Убийство на Неглинной

Фридрих Незнанский

Ранним утром в Москве, на Неглинной улице, у ворот Центрального банка России, убит вместе со своей охраной вице-премьер России. У следствия, которое возглавляет А.Б.Турецкий, имеется несколько версий на этот счет. Но когда в процессе расследования начинают проясняться истинные мотивы заказного убийства, появляются опасения, что генеральские погоны, обещанные «важняку» за успешное раскрытие громкого преступления самим президентом, могут и не найти своего нового хозяина.

ТЯЖКАЯ ДОЛЯ ПОСЛАННИКА

Сказать, что Турецкий удивился, — значит, ничего не сказать. Ему навстречу важно шествовал Маркашин. Александр Борисович на короткое время даже усомнился, точно ли это Семен Макарович. Не виделись два года, с тех пор как «важняк» приезжал в Питер по факту хищения рисунков и графики из дрезденской коллекции, расквартированной в фондах Эрмитажа. Семен, тогда еще заместитель городского прокурора, помнится, помогал с транспортом и проживанием. И вообще казался приятным малым, правда, больше всего беспокоившимся за реноме питерской прокуратуры. Патриотизм! А куда ты от него денешься? Но тогда был Маркашин вроде бы постройней, что ли. А может, это вовсе и не он? Но сомнение длилось недолго.

— Ну ты только посмотри! — остановился Маркашин и развел руки в стороны. — Ну совершенно не изменился! Такой же длинный!

— Но, попрошу отметить, — с ходу включился в неведомую ему пока игру Александр, — не такой важный.

— Э-э, — поспешил возразить Маркашин, — ну будет скромничать! К нам без пяти минут генералы по пустякам не ездят. Важный, важный! — Тон был как бы выжидательный и одновременно чуточку снисходительный. Мол, вы как бы инспектируете, а мы делаем вид, что нам эта ваша инспекция ой как необходима. Но сам зачем-то приехал на вокзал. Мог бы и водителя подослать. Значит, чего-то надо. Причем сразу и желательно конфиденциально.

— Интересные у вас, оказывается, сведения! Где еще о себе приятное узнаешь!

— Это все вещи? — переменил тему Маркашин. — Чего так мало? Или ненадолго?

Турецкий почувствовал, что прокурор старательно избегает местоимений. То ли еще не решил, как говорить — «ты» или «вы», то ли ждет встречного шага. А ведь были на «ты».

Александр Борисович потряс сумкой, демонстрируя ее легкость:

— Джентльменский командировочный набор: презерватив да зубная щетка.

Маркашин басисто рассмеялся:

— Нет, точно не изменился! Хочешь спросить, чего я сам приехал?

— Небось Костя позвонил? — высказал твердую уверенность Турецкий.

— Да, Константин Дмитриевич, — мягко поправил Маркашин. — Он сказал, что у тебя дело, не нуждающееся в огласке. И попросил всячески содействовать. Все остальное, как было добавлено, при встрече. Вот я и подумал, что нарочитая официальщина может только навредить. У нас, как известно, вот уже два года «пашет» бригада Генпрокуратуры. Ну… разговор об их деятельности — не здесь и не второпях. Отдельный разговор, если появится нужда…

Основная масса приехавших уже прошла на выход, и по перрону Маркашин с Турецким шли в одиночестве, что не мешало им вести непринужденную беседу.

— Сам пойми, Александр Борисович, что бы первым делом пришло тебе в голову, если бы ты узнал: «к нам едет ревизор», а на тебя постоянно пишут доносы и требуют убрать подальше этого сукина сына, затаившегося коммуняку?

— Ну, во-первых, я ни от кого не получал жандармских полномочий. Это так, к сведению. А во-вторых, Костя сказал мне: вы с Семеном знакомы, значит, легче будет достичь взаимопонимания. И наконец, в-третьих. Сказал, что Маркашин — профессионал и никакие политические игры прокуратуру не устроят. Может, я сказал больше, чем следовало бы, но я подумал сейчас, что ты поступил правильно. А теперь давай займемся делом. Да, и еще. То, что ты меня встретил и за что я искренне тебе благодарен, вероятно, уже известно некоторым, скажем так, оппонентам. Вот в этой связи давай, Семен Макарович, сохраним наше с тобой «ты» для внутреннего пользования. Кстати, не исключено, что поводом для «ревизора», как ты говоришь, послужило убийство вашего вице-губернатора и ссылка в печати на какие-то непроверенные его связи с тамбовской ОПГ. Видимо, в этом вопросе мне придется с ходу войти в курс расследования.

