Убить ворона

Фридрих Незнанский

Город в Сибири. Стадион, полный зрителей. Их взгляды устремлены ввысь, откуда прямо на них падает огромный грузовой самолет… Сотни жертв, экипаж сгорает заживо. Есть только один человек, способный отыскать причину масштабной катастрофы, – Александр Турецкий. Старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры распутывает очередной захватывающий клубок преступлений в романе Ф.Незнанского «Убить ворона».

Глава пятая

Холодный утренний кофе

Турецкий был разбужен звонком. Некоторое время он лежал, с трудом осознавая реальность. В другой бы раз он вскочил немедленно, повинуясь многолетней привычке. Скорость реакции, вечная собранность — не расслабляться ни при каких обстоятельствах. Но сегодня он уже наконец ощущал себя в отпуске и даже стал привыкать жить без служебных звонков. Сейчас Турецкий лежал, мучительно не желая подходить к телефону. Было даже что-то детское в его нежелании, какая-то обида на телефон.

После четвертого сигнала Александр резко поднялся и взял трубку.

— Турецкий, — сообщил он в трубку, позабыв спросонья, что он дома и может, как простой обыватель, говорить банальное «алло».

— Здравствуй, Турецкий, — услышал он звучный голос друга, — это Меркулов.

— Привет, — сказал Александр, борясь со сном.

— Как дела?

— Какие могут быть дела ни свет ни заря у человека в отпуске?

— Какая ж заря? Ты на часы погляди — полдвенадцатого. Или у тебя, как французы говорят, «жирное утро»?

Турецкий, щурясь, взглянул на часы.

— У меня «жирный месяц», — огрызнулся он.

— Слушай, — продолжал Меркулов ласково, — давно не виделись. Может, позавтракаем вместе?

В голосе старого товарища звучала такая ироническая нежность, что Александр понял: дело не в завтраке и не в том, что Меркулов соскучился. Надо заметить — как это ни странно, при всей доверительности их отношений, — Турецкий виделся с Меркуловым не так уж часто, в основном по поводу совместной работы. Самое нелепое предложение заспанному человеку сейчас бросить все, главным образом еще не остывшую постель, и мчаться в кафешку, чтобы за чайком калякать о том о сем, — было в этом что-то глумливое над всей природой отношений Турецкого и Меркулова.

— Ну, что случилось? — хмуро спросил Александр.

— Ты знаешь, полно новостей. Посидим, посплетничаем часок — у меня как раз свободное время. Через полчаса в «Савое», — закончил неожиданно он.

— Небритый в «Савой» я не поеду.

— В «Савое» через тридцать две минуты. О'кей?

— О'кей… — грустно сказал Турецкий.

Через тридцать пять минут он входил в вестибюль ресторана «Савой». Когда-то фешенебельный, теперь «Савой» выглядел старомодным ресторанчиком, в котором вполне можно было укромно поговорить, особенно в дневные часы. Турецкий, изящно и со вкусом одетый, в тонком аромате одеколона, был препровожден к столику Меркулова. Тот сидел, размешивая ложечкой кофе.

— Ну что, пробки на дороге? — спросил он, глядя на часы.

— Да, на Садовом.

— Я и сам задержался.

Пунктуальность была сильной чертой характера обоих, и они не имели обыкновения подзадоривать друг друга мелочными опозданиями.

— Я не знал, что тебе заказать — кофеечку или что посерьезнее. Ты по-прежнему с утра не завтракаешь?

— Нет. Я и до кофе не охотник. А хотя ладно.

Турецкий заказал кофе и выжидательно умолк. Меркулов продолжал размешивать сахар в кофе, уже совершенно машинально.

— Слушай, — сказал он наконец, — ты авиацией увлекаешься?

— Ну, в прошлом, — отвечал Александр. — Раньше, бывало, модели самолетов клеил. Но это было лет тридцать назад, сейчас я уже квалификацию потерял.

— Ага, самолеты… Я тоже клеил.

— Тогда все клеили.

