Убить ворона

Фридрих Незнанский

Город в Сибири. Стадион, полный зрителей. Их взгляды устремлены ввысь, откуда прямо на них падает огромный грузовой самолет… Сотни жертв, экипаж сгорает заживо. Есть только один человек, способный отыскать причину масштабной катастрофы, – Александр Турецкий. Старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры распутывает очередной захватывающий клубок преступлений в романе Ф.Незнанского «Убить ворона».

Глава двенадцатая

Трагедии

У подъезда неловко топтался участковый.

— Тут я уже всех оповестил, что вы их будете опрашивать, — почтительно улыбнулся он Турецкому. — Но только на втором этаже один типчик у нас проживает. Зайдулин Николай Юрьевич. Я вас к нему хотел проводить, а то он без меня дверь не откроет. Давайте сразу к нему? — вопросительно взглянул он на Турецкого.

— Не возражаю, — согласился Александр.

— Вы его там встряхните как следует! За ним много грехов водится, — поспешно говорил участковый, поднимаясь по лестнице чуть впереди Турецкого. — В банке работает, — участковый презрительно усмехнулся. — Новогорский новый русский.

Возможно, за Зайдулиным и водятся грехи, подумал Турецкий, но то, что в оценке участкового угадывалась зависть и личная неприязнь, — факт. Турецкий снисходительно улыбнулся: в наших людях эта черта еще не скоро искоренится, когда при виде благополучия другого человека хочется не то чтобы у тебя было лучше, а чтобы хуже было у него.

Турецкий с интересом оглядел резную входную дверь с барельефом по периметру, в котором отчетливо угадывались фигурки обнаженных женщин. Двери, как выяснилось чуть позже, оказались двойными. Турецкий всегда посмеивался над этой мерой предосторожности, которая для людей, тщательно заботящихся о собственной безопасности, порой оборачивалась настоящей трагедией. Ведь «домушники» или другие желающие попасть в такую квартиру без согласия хозяина делали обычно так: открывали своими отмычками первую дверь и, оставив ее прикрытой, звонили хозяину. Для того чтобы посмотреть в глазок первой двери, тот вынужден был отпирать внутреннюю. Только этого и дожидались незваные гости.

Пока Турецкий размышлял на эту тему, произошло сразу несколько небольших, но довольно интересных событий. Участковый позвонил в резную дверь, которую быстро и нервно стали открывать — замков оказалось четыре. Участковый в это время успел крикнуть Зайдулину, что его желает опросить следователь из Москвы. И тут же из квартиры показался молодой человек лет тридцати, который без слов схватил участкового за шиворот и попытался спустить с лестницы. И только вмешательство Турецкого помешало ему.

— Я вам говорил, что с этим мерзавцем будут проблемы, — крикнул с нижнего лестничного пролета участковый. — Надеюсь, справитесь теперь без меня?

— Постараюсь, — усмехнулся Турецкий и вошел в квартиру.

— Тесть мой бывший, — злобно кивнул Зайдулин в сторону участкового. — Я восемь лет уже с Танькой в разводе. Это дочка его. А он все не уймется. Засажу, говорит, тебя, потому что жизнь моей дочери испоганил. Вынюхивает, все в дела мои лезет. А чем я ей жизнь испоганил? Она уж во второй раз замуж вышла, и все у нее по высшему разряду.

Парень был выпивши и заметно нервничал. Когда Александр Борисович задал ему вопрос об авиакатастрофе, Зайдулин взвился как ужаленный:

— Да мне этот ваш взрыв всю жизнь поломал! Лучше бы я сам сгорел на этом стадионе!

Турецкий решил, что на стадионе погиб кто-то из близких парня, сделал соответственно скорбное лицо. Впрочем, скоро ему уже трудно было сдержать смех.

Зайдулин выпил стакан джина. Он прикладывался к нему в течение всего разговора и всякий раз предлагал Турецкому. Александр Борисович отказывался.