— Не проблема. Хотя, по-моему, нарыли сыскари не очень много.

— Что же до дела о коррупции, которое наши москвичи ведут ни шатко ни валко, то мы не будем пока демонстрировать наш пристальный интерес. Там ведь Пименов — руководитель?

— Он. И все-таки сумел арестовать и отправить в столицу «мэрскую четверку» сотрудников, как их тут кое-кто называет, ну, работников бывшей мэрии, которым предъявлены обвинения во взяточничестве и злоупотреблении служебным положением.

— А чего тут, у себя в «Крестах», не оставили? «Замочили» бы?

— Без всякого сомнения. Более того, у меня давно создалось впечатление, что Пименов ведет следствие вопреки чьей-то воле. Медленно, но все же ведет. Что ж это за воля-то такая? — вздохнул Маркашин и замолчал в ожидании ответа.

Ну да, как же! Вот сейчас откроет рот Александр Борисович да выложит ему всю диспозицию! И про президента, и про его сильно «заинтересованное» в прекращении дела окружение…

Они прошли гулким вокзалом, выбрались на площадь к служебной стоянке машин. Маркашин подвел Турецкого к черной «Волге» с торчащими пиками радиотелефонных устройств.

— Куда поедем, Александр Борисович? Может, сразу в представительство Генпрокуратуры? Или сперва в гостиницу? Где собираетесь остановиться? — Тон Маркашина был суховато-официальный. Понятное дело, чтобы водитель не заподозрил личных отношений. Хотя сам факт приезда прокурора на вокзал умному человеку подсказал бы многое.

— А у вас как в настоящий момент со временем, Семен Макарович?

Маркашин посмотрел на часы, что-то прикинул.

— Если необходима моя помощь?…

— Я бы хотел сразу подскочить на место покушения. Чтоб составить представление для себя. Можно организовать?

— Разумеется, садитесь в машину.

Турецкий сел сзади, Маркашин устроился рядом с водителем и взялся за трубку. Пока Александр и шофер Бронислав, Броня, как он представился, знакомились, прокурор дозвонился до некоего Петра Григорьевича и предложил тому срочно подъехать на Невский, именно на то самое место, и материалы прихватить, основные, все не надо, это позже. Обернувшись, сообщил, что Щербина — толковый работник, ему поручил Маркашин ввести гостя в курс следствия. Сам прокурор займется делами, а позже ждет Александра Борисовича у себя в прокуратуре. Тогда и все остальное решится. Нет возражений? Очень хорошо.

Когда подъехали к повороту на улицу, где произошло убийство вице-губернатора, там уже находилась машина со Щербиной. Прокурор представил следователей друг другу, сел в «Волгу» и уехал.

— Значит, коллега? — улыбнулся Турецкий. — «Важняк»?

— Точно так, — хмуровато отозвался вполне молодой еще человек.

— Если не возражаете, давайте договоримся, Петр Григорьевич, я приехал не учить вас и не собираюсь мешать работе. Просто у нашего общего высокого начальства обнаружились некоторые соображения, которые и вам будет, вероятно, небесполезно знать при расследовании дела.

— Хорошо, — кивнул Щербина. — Между прочим, сумку можете кинуть в машину, — он показал на своего «жигуленка»…

В течение следующего часа следователь очень сжато и толково рассказал Турецкому про все обстоятельства происшествия. Показал место, где остановилась машина, когда киллер начал стрелять. У бортика тротуара что-то блеснуло. Турецкий нагнулся и поднял маленький осколок лобового стекла, подержал на ладони. Щербина тут же стал объяснять, куда попали пули стрелка, пробившие стекло и крышу машины. Сама машина в настоящий момент находилась в спецгараже УВД, супруга погибшего пока в больнице, но не касательная рана тому виной, точнее, не столько она, сколько шоковое состояние, в которое впала женщина. Водитель удрал, но его быстро нашли и допросили. Испугался, хоть и назывался, помимо всего прочего, телохранителем. Но в него никто и не стрелял. Практически все дырки на крыше в том месте, где сидел Михайлов. С шофера взята подписка о невыезде. Здесь вообще много неясностей. Главного свидетеля, супругу, допросить пока нет возможности. А шофер-телохранитель? Либо сам участник исполнения заказа, либо всеми обстоятельствами дела его очень ловко подставляют.

