Приключения маленького лорда

Фрэнсис Элиза Ходжсон Бёрнетт, 1886

Судьба была не очень благосклонна к маленькому Цедрику. Он рано потерял отца, а дед от него отказался. Но однажды он получает известие, что его ждёт огромное наследство в Англии: графский титул и богатейшие имения. И тогда его жизнь круто меняется.

Глава II

Друзья Цедрика

Для Цедрика началась такая странная, такая удивительная жизнь, что он не знал, действительно ли это всё происходит. Мама ему рассказала очень необыкновенную историю. Ему пришлось два или три раза прослушать её, чтобы понять, в чём дело. И он не мог себе представить, что подумает обо всём мистер Гоббс. История началась с графов; дедушка, которого Цедрик никогда не видел, был графом; если бы его старший дядя не убился, упав с лошади, он тоже был бы со временем графом; после его смерти второй дядя Цедрика был бы графом, если бы не умер в Риме от лихорадки; потом его собственный папа сделался бы графом, если бы он остался жив; но так как все они умерли и остался только Цедрик, оказывалось, что он, Цедрик, должен сделаться графом после смерти дедушки; теперь же он стал лордом Фаунтлероем.

Услышав это в первый раз, он побледнел:

— О Дорогая, мне не хочется быть графом. Никто из моих товарищей не граф. Как сделать, чтобы этого не было?

Но, по-видимому, ничего нельзя было сделать. Вечером, сидя у открытого окна и глядя на глухую улицу, Цедрик и его мать долго разговаривали. Мальчик сидел в своей любимой позе, обхватив одно колено, и его маленькое изумлённое личико раскраснелось от усиленных дум. Дедушка прислал за ним, прося его приехать в Англию, и, по мнению мамы, ему следовало ехать.

— Видишь ли, — сказала она, печально глядя в окно, — я знаю, что твой папа захотел бы этого, Цедди, а потому ты должен ехать. Он очень любил свою родину, и есть многое, чего маленький мальчик не может вполне понять. Если бы я не отослала тебя, я была бы очень себялюбивой мамочкой. Когда ты вырастешь, ты сам увидишь — почему.

Цедди печально покачал головой:

— Мне очень жаль расстаться с мистером Гоббсом. Я думаю, ему будет недоставать меня, а мне — его. И мне жаль оставить их всех.

Когда мистер Гавишем — постоянный адвокат графа Доринкоурта, присланный дедом за лордом Фаунтлероем, — пришёл на следующий день, Цедрик услышал ещё много неожиданного и не стал веселее, узнав, что он со временем сделается очень богатым, что у него будут замки в различных местах, большие парки, глубокие рудники, крупные имения и фермы. Его беспокоила мысль о его друге, мистере Гоббсе, и вскоре после завтрака он побежал к нему в магазин в очень тревожном состоянии духа.

Бакалейщик сидел и читал утреннюю газету. Цедрик подошёл к нему с важным видом. Он чувствовал, что мистер Гоббс будет поражён, услышав обо всём случившемся, и по дороге к лавке долго думал, как бы лучше сообщить ему неожиданную новость.

— Ага! — сказал мистер Гоббс. — Здравствуйте!

— Здравствуйте, — ответил Цедрик.

Он не забрался по обыкновению на высокий стул, а уселся на ящик с бисквитами, обхватил руками колено и несколько мгновений не двигался, не говорил и сидел так тихо, что мистер Гоббс наконец вопросительно взглянул на него поверх газеты.

— Эй-эй, — произнёс бакалейщик.

Цедрик собрался с духом:

— Мистер Гоббс, помните ли вы, о чём мы говорили с вами третьего дня утром?

— Да, — ответил Гоббс, — об Англии.

— Верно, — продолжил Цедрик. — Но перед тем, как Мэри пришла за мной? Помните?

Мистер Гоббс потёр затылок.

— Мы говорили о королеве Виктории и аристократах.

— Да, да, — нерешительно произнёс Цедрик. — И о… о… графах, помните?

— Помню-помню, — заметил Гоббс. — Мы немножечко затронули их, да-да.

Цедрик вспыхнул до корней волос. Никогда в жизни он ещё не был так смущён. Он боялся, что и мистеру Гоббсу тоже будет не по себе.

— Вы сказали, — продолжил Цедди, — что не позволите им сидеть на ваших бисквитных бочонках?

— Да, сказал, — твёрдо ответил Гоббс. — И я говорил то, что думаю. Пусть они попробуют — тогда и увидим.

— Мистер Гоббс, — сказал Цедрик, — в эту минуту на ящике сидит граф.

Гоббс так и подскочил.

— Что такое? — закричал он.

— Да, — с подобающей скромностью сказал Цедрик, — я граф или сделаюсь графом. Я не хочу обманывать вас.

Мистер Гоббс казался взволнованным. Он порывисто поднялся с места и подошёл посмотреть на термометр.

— Кровь бросилась вам в голову, — сказал он, возвращаясь и глядя на своего юного друга. — Знойный день! Как вы себя чувствуете? У вас болит что-нибудь? Когда это началось с вами?

Он положил свою большую руку на волосы мальчика. Положение сделалось ещё затруднительнее.

— Благодарю вас, — сказал Цедди. — Мне совсем хорошо. С моей головой ничего не случилось. К сожалению, я должен сказать вам, мистер Гоббс, что всё это правда. Вот зачем пришла за мной Мэри и увела меня домой. Мистер Гавишем рассказывал обо всём этом моей маме; мистер Гавишем — адвокат.

Гоббс упал на стул и стал усиленно вытирать лоб платком.

— У одного из нас солнечный удар, — с волнением заметил он.

— Нет, — ответил Цедрик, — мы оба здоровы. Нам нужно как-нибудь примириться с этим, мистер Гоббс. Мистер Гавишем нарочно приехал из Англии, чтобы рассказать нам всё. Его прислал сюда дедушка.

