Убийство на Неглинной

Фридрих Незнанский

Ранним утром в Москве, на Неглинной улице, у ворот Центрального банка России, убит вместе со своей охраной вице-премьер России. У следствия, которое возглавляет А.Б.Турецкий, имеется несколько версий на этот счет. Но когда в процессе расследования начинают проясняться истинные мотивы заказного убийства, появляются опасения, что генеральские погоны, обещанные «важняку» за успешное раскрытие громкого преступления самим президентом, могут и не найти своего нового хозяина.

ОТКРОВЕНИЕ БЫВШЕГО ВОРА В ЗАКОНЕ

Вечером Турецкий звонил Грязнову на Петровку.

Помещение, в котором он обретался, Александру понравилось: хорошая трехкомнатная квартира с высокими потолками в старом петербургском доме на канале Грибоедова. Из окна — прекрасный вид на храм Спаса на крови, чем-то очень московского, похожего на Василия Блаженного. Вполне приличная кухня с холодильником, куда можно было насовать необходимых продуктов, — что нужно холостому мужчине? Самую малость.

Квартира эта оказалась как бы резервом питерской прокуратуры на случай… Впрочем, мало ли в нашей жизни таких случаев, когда нужно поговорить, встретиться с хорошим, или не очень, человеком, о котором другим знать не обязательно. «Конспиративная, что ли?» — схохмил Турецкий, когда Семен Макарович привез его сюда и вручил ключи от входной двери. «Да какая у нас может быть конспирация! — отмахнулся Маркашин. — Вот гости вроде тебя наезжают…» «Ну да, — подхватил „важняк“, — а „Астория“ им не по карману!» — «А я о чем?» Вот так и поговорили. Семен Макарович обещал вечерком, попозже, заглянуть на огонек. Если, конечно, гость не станет возражать. Эта классическая петербургская вежливость восхищала. Нет, гость будет рад видеть хозяина… Раскланялись и расстались.

Вообще — то поесть надо бы. То, чем перекусил в буфете прокуратуры, едва улеглось на несытый вчерашний ужин с соответствующей поддачей и утренний чай в поезде. Но Турецкий решил, что Маркашин в первый же день и сам что-нибудь организует. Раз уж ты такой вежливый, так будь им до конца.

Дело об убийстве он успел просмотреть еще днем, но, покидая прокуратуру, решил захватить копии и еще раз внимательно проработать. Маркашин не возражал. А Щербина — что ему, раз начальство сказало! Но в последнюю минуту Турецкий почему-то передумал. Решил: детали можно и завтра уточнить. А все же зря не взял — мог бы и посмотреть, делать-то все равно нечего…

После третьего или четвертого набора наконец пробился в Москву.

— Грязнов! Ты меня хорошо слышишь? Давай другу наводку!

— На что? — раздельно повторил Вячеслав Иванович. — Ты разве уже приехал?

— Славка, я помню, читал в молодости, кажется у Паустовского, про одного русского генерала, который прискакал на белом коне к киргизам и, взмахнув нагайкой, прокричал: «Здорово, саксаулы!» Это он хотел продемонстрировать знание местных обычаев. А дальше был такой текст: «Киргизы испугались…» Вот примерно такая же история приключилась и со мной. По-моему, местная публика никак не может отойти от испуга. Ты меня слышишь?

Грязнов хохотал.

— Навел, значит, шороху?

— Они почему-то считают, что я — тайный генерал, гоголевский ревизор и тому подобное. Вспоминай, кто у них тут охранное агентство открывал, кто во что легализовался, помнишь, о чем речь?

— Ну!

— И давай мне фамилии, к кому я могу припасть, аки грешник скорбящий.

— Чего это ты странные какие слова говоришь?

— А у меня из окна Спас на крови виден, воздействует.

— Понятно. Записывай, а то забудешь. Гоголев Виктор Петрович, зам начальника угро. Пусть даст тебе все про Ефима Юльевича. Витя знает, о ком речь. В остальном тебя просветит он же, по мере надобности. Без его разрешения и предварительно выслушанных наставлений всякие контакты запрещаю, это понятно? А то я тебя знаю!