Турецкий предложил обсудить эту сторону вопроса несколько позже, а пока решил осмотреть место, где находился киллер.

Перешли через улицу, поднялись на пятый этаж старого петербургского дома, через пожарный люк и слуховое окно выбрались на крышу. Бортик ее, выполненный в стиле крепостной стены с бойницами, был чрезвычайно удобен для убийцы — закрывал его с улицы и одновременно представлял хороший упор для ствола.

— Был, конечно, с глушителем? — спросил Турецкий.

— Да, девять гильз. «Калашников» — сто третий, калибра семь шестьдесят два. Восемь пуль в грудь и шею. Девятая задела супругу. То есть все положил точно. Оружие проверяем.

— Умелец. Тут другого выхода нет? С крыши, я имею в виду?

— Нет, одна лестница и подъезд.

— Отлично. Оружия он не взял, потому что не идиот. Но его видели. Так или ошибаюсь? А на стволе номера наверняка спилены. Ну?

— Не ошибаетесь. — Впервые легкая улыбка скользнула по губам Щербины. — Но тут начинается самое странное.

— Вот это очень интересно! — словно обрадовался Турецкий. — Пошли вниз, холодно тут. Поговорим в машине. Вы курите?

— Да.

— Вот и отлично!

«Странное», по словам следователя, точнее, по показаниям шофера убитого, началось с раннего утра. Михайлов дважды звонил Сергею, так зовут водителя, и назначал новое время, когда тот должен был подъехать к его дому. Сперва к половине восьмого, через полчаса, буквально перед выездом, велел прибыть на час позже. Изменились планы, и он собирался заехать сперва в мэрию, в Смольный, а оттуда сразу — в представительство Генпрокуратуры. После чего Сергей должен был завезти Веронику Моисеевну в Эрмитаж, где та работала.

Уже первая проверка не подтвердила факта назначенной встречи Михайлова с кем-то из оперативно-следственной бригады москвичей: никто о ней не знал. Далее. Маршрут поездки не совпадал с каждодневными — зачем-то он велел ехать по улице Рубинштейна и выезжать на проспект в запрещенном для поворота месте. То ли он что-то знал и хотел запутать преследователей, явно нарушая правила, то ли, напротив, его вела чья-то опытная рука. О первом могла бы рассказать жена Михайлова, но она, как было сказано, не вышла из шока, о втором же — водитель Сергей Новиков, но… он уверяет, что ничего к уже известному добавить не может. Разве что такой вот факт: супруги, вероятно, были в ссоре, потому что, выходя из подъезда, о чем-то довольно резко спорили, а после, уже в машине, не разговаривали, как обычно, обсуждая дневные планы. Вероника была красная от злости, что при ее могучем телосложении создавало портрет этакой фурии. Василий же Ильич был холоден и, судя по всему, непреклонен.

Наконец, последнее. Самое, пожалуй, важное. При выезде на проспект, там, где нет поворота налево, Сергей вдруг увидел буквально перед самым радиатором своего «вольво» странно растерянную фигуру довольно высокого мужика, плотного такого, в сине-зеленом пиджаке, который будто не решался, в какую сторону ему кинуться из-под наезжающей машины. Сергей, естественно, резко затормозил, мужик тут же исчез из поля зрения, а по крыше автомашины резко застучало, будто каменный град, и следом — истошный крик с заднего сиденья, а перед носом будто вспухло и мгновенно рассыпалось стекло. Водитель среагировал однозначно: мигом забыв, что он еще и телохранитель, так, во всяком случае, объяснил он свое поведение, он вышиб дверцу и выкатился из машины. Даже не понимая, что делает. А когда у него наконец появилась возможность соображать, что же произошло, был уже далеко от места трагедии. Взяли его дома — он не сопротивлялся, только повторял, что лишился способности вообще что-то делать в тот момент, когда увидел, как на груди хозяина вдруг вскинулись фонтанчики. А окончательно добил его истошный крик за спиной.

