Предчувствие беды

Фридрих Незнанский

Убит не просто новый русский, но – человек, ухитрившийся внести новый смысл в само понятие «афера общероссийского масштаба». Человек, сделавший огромные деньги на мошенничестве, гениальном и по замыслу, и по исполнению. Совершенно очевидно, что «заказчик» преступления – один из подставленных им членов правления фирмы. Но... подозреваемые начинают гибнуть один за другим – причем при более чем странных обстоятельствах! Александр Турецкий, которому поручено расследование этого не просто запуганного, но поистине абсурдного дела, постепенно понимает – все гораздо сложнее, чем кажется. Слишком уж холодная логика просматривается в череде случайностей...

Глава 4. БЕЗОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ

Рабочий день Глеба Каменева начался чуть позже обычного. Несколько пациентов, скопившихся у двери его кабинета, удивлялись опозданию пунктуального и аккуратного доктора. Наконец, невысокая полноватая фигура протезиста возникла в коридоре и была встречена дружным «здрасте». Глеб приветливо улыбнулся, прошел в кабинет, на ходу бросив очереди:

— Через две минуты прошу.

Он механически выполнял привычную работу, думая о женщине, запертой на окраине города в маленькой комнатушке. Представлял себе, как поедет к ней, что будет с ней делать, и она никуда от него не денется. Мысленно рисовал ее, униженную, сломленную, раскаявшуюся, полностью подвластную его желаниям, его воле. И это ощущение хозяина, властелина вызывало неведомое доселе сладострастное чувство, невероятное по силе возбуждение.

Когда очередь рассосалась, Глеб уселся за стол заполнять карточки больных. В кабинет впорхнула загорелая Надя Рожина, только что вернувшаяся из отпуска приятельница.

— Привет, Глебушка! — Она чмокнула его в щеку.

— Привет, дорогая. Шикарно выглядешь.

— Спасибо. Я тебе бутылочку хереса привезла. Это подарок, но распивать будем вместе. Предлагаю сегодня же после работы.

— Извини, сегодня никак, — улыбнулся он. — К приятелю на день рождения иду, — на ходу соврал Глеб. — Давай завтра, о'кей?

— Ладушки. Пойдем покурим, поболтаем.

— Иди, я сейчас. Допишу вот…

Надя направилась к двери.

— Я у тебя сигаретку стрельну, — пропела она и сунулась в стоявшую на полу сумку Глеба.

— Куда? — рявкнул вдруг Каменев.

Впрочем, Надежда и так отпрянула, вытаращилась на приятеля в полном изумлении, потом хмыкнула:

— Извини, — и, едва сдерживая смех, выскочила из кабинета.

Глеб побледнел, застыл, глядя в окно. Через секунду он выскочил следом, прихватив сигареты.

Надежда стояла на черной лестнице в компании еще двух молодых врачих. Глеб подошел, безмятежно улыбаясь, заговорщически подмигнув Надежде. Послушав рассказы об отпуске, теплом море, условиях проживания, ценах, каком-то «потрясном мужике», с которым крутился легкий курортный роман, — выслушав все это и дождавшись, когда женщины докурят и отправятся восвояси, он придержал Надю за локоть:

— Ты это… Не подумай чего. Это я приятелю подарок приготовил. Для хохмы.

— Да ладно, мне-то что, — рассмеялась Надя. — Даже если и не приятелю, что уж такого?

— Я сказал — приятелю! — напрягся Каменев.

— Ну и хорошо. Веселенький подарочек. Ладно, рассказывай, как ты тут живешь-поживаешь? Как твое большое и чистое чувство? Где возлюбленная?

— Она в отпуск уехала, — ответил Глеб.

— Куда?

— Не сказала, — буркнул Глеб. — Ладно, пойдем, у меня пациент должен подойти. Новый русский. Они ждать не любят.

— Пойдем, — усмехнулась Надя. — Глебушка, когда тебе надоест безответная любовь, ты меня проинформируй, ладно? Я тебя тут же пристрою в хорошие руки.

— Спасибо, родная, — откликнулся Глеб в дверях кабинета.

Он приехал к дому на окраине во второй половине дня. Оставил машину в том же переулке, замирая, направился к дому. Честно говоря, он не очень представлял себе, как все это будет. И даже испугался, замер на минуту у самой двери квартиры. Закрыл глаза, заставил себя вспомнить все унижения, которые он претерпел от нее, оскорбительное «импотент», насмешливые слова приятельницы Нади о безответной любви…

Когда он вошел в квартиру, падавший с лестницы рассеянный свет выхватил из темноты фигуру Александры, стоявшей в проеме комнаты. Металлический шнур был натянут до предела.

