Убийство на Неглинной

Фридрих Незнанский

Ранним утром в Москве, на Неглинной улице, у ворот Центрального банка России, убит вместе со своей охраной вице-премьер России. У следствия, которое возглавляет А.Б.Турецкий, имеется несколько версий на этот счет. Но когда в процессе расследования начинают проясняться истинные мотивы заказного убийства, появляются опасения, что генеральские погоны, обещанные «важняку» за успешное раскрытие громкого преступления самим президентом, могут и не найти своего нового хозяина.

Пролог САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, КОНЕЦ АВГУСТА 1997 ГОДА

Шел десятый час вечера, когда в кабинете вице-губернатора Василия Ильича Михайлова раздался тягучий сигнал телефона правительственной связи, в просторечии именуемого «вертушкой». Хозяин кабинета, круглолицый и широкоплечий шатен сорока с небольшим лет, не глядя, привычным жестом снял трубку. Голос говорившего был знаком:

— Привет тебе. Как самочувствие?

— Вашими молитвами, Михаил Гаврилыч. Что так поздно?

— Решение принято, Василий Ильич. Даю добро.

— Та-ак… — протянул Михайлов и, машинально взяв трубку другой рукой, облокотился на стол, навалившись грудью. Помолчал. — Я надеюсь, вам уже доложили о… дебатах по поводу акционирования «Озона»? Я пока держу оборону, но против совершенно бешеного напора и ваших и наших могу не устоять. В прямом смысле.

— Да брось, Василий Ильич! — раскатисто, но не очень искренно рассмеялся звонивший. — Можно подумать, что мы не вместе с тобой затевали всю эту кампанию! А то я тебя плохо знаю! Да, конечно, — посерьезнел он, — я понимаю, что приватизация такого гиганта, как наш «Озон», чревата… некоторыми, скажем так, последствиями. Но ты не забывай: сейчас это твои живые деньги. Это твои главные акции на следующих выборах, понимаешь? Я хочу, чтоб именно это ты знал.

— Сие нам ведомо… Не корысти ради, а токмо пользы общественной для…

— И еще. Я хочу, чтоб ты правильно меня понял. Нам придется несколько сместить, так сказать, намеченные ориентиры, Василий Ильич. Поверь, не моя это инициатива, но у нас, в Москве… словом, мы тут, как принято говорить, посовещались… Короче, основной груз ответственности возьмет на себя банк «Универсал». Потапова ты знаешь. Если нет, познакомлю, толковый мужик. Речь, конечно, как ты понимаешь, идет о контрольном пакете. Ясна картина?

— А что будем делать с его конкурентами? Они не успокоятся.

— Бог не выдаст, как говорится… Да и ты не новичок. Знаешь такую байку? Доступ к телу ограничен.

— К чьему телу-то? — вздохнул Михайлов.

— Ну-ну, — покровительственно заметил звонивший. — У Потапова, кстати, есть еще несколько деловых предложений. Он либо сам подъедет, либо я тебя на парочку деньков сюда вытащу. Есть о чем поговорить по душам. Ну а как там твоя большая половина?

Он имел в виду супругу Василия Ильича, женщину могучую и не знающую сомнений. В отличие от мужа.

— На этом фронте без перемен, — отшутился Михайлов.

— Ну, я рад за тебя. Значит, договорились. Решение кабинета ты получишь в течение двух дней. С Богом!

Положив трубку, Михайлов тяжело задумался. И было над чем. Недели полторы назад в Коммерческом клубе, куда Михайлова специально пригласили на обед новые питерские бизнесмены, как бы сам по себе затеялся острый разговор о явной экспансии московских банков и о той двусмысленной политике, которая проводится под крылом кабинета министров России. А кому же, как не Михайлову, являющемуся председателем Комитета по управлению городским имуществом, было не знать об этом. Крупнейшие предприятия последовательно и целеустремленно доводились до банкротства, а затем за вполне символические миллиарды «деревянных» становились чужой собственностью. И эта волна катилась по всей стране: на Дальнем Востоке, в Кузбассе, в срединной России, и здесь, в бывшей северной столице. И за каждой такой акцией стояли вполне конкретные банки, финансовые группы и лица. Жестокий передел напрочь сметал конкурентов, обострял борьбу уже в высших эшелонах власти.