Все это было бы легко объяснимо, если бы речь шла о новичке, неопытном человеке, а не тренированном телохранителе, прошедшем определенную школу.

Впрочем, что это за школа, еще предстоит выяснить, пока же стало известно лишь одно: Новиков короткое время находился в Приднестровье. Значит, должен был бы иметь какой-никакой боевой опыт. На допросе шофер-телохранитель утверждал, что именно по этой причине и был взят Михайловым, хотя тот вообще-то предпочитал не пользоваться предоставленной ему охраной. В отличие от своей супруги, которая обожала, когда за их правительственной «вольво» следует джип с сиреной. И еще одна деталь. Частное охранное предприятие «Марс», откуда пришел на работу к Михайлову Сергей Новиков, приказало долго жить еще в конце девяносто четвертого года. И сегодня отыскать его концы практически не представлялось возможным. В префектуре был обнаружен лишь документ о его регистрации.

Слушая сообщение Щербины, Турецкий не мог отделаться от ощущения, что нечто подобное уже слышал. Но где и от кого? Он не стал напрягать память, понимая, что информация уложится в голове, а затем обязательно возникнет и хороший гарнир к ней, то бишь все сопутствующее. И действительно, всплыло: Грязнов же вчера говорил, что кто-то из тамбовцев открыл, легализуясь, охранное агентство. Конечно, подобная информация нуждалась в проверке, но если во всех этих делах вдруг проклюнется какая-нибудь связь, может получиться весьма любопытная картина. Пока же Турецкий решил не торопить события и сначала созвониться с Грязновым.

И вторая деталь возникла из прошлого. Супругу покойного, если Александр правильно запомнил, зовут Вероникой Моисеевной и работает она в Эрмитаже. Огромная дама эта еще два года назад рвалась принять активное участие в устройстве мимолетной судьбы Турецкого в Питере, и едва не преуспела. Неужели это она? Вот же как тесен-то мир! Но, кажется, в ту пору она была незамужем. Или вид делала? Надо будет уточнить, чтобы случайно не попасть впросак. Да, вспоминал Турецкий, громкая женщина, этакая кариатида. А чем, в конце концов, черт не шутит? Может, удастся, в память, так сказать, прежнего знакомства, расколоть «девушку»?… Отчего ссора произошла? Кого боялся ее муж? Наверняка боялся, однако, как ни крутил, вышел прямо на охотника. Нет, не может такая дама, как Вероника, не быть в курсе мужниных дел. Хотя бы основных.

— А чем он вообще-то у вас в городе занимался? — кажется, не очень вежливо перебил Турецкий Щербину, продолжавшего своей рассказ о покушении.

— Кто, Василий Ильич?

— Он, разумеется.

— О! Большой человек! Главный, можно сказать, приватизатор.

— Понятно. Значит, от него могло очень многое зависеть? Я имею в виду в плане передачи госсобственности в частные руки.

— Ну а как же! Это ж Комитет по управлению городским имуществом! Самый жирный кусок.

— Ну вот, — усмехнулся Турецкий, — а говорите, что не знаете, где искать заказчика! А может, даже не одного.

— Эта версия сейчас активно прорабатывается. Подняты материалы всех аукционов, проводившихся с ведома Михайлова, тщательно изучаются все заявки и решения по этому поводу комитета. Мы в нашей бригаде, вообще говоря, с самого начала предположили, что причиной этого, явно заказного, убийства может быть сильное ущемление чьего-то экономического интереса.

