Наполеон Первый. Его жизнь и его время

Фридрих Кирхейзен, 1902

О Наполеоне Бонапорте (1769 – 1821), французском императоре, написано много, но более полно и основательно изучил его биографию шведский ученый, писатель Фридрих Кирхейзен. Он всю жизнь посвятил собиранию и изучению литературы о Наполеоне. Автор ведет свое повествование с самого рождения Наполеона. Том заканчивается рассказом о женитьбе императора на Жозефине Богарне.

ГЛАВА II. РОДИТЕЛИ

Относительно происхождения рода Бонапартов воззрения генеалогов расходятся. Одни производят его от Карла Великого, другие от римских императоров, а третьи даже категорически утверждают, что Наполеон происходит по прямой линии от Железной Маски. Большинство исследователей, однако, сходится в том, что происхождение рода Наполеона следует искать в Италии, в Сарцане, — в городе теперешней провинции Генуи.

Сарцана была в конце средних веков маленьким городком без всякого политического значения, в котором, однако, пульсировала чрезвычайно оживленная для того времени интеллектуальная жизнь. Отдельным членам различных поколений Бонапартов удалось подняться до различного рода степеней и отличий. Хроника сообщает, например, об одном Бонапарте — городском мэре, другие Бонапарты были советниками, аббатами, офицерами, адъютантами и т. п.^[5]

Когда сарцанцы в пятнадцатом столетии вошли в сношения с островом Корсикой, члены семьи Бонапарт часто посылались туда. Так, в начале шестнадцатого века мы находим в Аяччио Франческо, Анджело и Агостино Бонапартов. Первый из них был заложником города. В 1540 году Франческо умер и оставил семью с довольно хорошими средствами. Мало-помалу Бонапарты достигли благосостояния, стали пользоваться уважением и принимать участие в общественном управлении, не выделив, однако, из своей среды ни одной более или менее выдающейся личности. Они занимались большею частью управлением своих владений, немного также торговлей и жили спокойно, без всякого честолюбия. Благодаря этому состоятельность семьи от поколения к поколению скорее уменьшалась, нежели увеличивалась.

Первым, кто постарался возвеличить имя Бонапартов, был отец Наполеона, Карло Мария Бонапарт, десятый потомок Франсуа. Он родился 27 мая 1746 года в Аяччио. Рано потеряв отца, он нашел второго отца в лице своего энергичного интеллигентного дяди Люциана Бонапарта, архидиакона при соборе в Аяччио. Тот четырнадцати лет отправил его в основанную Пaoли высшую школу в Корте и решил сделать из него юриста.

Помимо своих недюжинных умственных способностей, он испробовал свои силы на поэтическом поприще. Он был очень интеллигентен и во всяком случае выделялся своим образованием над общим корсиканским уровнем. Карло обладал многими внешними преимуществами, которые снискали ему популярность среди молодежи. Он был высокого роста, стройный, с приятным выразительным лицом, форму и глаза которого унаследовал от него его сын Наполеон. Благодаря его светским манерам, умению поддерживать разговор и всегда элегантному и в высшей степени аккуратному костюму, он пользовался большою любовью в обществе. По-французски он говорил и писал почти так же хорошо, как и на родном языке.

Его склонность к роскоши и удовольствиям была общеизвестна. Чрезвычайно честолюбивый, всегда желавший выдвинуться, он уже в молодости именовал себя в Италии “Conte di Bouonaparte”: его старинное имя чрезвычайно льстило ему. Честолюбивый, всегда недовольный своею судьбою, он непрестанно стремился к блеску и богатству, почестям и привилегиям для себя и своих близких, не находя, однако, удовлетворения ни в чем. В его голове роилось множество планов, которые он, однако, почти никогда не приводил в исполнение.

Небогатый, но в высшей степени расточительный, Карло стал искать выгодной партии. Встретив в Италии синьору Альберти, он решил, что нашел в ней столь нужную ему спутницу жизни. Она была богата, красива и симпатична. Родители ее не имели ничего против элегантного молодого человека, разве только то, что он был еще чересчур молод: Карло не было тогда еще семнадцати лет.

Вскоре после этого он вернулся на родину и при содействии дяди Люциано познакомился с юной Марией Летицией Рамолино. Она была богата, красива и молода и поэтому вдвойне интересна для Бонапартов. В действительности же она обладала лишь капиталом в семь тысяч франков, которые все находились в земельных участках: ее будущий супруг имел почти такое же состояние.