— Клянусь, ни шагу без спроса!

— Не ври. Я Вите сам перезвоню. Саня, учти, это все очень серьезно. Я редко предупреждаю, ты меня знаешь.

— Я же поклялся. На крови!

— Ладно болтать. Что-нибудь уже нарыл?

— Самую малость. Но не без перспективы. Вот жду теперь самого. Понял, о ком речь?

— Устроился-то как? Куда при случае звонить?

— Пока давай в приемную, а там решим. Устроился неплохо, главное — бесплатно. Спроси, как доехал? Отвечаю: хорошо. Беседовал о душе. Вообще это твой вариант. Когда позвонишь своему Вите?

— А прямо сейчас. Запиши его телефон и ты…

В дверь позвонили. Раз, другой. Турецкий поспешно записал телефонный номер Гоголева, крикнул Грязнову: «Все, привет! Уже пришли!» — бросил трубку и пошел в прихожую.

— Чего так громко кричишь? — сказал Маркашин, входя. — На лестнице слышно.

— Спасибо, что предупредил. Буду теперь только шепотом.

— Да нет, — засмеялся Семен Макарович, — просто двери закрывай. Дом-то хоть и старинный, а давно не ремонтировался, что-то, видать, рассохлось, щели там…

— Ох, ну и конспираторы вы хреновы! То-то вас жулики не боятся! Им же все с улицы, поди, слышно?

— Да вроде того, — охотно согласился Маркашин. — На-ко вот поставь в холодильник. На первый случай.

Он вынул из портфеля пару бутылок коньяку, флакон минеральной «Полюстровской», две банки консервов, батон и пакет с яблоками.

— Ну, как тебе тут?

— Нормально. Знаешь, Семен, я в последнее время подозрительным стал. В своей «конторе». Понимаешь? А тут что? — Турецкий выразительно обвел взглядом стены, кивнул на телефонный аппарат.

— Здесь — порядок. Во-первых, знают немногие…

— Ну, раз, во-первых, знают, значит, во-вторых — уже не срабатывает. Но поговорить мы хоть можем?

— Это за милую душу.

— Тогда давай, ты — хозяин, наливай и внимательно слушай, о чем буду рассказывать…

…Расстались собеседники поздно. Как оказалось, время провели недаром: выяснили главное для себя и прикончили коньяк. Значит, беседа была душевной. И люди в основном тоже, как сказал бы бессмертный товарищ Сухов. Маркашин охарактеризовал Щербину как специалиста дельного и дотошного, однако характер у него оставляет желать много лучшего.

— Шибко обидчивый? — как бы мимоходом заметил Турецкий.

— И это тоже, — уклончиво ответил Маркашин. — Что, уже заметил?

Турецкий пожал плечами и сказал, что кажущийся скверным характер чаще всего объясняется вполне здоровым, но неутоленным честолюбием. И это не так страшно. Надо просто не мешать человеку делать свое дело. Получилось несколько назидательно, и Турецкий хотел было уже смягчить сказанное, но Маркашин не обратил внимания на тон и, похоже, обрадовался, когда Александр предложил свой вариант участия в расследовании. Прокурор пообещал прямо завтра, с утра, вынести постановление о временном включении Турецкого в следственную бригаду Щербины в качестве прокурора-криминалиста. Это и не задевало самолюбия молодого следователя, и давало возможность москвичу спокойно изучить все следственные материалы. К тому же и транспорт за собой закрепить Турецкий не просил. И еще Маркашин сказал, что со следственной бригадой из Москвы встретится сам и обсудит перспективы дальнейшей работы: во всяком случае, что там дальше ни случится, его снимать с работы не собираются. А то он, вынужденный размышлять о будущем своем и семьи, уже прикидывал, не податься ли в коллегию адвокатов. Поменять, так сказать, мундир на смокинг. Ну раз пока не надо, значит, можно послужить Фемиде и на этом посту… Словом, ушел он не то чтобы полностью уверенный в постоянной и твердой поддержке Генеральной прокуратуры, но с какой-то долей определенности, что в нынешнем положении уже было немало.