В день катастрофы Зайдулин оказался в своей квартире с женой начальника. Она жила с мужем в соседнем подъезде. Муж следил за ней во все глаза. Знал, что для «ветвистых» украшений на его голове ей много времени не нужно. Начальника своего Зайдулин безумно боялся. И ничего такого в отношении его жены и не помышлял, хотя она уже давно откровенно кадрила его. Муж ее стал поглядывать на Зайдулина подозрительно. И как-то намекнул, что открутит Зайдулину все, что ниже пояса, если чего…

Зайдулин с восхищением и сладостным остервенением охарактеризовал жену начальника как редчайшую суку. Причем в понятие «сука» он вкладывал те женские качества, которые заводят мужчин всех возрастов и сословий.

— В общем, вырвалась она в тот вечер от мужа и ко мне… Вся такая распаленная… в общем, я не удержался… Да и кто б на моем месте?.. Настоящая сука!

Турецкий согласно кивнул, пока еще не понимая всей «трагедии».

— Мы, в общем, уже легли, все быстро. Она меня вмиг завела. Стерва, сука! — с нервным восхищением сквозь зубы процедил парень. — Все во мне бурлит, желание через край… Жуткая дрожь меня колотит. А вдруг начальник нас застукает. В общем, я весь на иголках… Доходим уже до точки, и тут, блин, ба-бах! — Он грубым жестом махнул рукой возле ширинки. — И все!

Зайдулин замолчал. Турецкий понял, что сейчас прыснет со смеху.

— И ты прикинь, у меня все в полном ауте, а этой суке хоть бы что! Ей, видите ли, еще кончить нужно!

Турецкий сочувственно кивнул, изо всех сил сжимая расползающиеся в улыбке губы.

— Как жить теперь? — продолжал парень. — Ведь у меня же, кроме баб, ничего не было! Ведь ничего же! Деньги, думаете, еще? Так я вам скажу: это поначалу, когда денег нет, они вроде что-то значат для тебя, а когда их уже имеешь, становятся как мусор.

«Не отказался бы дожить до такой жизни, когда деньги становятся мусором», — подумал Турецкий.

— Опять напьюсь, — сокрушался несчастный банкир. — И знаю, что не надо! Завтра еще ведь хуже будет. Ведь знаю, что хуже, а все равно напьюсь.

Он вызывающе глянул на Турецкого:

— Ты ж меня, мент, поймешь. Ты ж, я вижу, не только мент, ты ж еще и мужик.

— Хороший мент, — сказал Турецкий, — всегда мужик.

Вдова первого бортмеханика молча пригласила Сабашова в комнату. Тут же появился пятилетний мальчик с самолетиком в руке и спросил у незнакомого дяди:

— А где мой папа?

— Не знаю, — не сразу ответил Сабашов.

— Папа скоро прилетит, иди играй, — проводила мать сына в другую комнату.

Вопросы Сабашова касались последних дней жизни второго бортмеханика, его настроения перед вылетом, вещей, которые он взял в полет. Вспоминать все это женщине было крайне больно. Потом в какой-то момент женщина встала из-за стола, чтобы показать Сабашову вещи мужа, и тут он заметил, что она беременна. Сабашов сцепил зубы. Снова вернулся пятилетний мальчик и пристально посмотрел на Сабашова.

— Ты летчик? — спросил он серьезно.

— Нет, — признался Сабашов.

— А папа летчик.

Сабашов жалко улыбнулся.

— А ты смелый? — продолжал допрос мальчик.

— Не знаю.

— А папа смелый.

Сабашов ждал, когда мать снова отправит ребенка играть в комнату, но она молча смотрела на следователя и ждала.

— Как вы думаете, пособия на детей будут задерживать? — спросила она, наконец.

— Я выясню. Я позвоню, — засуетился Сабашов и встал из-за стола.

Он ушел из этого дома, забыв попрощаться. «А ты смелый?» — крутился в его голове вопрос мальчика.