Рамолино, настроенные в пользу генуэзцев, неохотно согласились на ее брак с паолистом, но в конце концов должны были все-таки уступить, а июня 1764, года викарий Рончеро совершил обряд венчания: жениху было восемнадцать, а невесте четырнадцать лет.

Молодые люди поселились в Корте, чтобы быть поближе к Паоли; кроме того, Бонапарт был избран членом национального собрания, заседавшего в этом городе.

Четыре года спустя на острове вспыхнула война. Карло принял в ней живейшее участие: он был одним из самых пламенных патриотов и был полон воодушевления за дело свободы и Паоли. Ему удалось оказать довольно значительное влияние на ход событий, предшествовавших массовому восстанию на Корсике. Ему, между прочим, приписывают составление присяги корсиканцев в мае 1768 года, в которой они заявляют, что лучше согласятся погибнуть, чем покориться ненавистному гнету Генуи. Вероятнее, однако, что главное участие в редакции этой присяги принимал Паоли, потому что она проникнута всецело его идеями.

Несомненно достоверно то, что Карло Бонапарт написал прокламацию к корсиканской молодежи, в которой с воодушевлением призывал ее к борьбе с врагом и убеждал каждого в том, что у него долг перед отчизной, за которую предки его пролили столько крови.

Паоли любил Карло. Он использовал воодушевление молодого патриота и назначил его своим секретарем. Но тут разразилась катастрофа при Понте-Нуово. Даже после сражения Карло питал искреннее намерение призвать своих соотечественников к новой борьбе с неприятелем, но не встретил больше сочувствия в Паоли, который спасся бегством в Англию. Впоследствии, когда Карло понял, какие выгоды сулит его родине присоединение к великой, могущественной Франции, он изменил свои взгляды. К этому присоединилось еще его собственное печальное материальное положение, улучшить которое, как он видел сам, он мог только при помощи нового правительства. Нужда и лишения заставили его склонить голову. Он понял, что ему выгоднее служить новому господину, — и служил ему с тем же усердием, как прежде отечеству. В душе, быть может, он оставался таким же корсиканцем, как и прежде. Он надеялся только с помощью нового правительства получить какую-либо должность и тем самым улучшить положение семьи.

С этою целью он, спустя несколько месяцев после рождения своего сына Наполеона, в ноябре 1769 года, отправился в Пизу, чтобы выдержать там экзамен на доктора юриспруденции и вместе с тем закончить исследование о древнем происхождении своего рода. Последнее увенчалось успехом: тридцатого ноября 1769 года он получил от архиепископа Пизанского патент с докторским дипломом Пизанского университета, который, впрочем, также устанавливал его аристократическое происхождение: Il Sig. Carlo del Qm. Sig. Giuseppe Bonaparte, nobile patrizio Fiorentino, Samminiatense, e di Ajaccio, — и вернулся снова на Корсику. От радости он, как передают, устроил дома пиршество, обошедшееся ему в шесть тысяч франков.

Первой наградой его франкофильского настроения было то, что Марбеф, новый губернатор, взял его под свое покровительство. Благодаря этому в феврале 1771 года Карло был назначен королевскою властью асессором в Аяччио с девятитысячным окладом жалованья. Это был первый шаг к тому, чтобы со временем стать членом государственного совета. Приблизительно около того же времени он был внесен в список четырехсот корсиканских аристократов, а в 1772 году был назначен членом корсиканского дворянского совета “двенадцати”.

Марбеф был другом Карло не потому только, что тот был одним из первых корсиканских аристократов, высказавшихся в пользу Франции, по благодаря его личным привлекательным качествам. Карло отплатил Марбефу блестящей защитой оклеветанного губернатора перед Людовиком XV, ко двору которого он был командирован от корсиканского дворянства в 1773 году. Это поручение принесло ему три тысячи франков и исполнило его честолюбивые замыслы. Он решил извлечь выгоду из своего нового положения и прежде всего использовать привилегии, на которые имел теперь право как французский аристократ. Ближайшей его мыслью было воспитание сыновей. В 1776 году он подал прошение о предоставлении двух бесплатных вакансий во французских школах для Жозефа и Наполеона. В 1778 году его друг Марбеф еще раз повторил его просьбу военному министру, маркизу Монбаррею. Помимо этого Карло обратился к королю с просьбой разрешить ему открыть школу шелководства, с помощью которой он думал развить на острове шелковое производство и увеличить свое личное благосостояние.