Проводив гостя, Турецкий подумал, что в принципе, конечно, опасения Маркашина небезосновательны. Расследование дела о коррупции, как он рассказал, было санкционировано им самим. И, судя по тому, с каким трудом оно продвигается, когда за него взялась даже Генпрокуратура, говорит о жестком сопротивлении более высоких сил, главным образом из Москвы, а точнее, из правительства Российской Федерации. Ведь под документами, позволявшими проводить акционирование и приватизировать служебные и жилые помещения, предприятия, с небольшой натяжкой даже можно сказать — захватывать целые хозяйственные отрасли, не говоря уж о такой «мелочи», как продажа нефти, металлов, важнейших технологий и выдача многомиллиардных кредитов под поставки продовольствия, которого никто так и не увидел, но сумели вовремя благоразумно списать на государственные убытки растраченные средства, — под всеми этими воистину уголовными документами стояли подписи высших лиц страны. Да, конечно, и печатно, и устно эти лица утверждают, что их подставили, обманули нечестные помощники, заместители, другая чиновная сволочь, но этак подставить можно раз, ну, другой, а постоянные подставки говорят несколько об ином состоянии дел на государственном Олимпе. И в самом деле, о какой же морали можно рассуждать, если ситуации без конца повторяются, а меняются лишь второстепенные ответственные лица!

Естественно, что и поднявший бучу, заваривший кашу, расхлебывать которую теперь приходится практически всем спецслужбам, у коих тоже рыльце в пушку, Маркашин не может ожидать горячей поддержки в высших эшелонах власти. Что же остается? Действительно, подаваться в диссиденты, то бишь в адвокаты…

Вот за этими не совсем веселыми размышлениями и застал Турецкого очень громкий в ночи телефонный звонок. Кто бы это мог быть? Может, Семен чего-то забыл? Телефон звонил настойчиво и резко, Саша еще подумал: надо бы уменьшить громкость и вообще заглянуть в кишки аппарата на предмет прослушки.

Звонки не прекращались. Это становилось неприятным. Вдруг подумал, что звонить может Гоголев, с которым говорил Славка. Но как он узнал, где остановился москвич? Ха, тоже мне загадка! Небось уже пол-Питера это знает… И Турецкий поднял трубку. На всякий случай пробормотал сонным голосом:

— Алло? Кого надо?

— Кого надо — тому звоню, — ответил наглый грубый голос. — Ты, что ль, Турецкий?

— Кто говорит? — резко вскинулся Александр Борисович.

— Ты слушай сюда, «важняк». Канай из Питера, и никто тебя пасти не будет…

— Одну минуточку! — небрежно перебил советчика Турецкий. — Ты кто такой, что на меня дуньку гонишь? Адрес знаешь? Вот и давай, погляжу на тебя, храброго такого. Может, и поговорить разрешу…

— Да ты… — последовала длинная матерная тирада, в которой известное и расхожее выражение «твою мать» было самым мягким и безобидным по смыслу. Затем без перехода последовали обещания отоварить, замочить, глушануть и прочее, что говорило о неуемной решительности и откровенной глупости звонившего. Только придурки начинают речь с угроз. Авторитеты так не беседуют.

— Ну вот что, глот, — Турецкий уже все понял, и ему стало скучно, — сам слушай. С тобой больше не базарю. Скажешь бригадиру, что я велел заткнуть тебе парашу. И пусть звонит сам, с братвой дел не веду.

Александр положил трубку и зачем-то прислушался, словно мог услышать, о чем говорят на другом конце провода. Но было тихо.