На секунду его охватила жалость. Но женщина, едва увидев его, завизжала истошным, злобным голосом:

— Подонок, садист, сволочь, выпусти меня немедленно, ублюдок!

Он прошел в комнату, Саша набросилась на него, намереваясь ударить по голове запястьем в металлическом браслете наручника.

— Вот этого тебе делать не следовало! — прорычал Глеб и швырнул ее на кровать.

Выхватив из сумки веревки, он ухватил свободную руку женщины и быстрыми, ловкими движениями привязал к спинке кровати. Саша визжала, извивалась, пыталась лягнуть его — безуспешно. Тогда она приподнялась и вцепилась зубами в его запястье. Он наотмашь ударил ее по лицу. Она охнула и уронила голову на постель. На него смотрели огромные от ужаса глаза.

— Что, не нравится? — криво усмехнулся он, чувствуя, что ему-то все происходящее нравится все больше и больше. — Подожди, это только начало.

Он ударил ее еще раз, разбил губу. По подбородку стекала струйка крови.

Глеб подошел к столу, извлек из сумки бутылку коньяка, сорвал пробку, сделал большой глоток, не отрывая глаз от распростертой женщины.

— Не подходи, — едва прошептала Саша.

Но он уже стоял возле нее. Резко рванул платье, легкая ткань затрещала, большие упругие груди с крупными сосками, обнаженный живот, темные завитки волос внизу живота — все это предстало его взору. Он рвал платье, отбрасывал в стороны лоскутья, пока она не осталась совершенно обнаженной. В руке его появился кожаный ремешок, похожий на собачий поводок. Глотнув еще коньяку, он стоял перед нею, помахивая плетью.

— Скажи: ты мой хозяин, я твоя раба.

Саша молчала.

Ремень взвился и опустился на белый живот. И тут же ее крик, и багряная полоса, пересекающая нежную белую кожу, и его рев. И снова взмах, и новый удар плетью, и еще, и еще.

— Ты… мой… господин… — выкрикнула Александра.

Плеть замерла.

Он медленно разделся, сунул ей в лицо разбухший от желания член и приказал:

— Возьми его!

Она старалась. Его руки, тискавшие ее грудь, щипавшие ее тело, причиняли боль, но она очень старалась. Он замычал, вдавливая себя в разбитые губы. Саша закашлялась, вывернулась. По губе стекала густая белесая жидкость.

— Ага, вот как надо с тобой обращаться! — захохотал он.

— Дай мне полотенце, — едва вымолвила женщина.

Он принес с кухни смоченное водой полотенце, осторожно отер ее губы, пот со лба. Неожиданно Глеба пронзили щемящая жалость и нежность.

— Дурочка, я так люблю тебя, — пробормотал он, прикладывая мокрое холодное полотенце к ссадинам на животе.

— А я тебя не-на-ви-жу, — по слогам еле выговорила Саша. — Ты извращенец, садист… Тебя расстреляют, — добавила она в полном отчаянии.

Он вскочил:

— Извращенец? Прекрасно! Ненавидишь? Замечательно! Мы, садисты, любим, когда нас ненавидят. Но я, хоть и садист, забочусь о тебе! О том, чтобы удовлетворить твою ненасытную похотливую утробу. Я принес тебе подарок, моя радость!

Он склонился к сумке и вытащил огромный резиновый фаллос.

— Какова штучка, а? Надеюсь, тебе понравится!

Саша взвизгнула. Ремень, превращенный в петлю, крепко охватил ногу, обвился вокруг металлического каркаса кровати. Он навалился на женщину, ухватил свободную, отчаянно дрыгающуюся ногу, придавил ее коленом и, потрясая над нею резиновым чудовищем, захохотал:

— Ну что, начнем? Тебе будет хорошо! Я удовлетворю тебя на всю катушку!

Турецкий появился в приемной Меркулова ровно в девять утра. Преподнес Клавдии букетик игольчатых астр, за что был вознагражден обворожительной улыбкой.

— На месте? — кивнув на дверь, спросил он.

— Да, Константин Дмитриевич уже ждет вас, Александр Борисович. А уж мы-то как заждались! — понизила она голос и одарила Александра еще одной улыбкой.

Турецкий послал девушке («девушка», как известно, понятие весьма относительное) воздушный поцелуй и исчез за дверью кабинета.

— Прибыл? Хорошо. Проходи, садись, — телеграфным стилем проговорил Меркулов.

— Ну-с, что тут у вас произошло, в ваших палестинах?

— Палестины, положим, у нас общие. На ночные «Новости» успел?

— Да.

— Значит, в курсе.

— В курсе чего? Разбился самолет. Это, конечно, весьма прискорбно, но не такая уж редкая вещь в наш век техногенных катастроф.