Мысль об улучшении положения своей малосостоятельной семьи занимала его постоянно, несмотря на страсть к расточительности. Но планы его не всегда увенчивались успехом. Они часто терпели крушение, просьбы его отклонялись. Несмотря на различные награды, у Карло Бонапарта никогда не было денег. В 1778 году он снова был послан в Версаль и получил на поездку три тысячи франков. В Париже он получил от короля еще четыре тысячи франков и две тысячи в качестве почетной награды. Но все же, как сам рассказывает, “вернулся домой без единого су”. Правда, в Париже он купил себе ни более ни менее как двенадцать костюмов, все богато украшенные бархатом, шелком и вышивкой. Все его деньги поглощали портные, башмачники, торговцы бельем и ювелиры. Дома же Летиции приходилось экономить: она не знала, как справиться ей с содержанием себя и детей.

Пагубной страстью его было сутяжничество. Он вел тяжбы решительно со всеми. Где бы дело ни шло о наследстве, он тотчас же заявлял о своих правах. Он добился получения небольшого наследства в Сан-Миниато и, кроме того, заявил свои права на наследство Паоло Франческе Одонэ, который хотя и считался дядей Карло с материнской стороны, однако приходился ему весьма отдаленным родственником. Прабабка Карло была дочерью Пиетро Одонэ, от которого и произошел вышеупомянутый Паоло. Последний завещал свое состояние иезуитам на основании “фальшивых религиозных убеждений”, как говорил Карло. Благодаря новым политическим условиям капитал иезуитов подлежал конфискации. Карло не упустил этого из виду и извлек из него пользу: он вел процесс со всем упрямством корсиканца, но добился только частичного успеха — получил из наследства одно только поместье Миллели, близ Аяччио.

Бонапартам приходилось вести тяжелую борьбу за существование. Доходы их были весьма ограничены. Целый ряд предприятий, разрешенных правительством, потерпел крушение. Школа шелководства не окупала расходов, а устроенная Карло солеварня потерпела полнейшее фиаско. Он был даже принужден заложить свои виноградники и наверное бы продал их, если бы ему не воспрепятствовал в этом его дядя Люциано. Для всех будущих королей и княгинь отец, замечавший, что силы его иссякают, а заботы все увеличиваются, просил бесплатных вакансий во французских школах. Он прибегал ко всему: к прошениям, к рекомендательным письмам, к аудиенциям. Полжизни провел он в передних влиятельных особ. Наконец, настал счастливый день. В 1778 году он получил вышеупомянутое маленькое наследство от одного своего родственника Иосифа Бонапарта из Сан-Миниато. Тотчас же они повели широкий образ жизни. Взяли кухарку и горничную, получавшую, правда, всего шесть франков в месяц. Карло стал снова одеваться с изысканным изяществом и задавать пиры в своем доме. Только Летиция оставалась по-прежнему простой женщиной.

Но уже в 1784 году материальное положение семьи настолько ухудшилось, что отец принужден был одолжить двадцать пять луидоров у генерал-лейтенанта и губернатора Бомануара на поездку во Францию. Помимо обычных планов улучшить свое материальное положение, он хотел обратиться к парижскому врачу де ла Сонду за советом относительно своей болезни желудка, отвезти дочь Марианну в Сен-Сир и навестить Жозефа и Наполеона. До конца своей жизни Карло не мог вернуть этих денег. А после смерти его это было уже совершенно не по силам Летиции. Бомануар и не настаивал, впрочем, на уплате. Когда он впоследствии был переведен с острова, и Летиция захотела было продать серебро, чтобы вернуть ему двадцать пять луидоров, он не допустил этого и заявил, что она вернет ему деньги, когда они у нее будут. Во время революции Бомануара преследовала чернь, и ему пришлось спастись бегством. В своем печальном положении он написал Первому Консулу и просил вернуть ему одолженные еще его отцом деньги. Бонапарт послал тотчас же сумму в десять раз большую, велел вычеркнуть его из списка эмигрантов, назначил ему двенадцать тысяч ренты из государственной кассы и столько же из личных сумм.

Во время пребывания во Франции болезнь Карло настолько ухудшилась, что он, не навестив даже на обратном пути Наполеона в Бриенне, должен был поспешно вернуться в Аяччио.