Вот так, сказал он себе, приехали! Действительно, конспиративная квартира, куда уж дальше! Никаких объяснений не требовалось. Все ответы лежали на поверхности. И если не усложнять, схема могла выглядеть следующим образом. Уж если те, кому надо было убрать вице-губернатора, пустили за ним хвост и достали в довольно сложных условиях, то прокурора города, который вдруг ринулся на вокзал встречать гостя из Москвы, сам Бог велел стеречь. А все дальнейшее дело техники. Проследили, куда поехали, что осматривали, где поселили, и так далее. Значит, очень большой интерес имеют. Уголовники, к слову, любой базар с прямых угроз начинают, причем чем ниже уровень, тем громче рык. Авторитеты предпочитают спокойную беседу, тихие голоса, добротную закуску или, наоборот, что-нибудь легкое, вегетарианское, поскольку у большинства из них желудки с печенками и селезенками давно на «курортах» испорчены. Ну а угрозы вроде тех, что высказал этот хрен недоделанный, — это как проба пера, легкая разведка. Все только начинается. Факт же в том, что Турецкий кому-то из местных очень нужен. Вот и начали проверку.

— Ну что ж, Александр Борисович, — сказал он, глядя на себя в зеркало, — диалог скоро продолжится. Однако не исключено, что этот аппарат тайны хранить не умеет. Придется тебе ждать завтрашнего дня. Спи спокойно, дорогой товарищ, тебя не забыли…

Он все — таки не выдержал и залез перочинным ножиком в телефонный аппарат, но ничего подозрительного, естественно, не обнаружил. Сам же недавно, еще вчера вечером, говорил Славке про всякие хитрые батарейки да конденсаторы, будто тот не в курсе! Неча и голову ломать попусту…

Звонков в течение ночи больше не было. Но Турецкий все равно спал беспокойно. Почему-то громко хлопала соседская дверь на лестничной площадке, а с раннего утра чья-то добрая душа врубила на полную мощь магнитофон, и квартира над головой превратилась в небольшой тренажерный зал для ма-аленьких таких слоников, дружно и ритмично топающих толстыми ножками. Ад не ад, но нечто подобное.

Под эту бесконечную макарену Александр Борисович побрился, умылся, оделся и даже вскипятил и выпил чашку чаю. Закрывая за собой дверь и стоя уже на лестничной площадке, вдруг сообразил, что ноги, помимо его воли, вытворяют нечто такое, что совершенно непристойно серьезному взрослому человеку. Зарядился, подумал он, теперь весь день не отстанет…

На улице он не стал играть в тайного агента, а открыто и внимательно огляделся, демонстрируя наблюдателю, если таковой был где-то неподалеку, что готов к любой неожиданной встрече. При этом правой рукой залез под мышку слева и сделал движение, каким обычно поправляют кобуру с пистолетом. Конечно, никакого оружия у него не было. Не согласился он и с Грязновым, который настойчиво советовал прихватить «макарова», и именно в такой вот, подмышечной кобуре. Но Александр отказался и в Москве, и вчера: на предложение Маркашина — мало ли что? — тоже ответил отрицательно. Опыт подсказывал ему, что, если ты не идешь брать вооруженного преступника, пистолет тебе не нужен: против профессионала ты все равно щенок, и достать не успеешь, а отнимут — не воротишь. С другой стороны, имея оружие, невольно в сложных ситуациях больше полагаешься на него, нежели на собственный разум. Так что лучше налегке.

Погода была типично питерская: дождь не дождь, пыль водяная, слякоть под ногами, серая рябь на воде канала, ветер бьет в спину порывами. Хочется поплотнее закутаться в длиннополый плащ, в который заставила-таки влезть его Ирка. Плащ хороший, модный, но Турецкий почему-то чувствовал себя в нем пижоном. К рабочей простоте привык господин старший советник юстиции — к джинсам, такой же куртке, шапочке-бейсболке с американским словом «Калифорния» на тулье. Кстати, подлинным, именно оттуда, вышитым нитками, а не накрашенным через трафаретку в какой-нибудь Марьиной Роще. Он так и хотел было ехать в Питер, но запротестовала Ирина, потребовавшая, чтобы мистер полковник влез в костюм с галстуком и облачился в давно купленный, но до сих пор не ношенный плащ. Грязнов тоже поддержал давнюю мечту Меркулова — однажды превратить Турецкого из босяка в приличного человека, соответствующего имиджу родной «конторы».