— Я их, помню, берёг-берёг, а когда постарше стал — надоели они мне все, как редька. Стоят, пылятся… А потом кошка один уронила, так он упал — в мелкие дребезги. Я было поначалу кошку оттаскал, а потом сам увлекся — кидаешь его из окна и смотришь, как он там. Так и перекокал всю коллекцию.

— А я свою на индейцев выменял. Помнишь, гэдээровские были?

— Помню. Читал про «Антей»? — неожиданно перешел Меркулов к делу.

«Да, — подумал Турецкий, — достал меня-таки этот самолет».

— Читал. Это уж, кажется, не первый случай?

— Не первый. Что-то здорово наши самолеты биться стали последнее время.

— Да сейчас все обветшало.

— Ну брось, какое-то у тебя рассуждение… старческое.

Меркулов лукаво поглядел на Турецкого:

— В Сибирь не хочешь слетать? Холода не боишься?

Турецкий нахмурился. Не зря он утром не хотел поднимать трубку. Сразу сердце нехорошо екнуло. Но при чем тут он? Какое отношение он имеет к упавшему «Антею»?

— Подожди, но разве дело не в военной прокуратуре?

— В военной.

— Так при чем здесь я?

— А вот и хорошо, что ты здесь как бы ни при чем. Ты туда едешь, — Меркулов говорил «едешь», как будто дело было уже решенное, — потому что погибли гражданские, то есть дело-то не только военное. Погиб самолет, погиб экипаж. И под четыре сотни людей просто — хоккеисты и болельщики. Так что и нам интересно — спроста ли это?

— Ну да, да, конечно, — сказал Турецкий, все еще недопонимая, — а я-то здесь при чем? Я секу, к чему ты клонишь, что просто так самолеты редко падают. Но ведь не мне же, с моими познаниями в авиации, этим сейчас заниматься? Прежде чем будут получены результаты работы правительственной комиссии, мне и делать-то там нечего. Это я уж не говорю о том, что у меня вообще-то отпуск.

— Конечно, конечно… дождемся результатов комиссии, дождемся промеморийки военной прокуратуры, дождемся, когда рак на горе свистнет, а там уж…

— Да что ты иронизируешь все, я правда не понимаю, — стал раздражаться Турецкий. — Это же не мой профиль. Что я могу там сделать — без специальных знаний, расследуя дело, в котором главным виновником всего вернее окажутся силы судьбы? И сколько бы там народу ни погибло, дело техническое. Отправь туда кого-нибудь, знаешь… Все-таки с моей квалификацией…

Меркулов, поняв, что своими подколками раздражил сонного Турецкого, вздохнул и посмотрел на свои белые, холеные руки.

— Значит, так, слушай. Этот «Антей» вез на продажу в Индию два истребителя. Не старое барахло, а новейшие, «Су-37», в какую цену — сказать страшно. Дороже они могут быть, только если им на фюзеляже перламутровую инкрустацию сделать, и то ненамного ценнее станет. Так вот наши продали эти вещицы в Индию — это, как ты понимаешь, пресса осветила слабо. Совершенно случайно — мы все в это верим — самолет не пролетает и пары километров и разбивается в пыль. Наше народное достояние — истребители и «Антей» превращаются в металлолом, погребая под собой всю интересующуюся хоккеем часть населения Новогорска, завод получает страховку, вдовы и сироты — компенсацию за понесенный ущерб, Индия — наши извинения, все, с понятными оговорками, довольны, но чудится мне, должен быть в этой мешанине кто-то, кто доволен больше всех, даже так скажем, больше всех, вместе взятых. И вот мне бы и хотелось выяснить, чудится или на самом деле. Кто доволен? Кто будет смеяться последним? Индус? Не знаю, пакистанец? Наш? А если наш — то откуда, из Новогорска или Москвы? Конечно, ты прав, быть может, тут действовали силы судьбы, рок, так сказать. Тогда разведем руками — все, в конце концов, под Богом ходим. Но верь мне, трагедия умерла вместе с Древней Грецией. В наш век люди гибнут из-за денег.

Меркулов замолчал и поднес к губам чашку с кофе. Напиток уже остыл, и, по всему судя, Меркулову вовсе не хотелось его пить. Не хотелось пить и Турецкому. Он взял чашку за ручку и медленно стал вращать ее вокруг оси. Чашка издала мелодичный тихий звон, царапаясь о блюдечко.