Ему удалось еще раз увидеть Францию с тем, однако, чтобы найти там свое последнее успокоение. Он поехал в Париж, чтобы обратиться за советом к лейб-медику королевы. Годом раньше ла Сонд прописал ему лечение, которое сначала облегчило немного его страдания, но не устранило причины болезни. Доехать ему удалось, однако, только до Экса. Здесь он обратился к профессору Турнатори, который послал его в Монпелье. Там Карло, остановившийся было в гостинице, встретил земляка, который сжалился над ним и перевез его к себе в дом. Это был Пермон, отец будущей мадам Юно, герцогини Абрантской. Вместе с женой он с трогательным самопожертвованием ухаживал за Карло. Они не могли, однако, воспрепятствовать течению страшной болезни, которая достигла к началу следующего года полного развития и сделала неминуемой роковую развязку. Незадолго до смерти больной, напрягши свои последние силы, написал письмо в министерство, в котором еще раз излагал все свои притязания на наследство Одонэ. Результата этого письма он не дождался. 24 февраля 1785 года, в семь часов вечера, он после трехмесячных страданий умер на руках своего старшего сына, которого он хотел отвезти в Мец, в военное училище. Молодой шурин его, Жозеф Феш, приехавший из Экса, а вовсе не сопровождавший его, как говорят многие историки, приехал слишком поздно и не застал его уже в живых.

Карло Бонапарт был не всегда таким благочестивым. Он сочинял даже антирелигиозные стихи. Но, увидев перед собою смерть, он со всем своим колеблющимся характером ухватился за Святые Дары, которые принес ему аббат Кусту, викарий в церкви Сен-Дени, в Монпелье. Последние слова Карло были обращены к детям и к жене, которая за время его болезни родила его младшего сына Джираломо (Иеронима).

“Сын мой, — сказал Карло Бонапарт Жозефу, который, плача, опустился на колени перед его постелью, — сын мой, подражай мне в моей вере, но не впадай в ошибки моей молодости! Будь покровителем твоих братьев и сестер и окружай твою несчастную мать всей заботой и уважением, которыми ты ей обязан… Мне бы хотелось увидеть еще раз моего любимого маленького Наполеона. Его ласки усладили бы мои последние мгновения жизни, но Бог не захотел этого!”

Так умер Карло Бонапарт, произнося в последнюю минуту имя Наполеона, до блеска и славы которого ему не суждено было дожить.

Он был похоронен в церкви Кордельеров. В 1802 году жители Монпелье захотели воздвигнуть памятник отцу Первого Консула, но Наполеон ответил очень разумно, что его отец умер уже пятнадцать лет назад и что никто не помнит о том незначительном в то время происшествии: лучше поэтому памятника не воздвигать. В 1802 году Луи без ведома Первого Консула перенес останки отца в свой замок и похоронил их в парке. Во время Реставрации они еще раз тайно ночью были вырыты наполеонидами и скрыты в пещере, пока, наконец, в день перевезения праха Наполеона в Дом Инвалидов, тело отца не было погребено в церкви Сен-Ле.

Жена Карло, которой было суждено подарить жизнь целому поколению князей и монархов и которая во все моменты своей жизни, даже на вершине блеска и славы, оставалась все тою же, значительно превосходила своего супруга силою характера.

Дата рождения ее подлежит сомнению. Но более вероятная — это 24 августа 1749 года. Родилась она, как и муж ее, в Аяччио. Летиция происходила из патрицианского рода Рамолино, который также переселился на Корсику из Северной Италии и при помощи браков связал свою судьбу с одним из богатейших родов графов Коллато. Летиция Рамолино потеряла отца тоже в раннем детстве. Ее мать, урожденная де Пиетро-Санта, вышла в 1757 году во второй раз замуж за уроженца Базеля, капитана швейцарского полка, находившегося на генуэзской службе, Франсуа Феша. От этого брака родился Жозеф Феш, будущий кардинал. Когда вскоре мать Летиции и ее второй муж умерли, она стала второю матерью своему сводному брату.