Гоббс дико смотрел на невинное серьёзное личико.

— Кто ваш дедушка? — спросил он.

Цедрик положил руку в карман и вынул кусочек бумажки, на которой было что-то написано его круглым неправильным почерком.

— Мне трудно было запомнить всё сразу, а потому я записал, — проговорил мальчик и медленно прочитал вслух: — Джон-Артюр-Молине-Эрроль, граф Доринкоурт. Вот его имя, и он живёт в замке… то есть, кажется, в двух или трёх замках. Мой папа был его младшим сыном, и, если бы папа не умер, я не был бы ни лордом, ни графом. Папа тоже не был бы графом, если бы его старшие братья не умерли. Но они все умерли, и не осталось никого, кроме меня… Ни одного мальчика. Поэтому я должен быть графом, и дедушка прислал за мной. Он хочет, чтобы я поехал в Англию.

Гоббсу делалось всё жарче и жарче. Он вытирал лоб и лысину и с трудом переводил дыхание. Бакалейщик начал понимать, что случилось что-то необыкновенное, однако он смотрел на Цедрика, который спокойно сидел на бисквитном ящике с встревоженным выражением своих детских глаз, и не замечал в нём никакой перемены; он видел, что это всё тот же милый мальчик, как и прежде, — красивый, бодрый, славный маленький человечек в чёрном костюме и красном галстучке. Все эти известия о знатности туманили ему голову. Он ещё больше смущался, потому что Цедрик говорил так просто, очевидно совсем не понимая поразительности случившегося.

— Как?.. Как ваше имя, сказали вы? — спросил Гоббс.

— Цедрик Эрроль, лорд Фаунтлерой, — ответил Цедрик. — Так назвал меня мистер Гавишем. Когда я вошёл в комнату, он сказал: «А вот и маленький лорд Фаунтлерой!»

— Ну, — заявил Гоббс, — заставьте меня плясать!

Когда он бывал очень изумлён или взволнован, у него всегда срывалось это странное восклицание. В такое изумительное мгновение он не мог произнести ничего другого.

Цедрик решил, что это вполне подходящее к случаю восклицание. Он так любил и уважал мистера Гоббса, что всегда восхищался всеми его замечаниями и одобрял их. Он мало бывал в обществе и не понимал, что мистер Гоббс иногда нарушал правила приличий. Конечно, Цедди видел, что Гоббс не походит на его маму, но ведь его мама была дама, а, по мнению мальчика, дамы всегда отличались от джентльменов.

Он печально посмотрел на Гоббса:

— Англия очень далеко? Правда?

— За Атлантическим океаном, — ответил Гоббс.

— Это самое худшее, — сказал Цедрик. — Может быть, я долго не увижусь с вами… Мне неприятно думать об этом, мистер Гоббс.

— Самым лучшим друзьям приходится расставаться, — заметил бакалейщик.

— Мы много лет были дружны, мистер Гоббс, правда? — спросил Цедди.

— С самого вашего рождения, — ответил Гоббс. — Вас в первый раз вынесли на эту улицу, когда вам было шесть недель.

— Ах, — со вздохом заметил Цедрик, — в то время я не думал, что когда-нибудь сделаюсь графом.

— А как вам кажется, — спросил Гоббс, — нельзя как-нибудь избавиться от этого?

— Боюсь, что нет, — ответил Цедрик. — По словам Дорогой, папе было бы приятно, чтобы я поехал в Англию и стал лордом. Но вот что я могу сделать: если уж мне придётся быть графом, я постараюсь быть графом хорошим. Я не буду тираном. И если опять начнётся война с Америкой, я постараюсь остановить её.

Он долго и очень серьёзно разговаривал с мистером Гоббсом. Когда прошло первое потрясение, Гоббс стал спокойнее, чем можно было ожидать; он решил примириться с новым положением вещей и во время разговора с Цедди задал ему множество вопросов. Однако Цедрик мог ответить на немногие из них, а потому бакалейщик постарался сам разрешить их.

Начав говорить о графах, маркизах и господских имениях, он многое объяснил мальчику так, что это, вероятно, очень удивило бы мистера Гавишема.

Но и без того многое удивляло Гавишема. Он прожил всю жизнь в Англии и совершенно не привык к американцам и их обычаям. По обязанности он около сорока лет бывал в семье графа Доринкоурта, хорошо знал всё касавшееся его больших имений, богатства и знатности, и теперь его занимал маленький мальчик, который в будущем должен был сделаться владельцем громадных поместий. Адвокат знал, как печалили графа его старшие сыновья, как жестоко сердился он на капитана Цедрика за его женитьбу на американке, знал он также, до чего старик ненавидел кроткую молодую вдову, как злобно и жестоко он говорил о ней. Упрямый старик настойчиво уверял, что она расчётливая особа, которая заставила его сына жениться на ней, так как капитан — член знатной семьи. Старый адвокат сам верил, что это правда. Он в жизни видел много себялюбивых, корыстных людей и был дурного мнения об американцах. Когда его отвезли на жалкую улицу и экипаж остановился перед маленьким убогим домиком, Гавишем смутился. Ему было странно, что будущий владелец замков Доринкоурт, Виндгем, Корлворт и других великолепных поместий родился и воспитывался в невзрачном домишке, а на углу улицы, где он жил, стояли зеленная и бакалейная лавки. Он старался представить себе мальчика, которого встретит. Ему хотелось даже отказаться от встречи с ним. Он гордился благородным родом, дела которого вёл так долго, и ему было неприятно иметь дело с женщиной, не уважающей родину своего покойного мужа и благородство своего имени. Сам Гавишем очень уважал это древнее славное имя, хотя был только хладнокровным, ловким старым адвокатом.