— Полностью с вами согласен. Думаю, что, работая в этом направлении, вы сможете добиться значительных результатов. Извините, я перебил вас. Значит, вы говорили, что имеются свидетели?…

— Точно так, — почти по-военному ответствовал Щербина. Он вообще, как заметил Турецкий, предпочитал выражаться лаконично и только по делу, почти не допуская собственных эмоций. Явный такой сухарь. — Может показаться странным, что в подобных критических ситуациях наиболее трезвую голову сохраняют женщины. В смысле больше замечают подробностей, казалось бы, несущественных деталей и так далее. Вот и в нашем случае нашлась некто Кириллина, пожилая дама, волею случая оказавшаяся свидетельницей покушения. Несколько позже, когда примчались оперы и площадь вокруг расстрелянной машины была оцеплена, а жертвы увезены, эта самая Кириллина подошла к одному из патрульных, помогавших нам, и сообщила, что, по ее разумению, она видела возможного убийцу и сумеет описать его внешность. Тот — немедленно ее к нам, и мы услышали от нее следующее…

Анна Сергеевна без всякого пиетета относилась к автомобильному транспорту, особенно к новомодным иностранным машинам, запрудившим некогда спокойный Невский. А эти «новые» гоняют где хотят и как хотят, потому и самих беда на каждом шагу подстерегает, и людям одни огорчения несут. И это твердое ее убеждение, что от машин добра не жди, нашло буквальное подтверждение. Вот и сегодня, едва она собралась спокойно переходить улицу, твердо зная, что машины здесь не выезжают, как увидела несущийся прямо на нее огромный темно-синий автомобиль. Она вернулась на тротуар, укоряя себя за беспечность, едва ли не приведшую к очень серьезным последствиям. И тут же, даже как-то толкнув ее, вперед выскочил мужчина. Был он без плаща, хотя погода довольно прохладная, и в очень ярком, странного цвета пиджаке — что-то очень пестрое, синее, зеленое. Он рисковал попасть под колеса. Но шофер сразу затормозил, и этот высокий, крупный такой гражданин перебежал через улицу и пропал. А когда он исчез, ну секунду спустя, по машине будто кто-то заколотил палкой. Очень неприятно было видеть, как стекло рассыпалось. Народу было не очень много, но все почему-то громко закричали, кинулись сперва от машины, потом обратно к ней, распахнули дверцу, а там… Страшно рассказывать — человек, а вся его грудь, шея — в крови. Анна Сергеевна терпеть не могла вида крови и поэтому с ужасом отвернулась. И даже отошла немного в сторону, расталкивая набежавших зевак. Случайно взглянула на противоположную сторону улицы и сперва даже не обратила внимания на то, что из подъезда пятиэтажного дома спокойно вышел стройный, длинноволосый молодой человек. Лицо такое продолговатое и сильно загорелое, какое бывает у восточных людей. Он посмотрел на толпу у машины и даже шага не сделал, чтобы выяснить, что произошло, почему крик такой. Спокойно отвернулся и ушел в сторону Московского вокзала. Позже, когда понаехала милиция, Анна Сергеевна, которую мучила какая-то неясная мысль, неожиданно подумала, что тот молодой человек не проявил никакого интереса, наверное, потому, что знал все сам…

— Между прочим, этот длинноволосый тип, — сказал в заключение Щербина, — по свидетельству Кириллиной, отправился в ту же сторону, куда убежал едва не пострадавший гражданин в сине-зеленом пиджаке. Его действительно странное поведение, какие-то прыжки, если верить свидетельнице, перед машиной Михайлова могут быть рассмотрены как удавшаяся попытка остановить автомобиль.

— Я тоже так подумал, — кивнул Турецкий. — Очень похоже, что киллеры работали вдвоем: один как бы фиксировал машину, второй производил достаточно прицельные выстрелы. Но в любом случае они должны были знать маршрут Михайлова. А он, по словам водителя, менялся. Так как же нам быть в этом случае?

— Можно предположить, — высказал сразу, как уже сложившееся мнение, Щербина, — что их было не двое, а, как минимум, трое. За Михайловым, если уже было принято решение о его… ликвидации, несложно было установить слежку. Пустить следом опытного водителя, который бы фиксировал каждый шаг вице-губернатора. Тем более что от охранного джипа Михайлов по неизвестной нам причине категорически отказывался. Обходился, как видим, одним Новиковым.

— Роль которого… — начал Турецкий и с ожиданием посмотрел в глаза следователю. — Ну? Не стесняйтесь, Петр Григорьевич, выдать даже заведомо фантастическую версию. Отбросить всегда легче, поверьте моему опыту. А в нашем случае, мне представляется, это может оказаться не такой уж и фантазией. Впрочем, по данному вопросу я сам наведу кое-какие справки и немедленно сообщу о результатах. Как вам с Маркашиным работается? — спросил без всякого перехода.