В тринадцать лет она достигла уже полного развития своей красоты, что, впрочем, наблюдается весьма часто у корсиканских женщин. Летиция считалась красивейшей девушкой в Аяччио. Она была среднего роста, с изумительно пропорциональными формами тела, юная грация которого гармонировала со всей обаятельной внешностью. Руки, ноги ее были изящны и нежны: это передалось по наследству и Наполеону. Рот, быть может, с несколько серьезным выражением, но чрезвычайно красиво очерченный, открывал два ряда жемчужных зубов. Когда по губам ее пробегала улыбка, она была очаровательна. Несколько выдававшийся подбородок указывал на энергию, — совсем как у сына. Роскошные каштановые косы украшали классическую голову, которой темные глаза с длинными ресницами и тонким носом придавали аристократическое выражение. Все черты ее лица и все формы находились в поразительной гармонии. Неудивительно поэтому, что молодой Карло Бонапарт воспылал к ней сразу любовью.

Несмотря на слабости Карло, они жили очень счастливо. Сын сам говорил впоследствии на Святой Елене: “У моей матери было столько же добродетелей, сколько и женственного обаяния: она была счастливее своего мужа, а дети нежно любили ее”.

С физиологической точки зрения брак Летиции и Карло был слишком ранним. Первые трое детей, которых молодая женщина подарила супругу, не обладали жизнеспособностью, они умерли в детском нежном возрасте. Из тринадцати детей за ее двадцатилетний брак в живых осталось только восемь, которых она родила в период между расцветом юности и высшим развитием своего женского тела.

Летиция была для детей своих превосходной матерью; ее возвышенное сердце было полно добротой и любовью. Она не прощала им ни одного проступка и, наоборот, часто строго наказывала их. Карло, которого нередко отдаляли от семьи дела и развлечения, старался по временам извинять шалости детей, но Летиция не позволяла ему вмешиваться в воспитание. “Предоставь это мне, — говорила она ему тоном полуупрека, полуприказания, — я буду за ними следить!” И с несравненной заботливостью следила она за первыми впечатлениями детей. “Все низменные чувства в нас устранялись, — говорит Наполеон, — она ненавидела их. Она допускала до детей только возвышенные. Она питала величайшее отвращение ко лжи, как вообще ко всему, что носило на себе хотя бы признаки низменного. Она умела наказывать и награждать”.

Она замечала у детей решительно все. Летиция Бонапарт была истинной матерью, истинной корсиканкой. Имя “Madame mére”, которое она официально получила во время Империи, удивительно подходило к ней: оно как нельзя более соответствует той скромности, которую постоянно сохраняла мать императора.

Но воспитание, которое могла дать Летиция своим детям в отношении умственных способностей, было весьма недостаточно. Вместо этого, однако, она давала им на жизненный путь нечто, что они в достаточной мере использовали: сознание необходимости держаться всегда вместе.

В доме ее дяди ди Казанова в Корте 7 января 1768 г. Летиция родила Жозефа, своего первого жизнеспособного ребенка. Спустя короткое время после родов она последовала за мужем, который вместе с Паоло сражался за свободу отечества.

Каждый корсиканец, способный носить оружие, присоединялся к патриотам. Мужчины, женщины, дети и старики — все хотели внести свою лепту в великое дело, и особенно велик был в то время героизм корсиканских женщин. Летиция Бонапарт ехала верхом и мужественно шагала подле Карло по горным тропинкам. Ее красота, ее взгляды, тонкие черты ее лица не гармонировали с той невероятной отвагой, которую она выказывала. Но гордые линии ее строгого носа, плотно сжатые губы, вокруг которых виднелись черточки презрения, и сверкавшие смелым огнем глаза обнаруживали железную силу воли: под этим белым женским лбом роились отважные мысли мужчины.

Однажды им пришлось переправляться через Лиамон, надувшийся от дождя горный поток. Из-за неправильного движения, лошадь Летиции потеряла почву под ногами и была унесена течением. Летиции, находившейся в опасности, крикнули, чтобы она бросила лошадь и пустилась бы вплавь, но она храбро продолжала сидеть в седле с маленьким Жозефом на руках. Наконец ей удалось справиться с течением и счастливо добраться до берега. А между тем ведь ей предстояли вскоре новые роды!

После битвы при Понте-Нуово, в которой Летиция не могла принять деятельного участия, так как беременность ее подходила к концу, она спаслась бегством в Аяччио. Когда Летиция возносила в церкви молитву к Богоматери о покровительстве ребенку, которого она носила под сердцем, она почувствовала, что час приближается и испуганная побежала домой. 15 августа 1769 года Летиция подарила жизнь Наполеону.