Когда Мэри ввела Гавишема в маленькую гостиную, он окинул её подозрительным взглядом. В ней стояла самая простая мебель, но комната имела уютный вид; не было дешёвых безвкусных безделушек и плохих картин; всё было просто, красиво, и старик заметил множество мелочей, сделанных ловкой женской рукой.

«Пока совсем недурно, — мысленно сказал он, — но, может быть, всё это вкус капитана?»

Однако, когда вошла миссис Эрроль, он подумал, что, возможно, гостиную убрала молоденькая вдова капитана. Если бы Гавишем не был сдержанным, суровым стариком, вероятно, он пришёл бы в смятение, увидев её. В простом чёрном платье, плотно облегавшем её тонкую фигуру, она больше походила на молодую девушку, чем на мать семилетнего мальчика. У неё было красивое лицо и большие тёмные печальные глаза — такими со дня смерти её мужа Цедрик привык видеть их. Выражение печали на её лице пропадало только тогда, когда он играл с ней, повторял ей фразы взрослых людей или употреблял в разговоре длинные слова, выхваченные им из газет или из разговоров с мистером Гоббсом. Цедди любил длинные слова и всегда радовался, когда миссис Эрроль смеялась, хотя, по его мнению, это совсем не было смешно. Он-то говорил вполне серьёзно.

Старый опытный адвокат отлично умел разгадывать характеры людей и, едва увидев миссис Эрроль, тотчас же понял, что старый граф ошибался, считая её неблагодарной, корыстолюбивой женщиной. Гавишем не был женат и даже никогда никого не любил сильно. Но он угадывал, что эта прелестная молодая женщина с нежным голосом и печальными глазами вышла замуж за капитана Эрроля только потому, что любила его всем сердцем, и никогда не думала о том, как может быть выгодно для неё его близкое родство с богачом графом. Он понял, что ему будет легко разговаривать с ней, и начал думать, что маленький лорд Фаунтлерой не сделается таким наказанием для графа, как это предполагалось. «Капитан был очень красив, молодая мать тоже хороша собой, и, может быть, — говорил себе адвокат, — мальчик окажется довольно мил».

Когда Гавишем объяснил миссис Эрроль, зачем он приехал, она страшно побледнела.

— О, — сказала молодая женщина, — неужели его возьмут от меня? Мы так любим друг друга. Он — всё моё счастье; у меня только он, и я старалась быть для него хорошей матерью. — Тут её нежный молодой голос задрожал и слёзы покатились из глаз. — Вы не знаете, что он для меня значит, — прибавила она.

Адвокат откашлялся.

— Я должен сказать, — начал он, — что граф Доринкоурт не… не очень дружески расположен к вам. Он стар, и предубеждения его сильны. Он никогда не любил Америку и американцев и очень сердился на сына за его брак с вами. Мне очень грустно говорить вам неприятные вещи, но он твёрдо решил не видаться с вами. Он желает, чтобы лорд Фаунтлерой воспитывался под его наблюдением и жил у него. Граф любит замок Доринкоурт и большую часть времени проводит в нём. Он страдает подагрой, и Лондон ему не нравится. Поэтому, вероятно, лорду Фаунтлерою придётся жить в Доринкоурте. Граф предлагает вам поселиться в усадьбе Коурт-Лодж; она стоит в хорошем месте, невдалеке от замка. Он также предлагает вам приличный годовой доход. Лорду Фаунтлерою будет позволено навещать вас; вы же не должны бывать в замке и входить в ворота парка. Как видите, в сущности, вы не расстанетесь с вашим сыном, и — уверяю вас, сударыня, — все эти условия не так жестоки, как… как могли бы быть. Я уверен, вы сами поймёте, какую пользу принесут лорду Фаунтлерою жизнь в замке и утончённое воспитание.

Адвокат немножко боялся, что миссис Эрроль заплачет или устроит сцену, как поступили бы многие женщины. Ему всегда бывало неловко, когда он видел слёзы.

Но миссис Эрроль не заплакала. Она только подошла к окну и несколько минут стояла, не глядя на него; старик понял, что она старалась овладеть собой.

— Капитан Эрроль очень любил Доринкоурт, — сказала она наконец. — Он любил Англию, всё английское и всегда тосковал по родине. Он гордился своим домом и своим именем. Он захотел бы — я знаю это, — чтобы его сын увидел старинную усадьбу и получил воспитание, нужное для его будущего положения.

После этого миссис Эрроль подошла к столу и остановилась, кротко глядя на Гавишема.

— Вот чего хотел бы мой муж, — сказала она, — и так будет лучше для моего маленького мальчика. Я знаю, я уверена, что граф не захочет заставить его разлюбить меня; я знаю также, что, если бы он даже постарался сделать это, мой маленький Цедди, который так походит на отца, не испортится. У него горячая, верная душа и искреннее сердце. Даже в разлуке со мной он любил бы меня, а раз мы будем видаться, я не должна очень страдать.

«Она мало думает о себе, — подумал адвокат. — Она ничего не просит для себя».

— Сударыня, — громко сказал он, — я уважаю ваши заботы о сыне; он поблагодарит вас, когда вырастет. Уверяю вас, о лорде Фаунтлерое и его счастье будут заботиться. Граф Доринкоурт постарается предоставить ему все удобства.

— Я надеюсь, — сказала нежная мать срывающимся голосом, — что дедушка полюбит Цедди. У мальчика очень любящая натура, и его всегда любили.

Мистер Гавишем опять откашлялся. Он с трудом мог представить себе, чтобы капризный, себялюбивый, больной подагрой граф полюбил кого-нибудь. Однако адвокат понимал, что старому лорду будет выгодно по-доброму обращаться с ребёнком, которому предстояло сделаться его наследником. Знал он также, что, если Цедди сделает честь своему имени, дедушка станет гордиться им.

