод, — задумчиво произнес инспектор, — очень большой.

Он стал наблюдать за тем, откуда и в каком направлении двигался дым, подгоняемый ветром.

— Что ни говори, а господин Анчилотто проделал большой путь от своей виллы до места последнего упокоения, — сказал Стуки, вспомнив о расстоянии, которое они прошли от церкви до кладбища. — Человек в пижаме с шестилитровой бутылью под мышкой, и никто его не заметил?

— Может быть, это было глубокой ночью. И вообще, все знали графа Анчилотто как человека крайне эксцентричного. Если даже кто-то его и видел, то наверняка подумал, что это очередная выходка графа.

— Выходка? Вот уж точно! Однако взять хотя бы один матузалем — он ведь тяжелый.

— Вот так: взял и умер! — бормотал Секондо, который никак не мог успокоиться, — в конце концов, эти его враги…

— Враги, Секондо? Какие враги?

— Даже если не принимать в расчет экономку графа. Та еще штучка — кислая, как пропавшая сметана.

— Чем-то она была ему полезна. И потом, кто может быть настолько глуп, чтобы нанимать на работу врага, когда речь идет о том, чтобы класть соль в обеденный суп?

— Были и другие лица, именно в Братстве просекко. Какие-то подвалы… кое-кто из производителей вина… довольно темные личности.

— Ну конечно, всемирный заговор!

— И потом, наследство, — рассеянно произнес Секондо.

— Наследство? — насторожился инспектор.

— У него ведь не было ни детей, ни близких родственников. Кажется, есть только одна племянница, то ли в Боливии, то ли в Аргентине.

— И что?

— Дом. И особенно земля. Кто унаследует эти прекрасные виноградники?

— Подумаешь, каких-то четыре ряда.

— Гектары! Гектары виноградных холмов на вес золота.

— И как по-вашему, дорогой Секондо, кому все это достанется?

— А я откуда знаю? Вполне возможно, что Анчилотто не оставил завещания, это было бы как раз в его духе. Или еще лучше, оставил все известно кому…

— Братству просекко?

— Я вас умоляю! Братство…

— Чего?

— Братство любовных утех, вот чего. Эта особенность графа давно не была ни для кого секретом.

«Всё как всегда, — подумал Стуки. — Ничего нового. Богатые развратники; в крайнем случае, они могут быть еще и спортсменами».

— На виноделии можно много заработать? — с невинным видом спросил инспектор.

Бармен разразился гомерическим смехом, не очень-то приличным после похорон, но сразу же взял себя в руки.

— Вы даже вообразить не можете, что на самом деле представляет собой рынок вина.

— А вы не преувеличиваете, Секондо?

— Это настоящая война. Как в стране, откуда вы родом, — в Афганистане.

— Вообще-то, по происхождению я иранец. Наполовину.

— Фантастичный мир бога вина очень противоречив, в нем нет места ангелам^[11].

— Что это значит?

— А вы когда-нибудь по-настоящему смотрели в бокал с вином? Вы действительно знаете все, что в нем кроется?

Стуки согласился, что на этот вопрос он не смог бы дать утвердительного ответа.

— Конечно, вы просто любитель. Профессионалы знают, что за этим стоит очень многое: реклама с красивыми женщинами, эксклюзивные винные туры, издание познавательных книг и специализированных журналов, особая лексика, техническая терминология, курсы сомелье, дегустации, ассоциации производителей, новейшее оборудование, аналитические лаборатории, химические препараты, инвестиции, финансирование Севера и Юга, тайное и явное…

— Черт ногу сломит…

— Здесь встречаются самые изощренные отравители, действующие под видом прославленных химиков, которые добавляют яд, как приправы в ризотто, корыстные перекупщики и виноделы без стыда и совести. Но попадаются и настоящие поэты, воспевающие бескрайние виноградники и виноделие на протяжении всего пути: от крупицы земли до дерева винных бочек. Они влюблены не в бутылку, а в вино как в дело своей жизни. Это и есть та самая культура вина, и граф Анчилотто был одним из достойнейших ее представителей.