После Люсьена и младшего сына Иеронима Наполеон был матери ближе других: его слабое здоровье в первые годы нуждалось постоянно в тщательном и нежном уходе. Наполеон был похож на Летицию и внешностью, и характером. Свою способность быстро воспринимать и подмечать самые незначительные мелочи, свою энергию и редкую дееспособность, свое умение справляться с материальными вопросами он унаследовал от матери, и лишь ее любовь к правде не перешла к нему.

Образование Летиция получила, как и все корсиканки, чрезвычайно незначительное. Она не знала почти ничего помимо своих обязанностей хозяйки и матери и молитв Деве Марии, покровительству которой поручала она всех детей и чье имя носили все ее дочери. Ни об итальянской, ни о французской литературе она не имела ни малейшего представления. Всю свою жизнь, даже при императорском дворе своего сына, говорила она на корсиканском диалекте. Французский язык доставлял ей много трудностей; она никогда правильно на нем не говорила. Постоянно слышался ее итальянский акцент. Так, она говорила всегда “houreuse”, вместо “heureuse”, “ma”, вместо “mais”, “oune”, вместо “une”, “je souis”, вместо “je suis”. Наполеон сердился, особенно когда она по-корсикански произносила его имя, и, будучи консулом, сказал как-то Люсьену и Жозефу: “Передайте матери, чтобы она не называла меня Наполеоне. Это по-итальянски. И не Буонопарте, а Бонапарт. Это еще хуже, чем Наполеоне. Вообще пусть она лучше зовет меня “Первым Консулом” или просто “Консулом”. Это лучше всего. Этот Наполеоне меня раздражает”. Он утверждал даже, что мать его не говорит правильно и по-корсикански; когда впоследствии Летиция была принуждена писать французские письма, она всегда диктовала их на своем родном языке.

Ее величайшей добродетелью было сознание долга, любовь к порядку и расчетливость, которую некоторые считали даже скупостью. Она всю свою жизнь была женщиной без всяких претензий. Когда ее сын приобрел уже себе имя и состояние и играл уже в политической жизни выдающуюся роль, она все-таки одевалась проще любой простой гражданки. Однажды она приехала на несколько недель к своей красивой дочери Полине, бывшей замужем за генералом Леклерком, и привезла с собой всего одно платье. Элегантная Полина смеялась над экономной матерью, но Летиция ответила ей серьезным тоном: “Молчи, расточительница, я должна же заботиться о твоих братьях и сестрах. Они не все еще самостоятельны. Я не хочу, чтобы Наполеон имел основание жаловаться. Ты злоупотребляешь его добротой”. Впоследствии же, когда император предоставил в ее распоряжение значительные суммы, экономия ее превратилась, действительно, почти в скупость. Говорят, что Летиция забирала себе даже деньги, которые получала от сына для раздачи бедным. Когда дети упрекали ее в этом, она отвечала им холодно: “Разве не должна я копить? Разве не будет у меня рано или поздно семи или восьми монархов на шее?” Она была единственной на всем земном шаре, которая не верила в продолжительность всего этого богатства и блеска. “Pourvu que cela doure”, — говорила она обычно. Ее расчетливость дошла наконец до того, что она старалась экономить даже в мелочах своего хозяйства в императорском дворце. Так, например, жене Люсьена, Кристине Бойе, она постоянно советовала ложиться спать пораньше, чтобы не жечь много свечей. Мы должны, однако, извинить ей эту расчетливость, безусловно смешную в дни счастья и блеска: она знала, что значит нужда. И однажды заявила графу Жирардену: “J'aioun millione, l'année. Je ne le mange pas a beaucoup prés. Je n'ais pas de dettes… je me trouve toujours avoir cent mille francs au service d'un de mes enfants. Qui sait, peut-être, un jour serontvils bien contents de les avoir. Je n'oublie pas que pendant longtemps je les ais nourri aves des rations”. — Она была большим скептиком и была не так уже не права, так как впоследствии, когда все неожиданно рухнуло, ее детям пришлось весьма кстати накопленное ею богатство: великодушно предложила она все свое состояние своему несчастному сыну на одиноком острове.