Вот так, размышляя, в сущности, ни о чем, оглядываясь на перекрестках, не быстро шагал Александр в сторону городской прокуратуры. Погода погодой, но пройтись по городу не мешало. Он и не волновался: знал — если нужен, сами скоро объявятся. А так-то им удобней.

И как в воду глядел. Встреча произошла на Невском проспекте. Было еще слишком рано, и Турецкий решил немного прогуляться: когда еще выпадет такая возможность. Не торопясь, дошел до Адмиралтейства.

В это время дня на улицах праздношатающихся гуляк не было. Народ торопился на работу, по делам. И Турецкий, оглядываясь на перекрестках, уже засек второго такого же, как он, «отдыхающего». Модно одетый парень и не скрывался, шел в отдалении, в руке держал «сотовик», время от времени подносил его к уху. Скучающий такой, понимаешь, бизнесмен, который и на прогулке «пашет». Турецкий перешел на другую сторону проспекта, хвост потянулся за ним — не приближаясь и не удаляясь. Интересно, думал Александр, где же будет «разбор»?

Только подумал, и на тебе! Мимо проехал пятисотый «мерседес», затормозил метрах в двадцати впереди, и из него вышел еще один молодой человек. Приятной наружности, отметил Турецкий. Увидев Александра, улыбнулся и пошел ему навстречу. Саша остановился и оглянулся: хвост тоже стоял и глядел куда-то в сторону.

— Александр Борисович? — осведомился приближающийся.

— Да. С кем имею честь?

— Будьте любезны, подойдите, пожалуйста, к машине, — чрезвычайно вежливым тоном сказал молодой человек и показал рукой на «мерседес». — С вами хотят поговорить. Если вы, конечно, не возражаете.

Турецкий пожал плечами и пошел к машине. Молодой человек опередил его и предупредительно распахнул заднюю дверцу. Оттуда тут же выглянул пожилой человек и сделал рукой приветливый жест, предлагая сесть рядом с ним. Секунду помедлив, Турецкий решительно шагнул в машину. Дверь за ним плавно закрылась. Заднюю часть салона от водителя и севшего впереди вежливого молодца отделяло стекло, как когда-то, вспомнилось, в правительственных автомобилях. Это чтоб хозяева жизни могли обсуждать разные проблемы без помех.

— Здравствуйте, Александр Борисович, — вполне учтиво приветствовал его хозяин этого автомобиля. — Вы не торопитесь?

— Нет, решил немного подышать свежим воздухом да город посмотреть. Давно здесь не был. Но я хотел бы знать…

— Да, да, меня зовут Ефим Юльевич. Надеюсь, наслышаны.

— Еще бы! — «Важняк» улыбнулся: ишь ты, как оперативно сработали мужики. — А… вчера вечером был странный такой звонок, это…?

Пожилой собеседник тоненько засмеялся и даже промокнул глаза белоснежным платочком. Кого же он напоминал? Турецкий слегка отодвинулся и, склонив голову к правому плечу, с интересом рассматривал этого Ефима Юльевича. На вид около семидесяти, возможно, староват для рискованных операций. Судя по антуражу — серьезная персона. Но отчего же так быстро отреагировал первым на Славкин совет встретиться с этим бывшим тамбовским авторитетом? А может, и не бывшим? И еще этот вчерашний способ знакомства…

— Я хочу все-таки вернуться ко вчерашнему…

— Ай, бросьте! — весело перебил этот пожилой не то грек, не то еврей или все, вместе взятое. — Слушайте, вы что, не знаете их уровень? — Он постучал себя пальцем по лбу. — Я там сказал: позвоните, узнайте, что он такое думает? Он — это вы. Надо ж знать, с кем, в конце концов, имеешь дело, когда тебя об этом просят уважаемые люди. А вы ему — глот! Это хорошо… Знаете, Александр Борисович, — он вздохнул, — уходит, да, уходит… Все — здоровье, молодость, возможности, славная феня, обычаи, да. А что они умеют, а? Стрелять и делать другие глупости.