— Я уверен, что лорду Фаунтлерою будет хорошо, — заметил он. — Именно для его же счастья граф пожелал, чтобы вы жили поближе к нему и часто виделись.

Он не хотел повторять точных слов графа; это были и невежливые, и недружелюбные слова. Мистер Гавишем предпочёл передать предложение своего знатного доверителя более мягко и вежливо.

Он был снова поражён, когда миссис Эрроль попросила Мэри отыскать Цедрика и привести домой и Мэри сказала, где мальчик.

— Конечно, я сейчас же приведу его, — проговорила служанка. — Ведь он у мистера Гоббса. Сидит себе на высоком стуле подле конторки и разговаривает с ним о политике или играет посреди лавки бруском мыла, свечой либо картофелем, как славный, благоразумный мальчик.

— Мистер Гоббс знает его с рождения, — сказала миссис Эрроль. — Он очень добр к Цедди, и они очень дружны.

Гавишем вспомнил, что проездом он видел лавку, полную бочек с картофелем и яблоками, и в его уме снова зашевелились сомнения. В Англии сыновья воспитанных людей не дружат с бакалейщиками. Всё это казалось ему очень странным. Было бы ужасным, если бы у мальчика оказались дурные манеры и влечение к обществу грубых людей. Старый граф горько страдал от унижения, слыша, что его старшие сыновья любили людей недостойных. «Неужели, — подумал адвокат, — этот мальчик унаследовал наклонности дядей, а не хорошие качества своего отца?»

Разговаривая с миссис Эрроль, он до прихода Цедди тревожно думал об этом. Когда дверь отворилась, адвокат не сразу решился взглянуть на мальчика. Люди, знавшие мистера Гавишема, может быть, очень удивились бы, узнав, какие странные мысли шевельнулись в нём, когда он взглянул наконец на Цедрика, стремительно бросившегося к матери. Старик сильно взволновался; он сразу понял, что в комнату вошёл один из самых прелестных мальчиков, которых он когда-либо видел. Цедрик со своей сильной, лёгкой, грациозной фигурой и смелым, мужественным личиком был необыкновенно хорош; он высоко поднимал головку и держался прямо, смело. И он поразительно походил на отца; у него были отцовские золотистые волосы и тёмные глаза матери, только в них не светилось ни печали, ни робости. Это были невинно бесстрашные глаза; он смотрел, точно ещё никогда в жизни ничего не боялся и ни в чём не сомневался.

«С виду очень воспитанный ребёнок, — подумал Гавишем, — и замечательно красив». Но вслух старик сказал просто:

— Так вот маленький лорд Фаунтлерой.

И чем больше смотрел адвокат на маленького лорда, тем больше изумлялся. Он мало знал детей, хотя в Англии видел множество красивых розовощёких девочек и мальчиков, за которыми строго смотрели их воспитатели и гувернантки; некоторые были застенчивы, некоторые немножко шаловливы, но никто из них никогда не занимал церемонного, необщительного, старого, неприветливого адвоката. Может быть, участие к семье графа заставило Гавишема приглядеться к Цедди ближе, чем к остальным детям. Как бы то ни было, он следил за ним изо всех сил.

Цедрик не знал, что за ним наблюдают, и вёл себя как всегда. Он по своему обыкновению дружески пожал руку мистеру Гавишему и на его вопросы отвечал охотно и без колебаний, совершенно так же, как разговаривая с мистером Гоббсом. Он не был ни застенчив, ни дерзок. Беседуя с миссис Эрроль, Гавишем заметил, что мальчик прислушивается к их словам, как взрослый.

— Мне кажется, это очень благоразумный маленький человечек, — сказал Гавишем.

— В некоторых отношениях — да, — ответила она. — Он всегда охотно учился и много жил со взрослыми. У него смешная привычка употреблять длинные слова и выражения, которые он вычитал из книг или узнал от других, но он очень любит и детские игры. Мне кажется, Цедди довольно благоразумен, но иногда бывает настоящим маленьким шалуном.

Когда мистер Гавишем увидел Цедрика во второй раз, он понял, что миссис Эрроль сказала правду. Его карета огибала угол дома, и в эту минуту он заметил мальчиков, по-видимому очень оживлённых. Двое собирались бежать наперегонки, и одним из них был его милость, маленький лорд. Он кричал не меньше самого шумного из своих товарищей. Цедрик стоял рядышком с другим мальчиком, выставив вперёд ногу.

— Раз — приготовься! — кричал третий. — Два — смирно! Три — бежать!

Невольно заинтересованный, Гавишем высунулся из окна кареты. Он никогда не видывал ничего подобного: после сигнала ножки маленького лорда в красных чулочках быстро-быстро полетели, мелькая под короткими панталончиками. Он сжал руки в кулачки и наклонил лицо, его светлые волосы разлетались по ветру.

— Урра, Цед Эрроль, — закричали мальчики, прыгая от волнения. — Урра, Билли Вильямс! Урра, Цедди! Ура, Билли! Урра-ра-ра!

«Я полагаю, он выиграет», — подумал Гавишем. Мелькание красных ножек, крики мальчиков, усилия Билли Вильямса, к тёмно-коричневым ногам которого нельзя было относиться без снисхождения, так как он немного отстал от Цедди, — всё это вместе взволновало его. «Право, я надеюсь, что он выиграет», — пробормотал старик и, как бы в извинение себе, кашлянул.

В это мгновение толпа прыгавших, скакавших и шумевших мальчиков дико закричала. После заключительного отчаянного прыжка будущий граф Доринкоурт очутился подле фонарного столба и дотронулся до него ровно за две секунды до того, как подбежал задыхающийся Билли Вильямс.