— Секондо, я вам уже посоветовал: если у вас имеются какие-либо достоверные сведения, которые могут пролить свет на загадочную смерть господина Анчилотто, сообщите об этом властям.

— Уже сделано, — ответил Секондо, но по тому, как он при этом сжал руль, стало понятно, каков был результат.

— Я упомяну об этом, когда буду разговаривать с начальником полиции, — пообещал Стуки.

За окном автомобиля ряды виноградников стали заметно редеть, холмистый ландшафт терял мягкость изгибов, постепенно превращаясь в плоскую равнину.

Начальник полиции нашел дискуссию бесполезной. Так точно, ему поступил сигнал от господина Секондо Бьянкини. Как того требовала профессиональная вежливость, он лично перезвонил господину Секондо и уверил его в том, что, принимая во внимание важность лица, о котором шла речь, компетентные органы позаботились о том, чтобы изучить дело со всей тщательностью и аккуратностью. Собранная полицией информация и сделанные на ее основе выводы не показали ничего, что было бы несовместимо с экстремальным жестом вышеупомянутого лица. Несколько секунд Стуки и начальник полиции смотрели друг на друга в упор, проговаривая, каждый про себя, свои возражения.

— А записка?

— Какая записка, инспектор?

— Та, которую обычно оставляет любой уважающий себя самоубийца. Ведь самоубийство — это в некотором роде спектакль, представление.

— Не было никакой записки. Он лежал в пижаме у фамильного склепа. Что, по-вашему, он должен был еще написать?

— Да уж.

— Я вам даже больше скажу и поделюсь некоторыми подробностями дела, о которых мы не стали сообщать прессе.

— Что вы имеете в виду?

— Карманы его пижамы были полны барбитуратов.

— Транквилизаторы?

— А знаете, каким образом господин Анчилотто откупорил бутылку?

— Матузалем.

— Какой матузалем?

— Шестилитровая бутыль.

— Шпагой! Он напрочь отсек горлышко бутылки, как какой-нибудь наполеоновский кирасир. Вы понимаете? Сумасшедший! Не только шелковая пижама и все прочее: даже шпагу с собой на кладбище притащил! И знаете, что еще нашли рядом с телом?

— Что?

— Перчатки. Пару черных перчаток.

— Женские перчатки?

— Не думаю. Эксперты установили, что это были мотоциклетные перчатки.

— И что это значит?

— Это значит, инспектор, что граф Анчилотто ушел по-своему: театрально хлопнув дверью. Так же, как этот человек и жил. Впрочем, он мог себе это позволить.

— Я понял.

— Вы сами знаете, мы получаем в месяц десятки сообщений такого рода: аварии со смертельным исходом, которые могли быть вызваны преступным вмешательством свекрови или зятя, смерть в результате сердечного приступа, спровоцированного опекуном или внуками, жаждущими наследства, самоубийства, до которых были доведены беззащитные жертвы. Я прекрасно понимаю, что нелегко принять смерть близкого человека, особенно когда это происходит внезапно и кажется трагической случайностью. Преступление, по крайней мере, создает иллюзию, что случившемуся есть объяснение.

— Иногда оно и в самом деле есть.

— Это верно.

Вернувшись в полицейское управление, инспектор позвал к себе в кабинет агентов Ландрулли и Спрейфико и как бы между прочим поинтересовался, что они думают о причудливом самоубийстве господина Анчилотто.

— Тот, который уснул на кладбище и не проснулся, — добавил Стуки.

Спрейфико, опершись на подоконник, высказал предположение, что, по его мнению, это была акция протеста против подорожания похоронных услуг. Господин Анчилотто на своем примере показал, как нужно поступать: улечься под солнцем, тогда твое тело высохнет и будет занимать меньше места.

Агент Ландрулли — руки скрещены за головой — не мог понять цинизма своего коллеги. Тем более по отношению к человеку, перед которым лично он готов снять шляпу. Он, Ландрулли, думал, скорее, о каком-то сильном разочаровании, смертельной душевной ране или других ужасных жизненных потрясениях.

— А если кто-то жил в достатке, пил изысканные вина и наслаждался обществом самых красивых женщин, как султан, и вообще, как сыр в масле катался?