— Что ж вы такую публику держите?

— А знаете, грубоватые, да, верно, зато честные ребята.

— Ну что ж, каждый волен понимать по-своему.

— Есть и такие, — Ефим Юльевич показал на впереди сидящего. — А вы не будете возражать, если мы немного поедем?

— Пожалуйста, но куда?

— А чтоб не стоять, немного покатаемся, а после я вас, если пожелаете, отвезу в прокуратуру. Или в уголовку — к Гоголеву. — Он откинул крышечку в спинке переднего сиденья и вынул телефонную трубку. Нажал на что-то, и водитель тоже взял такую же. — Давай покатаемся, покажем новому человеку наш красавец город, — и убрал трубку обратно.

— Могу я спросить вас, Ефим Юльевич, чем вызван ваш личный интерес к моей персоне?

— Вот как раз это, — снова засмеялся старик, — хотел у вас узнать я. Вчера, как вам, наверное, известно, мне позвонил Виктор Петрович и, сославшись на нашего давнего общего знакомого, попросил меня: «Ефим Юльевич, — сказал, — вы, конечно, слышали, что произошло недавно на Невском, угол Рубинштейна?» «Да, а кто не слышал?» — так я говорю. «Ну так вот, в этой связи к нам прибыл из первопрестольной важный человек. Ему надо помочь выяснить некоторые вопросы. Вы не будете возражать, если я вас об этом попрошу лично?» «Ну что вы, — говорю. — А где он меня найдет?» Это я вас имел в виду, Александр Борисович. «Позвоните сами, какие счеты». И дал ваш номер. Что-то у вас вид усталый, плохо спалось? Но я уже этому Рыжему сделал клизму.

— Нет, вовсе не по этой причине, — усмехнулся Турецкий. — Просто в начале седьмого над головой началась какая-то массовая физзарядка. Табун такой, знаете ли, резвился.

— Ах, так это же Валерия Львовна! Заметьте, ей за пятьдесят, а кавалеры говорят, что ни больше тридцати — ну никак! Держит себя в форме. А, ну да, так это же прямо у вас над этим, — старик, смеясь, постучал себя указательным пальцем по макушке. — Хорошо, я ей скажу, она будет резвиться после вашего ухода. Я обещаю. Так что вас сильно заинтересовало?

— Вячеслав Иванович, давний общий знакомый, как вы выразились, рассказывал мне днями, что после известных событий тамбовские предпочли заняться вполне легальной деятельностью, отмывая капиталы, создавая частные предприятия, в том числе охранные, и вообще отошли от криминала…

— Не все, не все.

— Ну разумеется. Но эта сторона деятельности меня совершенно не интересует. К налоговой полиции никакого отношения не имею. Было также мнение, что вот этой группе лиц в свое время оказывал покровительство тогдашний префект, а ныне — покойный вице-губернатор.

— Это, знаете ли, вопрос!

— Объясню свой интерес. В некоторых средствах массовой информации проскользнули некие подсказки следствию. Суть их в том, что убийство Михайлова было совершено казанской оргпреступной группировкой якобы за его поддержку тамбовских. Логично?

— Ни малейшей логики, — фыркнул старик.

— Ну почему же? Он же являлся, помимо всего прочего, председателем Комитета по управлению городским имуществом. В принципе ведь очень несложно проверить, чьи капиталы и сколько вложены в те или иные приобретения. Полагаю, речь пойдет не просто о больших, а очень больших деньгах. Возможно, я ошибаюсь, но не исключаю, что часть денег прилипла к рукам этого госчиновника. Удовлетворить интересы всех сторон — невозможно, это аксиома. Значит, всякий раз кто-то оставался обиженным. А когда неудачи повторяются, обида вырастает до неизмеримых высот. Вернее, измеримых лишь одним фактором — пулей. Итак, были серьезно задеты интересы. Так называемые стрелки ни к чему не привели, и во избежание повторения междуусобной резни середины девяностых годов было решено ликвидировать первопричину. Разве не логично?