— Ура в честь Цедди Эрроля, — закричали маленькие мальчики. — Ура, Цедди Эрроль!

Гавишем отодвинулся от окна, улыбнулся сухой улыбкой, откинулся на спинку сиденья и сказал:

— Браво, лорд Фаунтлерой.

Вскоре его карета остановилась подле дверей дома миссис Эрроль, в это время победитель и побеждённый направлялись туда же в сопровождении шумной толпы. Цедрик шёл рядом с Билли Вильямсом и что-то говорил ему. Его разгорячённое личико было очень красным, кудри прилипли к горячему влажному лбу, руки прятались в карманах.

— Видишь ли, — говорил он, очевидно, желая утешить Билли, — думаю, я выиграл потому, что мои ноги немножко длиннее твоих. Думаю, это так. Я на три дня старше тебя, и это даёт мне преимущество. Я на целых три дня старше тебя.

Его слова, по-видимому, ободрили Билли Вильямса; он снова стал улыбаться всему миру и начал немножко покачиваться, точно он победил на состязании, а не проиграл. Цедди всегда умел так поступать, что людям становилось ловко и хорошо. Даже в первый разгар торжества он помнил, что побеждённому может быть совсем не так весело, как ему, что, вероятно, Билли хотелось бы думать, что при других условиях победил бы он, а не Эрроль.

Немного позже Гавишем долго разговаривал с победителем, и этот разговор заставил его несколько раз улыбнуться и потереть костлявой рукой подбородок.

Миссис Эрроль позвали из гостиной, и адвокат остался вдвоём с Цедриком. Сначала Гавишем не знал, о чём говорить с таким маленьким собеседником. Ему пришло в голову, что, может статься, было бы лучше несколько подготовить Цедрика к встрече с дедушкой и к перемене жизни. Он понимал, что маленький лорд даже не представляет себе, какая новая жизнь ждёт его в Англии и в каком доме он поселится. Он даже не знал ещё, что его мать не будет жить вместе с ним. Было решено дать ему прежде оправиться от первой неожиданности, а потом сказать остальное.

Гавишем сел по одну сторону открытого окна; с другой его стороны стояло большое кресло, и Цедрик уселся в него, глядя на адвоката. Его курчавая головка лежала на мягкой спинке кресла, ноги были скрещены, руки засунуты глубоко в карманы, совсем как у мистера Гоббса. Пока миссис Эрроль была в комнате, он спокойно наблюдал за Гавишемом и после того, как она ушла, продолжал внимательно и задумчиво смотреть на него. Оставшись вдвоём, они помолчали немного; в это время Цедрик, казалось, изучал адвоката, а Гавишем, наверно, изучал Цедрика. Он не знал, что взрослый человек должен сказать мальчику, который выигрывает, бегая наперегонки, носит короткие панталончики и красные чулочки на ножках, недостаточно длинных, чтобы перевешиваться с сиденья глубокого кресла.

Но Цедрик избавил его от раздумий, сам начав разговор.

— Знаете, — сказал он, — я не понимаю, что такое граф.

— Нет? — спросил Гавишем.

— Нет, — подтвердил Цедди. — А между тем мне кажется, что, когда мальчик должен сделаться графом, ему следует знать это. Как по-вашему?

— Да, — ответил мистер Гавишем.

— Вам не будет трудно, — вежливо заметил Цедди, — вам не будет трудно дать мне оснение? (Иногда, употребляя слова, услышанные от взрослых, он не вполне правильно произносил их.) Как люди делаются графами?

— Граф получает титул от короля и королевы, — сказал Гавишем. — Обыкновенно человека делают графом за то, что он оказал какую-нибудь услугу своему государю или совершил подвиг.

— О, — сказал Цедрик, — значит, его выбирают, как президента!

— Да? — спросил Гавишем. — Ваших президентов выбирают за это?

— Да, — весело ответил Цедди. — В президенты выбирают очень хорошего и очень известного человека. Потом устраивают факельную процессию, собирают оркестры и говорят речи. Я думал, что, может быть, со временем сделаюсь президентом, но никогда не думал, что буду графом. Я ничего не знаю о графах, — поспешно прибавил он, боясь обидеть Гавишема тем, что не желал сделаться графом. — Если бы я знал что-нибудь о них, может быть, мне захотелось бы этого.

— Граф совсем не то, что президент, — заметил Гавишем.

— Да? — спросил Цедрик. — А почему? Может быть, не устраивают процессий с факелами?

Гавишем положил ногу на ногу и осторожно прижал кончики пальцев одной руки к концам пальцев другой. Ему пришло в голову, что пора яснее объяснить мальчику положение вещей.

— Граф очень… очень важное лицо, — начал он.

— Президент тоже! — вставил Цедди. — Факельная процессия тянется пять миль, пускают ракеты, оркестр играет. Мистер Гоббс водил меня смотреть процессию.

— Графы, — не вполне уверенно продолжил Гавишем, — часто бывают очень древнего происхождения.

— Что это такое? — спросил Цедди.

— Очень древнего рода, — повторил адвокат.

— Понимаю, — сказал Цедди, глубже засовывая руки в карманы. — Мне кажется, торговка яблоками подле парка очень древнего рода. Она так стара, что вы удивились бы, как она ещё стоит на ногах. Я думаю, ей лет сто, а между тем она сидит у лотка даже в дождь. Мне так жаль её, и товарищам тоже жалко. Раз у Билли Вильямса был чуть ли не целый доллар, и я попросил его каждый день покупать у неё яблок на пять центов. Денег хватило бы на двадцать дней, но через неделю ему надоели яблоки. Тогда — такое счастье! — один господин дал мне пятьдесят центов, и я стал покупать яблоки. Так жаль всякого бедного человека старинного рода! Она говорит, что у неё ревматизм в костях и в дождь ей делается хуже.