— Вы хотите сказать, что у него не было проблем и не могло быть страданий? — удивленно спросил Ландрулли.

— Именно так.

— Значит, возможно, у него была неизлечимая болезнь, — произнес молодой человек, тщательно подбирая слова.

Это была уже гипотеза. Стуки о таком не подумал. Это вполне могло оказаться правдой.

Секондо же не согласился. Зайдя к нему в бар, Стуки спросил, знал ли бармен что-нибудь о состоянии здоровья своего бывшего поставщика просекко.

— Здоров, как угорь по возвращении из Саргассова моря, — пошутил Секондо. — Шестьдесят пять лет, сосуды без холестериновых бляшек и крепкие суставы.

— А откуда у вас такая информация?

Секондо промолчал.

«Антимама!» — подумал Стуки.

— Только не надо меня убеждать, что вы были настолько близки, что проходили ежегодный медосмотр у одних и тех же врачей и даже обсуждали друг с другом результаты анализов.

— Это нет, конечно. Но от меня он никогда бы не стал скрывать серьезных проблем.

— Простите меня, Секондо, но меня мучает вопрос: с поставщиками рамандоло^[12] и пино-нуар вы ведете себя так же?

Стуки заметил, что бармен покраснел.

— Вы были друзьями?

Секондо кивнул и отвел глаза.

— Давняя дружба? Еще до общих коммерческих дел?

— Четыре года в Маракайбо и три года в Буэнос-Айресе, вместе.

— Понимаю. Танцевать танго на одном и том же танцполе — это связывает навсегда.

— Еще как!

Агент Ландрулли не хотел верить, что господин Анчилотто был здоров. Нельзя было объяснить самоубийство без какой-нибудь серьезной причины. И если причиной было не тело и, судя по всему, не душевные терзания, то какого черта этот тип решил свести счеты с жизнью?

— Так считает бармен Секондо, который знал графа очень хорошо, — сказал Стуки и принялся расхаживать по кабинету. — Ландрулли, чтобы избавиться от сомнений: найди того, кто проводил аутопсию господина Анчилотто и изучи хорошенько результаты вскрытия. Скажи, что тебя послал начальник полиции.

— Хорошо, инспектор.

— Кроме того, что мы знаем о мире вина? — спросил Стуки.

— Вы имеете в виду алкогольный напиток?

— Именно, Спрейфико, тот, который разливают по бутылкам.

— Я знаю четыре «слишком» для вина.

— Ну-ка, послушаем.

— Не предлагай его слишком много, не смешивай слишком много белого и красного, не пей слишком много и не плати слишком мало.

— Похоже, что этот мир слишком сложен, — пробормотал Стуки.

— Это совсем как мир мороженого, мне один знакомый рассказывал! — воскликнул Ландрулли.

— Да что ты, и тот тоже? Наверное, из-за моно-и триглицеридов?

Агент Ландрулли выглядел озадаченным.

В своей квартире в переулке Дотти инспектор Стуки слушал негромкую музыку с компакт-диска, подаренного ему агентом Терезой Брунетти из полицейского управления города Венеции. «Очень волнующе», — прошептала она ему по телефону. Эту мелодию сочинил один американец, который, зная, что дни его сочтены, собрал у себя своих друзей-музыкантов, и в качестве завещания оставил им эти звуки. Под чуть меланхоличную музыку, написанную умирающим, от проникновенного голоса, который пел о райских вратах, инспектора стало клонить в сон. Прежде чем заснуть, Стуки подумал, что ему нравится бесстрашие этого янки. И пообещал себе заглянуть в дом господина Анчилотто.

Примечания

9

Энолог — специалист, который занимается оценкой виноградников, пробой почвы, воды и вина. Обычно сам выращивает виноград и занимается производством вина.

10

Ампелография — раздел ботаники, занимающийся изучением и описанием видов и сортов винограда.

11

«Доля ангелов» — в виноделии таким поэтическим термином обозначают ту часть различного рода алкогольных напитков, которая испаряется в процессе их выдержки в бочках.

12

Рамандоло — сорт итальянского вина.