Как понял Михайлов, именно желание оградить себя от вторжения неразборчивой в средствах достижения целей Москвы и заставило каким-то образом сплотиться петербургским деловым людям, судьба большинства из которых была уже предрешена. Объяснять эту банальную истину было смешно, и Михайлов старался отделываться от особо воинственных наскоков с присущим ему юмором.

Однако были среди собравшихся двое-трое молчаливых слушателей. Они, казалось, не обращали внимания на шутливые реплики официального хозяина городского имущества, а занимались исключительно обедом. Михайлов, конечно, знал их, как ведомо ему было и то, что стародавние времена, о которых грезило большинство присутствующих, этих «новых русских» и на порог бы подобного заведения не пустили. Но времена изменились, и бывшие воры, чьи истинные капиталы не поддавались никакому государственному учету, заняли-таки свои места в новейшей иерархии. И власть их далеко распространялась за видимые пределы. Равнодушные физиономии, незаинтересованные взгляды… Это все, знал Михайлов, элементы большой игры, где все остальные участники, суетящиеся со своими «острыми» вопросами, лишь обычные фишки на клетчатой доске истории нового российского времени.

Тягостное впечатление произвело их молчаливое присутствие на Михайлова. Ибо здесь лишь он один мог знать, какой следующий шаг сделает государство в своей экономической политике и чем этот шаг отзовется для «мелкой сошки».

И вот теперь шаг сделан. Крупнейшее отраслевое производственное объединение среди предприятий оборонной промышленности, акционированное и доведенное до полной нищеты, должно быть принесено в жертву федеральному бюджету. Госкомимущество, по сути, утвердило план приватизации «Озона», выставляемого на торги, где все приоритеты, как только что сообщил из Москвы вице-премьер Нечаев, один из авторов этой идеи, отдаются банку «Универсал». Следующим на очереди будет морской порт, чьи долги государству уже превысили любые мыслимые цифры.

Но ведь именно от этого остерегали Михайлова предприниматели из Коммерческого клуба, отстаивавшие своей интерес, и он старался удержать на лице хорошую мину, доподлинно зная, что игра давно сделана и им в ней места нет. А ведь гнев обманутых бывает страшен.

«Что ж, — усмехнулся он, поднимаясь и гася свет настольной лампы, — может, Бог действительно не выдаст, как уверяет Михаил Васильевич…» Он набрал четыре цифры внутреннего телефона.

— Новиков у вас? Пусть ждет в машине. Я уезжаю…

Высадив хозяина возле подъезда и поднявшись вместе с ним на четвертый этаж, Сергей Новиков, телохранитель и шофер Михайлова, подождал, пока за Василием Ильичом закроется дверь квартиры и, насвистывая, легкой походкой пошел по лестнице вниз. Уже сел в машину, когда зазуммерил «сотовик». Наверное, хозяин что-то забыл, решил он.

— Я еще тут, Василь Ильич! — сказал в трубку.

— Не гони коней, Митроха, — услышал он и насторожился: голос был незнакомый. Но дело в том, что Митрохой его звали всего несколько человек.

— А это кто? — внутренне напрягаясь, спросил он.

— Тебе привет привезли. — Голос был какой-то странный, будто механический. — Ты домой едешь?

— Машину поставить бы надо…

— Ну ставь давай и подгребай до хаты. Мы тебя там и встретим.

— Кто это — мы и как я вас узнаю?

— Мы сами тебя узнаем. Да ты не бзди, парень, мы по делу. Обсудим…

Хотел было ответить им Сергей, по-русски соответственно, но почему-то не решился.

— А вы-то далеко? Чего гонять туда-обратно! Лучше я сначала к вам подскочу.

— Можно и так. Выруливай на улицу и направо. Мы подойдем.

Но получилось так, что не они подошли к нему, а он сам подъехал к ним. Двое мужиков в джинсе и коже, один постарше, другой — ровесник Сергею, лет двадцати пяти — двадцати семи. Хотя в таком свете хрен чего разглядишь. У обоих сумки, какие носят «челноки». Сергей остановил машину, а те молча уселись на заднее сиденье.