— Это так, это так… Это правда, но не вся.

— Ну, как я понял, в катастрофе погиб гендиректор «Аэрофлота» Сомов. Это точно или утка?

— Это точно. Владимир Сомов был на борту. Это подтверждают работники Шереметьева.

— Что значит «подтверждают»? Он что, без билета летел? И вообще, хозяин «Аэрофлота» обычным рейсом на Кипр, с кучей отдыхающих? Не томи, Костя, рассказывай.

— Сейчас расскажу. Хотя все равно друга твоего поджидаем. Грязнов должен вот-вот подъехать. И Самойлович из ФСБ. Еще Левин подойдет. Пока их ждем, я дам вводную. Так вот: буквально за два дня до катастрофы сюда, в Генпрокуратуру, ко мне на прием пришла жена Сомова. Вернее, теперь уже вдова.

— И старшая дочь…

— И старшая дочь. Если помнишь, мы ее вызывали как свидетеля по делу «Анклава». С тех пор знакомы.

Турецкому — да не помнить про «Анклав»?!

Эта швейцарская фирма была учреждена еще в бытность Кирпичникова, бывшего гендиректором до Сомова. Правда, отмашку заняться «Анклавом» следственный отдел Генпрокуратуры получил гораздо позже, уже при Сомове. Это дело шло в ряде других, призванных свалить всенародно «любимого» олигарха Сосновского. В борьбе роковой пал тогда человек, похожий на генерального прокурора, а дело «Анклава» было спущено на тормозах.

— И что же ей понадобилось?

— А вот послушай диктофонную запись, чтобы мне не пересказывать.

Меркулов нажал кнопку стоявшего на столе магнитофона. С пленки слышались шорохи, вздохи, масса невнятных звуков.

— Волнуется женщина, — пояснил Меркулов.

" — Константин Дмитриевич, — послышался наконец действительно взволнованный женский голос. — Я понимаю, вы удивлены моим визитом… Не знаю, с чего начать…

— А вы начните с главного, — мягко прознес с пленки Костя.

— Спасите моего мужа! — выпалила она.

— То есть? Объясните, не понял.

— Ну… Как объяснить? — отчаянно вскрикнула женщина. — Вы ведь помните дело «Анклава»?

— Как не помнить! — Меркулов даже голос слегка повысил, отметил Александр. Что, впрочем, совершенно понятно. — Фирма зарегистрирована в девяносто шестом году в Лозанне еще при Кирпичникове. На счета «Анклава» поступала практически вся валютная выручка зарубежных представительств «Аэрофлота». Вопреки требованиям валютного законодательства.

— Да, но Владимир был ни при чем! — жарко воскликнула Сомова. — Вы же сами в этом убедились во время следствия.

— Ну да. Учредителями фирмы оказались Сосновский и один из заместителей вашего супруга, Голушко.

— Это он до девяносто восьмого года был заместителем. Владимир его убрал.

— Так что вас ко мне привело, я не понимаю? Когда мы вели следствие, из вас слова было не вытянуть. Что же теперь случилось?

— Теперь в стране другой президент.

— Я в курсе.

— Вы еще не в курсе, я думаю, что президент в личной беседе обещал Владимиру всяческое содействие в возвращении «Анклава» в состав «Аэрофлота». А у нас в стране реалии таковы, что то, что сказано в самом секретном месте в самое секретное время, тут же становится известно Сосновскому. Несмотря на то что он уже полгода в этой стране не проживает.

— Что вы говорите? И кто же нам этого Сосновского вырастил, грудью, так сказать, вскормил?

— Зачем вы так, Константин Дмитриевич? Я же к вам сама пришла. Пришла за помощью… — Голос женщины дрогнул.

— А почему вы, Елизавета Бориславовна, не обращаетесь за помощью к своему папе? — жестко спросил Меркулов.

— К папе? — Женщина на мгновение задохнулась. Молчание. Легкий металлический щелчок".

— Это она в сумочку, за платком… — пояснил Турецкому Меркулов. Тот кивнул.

" — Я папе не интересна, — звенящим голосом произнесла Сомова. — И муж мой ему не интересен. И даже мои дети, его внучки…

— Зачем вы так? — Голос Меркулова с пленки прозвучал укоризненно. — Этого не может быть…

— Это так и есть! Вся страна знает, что в нашей семье есть одна дочь! Вы… вы не понимаете… Даже на приемах, на официальных приемах, даже в присутствии высоких иностранных гостей папа всегда обращал внимание присутствующих на сестру, только на нее, хвалил только ее, хотя я находилась в том же зале. А уж о ее влиянии на отца и говорить нечего. Тоже вся страна в курсе… Но я не о ней. Это явное пренебрежение мной и моей семьей дало повод Сосновскому заявить в прессе в свое время, что муж получил пост благодаря ему. Что, дескать, с его подачи рядовой штурман занял место генерального директора.