— Это важно? — спокойно поинтересовался Щербина. — Я должен отвечать?

— Мне бы просто хотелось услышать ваше мнение. Я ведь знаком с Семеном Макаровичем. Но по службе как-то не сталкивались.

— Позвольте и мне задать вам вопрос, Александр Борисович?

— Сделайте одолжение, — несколько принужденно рассмеялся Турецкий. — Мы прямо как на официальном приеме! Позвольте? Прошу! Так, слушаю вас.

— Вы прибыли сюда по делу об убийстве Михайлова? Или какие-то иные, возможно, административные задачи?

— Ах, вон вы о чем! А что беспокоит-то? Какие проблемы?

— Подумалось, если по Михайлову, то вроде рановато бы. По другому делу, как вы, вероятно, наслышаны, ваша же собственная бригада второй год изображает из себя посольство иностранной державы… А потому среди наших ходят упорные слухи, что Семен Макарович кому-то перешел дорогу. И вот ваш вопрос…

— Это Пименов-то посол? — удивился Турецкий. — Вот уж не ожидал от него такой прыти. Обычно тихий, слова не вытянешь. А они что, здорово вам мешают?

— Не в этом дело… — Видно было, как что-то мешает Щербине быть с московским «важняком» искренним до конца. Четко и даже зримо рассказывавший об обстоятельствах дела, теперь он мялся, словно подбирал слова и не находил нужные. — Они раскручивают несомненно очень важное и, казалось бы, глухое дело. Медленно, правда, но ведь им же никто и не помогает.

— А вы чего же?

— Что вы, Александр Борисович, — усмехнулся Щербина, — в нашем деле самодеятельность — вещь непозволительная. Ну так вот, они работают, а вокруг нас, петербуржцев, создается этакая невидимая, но достаточно ощутимая аура, своеобразная такая атмосфера: что ж вы, мол, братцы? Люди делом занимаются, а вы? Ну и прочее в том же духе. Согласитесь, не самое приятное ощущение.

— Охотно соглашаюсь. Значит, прежде всего чувство обиды, так?

— Есть. Отчасти. А теперь очередное убийство, и из Москвы к нам едет…

— Ревизор, — подхватил Александр Борисович и засмеялся. — Уже слышал сегодня. Не, не проходит. Готовим очередное судьбоносное совещание всех правоохранительных структур по поводу чересчур расшалившегося в последнее время криминалитета. Считайте, что нужна справка о состоянии и тому подобном. Да и ваше конкретное дело вызывает неподдельный интерес на Олимпе, поэтому велено разобраться и включить в отчет. Остальное лично к вам отношения не имеет, можете спать спокойно.

— Ну вот, видите! — обиделся Щербина.

— Это шутка, не принимайте всерьез. Вы мне рассказали много интересного. Если не возражаете, давайте теперь подъедем к вам и я посмотрю дело. Вы руководите бригадой?

— Практически я, хотя в бригаде достаточно высокие чины из управлений Федеральной службы безопасности и внутренних дел. Советуемся. Помогают, как уж выходит.

— Мешать я вам не хочу, просто есть некоторые соображения, которыми готов поделиться. Чуть позже. Мне еще сегодня предстоит заняться устройством жилья. Что бы вы посоветовали?

— Ну, раз вы так ставите вопрос, значит, проблема с гостиницами отпадает. У нас имеется неплохая собственная гостиничка, но ее оккупировали…

— Понял, иноземцы из Генеральной прокуратуры. А отдельного уголка с койкой в вашем ведомстве не имеется? Мне ненадолго, максимум неделька.

— А чем же вам свои могут помешать? — удивился Щербина.

— А станут подобные же вопросы задавать: чего приехал? Кого с работы снимать? Кого отстранять? А на фига, извините, мне тратить время на ненужные объяснения? Пусть лучше занимаются своими делами. Ну так как?

— Вообще-то у Семена Макаровича есть еще… Но это как он сам решит.

— Вот и отлично!

Щербина тяжело и как-то безутешно вздохнул:

— Все у вас отлично… Живут же люди!…

— А кто вам мешает? Кстати, про Маркашина вы мне так и не ответили, Петр Григорьевич… эх вы, коллеги!