— У тебя тут как, в порядке? — спросил тот, кто постарше. У него был сухой, без интонаций, голос.

— В смысле поговорить? Можно. Куда едем?

— На первый случай желательно к тебе. Ты один живешь. А как соседи?

— Да, в общем, ежели не базарить, нормально. Один — алкаш. Остальные — народ занятой. А вам надолго?

— Дело сделаем, и — обратно.

— Ясно. Так от кого привет-то?

— От Серафима.

— Эва! — только и сказал Новиков.

Серафим был серьезным человеком. Даже более того. И если бы сам Сергей не прошел до сегодняшнего дня и медные трубы, и волчьи зубы, то, пожалуй, испугался бы. Но привет от Серафима значил в любом случае очень многое. И дисциплина в этом деле была жесткой. Если не сказать жестокой. Не хотел спрашивать, себе ж на голову, однако не мог и правилам изменить:

— Я нужен?

— За тем и приехали.

— Ясно… — В животе противно заныло. — Лады. Поговорим…

Подъехали к дому, по лестнице поднялись на шестой этаж. Сергей открыл ключом дверь в полутемный коридор квартирного отсека, прошел между нагромождениями выставленных за двери вещей, вошел в свою квартиру, зажег свет и призывно махнул рукой: быстро проходите. Гости бесшумно миновали коридор.

Закрыв дверь, Сергей обернулся к ним. Тот, который был постарше, назвался Николаем, молодой, длинноволосый, — Мансуром. Прошли на кухню, сели у стола.

— Жрать хотите? — спросил Сергей.

— Чего-нибудь горяченького… можно, — тонким, почти женским голосом сказал молодой. Сергей удивленно посмотрел на него: если бы не звали Мансуром, точно сошел бы за бабу.

— Особо-то ничего нету, — сказал он. — Сардельку вот могу. Чай есть.

— Если у тебя еще дела, кстати, — разрешил Николай, — мы и сами справимся.

— Да это… сколько угодно. Спать тут, конечно… Раскладушка есть. Матрас еще.

— Устроимся, — отмахнулся Николай.

— Ну ладно… — тянул Сергей, не решаясь ни уйти, ни вопроса задать. — Я это… собственно, вам-то зачем нужен?

Николай взглянул на Мансура, и тот криво усмехнулся, отчего лицо его приобрело неприятное, даже противное выражение.

— Нам не ты, нам твой хозяин нужен. — Николай в упор и с ожиданием смотрел в лицо Сергея, как бы ловя любое его движение.

— Зачем он вам? — хрипло спросил Новиков.

— Заказ, — коротко ответил Николай, не спуская глаз.

— Так… — Сергей устало сел на стул. — А я, значит?…

— А ты его привезешь, — сухо ответил Николай. — Так сказал Серафим.

Сергей долго молчал. Потом встал:

— Поеду. Машину поставить надо.

— Ты не ответил, — с угрозой произнес Николай. Мансур молчал, лениво глядя на Сергея.

— Слушай, ты! — сорвался на крик Новиков. — Ты сюда чего приехал? Свое дело делать? А я тебя не знаю! Я сам спрошу! И ты мне не указ, понял!

— Не ори, — спокойно ответил Николай. — Серафим ждет твоего звонка. Да — нет, весь ответ, так он сказал. Но если ты… — он угрожающе поднял указательный палец.

— Послушай, — едва сдерживая себя, очень тихо заговорил Сергей, — я с Серафимом в канализационной трубе, в говне, трое суток сидел, а где ты был, я не знаю, понял?

— Кончайте базар, — мягко сказал Мансур. — Ты, Сергей, езжай сейчас по своим делам, а когда вернешься, обговорим, что и как делать. Где, говоришь, у тебя сардельки? Надеюсь, не свиные?

— Говяжьи! — Выходя, Сергей еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью.

— Чудак! — усмехнулся Мансур. — Не зли его. Он все сделает, я вижу.

— Серафим вроде уверен в нем. Иди прими душ, дорогая. Я думаю, у нас полчасика есть. Может, успеем? Я ведь соскучился.

— Бегу, — и Мансур мягким женским движением потрепал Николая по щеке.