— А это не так?

— Не так! Владимир получил должность первого заместителя гендиректора еще при Кирпичникове. Получил благодаря собственным деловым качествам, благодаря поддержке коллектива! Коллектив и сейчас его поддерживает!

— Так в чем же ваша проблема, Елизавета Бориславовна? — мягко проговорил Меркулов.

— Я же вам говорю, Сосновский никогда не смирится с утратой «Анклава»! Ведь там такие валютные потоки…

— Я в курсе.

— Короче говоря, он начал шантажировать Владимира.

— Каким образом?

— Ну… Я не знаю подробностей. Несколько дней назад Сосновский звонил мужу. Я слышала краем уха. Звонок явно междугородний, затем он поздоровался с Володей, а у него ведь очень характерный голос, было слышно, и я его узнала. Но Володя сразу ушел с трубой в кабинет. Вернулся вздернутый весь. И ничего не захотел объяснять. Он бережет меня от неприятностей. А вчера днем, когда муж был на работе, по домашнему факсу пришла копия расписки, данная Владимиром.

— Что за расписка?

— Это еще девяносто восьмой год. «Аэрофлот» тогда закупал «боинги». Владимир участвовал в выборе конкретных моделей, консультировал американцев, какие именно машины нам нужны…

— На какую сумму расписка и за что? — перебил Меркулов.

— За оказание консультативных услуг при выборе экспортируемых моделей, я же говорю. Там так и написано.

— А сумма?

— Пятьдесят тысяч, — тихо проговорила женщина.

— Разумеется, долларов?

— Естественно.

— Естественно? — усмехнулся Меркулов. — И что дальше?

— Я сделала вид, что ничего не заметила. Факс стоит в кабинете мужа, я туда почти не захожу.

— Чего вы хотите от нас, от меня в частности, Елизавета Бориславовна? — холодно спросил Меркулов.

— Константин Дмитриевич! Пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы Володя не выезжал на встречу с Сосновским! Он убьет мужа!

— Разве Владимир Михайлович собирается встречаться с господином Сосновским?

— Да. Я так думаю. Я думаю, Сосновский начал шантажировать Володю, чтобы получить откупного за «Анклав». То есть чтобы Володя так думал. Он выманит мужа из страны и уберет его.

— Что за мысли странные? Зачем же убирать господина Сомова? Если с него, как вы сами говорите, можно получить откупного?

— Ах, ну сколько Володя может заплатить? Пустяки по меркам этого чудовища. А он не упустит ни крошки, но мечтает всегда о самом большом куске. Жаден до омерзения. Вот вам пример. Пару лет назад Сосновский давал прием в честь президента Олимпийского комитета. После этого заставил обслугу привезти все оставшиеся закуски к нему на дачу. И принимал там тогдашнего премьера и спикера нижней палаты с женами. Угощал объедками…

— Елизавета Бориславовна, избавьте меня, ради бога…"

Турецкий прямо-таки видел, как Меркулов поморщился, и посмотрел на Костю. Тот действительно поморщился.

" — Не забывайте, что Владимир убрал из своего окружения почти всех ставленников Сосновского. Почти, но не всех! Он не всегда волен делать то, что считает нужным. На него давят. В том числе папа… Заместитель Володи по коммерческой части — человек Сосновского. Зачем же олигарху торговаться с мужем? Он уберет Володю, поставит на его место своего вассала, и «Анклав» все равно будет нести золотые яйца именно ему, Сосновскому.

— Вы так хорошо ориентируетесь в делах мужа…

— Да! Потому что я жена своего мужа! У меня нет амбиций сестры. Я оставила работу ради семьи. Мы женаты пятнадцать лет. Да, я ориентируюсь в делах мужа, хотя он меня в них почти не посвящает. Я догадываюсь о ходе событий по выражению его лица, по его обмолвкам, по тому, как он ест, смотрит телевизор…

— Однако я не вижу возможности помочь вам, — перебил ее Меркулов.

— Но почему? Дело «Анклава» не закрыто, так ведь? Вы можете вызвать его в качестве свидетеля и взять с него подписку о невыезде.

— Это слишком сложная комбинация. Дело не закрыто, это так. Но оно приостановлено. Одних, как говорится, уж нет, а те далече. Хорошо, я подумаю, как вам помочь, Елизавета Бориславовна. А сейчас простите, через десять минут меня ждет генеральный.

— Так, может быть, вы у него…

— Может быть, если момент будет благоприятным.

— Спасибо, я буду ждать вашего звонка. До свидания".