Глядя на невинное, серьёзное личико своего собеседника, Гавишем не знал, что и сказать.

— Боюсь, что вы не вполне поняли меня, — заметил он. — Говоря о старых родах, я не думал о старом возрасте. Я хотел сказать, что если имя древней семьи было известно очень давно — её называют древним родом; иногда целые сотни лет люди, носившие то или другое имя, были известны и о них говорилось в истории их страны.

— Вот таков и Джордж Вашингтон, — сказал Цедди. — Я слышал о нём с самого рождения, и он был известен ещё раньше этого. Мистер Гоббс говорит, что его никогда не забудут. Вы знаете, его не забудут из-за объявления независимости и праздника Четвёртого июля; кроме того, он был очень-очень смелый человек.

— Первый граф Доринкоурт, — торжественно произнёс мистер Гавишем, — принял графский титул четыреста лет тому назад.

— Ого, — сказал Цедди, — давно! Вы говорили об этом Дорогой? Ей будет очень интересно. Мы скажем ей, когда она придёт. Она так любит слушать всё занимательное. Ну а что ещё делает граф кроме того, что он принимает графский титул?

— Очень многие графы помогали править Англией. Некоторые были храбры и в древние времена бились в сражениях.

— Этого я сам хотел бы, — сказал Цедрик. — Мой папа был военным и очень храбрым человеком, таким же храбрым, как Джордж Вашингтон. Может быть, именно за это его и сделали бы графом, если бы он не умер? Я очень рад, что графы храбры. Смелость — преимущество! Прежде я многого боялся… Знаете, — в темноте, но когда я подумал о солдатах революции и о Джордже Вашингтоне, я исправился.

— У графов есть и другие преимущества, — медленно сказал Гавишем и со странным выражением устремил свои проницательные глаза на мальчика. — У некоторых графов много денег.

Ему было любопытно услышать, знает ли его молодой друг силу денег.

— Деньги иметь приятно, — наивно сказал Цедрик. — Мне хотелось бы, чтобы у меня было много-много денег.

— Да? — спросил Гавишем. — А зачем?

— Видите ли, — объяснил Цедрик, — человек с деньгами может сделать очень многое. Вот, например, старая лоточница… Если бы я был очень богат, я купил бы ей маленькую палатку, под которую она могла бы поставить лоток, потом небольшую печку, а каждое дождливое утро давал бы ей доллар, чтобы она оставалась дома. Потом… О, я купил бы ей шаль. Понимаете, тогда её кости болели бы меньше. У неё не такие кости, как у нас; ей больно, когда она двигается. А это, должно быть, ужасно, когда кости болят! Если бы я был достаточно богат, чтобы сделать для неё всё это, я думаю, её кости поправились бы.

— Ага, — сказал Гавишем, — а что ещё сделали бы вы?

— О, многое, очень многое. Конечно, я накупил бы для Дорогой всяких хороших вещей — игольники в виде книжек, веер, золотой напёрсток и много колец, энциклопедию и коляску, чтобы ей не приходилось ждать омнибусов. Может быть, если бы она любила розовые шёлковые платья, я купил бы ей их; только она больше любит чёрные. Я отвёл бы её в большие магазины и сказал бы, чтобы она смотрела и выбирала сама. Потом для Дика…^[2]

— Кто такой Дик? — спросил мистер Гавишем.

— Мальчик — чистильщик сапог, — сказал маленький лорд, увлечённый чудными мечтами, — такой славный чистильщик, какого не скоро встретишь. Премилый! Он стоит на углу одной из улиц в центре города. Я давным-давно знаю его. Как-то раз, когда я был ещё очень мал, Дорогая купила мне чудный мячик и я нёс его. Вдруг он выскочил у меня из рук и откатился на середину улицы, а там были лошади и экипажи. Я так огорчился, что заплакал. Понимаете, я был ещё очень маленький! Дик чистил сапоги одного господина. Он крикнул мне: «Эге», — пробежал между лошадей, поймал мячик, вытер его своей курткой, подал маме и сказал: «Теперь всё в порядке, малыш». Дорогая полюбила его, я тоже, и, когда мы бываем в той части города, мы всегда разговариваем с ним. Он кричит «эге!», а я отвечаю «эгe!». Потом мы начинаем болтать, и он рассказывает, как идут дела. В последний раз было плохо.

— А что хотели бы вы сделать для него? — спросил адвокат, потирая подбородок и улыбаясь странной улыбкой.

— Вот! — сказал лорд Фаунтлерой, с деловым видом усаживаясь удобнее в кресле. — Я откупил бы его от Джека.

— А кто такой Джек? — спросил Гавишем.

— Он компаньон Дика, и худшего компаньона нельзя найти. Так говорит Дик. Джек медленно работает и нечестен. Он обманывает, а это с ума сводит Дика. Не правда ли, можно с ума сойти, когда хорошо чистишь сапоги, чернишь их ваксой изо всех сил, всё время поступаешь порядочно и узнаёшь, что твой товарищ совсем не честен? Все любят Дика, но не любят Джека, и многие не возвращаются к ним во второй раз. Поэтому, если бы я был богат, я выплатил бы Джеку его часть и заказал бы для Дика большую вывеску. Он говорит, что хорошая вывеска — дело важное. Я купил бы ему новые суконки и новые щётки и пустил бы его в ход. Он говорит, что ему нужно только пойти в ход.

Маленький лорд говорил доверчиво, повторяя выражения Дика. По-видимому, он нисколько не сомневался, что его старого собеседника всё это занимает так же сильно, как и его самого. И действительно, адвокат слушал с любопытством, но, может быть, его меньше интересовали Дик и лоточница, чем маленький добрый лорд, курчавая головка которого так усиленно работала под золотистыми волосами. Он строил столько планов для своих друзей, как-то совсем забыв о себе!