— Ну что же, — сказал Турецкий наконец, — если я скажу, что в восторге от твоего предложения, то явно погорячусь.

— А ты не горячись, подумай. Я же не навязываю тебе его, а пытаюсь заинтересовать. Я же понимаю, уже такой возраст близится, когда все становится скучно. Вот я, как друг, о тебе и беспокоюсь, ищу тебе работку поинтересней.

— А, так это ты по дружбе… — с теплой иронией сказал Турецкий, — ты извини, это поначалу в глаза не бросилось.

— Конечно, по дружбе, — засмеялся Меркулов. Он перегнулся через столик к Александру: — Это еще неизвестно, погладят ли меня по головке, что я тебя туда отправляю. Ты, конечно, наша гордость, национальное в некотором смысле достояние, к тому же в законном отпуске, но уж больно ты зорок. Там, где другие найдут то, что требуется, ты сыщешь много лишнего. Вот это лишнее меня и интересует. Знаешь, наши бонзы предпочтут бриться тупыми бритвами, лишь бы не порезаться. А ты — бритва острая.

Меркулов улыбнулся. Он смотрел на погрустневшего Турецкого, дружбой с которым втайне гордился, и понимал, что того надо приободрить. Все-таки этот супермен, лучший из российских следователей по особо важным делам, предмет поклонения полиции Европы и США (где наши таланты отроду ценили больше, чем на родине), был в чем-то ребенком. Меркулов понимал, что Турецкий уже давно согласился в душе с его предложениями, но оставалось еще немного, чтобы окончательно убедить его.

— И потом, понимаешь, — Меркулов отодвинул чашку, уже явно охладев к кофе, — это я тебя прошу. Это моя личная просьба. У меня не так много друзей, к кому я могу обратиться.

Долг дружбы был священ для Турецкого. «Ты или никто», — говорил ему сейчас Меркулов.

— Эх, что бы не стать мне на уголовную стезю… — проворчал Турецкий. — Сидел бы сейчас тихонечко в Бутырке, общался бы со всякой публикой без затей — жулики, бандиты, головорезы… И заметь, никого не выдергивают по прежнему месту «службы». Отдыхать так отдыхать — на полную катушку. А здесь черт-те что — самолеты, трупов насыпано, как в Апокалипсисе.

— Да ладно тебе, не ворчи, — засмеялся Меркулов. — Ты бы из своего отпуска через недельку и сам сбежал от скуки. Ты вообще когда-нибудь отпуск догуливал до конца?

— Я на этот раз решил твердо, — уклонился от прямого ответа Александр.

— Вот. А давеча Чирка взяли…

— Чирка взяли?! — оживился Турецкий. — Вот тебе и на… Я думал, этот вообще вечный.

— И на старуху бывает проруха. Попался на ерунде — пионеры застукали. Зарезал кого-то из своих дружков — тот еще не успел Господу ответ дать, а наш Грязнов уже ведет Чиркова под белы рученьки.

— Грязнов брал? — Александр все больше оживлялся, слыша знакомые фамилии. — Вот молодец!

Турецкий улыбался, представляя себе грузного Грязнова — циника и добряка, — который берет бандита.

— Ладно, пойдем, — тронул его за локоть Меркулов. — Наше свидание затягивается, как я понимаю. Надо бы тогда нам в контору зайти, я тебе передам кое-какие документы. Билет на тебя заказан, сегодня в семь будешь в Домодедове…

— Как — сегодня в семь?..

— Ну послушай, — примирительно сказал Меркулов, — я же все-таки не первый год тебя знаю. Мог ли я предположить, что ты откажешься?

— Ох, Костя, ты из меня веревки вьешь…

Они встали и пошли от столика, оставив две невыпитые чашки кофе и щедрые чаевые. Официантка, привычно скоро принимая чашки на поднос и деньги в карман передника, еще слышала удаляющуюся фразу:

— А завтра с утречка ты уже будешь в Новогорске…

Дальше было уже неразборчиво, да и не больно ее интересовало.