— Ха! Но тогда с таким же успехом вы можете искать заказчика и среди тамбовских. Ведь по вашему раскладу они ничем не лучше казанских.

— Да вы ж сами только что заметили, что далеко не все ваши бывшие… коллеги отошли от криминалитета. Где же моя ошибка? Мог случиться и третий вариант: бригадиры наконец договорились, и тогда одни сделали заказ, а другие предоставили высокопрофессионального исполнителя.

— Тут у вас, Александр Борисович, хотя вроде и выглядит все логично, но имеется одна серьезная неувязка.

— В чем же?

— Договориться с казанскими нельзя. Это — отморозки.

— Да? Между прочим, то же самое знающие люди говорили мне о тамбовских братках. Никоим образом не хочу вас обидеть, но ведь вот мы же разговариваем с вами. И вы даже помочь мне решили… разобраться во всей этой криминальной каше. Значит, ничего нельзя принимать на веру. Люди всегда остаются людьми. Кому приспичит — договорятся!

— Ну, наш с вами разговор, — помолчав, ответил старик, — как и его тональность, не имеет отношения к постоянным разборкам двух подлинных хозяев этого города. Скажу вам откровенно, Александр Борисович, очень скоро, — Ефим Юльевич рассеянно поглядел за притемненное стекло своего бронированного автомобиля, — все это будет принадлежать тем, кто действительно имеет и деньги, и власть. То есть нам. Но сперва придется покончить с кровью. Убрать тех, кто этого не понимает или не хочет. — Старик тяжело вздохнул. А Турецкий почувствовал от такой его жуткой уверенности легкий холодок на спине. — Так чем же я могу вам помочь? — неожиданно радушно спросил хозяин автомобиля.

— Меня интересует шофер и телохранитель Михайлова — Сергей Новиков. Приднестровец. Высшее образование получил в охранном агентстве «Марс». Полагаю, слышали о таком. Кто этого Новикова приставил к Михайлову?

— Ну вот, — без всякого выражения сказал Ефим Юльевич, — это уже конкретное.

— Далее. Уловив вашу иронию в связи с покровительственной деятельностью вице-губернатора, хотел бы знать, кому выгодна эта деза? Ну, дезинформация, понимаете?

Старик молча кивнул.

— Все соответствующие заверения, касающиеся нашей с вами беседы, я дал Вячеславу Ивановичу. Могу повторить вам лично.

— В этом нет необходимости. Я уже могу себе позволить пригласить в собственный автомобиль важного представителя Генеральной прокуратуры и ни перед кем в этом не отчитываться… Хорошо. Если это все, скажите, куда вас доставить?

— Наверное, в угрозыск. Или еще рано?

— Думаю, в самый раз. Только вам придется немного пройти по улице, не возражаете? У меня, знаете ли, старинная идиосинкразия к этой достопочтенной «конторе». Я позвоню вам. Возможно, вечером… Да-а, вот так, за разговором не успел показать вам город во всей красе. Ну, надеюсь, будет случай. Вы мне симпатичны, Александр Борисович. А ваш отчим, насколько мне известно, сильно пострадал… Я ведь немного знал его. В старые времена.

— Да-а-а… — только и смог вымолвить Турецкий. — Вы были знакомы с Павлом Семеновичем Сатиным?

— Ну а что ж в этом удивительного? Я старый человек. А цеховики так называемые начинали тоже не на пустом месте. Но Павла, если ошибаюсь, то поправьте, подставили именно свои. Не так ли?

— Все правильно. Однако же информация у вас. Позавидуешь!

— Я же сказал: давно живу… — Он что-то опять нажал на телефонной трубке, и машина плавно подкатила к бортику тротуара. Сама открылась дверь. — Мы приехали. Всего вам доброго, Александр Борисович. Если позволите, будем считать вчерашний глупый инцидент исчерпанным?

— Да я уж и забыл.

— Тогда я передам от вас привет Рыжему. Ну… грубияну. Ему будет очень приятно.

Дверь закрылась, и машина уехала.