— А есть ли что-нибудь, — начал Гавишем, — чего вы хотели бы для себя?

— Множество вещей, — ответил лорд Фаунтлерой. — Но прежде я дал бы Мэри денег для её сестры Бриджет, у которой двенадцать детей и муж без работы. Она приходит сюда, плачет, и Дорогая кладёт для неё в корзинку разные вещи; тогда она опять плачет и говорит: «Благослови вас Бог, добрая красавица». Потом, я думаю, что Гоббсу было бы приятно получить от меня на память золотые часы с цепочкой и трубку из морской пенки. И я хотел бы иметь отряд!^[3]

— Отряд? — вскрикнул Гавишем.

— Да, вроде республиканского войска, — объяснил Цедрик в сильном волнении. — Я хотел бы иметь факелы и мундиры для всех наших мальчиков и для себя тоже. Тогда мы маршировали бы и устраивали бы учения. Вот что я хотел бы для себя, если бы был богат.

Дверь отворилась, и вошла миссис Эрроль.

— Жалею, что мне пришлось так надолго оставить вас, — обратилась она к Гавишему. — Но ко мне пришла бедная женщина, у которой много неприятностей.

— Этот молодой человек, — сказал Гавишем, — рассказывал мне о своих друзьях и о том, что он сделал бы для них, если бы был богат.

— Бриджет — тоже его друг. Я разговаривала на кухне с ней. Она очень опечалена, так как у её мужа сделалась ревматическая лихорадка.

Цедрик соскользнул с большого кресла.

— Я пойду поговорить с ней, — сказал он, — и спрошу, как его здоровье. Когда Микэль здоров, он такой славный. Я очень обязан ему: как-то раз он сделал для меня деревянный меч. Это очень талантливый человек.

Цедди убежал из комнаты. Мистер Гавишем поднялся со стула, помолчал немножко, потом произнёс, глядя на миссис Эрроль:

— Перед отъездом из Доринкоурта я виделся с графом, и он дал мне некоторые поручения.

Ему хочется, чтобы внук радовался предстоящей жизни в Англии и знакомству с ним. Он поручил мне объяснить лорду Фаунтлерою, что перемена жизни даст ему деньги и всевозможные детские удовольствия; мне велено исполнять все его прихоти и говорить при этом, что дедушка доставил ему то, чего он желал. Граф не ожидал, что мальчик выкажет именно такие наклонности, но раз лорду Фаунтлерою хочется помочь этой бедной женщине, я знаю, граф Доринкоурт останется недоволен, если я не исполню его желания.

Во второй раз он не повторил точных слов графа. В действительности старый лорд сказал:

— Объясните мальчишке, что я могу дать ему всё, что он пожелает. Пусть он поймёт, что значит быть внуком графа Доринкоурта. Покупайте вещи, которые ему понравятся, давайте ему деньги и говорите, что всё это он получает от дедушки.

Граф поступал так совсем не из добрых чувств, и, если бы ему пришлось иметь дело с мальчиком менее любящим, менее добрым, чем лорд Фаунтлерой, он принёс бы ему большой вред. Между тем мать Цедрика была так добра и кротка, что и не подозревала о дурных побуждениях графа. Она говорила себе, что, может быть, одинокий, несчастный старик, потерявший всех сыновей, хочет быть добрым к её маленькому сыну, и чувствовала к нему невольное расположение. Кроме того, ей было приятно думать, что Цедди поможет Бриджет. Она стала счастливее при мысли, что богатство, выпавшее на долю её маленького мальчика, с самого начала даст ему возможность быть добрым к тем, кто нуждался в его доброте. Яркий румянец загорелся на её молодом лице.

— О, — сказала она, — это так великодушно со стороны графа. Как обрадуется Цедди! Он очень любит Бриджет и Микэля. И они стоят этого. Я всегда сожалела, что не могу больше помогать им. Когда Микэль здоров, он трудится изо всех сил, но он долго пролежал больной, и теперь ему нужны дорогие лекарства, тёплое платье и питательная пища. Он и Бриджет попусту не истратят подаренных им денег.

Гавишем запустил свою худую руку в жилетный карман и вынул большую записную книжку. На его умном лице было странное выражение; он спрашивал себя: что скажет граф Доринкоурт, узнав, какое первое желание высказал его внук? Гавишем не знал, что подумает обо всём этом суровый, желчный, себялюбивый старый граф.

— Я не знаю, поняли ли вы, — заметил Гавишем, — что граф Доринкоурт необыкновенно богатый человек. Он может исполнять все капризы. Я думаю, ему будет приятно, если он узнает, что прихоти лорда Фаунтлероя были исполнены. Если вы позовёте вашего сына, я с вашего разрешения передам ему пять фунтов для этих людей.

— Двадцать пять долларов! — воскликнула миссис Эрроль. — Для них такие деньги почти богатство! Я еле верю, что всё это правда!

— Это совершенная правда, — сказал Гавишем, улыбаясь сухой улыбкой. — В жизни вашего сына произошла большая перемена, теперь в его руках будет большая сила.

— О, — вскрикнула миссис Эрроль, — а между тем он ещё такой маленький мальчик, совсем-совсем маленький. Сумею ли я научить его никогда не злоупотреблять властью? Мне страшно. Мой хорошенький, маленький Цедди!

Адвокат откашлялся. В его расчётливое, жёсткое старое сердце закралось нежное чувство при виде робкого выражения её тёмных глаз.

— Судя по моему разговору с лордом Фаунтлероем, — сказал он, — мне кажется, будущий граф Доринкоурт будет думать о других столько же, сколько и о себе. Конечно, он ещё ребёнок, но я думаю, что на него можно положиться.