Когда тридцатишестилетняя женщина осталась вдовой с восемью детьми, из которых лишь Жозеф мог ей быть слабой опорой, ей пришлось вести тяжелую борьбу: Карло, отец Наполеона, очень плохо позаботился о своих близких. По счастью, она нашла в старом губернаторе Марбефе друга-отца, который помог ей в ее тяжелой нужде. Он был крестным отцом ее детей и чувствовал себя обязанным заботиться о сиротах. Карло оказал ему в свое время тоже много ценных услуг.^[6]

Мать Наполеона обвиняли в том, что она была не только другом старого Марбефа. Но ее прямой, чисто корсиканский характер, чуждый фальши и любовных приключений, служит порукой за ложь этих слухов. У нее не было того легкомыслия, которым отличались впоследствии ее дочери. Красота Летиции, не пострадавшая, несмотря на многочисленные роды, пробуждала скорее немое восхищение, нежели какие-либо желания; она была слишком хозяйкой и матерью, чтобы стать пылкой любовницей. Ее постоянная беременность, заботы о благосостоянии многочисленной семьи и уход за дядей Люциано, старым подагриком, не оставляли ей времени для каких бы то ни было внебрачных утех. Кроме того, Марбеф находился, по-видимому, в интимных отношениях с синьорой Варезе из Бастии, которая не потерпела бы никаких соперниц. После смерти мужа Летиция отнеслась к своему положению очень серьезно: она считала себя главой семьи, на которую не должно пасть ни одной капли позора. Обязанности и заботы еще тяжелее обременяли ее. Разве могла она думать о чем-нибудь, кроме семьи? Правда, у нее был добрый советник в лице старого архидиакона, но денег и доходов было очень мало. Ей мог бы помочь дядя: он был состоятельным, у него были большие стада овец, да и много блестящих червонцев хранил он у себя под подушкой. Только с большим трудом и хитростью удавалось по временам молодым Бонапартам выманить у него несколько франков. Тем не менее его все любили и уважали, и он оказывал благодетельное влияние не только на родных, но и на все Аяччио. Он был общим советчиком: все приходили к нему, чтобы посоветоваться относительно тяжб, земельных владений и скота, — и каждому давал он дельный и умный ответ. Благочестивый, образованный, простой и отзывчивый, старик был верным советчиком племянницы, только денег она не должна была от него требовать.

Летиция стала в это время еще более расчетливой. Она вела в Аяччио чрезвычайно замкнутый образ жизни. Семнадцатилетний Жозеф, похоронив отца на “чужбине”, как выражался Наполеон, вернулся к матери на Корсику. Наполеон же остался в военной школе в Париже, в которую поступил 19 октября 1784 года. Экономить было, действительно, нужно. Одна прислуга, получавшая три франка в месяц, помогала будущей матери императора, и последняя не брезгала самой грязной работой.

Но политические события подвигались исполинским шагом. Французская революция не прошла бесследно и для Корсики; снова возгорелась война, закончившаяся поражением Паоли в 1796 году. Но чем больше сближался Паоли с англичанами, тем больше отдалялась от него семья Бонапартов. Летиция, ее брат Феш и сыновья ее, Жозеф и Люсьен, с воодушевлением приветствовали французскую революцию. Летиция, правда, вначале с тяжелым сердцем сделалась француженкою, но так ею и осталась. Каких воззрений она тогда придерживалась, мы видим ясно из слов, обращенных ею к Наполеону, когда тот жаловался, что не может быть на Корсике, чтобы спасти дорогое отечество от нового нашествия англичан. “Наполионе, — сказала она, — Корсика только маленькая скала, маленькая, ничтожная частица земли! Франция же велика, богата и обильна, — она объята пламенем! Спасти Францию, сын мой, задача благородная, она заслуживает того, чтобы поставить на карту всю свою жизнь”.

Тем временем смерть дяди Люциано избавила его от двадцатилетних страданий и улучшила немного материальное положение Бонапартов, которые хотя и имели несколько земельных участков, но они почти не приносили никакого дохода. Ночью с 15 на16 октября 1791 года старик призвал к себе родных и сказал рыдавшей Летиции: “Не плачь, Летиция! Я умираю довольный, потому что оставляю тебя, окруженную сыновьями. Жозеф стоит уже во главе страны,^[7]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Бонапартами называли себя предки Наполеона вплоть до его дяди; который именовал себя на флорентийский лад “Буонопарте”, между тем как Наполеон с 1795 года снова подписывается: “Бонапарт”.

6

Наполеон отблагодарил впоследствии за доброту Марбефа его сына, родившегося у старого губернатора от его молодой жены, на которой он женился на семьдесят первом году своей жизни. В 1807 году император произвел молодого Марбефа в свои адъютанты и помог ему сделать блестящую карьеру. Точно так же относился он и к дочери Марбефа, графине д'Амбрюжак.

7

Он был назначен Паоли членом управления департамента.