Миссис Эрроль пошла за Цедриком и привела его в гостиную. Раньше чем он вошёл в комнату, Гавишем услышал его голос:

— У него ревматическое воспаление, а это ужасная вещь. И он всё думает о том, что за квартиру не заплачено, а Бриджет говорит, что от этого воспаление делается только хуже. Подумай только: Пат мог бы поступить на место в лавку, если бы у него было платье!

Цедди вошёл в гостиную со встревоженным личиком. Он очень жалел Бриджет.

— Дорогая сказала, что вы хотите меня видеть, — обратился он к Гавишему. — Я разговаривал с Бриджет.

Адвокат посмотрел на него. Несколько мгновений он стоял в нерешительности и чувствовал себя неловко. Миссис Эрроль сказала правду: это был ещё совсем маленький мальчик.

— Граф Доринкоурт… — начал старик и невольно взглянул на миссис Эрроль.

Мать маленького лорда стала на колени подле Цедди и нежно обняла его обеими руками.

— Цедди, — сказала она, — граф — твой дедушка, отец твоего папы. Он очень добрый, очень любит тебя и хочет, чтобы ты любил его, потому что сыновья, которые были его маленькими голубчиками, умерли. Он хочет также, чтобы ты был счастлив и делал счастливыми других. Твой дедушка богат. И ему хотелось бы, чтобы у тебя было всё, чего ты желаешь. Он сказал это мистеру Гавишему и дал ему для тебя очень много денег. Теперь ты можешь помочь Бриджет. Ты можешь подарить ей деньги, чтобы она заплатила за квартиру и купила всё нужное для Микэля. Разве это не хорошо, Цедди? Правда, какой он добрый?

Она обняла и поцеловала круглую щёчку ребёнка, на которой внезапно загорелся румянец волнения.

Цедди переводил глаза с матери на Гавишема.

— Могу я сейчас получить деньги? — вскрикнул он. — Могу я сию минуту отдать их Бриджет? Она уходит.

Гавишем передал ему деньги. Это были новые чистые бумажки с зелёной обратной стороной; они лежали свёрнутые в аккуратную пачку.

Цедди пулей вылетел из комнаты.

— Бриджет! — донеслось из кухни. — Бриджет, подожди одну минуту! Вот деньги. О, это для тебя, и теперь ты можешь заплатить за квартиру! Мой дедушка подарил их мне. Возьми для себя и Микэля.

— О, мистер Цедди, — в каком-то ужасе закричала Бриджет. — Тут целых двадцать пять долларов! А где же миссис?

— МОГУ Я СЕЙЧАС ПОЛУЧИТЬ ДЕНЬГИ? — ВСКРИКНУЛ ОН. — МОГУ Я СИЮ МИНУТУ ОТДАТЬ ИХ БРИДЖЕТ? ОНА УХОДИТ

— Кажется, мне самой придётся пойти на кухню и объяснить всё Бриджет, — сказала миссис Эрроль.

Гавишем на несколько минут остался один. Он подошёл к окошку и стал задумчиво смотреть на улицу. Адвокат представил себе графа Доринкоурта в его большой нарядной мрачной библиотеке, мысленно увидел этого одинокого старика, страдающего, окружённого великолепием и роскошью, но не любимого никем, потому что всю свою долгую жизнь он никогда истинно не любил никого, кроме себя.

Он был себялюбив, снисходителен к себе, резок и вспыльчив с другими. Он так много думал о собственных удовольствиях, что у него не хватало времени подумать о ком-нибудь ещё. Всю жизнь ему казалось, что богатство, власть, выгоды, которые давало ему знатное имя и высокое положение, должны служить лишь для его развлечений и забавы.

Теперь же, когда он сделался стариком, после всех этих наслаждений и удовольствий у него остались только болезнь, раздражительность и нелюбовь к людям, которые, конечно, тоже не любили его. Несмотря на великолепие, окружавшее лорда, на свете никогда не было более одинокого человека, так мало пользовавшегося всеобщим расположением окружающих.

Если бы он захотел, то переполнил бы свой замок гостями. Он мог задавать громадные обеды и устраивать великолепные охоты. Но он знал, что люди, которые явились бы по его приглашению, втайне боятся его угрюмого лица и насмешливых, колких речей. У него был злой язык и дурной характер. Он часто заставлял своих собеседников чувствовать себя неловко. Ему нравилось издеваться над людьми чувствительными, обидчивыми, гордыми или застенчивыми.

Гавишем отлично знал его недобрые привычки и теперь, глядя из окна на спокойную узкую улицу, мысленно рисовал себе другую картину: маленький красивый мальчик, сидя в большом кресле, рассказывал старому графу о своих друзьях, Дике и лоточнице, и говорил так наивно, откровенно и правдиво. Подумал Гавишем также о громадных доходах, о красивых величественных имениях, о богатстве и власти, которые со временем должны были перейти в крохотные пухлые ручки маленького лорда Фаунтлероя, которые он привык глубоко засовывать в карманы!

«Будет большая разница, — сказал он себе мысленно, — будет большая разница».

Вскоре миссис Эрроль и Цедрик вернулись в гостиную. Цедрик был весел и очень взволнован. Он сел на стул между адвокатом и матерью и принял свою обыкновенную позу, то есть положил руки на колени. Он весь сиял от радости, вспоминая о восторге Бриджет.

— Она заплакала, — сказал он, — она говорила, что плачет от радости. Прежде я никогда не видел, чтобы люди плакали от удовольствия. Должно быть, мой дедушка очень добрый. А я и не знал, что он такой добрый. Право, гораздо приятнее быть графом, чем я думал. Я доволен, я почти совсем доволен, что сделаюсь графом.

Примечания

2

Игольник — подушечка или коробочка для хранения швейных иголок.

3

Пенка — лёгкий огнестойкий пористый минерал, из которого изготовляют курительные трубки и некоторые другие изделия.